***
Тихо скрипнув дверью, Гермиона попала в прокуренную тёмную комнату с часто мерцающим светом, исходящим от экрана. До её отбытия в Австралию это был кабинет маггловедения, а сейчас… В голову почему-то пришла ассоциация с логовом дикого зверя, в которое она — глупая храбрая гриффиндорка — безрассудно сунулась без малейшей подстраховки в надежде, что всё обойдётся. Что не встретит полный ненависти взгляд. Что сможет помочь. Что она ему нужна. Нужна. И пусть каждый лишний вдох сейчас казался ей опрометчивым, Гермиона всё равно осторожно — без резких движений — подошла к проектору, исподлобья косясь на единственного зрителя в этом душном «зале», и нажала кнопку выключения, погрузив кабинет в полумрак. Взмахнула палочкой, раздвигая задёрнутые шторы. Чтобы стало светлее. Чтобы видеть его лицо, когда он пошлёт её к чёрту. Драко даже не обернулся на неё. Только апатично, будто делая одолжение самому себе, отпил из бутылки и неопределённо хмыкнул, потянувшись к лежащей на парте начатой пачке сигарет. Дурной знак. — Пришла меня спасать? — филигранная издёвка. Определённо, дурной. Чудовищно хотелось броситься к нему, прижаться и отчаянно бормотать, что он не один и она будет рядом ровно столько, сколько потребуется. Но, вместе с этим, не менее чудовищно боялась, что ему это не нужно. Так что всей её «отваги» сейчас хватало лишь на то, чтобы стоять на месте и смотреть на его затылок. Стоять. Смотреть. Вдыхать горький сигаретный дым. Не находить в себе сил даже для ответа на его простейший вопрос. Потому что… Дежавю. «Пришла меня спасать?» — пьяное, выплюнутое едва ворочающимся языком. Да, обстановка иная. Обстоятельства и действующие лица — тоже. Но всё равно. Она уже это видела. И вдруг самой пугающей и сжимающей сердце до боли в груди стала мысль о том, что прямо сейчас Гермиона в шаге от того, чтобы вновь пережить один из худших моментов своей жизни. Потому что прошлый раз привёл её к… «Тоже устала делать вид, что всё хорошо, да?» В прошлый раз Гермиону вместе с её желанием помочь отправили на все четыре стороны. В прошлый раз её поддержка оказалась никому не нужна. В прошлый раз ей предпочли закрыться в себе и пережить всё в «гордом» одиночестве. Предпочли пребывать в этом состоянии по сей день. Но Драко — не Рональд, а значит… Да и вряд ли станет хуже, если она хотя бы просто попытается… С другой стороны, общение с Драко всё ещё не было её сильной стороной. Но с другой-другой стороны… — Грейнджер, ты так и собираешься там стоять? — вымученное, словно каждое произнесённое слово в тягость, словно он уже успел устать от её нелепого поведения. И укол чувства вины стал ещё ощутимее. Почти нестерпимым. Потому что… Потому что она пришла поддержать, помочь, просто побыть рядом — да всё, что ему потребуется, — и вместо этого, как полная идиотка, не могла двинуться с места. Вероятно, Драко начал придерживаться того же неутешительного мнения об её умственных способностях, или ему действительно надоело, что Гермиона стояла и пялилась на него, как баран на новые ворота, потому что в ту секунду, когда она уже почти собралась с силами для первого шага в его сторону, он затушил сигарету, неуверенно подхватил бутылку огневиски и сам — лишь слегка покачнувшись, — встал из-за парты. Интересно, сколько он уже успел выпить к полудню? Если судить по едва початой бутылке, немного. Но это могла быть уже вторая. А если вторая, то как он вообще хоть что-то соображает? А ходит? А если он вообще не ложился? Вопросы. Вопросы. Вопросы. И пока Драко, на ходу сделав глоток, нетвёрдыми шагами преодолевал расстояние между ними, она невольно — да что с тобой не так, идиотка?! — попятилась к стене в надежде слиться с ней, лихорадочно перебирая в голове подходящие слова, ведь, когда он подойдёт к ней, отмалчиваться явно не получится. Да и не собиралась Гермиона отмалчиваться. Но обычные слова сочувствия будут пустыми. Они никогда ничего не значат. Ещё никому не стало легче после них. Даже если сейчас Драко начнёт обвинять её, Гермиона примет это. Даже если он скажет ей самые жестокие и ранящие слова, она примет. Лишь бы не оттолкнул. Лишь бы позволил быть рядом. Лишь бы она оказалась ему нужна, потому что для неё… Годрик… Ей было плевать, что там о ней и её приоритетах думал Гарри. Плевать, кто и как вёл уроки зельеварения все эти дни — да и вёл ли? Плевать на обязанности. Для Гермионы сейчас не было ничего важнее Драко. ПожалуйстаПожалуйстаПожалуйста. Ей даже не пришлось заставлять себя отводить взгляд, когда он пальцами взял её за подбородок и критически всмотрелся в её побледневшее лицо. Пьяно хмыкнул и, сощурившись, мрачно констатировал: — Сегодня не понедельник. — Не понедельник. — Тогда какого хера ты здесь? — вопрос, по меньшей мере, на сто галлеонов. — Я… Я пришла к… тебе, — ответ, не стоящий и ломаного сикля. Не прогоняй меня. Он задумчиво взболтнул содержимое бутылки, сделал глоток и снова вцепился пристальным взглядом в неё. С явным недоверием на выдохе протянул: — Даже так. Очень… м-м, интересно. Зачем? — Я должна. — Ты никому ничего не должна, Грейнджер. Особенно — мне. И жалость мне твоя тоже не нужна, — всего лишь слова, но они, как ножом в грудь. Обозлённые. Колкие. Пробирающие до костей. — Это не жалость, — слабо возразила она, заставив себя смотреть ему в глаза. — И что же это? Хотела бы Гермиона объяснить. Вскрыть собственную грудную клетку и продемонстрировать ему всё то, что она испытывает, глядя на него такого. Показать всё то, что предатель голос отказывался произносить вслух. Показать, что… Вознося все мыслимые и немыслимые молитвы всевозможным богам и сущностям, Гермиона подняла руку и осторожно коснулась ладонью его щеки, успокаивающе поглаживая большим пальцем. И, Мерлин, каких же усилий ей стоило спрятать глупую подступающую улыбку, когда Драко не оттолкнул её. Напротив. Будто от облегчения устало выдохнув и закрыв глаза, он прислонился лбом к её лбу, слегка царапнув её щёку двухдневной щетиной. Замер, позволяя Гермионе касаться его. Позволяя быть рядом. А большего ей сейчас и не надо. — Мне жаль… — А мне нет. Прекрасно понимая, что ответа на вопрос «почему тебе не жаль?» не последует, Гермиона даже не стала пытаться. Так и продолжала гладить его по щеке, пока через минуту, две или пять он сам не отстранился и, неровной поступью шагнув назад, не прислонился к парте с проектором. Так непривычно было видеть его таким… Не как обычно, а как… как затухающий костёр: не горит, не греет. Некогда белоснежная рубашка с маленькой прожжённой обуглившейся дырочкой на закатанном рукаве: вероятно, он неаккуратно стряхнул пепел с тлеющей сигареты. Классические брюки безнадежно помяты. Двухдневная щетина. А в серых глазах — опустошение и отчётливый безмолвный упрёк: «Грейнджер, или не смотри на меня, как на брошенного на мороз щенка, или проваливай». Если бы Гермиону попросили проиллюстрировать энциклопедию по эмоциональному состоянию человека, колдография Драко заняла бы почётное место в разделе «Оставьте меня в покое, кретины». — Мне уйти? — получилось произнести почти ровно, хотя она и ощущала, как дрожит собственный голос. В ответ Драко только хмыкнул и неопределённо взмахнул рукой, держащей открытую бутылку. Немного огневиски пролилось ему на рубашку. Очевидно, ему всё равно. Быть может, ему будет всё равно даже, если она сейчас развернётся и уйдёт. Она не уйдёт. Пусть и он выглядит так, словно ему всё равно, Гермиона останется здесь, потому что… должна. Потому что ему это нужно. Пусть он и не произносит это вслух. Возможно, даже не догадывается. Главное, Гермиона это знает. Как там сказала Луна?.. «Папа мне всегда говорил, что мужчинам сложно делиться своими чувствами и переживаниями». Но Драко и не должен с ней чем-то делиться. Откровенно говоря, он вообще ей ничего не должен. И никогда не должен был. Но она могла бы просто побыть рядом. Если он позволит. Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Гермиона облокотилась на парту рядом с ним. Подрагивающими пальцами дотронулась до его руки, мягко погладила. Проглотила облегчённый вздох, когда Драко снова не оттолкнул её: лишь сильнее сжал в другой руке бутылку, с упоением вглядываясь в содержимое. Ну разумеется. Ещё бы он выпустил «своё сокровище». Много хочешь, Грейнджер. Должно быть, с минуту Гермиона рылась в голове в поисках отвлечённых тем для разговора, но мысль не поддавалась, упрямо подкидывая совершенно не уместные слова и фразы, которые — она была абсолютно в этом уверена, — всё испортят. Никто не любит, когда к нему пристают с расспросами. И что-то ей подсказывало, что Драко — не исключение из правил. «Если ты не уверена, что после твоих слов человек не начнёт беситься как школьница, которой мамочка не дала сотню фунтов на шлюханский наряд, просто не открывай рот». Вероятность того, что эта «мудрость» бабули была хоть как-то применима к Драко, стремилась к нулю. Беситься-то он вряд ли начнёт. Скорее, просто пошлёт её в своей излюбленной манере, но Гермионе в любом случае не хотелось рисковать. Почему-то. Но нужно было сказать хоть что-то, потому что тишина в кабинете стала давящей, вязкой и слишком ощутимой, чтобы Гермиона могла позволить себе продолжать молча сверлить взглядом шкаф с кассетами. Тем более что Драко уже высвободил руку из её ладони, вновь взял её за подбородок пальцами и повернул её голову к себе, заставив смотреть прямо ему в глаза. — Ты вообще в Австралии была или где? — В Австралии, а почему ты спра… — И где тогда твой австралийский загар? — сощурившись, спросил он не то с удивлением, не то с осуждением в голосе. Кажется, это всё-таки вторая бутылка огневиски. Либо он не протрезвел после вчерашней. Одно из двух. — Ну я… Мне было не до этого. — Правда? И чем же ты занималась всё это время? Думала о тебе и о том, как сообщить Рональду о разводе. А потом сообщила Рональду о разводе. А потом напилась и отбомбардила половину квартиры. А потом браслет, который ты мне подарил, оповестил меня о том, что у меня есть всё, что мне нужно. А потом вместе с Рональдом сходила в Министерство и подала заявление о разводе. А потом драила квартиру. А потом решила вернуться пораньше, чтобы побыть с тобой. — Да знаешь… Тем-сем. В основном общалась с бабулей и её подружками по книжному клубу. А ты чем занимался? Его брови удивлённо поползли вверх, и ей остро захотелось отвесить себе пару пощёчин за глупейший вопрос. Он отпустил её подбородок и с силой потёр пальцами глаза. Покачав головой, криво ухмыльнулся: — Пил. Прогуливал уроки. Ну эти… радости жизни, ты знаешь. — А ещё? — Ну как тебе сказать… Гермиона уже хотела прервать его, мол, если не хочешь, можешь не отвечать, но тут послышалось шуршание: Драко неуклюже пытался что-то достать из кармана брюк. Этим «что-то» оказались… «Ты что, вырвал страницы из двухсотлетней книги?!» — едва не возмутилась она, но вовремя, очень вовремя себя заткнула, до боли закусив внутреннюю сторону щеки. Прикрыла глаза, успокаиваясь, а следом над ухом раздалось пьяное, еле связное: — «…существуют и проклятия иного рода, порождённые похотью и… не-при-ня-ти-ем чьих-то отношений. Пожалуй, самым известным видом… м-м-м, подобных проклятий можно назвать «libi…» Бля-я-ять. «…libido periculo». Бла-бла-бла. «…направлено оно на самое ценное, что может быть у человека — его потомство». Так… Там ещё было. Сейчас… — нахмурившись, он смял одну из бумажек и отшвырнул в сторону. — А, вот же оно. Итак… «…ещё один малоизвестный случай, имевший место в XVII веке с Шарлоттой Гринграсс и Люсьеном Малфоем, чья свадьба была отменена из-за измены жениха за несколько дней до церемонии. Узнав об предательстве, невеста бросилась с обрыва, а её отец…» — Я помню текст, — Гермиона осторожно дотронулась до его руки, сжимавшей мятую страницу. — Тебе вовсе не обязательно… — Какова вероятность того, что мы с тобой убили моего ребёнка? Повезло, что у неё была опора в виде парты, потому что в противном случае она точно рухнула бы там же, где и стояла. Потому что ноги предательски подкосились, и единственное, что у неё получилось сделать, — вцепиться пальцами в край столешницы и неверяще покачать головой от… От самой абсурдности этого заявления. От этого голоса — такого дёрганного, такого неуверенного, такого не его. Оттого, что эта чушь вообще пришла ему в голову. Оттого, что… он в это верит? Хочет верить? — Я, конечно, не целитель, но откуда такие… эм-м… «выводы»? Гермиона была готова к какой угодно реакции, но совершенно точно не была готова к чуть слышному сдавленному смешку после непродолжительной паузы и очередного глотка огневиски. — Ну как тебе сказать… Мой помутнённый алкоголем рассудок посчитал, что выявить причинно-следственную связь, когда меня обвиняют в том, что эта сука потеряла ребёнка, — отличная идея. Я-то знаю, что не виноват, но у этих мразей… Ещё и мать винит себя. Сама понимаешь, мне нужно было… — Кто тебя обвиня… — она так и не смогла договорить, прерванная на полуслове его указательным пальцем, оказавшимся на её губах, и раздражённым «т-с-с». Хорошо. Если ему так нужно выговориться, пусть. В конце концов, Гермиона ведь сама хотела, чтобы Драко больше говорил о себе. И вообще — говорил. Свободно, а не сквозь стиснутые зубы, будто каждое лишнее слово, сказанное ей не в едкой манере, — преступление, пострашнее любого непростительного. Вообще, Гермиона даже могла бы поаплодировать его умению в таком состоянии почти без запинки произносить слова, в которых больше трёх слогов. У неё-то с этим всегда была беда. А в этих его словах вроде как даже был какой-то смысл. Смысл, правда, пока понятный лишь ему одному, но всё же… — Так вот, — продолжил он как ни в чём не бывало, убрав палец от её губ, — тот наш с ней весёлый разговор о Монике я сразу отмёл, потому это даже звучит как полный бред. Она и не такое от меня периодически слышала, плюсом пила эти ваши женские зелья, так что это чушь, — Драко сделал глоток и, с грохотом саданув донышком по проектору, отставил бутылку на парту. — Дальше… А дальше я вспомнил про эту книжку и подумал, что мы с тобой могли что-то упустить. — Например? Это не проклятие. Гермиона готова была дать руку на отсечение, что никакого проклятия нет и никогда не было. Она это точно знала. Не зря же она провела столько времени за поисками информации, хоть её никто об этом и не просил. Так, чисто для… Для общего развития. — Во всех описанных случаях весь пиздец происходил из-за того, что кто-то кому-то изменил, а поскольку технически я изменил Астории с тобой, и меньше, чем через два дня произошёл пиздец… Да, это ничего не значит, но… Но проклятие — единственное, вот буквально еди-и-инственное, что могло бы всё объяснить и подтвердить мою причастность к этому. Но у неё было это сраное зачарованное кольцо, так что я всё же склоняюсь к тому, что проклятие и хоть какая-то магия тут ни при чём, потому что я бы «что-то» почувствовал, ведь так? Только если она каким-то чудом не прыгнула на чей-то ещё член, и этот ребёнок вообще был не от меня. Но в этом смысла ещё меньше, чем в проклятии, да и это было слишком хорошо для меня, чтобы быть правдой, понимаешь? — Угу… «Я изменил Астории с тобой». Казалось бы, всего лишь голый факт. Казалось бы. Но следом… «Это ничего не значит». Да, сейчас вот совсем не подходящий момент цепляться к словам, да и они с Драко вроде как договорились не говорить о… причинах, но слова бабули с новой силой вбуравились в голову: настойчивые, нравоучительные, с подковыркой. «Не торопит события. Готовится к свадьбе». И снова… «Это ничего не значит». Да, Гермиона сама себя вроде как убедила в том, что он ей вообще ничего не должен и их совместный «просмотр фильма» вовсе не означал, что отныне Драко обязан ей хоть чем-то. И уж тем более не означало, что у неё было хотя бы малейшее право претендовать на что-то и… «Нет в тебе женской мудрости». Хотя внутри остро ощущалось поднимающаяся волна негодования, а желание пойти и потребовать объяснений от Астории, кто и с какой вообще стати обвинил Драко в этой трагедии, буквально толкало в лопатки, самое мудрое, что Гермиона сейчас могла сделать — быть рядом с ним. Быть рядом. Слушать его внезапные пьяные откровения. Слышать. — …прийти к ним и наглядно показать, что они все могут идти на хер со своими претензиями и требованиями, — Драко взял её за руку, прервав мысли. — Что я ни в чём не виноват и на этот раз у них не выйдет надавить на меня отцом. А знаешь, почему? Потому что отец тоже может идти на хер. И пусть последние пару минут его монолога Гермиона благополучно прослушала, она рядом. И пусть Драко, с каким-то отстранённо увлечённым видом прослеживающий пальцем линии на её ладони, не давал сконцентрироваться, она всё ещё пыталась сложить в голове целостную картинку произошедшего. Картинка не складывалась. Вернее, складывалась, но как-то абстрактно. И совершенно, вот совершенно не давала ответа, как и чем Гермиона могла бы помочь, чтобы ему стало легче. Чтобы наблюдать это в первый и последний раз. — Драко, послушай, — осторожно перебила она. — Ты… Ты хочешь доказать, что не виноват, да? — Да нет же, ты не понимаешь… — он с явной досадой покачал головой. — Я, блять, не хочу никому ничего доказывать. Уже сыт по горло всем этим дерьмом. Я просто хочу, чтобы меня и мою семью оставили в… Нет, чтобы меня оставили в покое. Хочу не быть кому-то хоть чем-то обязанным. Хочу наконец начать следовать своему же убеждению, стать мразью и послать всё и всех на хер, а не думать о том, что скажет отец. Хочу, чтобы мать перестала думать, что должна решать мои проблемы. А ещё… хочу, чтобы ты даже не начинала об этом думать. «Мальчик — просто заложник завышенных ожиданий отца, ты и сама это прекрасно понимаешь. Нужно дать ему шанс». Эти четыре слова, которыми профессор Макгонагалл в своей снисходительной манере охарактеризовала Драко, когда Гермиона пришла к ней после разговора с миссис Малфой, сейчас оказались как никогда исчерпывающими. Даже более чем. И теперь, когда он наконец захотел «выбраться», что-то или кто-то его сдерживает, так? Не смей даже думать о том, что Драко бросит Асторию после выкидыша. Не смей. Не смей. Не смей. Но… «Только если она каким-то чудом не прыгнула на чей-то ещё член, и этот ребёнок вообще был не от меня». «Эта сука потеряла ребёнка». Обычно так не говорят о любимой женщине. И уж точно не говорят после того, как любимая женщина потеряла ребёнка. Откровенно говоря, Гермионе бы сейчас стоило возмутиться из-за того, что Драко вообще посчитал нормальным так гадко высказываться при ней о ком-то, но, к сожалению или к счастью, это было последним, что её волновало. А волновало её совершенно другое. И эта мысль, влетевшая в голову на скорости снитча, была такой неуместной сейчас. Такой… слишком обнадёживающей. Такой слишком звучащей как шанс. Такой неправильной. Такой нужной. Этот их брак с Асторией… договорной? Драко не хочет жениться на Астории? Люциусу нужен этот брак? Но что он получит, связавшись с этой семьёй? И какова вероятность, что Гермиона могла бы как-то… — Ну я же просил не думать об этом! — вдруг рявкнул Драко, соскочив с парты. — Но я… — хотела оправдаться она, но так и не смогла продолжить, заметив, как именно он на неё смотрит. Почти как Рональд тогда. — По глазам вижу, Грейнджер, что уже думаешь, как мне помочь. Я эту картину с одиннадцати лет наблюдаю. Только вот я не Поттер, не Уизли и уж тем более — не несчастный эльф. Мне не нужно, чтобы ты снова решала мои проблемы. Одного раза уже хватило — до сих пор… расхлёбываю. Его слова, как гром среди ясного неба: обвиняющие, злые и внезапно возмутительные. Ну и какого «одного раза» ему хватило? Удивительно, как быстро мысли, до этого метавшиеся в голове растерянно, хаотично — из стороны в сторону, — вдруг устремились в одном направлении. — О чём ты говоришь? Он ответил не сразу — снова взял в руки огневиски, не поморщившись, сделал глоток и с минуту размышлял, глядя на неё поверх горлышка бутылки. — В то лето, когда я принял Метку и получил своё охрененное задание, мать сказала, что всё решит и мне не стоит беспокоиться. И знаешь, чем она это объяснила? — не дав Гермионе даже пару секунд на размышление, Драко продолжил сам: — Мать сказала, что раз так уж случилось, что она родилась женщиной, она должна решать проблемы своих мужчин. Мол, исторически сложилось так, что основная роль мужчины в этом мире — продвигать человечество вперёд, а вы, женщины, детей воспитываете и приводите дела в порядок, если мужчины садятся в лужу. Не смотри на меня так, я тогда тоже не очень понял этой мудрости, но уверен, она определённо там была. — Ничего я не… — Так вот, к чему я всё это говорю… — кажется, сегодня явно не тот день, когда ей позволят договорить свою мысль. — Я всегда удивлялся, как ваше сраное «Золотое трио» прёт на таран с самой кретинской упрямостью, что я видел. Срать на запреты. Срать на риск вылететь из школы. Срать на риск сдохнуть от рук моих родственников и их… друзей. Да я бы в жизни так не сделал, потому что… Кхм, неважно. Собственно, удивлялся я ровно до того момента, пока на своей шкуре не прочувствовал на себе то, что, очевидно, чувствовали Поттер и твой муженёк, когда влезали в новую авантюру — понимание, что, как бы ты не облажался в этой жизни, придёт какая-нибудь «Гермиона Грейнджер» и спасёт тебя. Так я думал тогда, а сейчас… А сейчас я думаю, что спасать меня не надо было. Нужно было оставаться хорошей девочкой, Грейнджер. Возможно, если бы за меня перестали решать проблемы и дали бы сполна насладиться результатами своих трудов, я пришёл к этому гораздо раньше. — Пришёл к чему? — К тому, что принимать важные решения — не мой конёк. К тому, что, если в самое ближайшее время я этого делать не научусь, я просру всё. К тому, что, когда я говорил тебе научиться уходить от ненужных людей, я говорил это прежде всего самому себе. И, как видишь, я херовый советчик, потому что не умею следовать своим же советам. А ты… А ты, Грейнджер, не должна выслушивать весь этот бред. Так что, если ты не против, я тут ещё немного побуду в компании пары бутылок и этих… Как их там?.. Хоббитов. А ты можешь пойти заняться своими делами. И не думай о том, как я потом доберусь до башни. Блейз заберёт меня после отбоя, чтобы детишек не пугать. Вот и поговорили. Драко и правда думал, что после этого его «выступления» Гермиона просто возьмёт и уйдёт? Он вообще хоть с кем-то делился всем этим? Хотя бы с Забини. Хотя бы… Потому что, если нет, то… Как можно столько держать в себе? — Я останусь здесь. — Как хочешь, только учти: сегодня мы обойдёмся без твоих мегавыебонских нотаций, — сказал он так, будто ему плевать, но за последние пару месяцев Гермиона уже научилась различать едва уловимые оттенки. Кое-кто слишком упрям, чтобы в открытую признать, что не хочет оставаться в одиночестве. — Даже не планировала, — ответила она так же показушно спокойно, сумев сдержать довольную улыбку, когда уголки губ против воли поползли вверх. — Что, даже ничего не скажешь насчёт курения в учебном классе? Гермиона рассеянно окинула взглядом душный кабинет. Пожала плечами. — Да плевать вообще. Довольно хмыкнув, Драко обошёл её и нетвёрдой походкой направился к первой парте. До слуха почти сразу донеслось тихое, но всё равно заставившее вздрогнуть: «Включи мне сраный фильм про сраных карланов». Хорошо. Хо-ро-шо. Хочет вливать в себя огневиски и дымить в её кабинете? Да пожалуйста. Всё в мире теряет смысл, когда видишь лю… важного тебе человека в настолько разбитом состоянии. Гермиона побудет рядом просто, чтобы Драко знал — он не один. Чтобы знал — и это пройдёт. Чтобы знал — она никому не позволит… И это пройдёт. Зелёная кнопка. Вновь мерцающий слепящий свет и слишком громкие бьющие по мозгам голоса актёров. Совсем не то, чего ей хотелось, но лучше так, чем, если бы Драко просто послал её. У Гермионы даже в мыслях не было, что во время и этого просмотра фильма она будет сидеть у него коленях, но стоило ей подойти к парте и сесть на самом краю скамьи, раздалось недовольное фырканье: — Ты это серьёзно сейчас? Сядь на своё место. Ага. «Знай своё место, грязнокровка», — так Драко однажды заявил ей на четвёртом курсе, когда Гермиона вполне справедливо возмутилась на его отвратительнейший комментарий по поводу глупой ссоры Гарри и Рональда. Иронично, что через десять лет «её место», по его же мнению, оказалось у него на коленях. Что бы сказал на это Драко Малфой версии себя четырнадцатилетнего? Наверняка что-то в стиле «мой детектор кретинов показал, что главный кретин в моей жизни — это я». — Для справки, под огневиски их высокопарный трёп выслушивать гораздо проще, — с видом главного знатока Средиземья заметил он, пока Гермиона пыталась — Драко вот совсем не помогал, — взобраться на «своё место». — Я учту это. На этот раз сидеть на «своём месте» было максимально странновато. И нет, это вовсе не из-за мигом вспыхнувшей перед глазами картинки их прошлого «просмотра фильма». Вовсе нет. Хоть они и сидели за той самой партой, сейчас она… Ладно-ладно. Возможно, всего на пару мгновений Гермиона и задумалась об этом, но лишь потому, что на следующей неделе ей вроде как нужно будет вести занятия в этом кабинете и при всём этом стараться не думать о… А потом за этой партой будут сидеть студенты. Несовершеннолетние — Мерлин, какой же стыд! — студенты. Какова вероятность, что Филч не спросит о причинах, когда она завтра попросит заменить эту парту? А ещё скамью. А ещё… …Ауч. Едва не зашипев от внезапной резкой боли, Гермиона недоумённо — ущипнул, он, блин, её ущипнул, — уставилась на пальцы Драко, сжавшие её бедро. Метнула взгляд к его лицу. Очень, очень недовольному лицу. — Ты что-то сказал? — быстро догадалась она. Недовольство так и не успело застыть на его лице: прежнее «ты даже представить себе не можешь, как меня всё достало» вновь взяло верх. Взболтав содержимое бутылки, он картинно закатил глаза и, будто бы делая ей одолжение, — а он, в общем-то, и делал, — ответил: — Я сказал, что, пока мини-Уизли не испортили этим карланам праздник, я хочу задать тебе вопрос. — Конечно, задавай свой вопрос, — кажется, Гермиона даже смогла сказать это с совершенно невозмутимым видом, хотя где-то внутри и закрадывались смутные сомнения, что вопрос ей не особо-то понравится. — Почему ты тогда соврала на суде? Ну вот. — А почему ты спрашиваешь? — Мне хочется, — раздражённо, но без злобы. — Я доступно объяснил? — Вполне. — И предупреждаю, если твой ответ «потому» или «я хотела спасти тебя от Азкабана», можешь сразу проваливать. И без той чуши про то, что бы-ы-ыло бы, е-е-если бы в наш самый первый день в школе Поттер встретил первым меня, а не твоего муженька. — Драко, послушай… Это… Это сложно объяснить. — Давай ты просто ответишь на вопрос, а я уже сам решу, сложно или нет. — Я должна была. — Нет, не должна. В голове болезненно запульсировало его глупое «не надо было меня спасать». Он хочет услышать от неё подтверждение его слов? Не дождётся. Ещё тогда Гермиона прекрасно осознавала: неважно, кого бы Гарри встретил и не встретил первым. История не терпит сослагательного наклонения. Каждое «если бы» не значит ровным счётом ничего, когда всё сложилось так, как оно сложилось. Что сделано, то сделано. Ничего не изменить. Но можно сделать выводы. Она их сделала. — Я должна была, потому что знала, что ты уже прошёл свою «точку невозврата» в тот день, когда меня пытали в твоём доме, — он хотел что-то сказать, но она не позволила, с нажимом продолжив: — Тогда я увидела человека, который наяву узрел, каким образом искореняют тех, кого он всегда презирал и от кого мечтал избавиться. Тогда я увидела человека, который пришёл в ужас от того, каким именно образом претворяют в жизнь его идеалы. Тень сомнения — вот что я увидела. — В который раз убеждаюсь, что Паркинсон — самая мудрая женщина в моей жизни. — Что, прости? — поражённо выдохнула она. — Она сразу послала меня на хер со всеми моими проблемами. Тебе бы тоже не помешало.***
К концу первого фильма он добил первую бутылку, и Гермионе только и оставалось, что тоскливо наблюдать за тем, как с каждым глотком, с каждой выкуренной сигаретой Драко целенаправленно уходит из реальности. К середине второго фильма он уснул. Она заметила это лишь тогда, когда почувствовала, как ладонь, прежде стискивавшая бедро, безвольно опустилась на скамью. Сам он уткнулся лицом Гермионе в плечо. К концу второго фильма у неё начали затекать ноги от почти неподвижного сидения на коленях. Когда Гермиона попыталась хотя бы немного исправить ситуацию и аккуратно — честно, она пыталась, — сместить центр тяжести, Драко проснулся. Щурясь и прикрывая лицо от часто мигающего света ладонью, сонно пробормотал что-то неразборчивое и… открыл вторую бутылку. На моменте, когда в третьем фильме хоббиты попали к огромной паучихе, Драко вдруг внимательно посмотрел на Гермиону и с совершенно невозмутимым видом спросил: — Грейнджер, тебе больше нравится, когда я тебя называю «Грейнджер», или мне нужно называть тебя «Гермиона»? Ну и как тебе такое, Гермиона? — Я… Эм-м, да мне без разницы, а что? — А я просто только сейчас понял, что этот пухлый называет Поттера «мистер Фродо», и подумал, что это звучит как-то по-кретински… Почему «мистер»? Буду называть тебя «Гермиона», ты ведь не против? — осмысленности в глазах ни на йоту. — В общем-то, нет, но… по фамилии тоже называй. — Почему? Потому что одно его «Грейнджер», произнесённое тем самым тоном, и всё — баста. Тушите свет. — Просто называй, хорошо? — Конечно, Гермиона.***
До финальных титров оставалось меньше получаса, когда три коротких, но настойчивых постукивания в дверь кабинета оповестили её — её, потому что кое-кто снова уснул, допив вторую бутылку огневиски, — о том, что у них гости. Тонкий луч от Люмоса, прорезавший темноту, больно резанул глаза, а затем в проёме показалась голова Забини. Бегло оценив обстановку и, вероятно, не найдя для себя ничего странного, он тихонечко хмыкнул, открыл дверь нараспашку и прошёл в кабинет, на ходу шепча: — Спящая красавица готова к транспортировке? Прекрасный принц уже здесь. Гермиона бросила взгляд на настенные часы: отбой в замке вот-вот наступит. Значит, Драко не соврал ей, когда говорил, что Забини «позаботится обо всём». Они так каждый день делали в её отсутствие? Возможно, всё ещё хуже, чем она думала. Под крайне подозрительным — брось, мы оба знаем, что ты в курсе, — взглядом Забини, Гермиона неловко слезла с коленей, отошла к проектору, чтобы наконец закончить этот киносеанс, и постаралась даже не вслушиваться в… — Вставай, — добровольно-принудительное. — Пошёл в задницу, — слабое, еле связное. — Блейз, может я… — попыталась вмешаться она. — Драко, мне воспринимать это как приглашение? Господи-боже-мой.***
— …мы с Тыковкой уже почти начали новую партию, и тут Патронус. Я тогда ещё на мгновение испугался, что это нашему проспиртованному приятелю стало хреново… Ты, кстати, последила бы за этим. Он все твои запасы вина опустошил. Угадай, кому пришлось мотаться в Хогсмид за… — Следи за дорогой, пожалуйста. — Обижаешь, — фыркнул он, но всё же отвернулся от неё и — спасибо, блин, большое, — принялся нести свою тяжкую «ношу» более добросовестно. По крайней мере, Гермионе больше не пришлось каждую секунду думать о том, что Драко вот-вот впечатается в стену. Драко очень пьян. И что ей с ним делать, когда Забини уйдёт? — Так вот, оказалось, что Патронуса один мальчишка из моих послал. Я офигел, конечно. Да, технически я их декан; их, не побоюсь этого слова, ментор, но мне как-то плевать, чем ребятки занимаются по ночам в своих спальнях. А это… почти три часа ночи, а эти ненормальные… — он остановился у последнего поворота, заглянул за угол и, удостоверившись, что там никого нет, вновь двинулся с места. — В общем, спускаюсь я к ним. И знаешь, что?! Ради Мерлина, Забини и правда думает, что сейчас самое подходящее время для его историй? — И что же? — Мальчишка услышал странные звуки из спальни девчонок и подумал не о том, о чём мы с тобой сразу бы подумали, как взрослые люди, а… — Я сейчас ни о чём не подумала. — А он подумал о том, что на девчонок напали. Хотя его тоже можно понять. Ему всего пятнадцать, он ещё не знает, какие грязные мыслишки бывают у де… Драко, ты что-то сказал? — Да. Завали. — Короче говоря, — преспокойно продолжил Забини, — захожу я к нашим юным дамам и узнаю, что они, ты подумай только, вызывали какого-то призрака из зеркала, чтобы он показал им их будущего парня. И даже не факт, что этот призрак показал бы им этого парня. Мол, призрак может и убить за эту фигню. Как сказала мисс Хэмлок, шансы пятьдесят на пятьдесят. И ты только подумай: увидеть своего будущего парня или умереть страшной мучительной смертью? Женщины такие отчаянные… — С твоего позволения, я даже комментировать это не буду. — То, что ты идёшь сейчас здесь, громче любых слов.***
Удивительно, но за те полдня, что Гермиона отсутствовала в преподавательской башне, сэр Кэдоган успел поменять пароль. — Пошёл на хер со своим паролем. Как оказалось, Драко знал универсальный пароль.***
Когда Гермиона думала, что ей делать с ватным пьяным телом после того, как Забини уйдёт, она не думала о том, что ватное пьяное тело уложат в её спальне. Нет, после сегодняшних слов Луны, что Драко ночует не в своей комнате, можно было бы и догадаться, что такое завершения столь… насыщенного дня вполне ожидаемо, но… Забини ушёл. И она осталась одна с таким Драко. Он, едва ли не в беспамятстве лежащий на её кровати. Она, лихорадочно соображающая, что ей теперь делать со всем этим. Вариантов не так много, но каждый из них… не очень. Решение, которое приняла Гермиона, было на грани фола, но всё равно — самое здравое, что она могла сделать со всем этим. И стоило ей только встать на корточки рядом с ним, чтобы снять с него хотя бы обувь, она услышала… — Чего ты хочешь от меня, развратная женщина? Ну просто класс. — Не сочти за наглость, но, если ты собираешься спать тут, будь так любезен… — пропыхтела она, с трудом сняв с него одну туфлю, — не мешай. — Я могу сам. — Умолкни, — отшвырнув вторую туфлю за спину, шикнула Гермиона. — Если ты настаиваешь… На всякий случай поставив на комнату запирающее, Гермиона села на покрывало и потянулась к пуговицам на рубашке, но Драко перехватил ладонями её запястья. — В чём дело? — Гермиона, ты такая красивая, когда злишься. Дурацкое дежавю.***
В тот день, когда в «Ежедневном пророке» вышла разоблачающая статья и «Пушки Педдл» лишились половины своего состава, Рональд впервые напился до невменяемого состояния. Тогда Гермиона прождала его, сидя в кресле у камина, до пяти утра. Тогда её глазам предстала крайне удручающая картина: Рональд посчитал, что он не настолько беспомощен, чтобы Гермиона помогала ему раздеться и лечь спать, и минут десять убегал от неё по всей квартире в спущенных до щиколоток джинсах, испугав до полусмерти бедного Глотика и спотыкаясь об собственные ноги. Признаться, если бы и сегодня Гермиона узрела нечто подобное, она не удивилась. Но Драко почти без недовольных комментариев позволил ей помочь снять с него сначала рубашку, затем — брюки. Молча позволил укрыть одеялом. Пробормотав что-то о том, что он уже «вообще-то всё видел» и ей «необязательно заниматься хернёй», спокойно дождался её, пока она переодевалась в пижаму в ванной. Когда она опустилась на кровать, Драко почти сразу же подтащил Гермиону к своему боку, уложив её голову себе на грудь, и прислонился подбородком к её голове. Провёл пальцами вдоль её позвоночника и прикрыл глаза. Гермиона же, прижатая щекой к его горячей — даже слишком горячей, утром нужно обязательно навестить мадам Помфри, — груди, вслушивалась в его дыхание, в ритм его сердца. С каждой минутой спокойнее. С каждой минутой ровнее. — Где Зверь? — вдруг глухо спросил он. — Зверь? — попытка приподнять голову и посмотреть ему в глаза не увенчалась успехом. — Глотик? — Да, Зверь. — Охотится, наверное. — Нужно найти его. — Драко, спи. — Ты бессердечная женщина, Гермиона.***
— Я обещал тебя оттрахать, когда ты вернёшься, а сам весь день ною. Но мне так хочется поныть именно тебе, понимаешь? — Всё хорошо. Секс для кретинов. Он тихо засмеялся, коснулся губами её лба и сквозь улыбку произнёс: — Блять, я тебя обожаю.***
7 ноября 2004 года Воскресенье Гермиона думала, что это она чересчур болтлива после крепкого алкоголя, но этот человек даже не собирался затыкаться. Она уже буквально боролась со слипающимися глазами и зевотой, а Драко… — Почему ты никогда не приходила в Мэнор на приёмы? Мама расстраивалась. — Меня никогда не было в это время в стране. — А если бы… Если бы я позвал тебя на ужин, ты согласилась бы? Я имею в виду, не сейчас, а… до. «До» — это до этой осени? — Ты бы не… о-о-ох, не пригласил, — всё-таки не сумев сдержать зевок, сонно пробормотала она. — А если бы пригласил? — Если бы я не была замужем, я, может, и подумала над твоим приглашением. — А если бы я пригласил тебя до того, как ты вышла замуж за Уизли? Например, в тот год, когда я был заперт в Мэноре. Неугомонный. — Я бы подумала, что ты совсем отчаялся сидеть в четырёх стенах, и пришла бы к вам на ужин. Драко крепче обнял её за талию, сильнее прижимая к себе. Тяжело вздохнул ей в волосы. Помолчал какое-то время, а потом… — Я хочу, чтобы ты ушла от Уизли. «Пока ты не торопишь события и думаешь, как, никого не обидев, тактично сообщить Рональду о разводе, твой мальчик с «высокими» моральными принципами также не торопит события и готовится к свадьбе. А что дальше?» — А что дальше? — выдавила она из себя почти синхронно со словами бабули, пролетевшими в голове. Разумеется, её вопрос остался без членораздельного ответа. — Ты когда-нибудь была в Швеции? Там есть одно красивое место — Меларен. Я покажу тебе его. — Конечно, покажешь. Интересно, он сам в это верит?