Обречённые Отношения

      7 ноября 2004 года       Воскресенье       Несмотря на то, что Гермиона не была тем человеком, который накануне опустошил две бутылки огневиски, с тяжёлой головой проснулась именно она. Ей потребовалось несколько бесконечно долгих секунд, чтобы сквозь всё ещё кружащих голову марева сна и такого тёплого Драко воспроизвести в памяти события последних суток. Благо, резко проникший в носоглотку аромат алкогольных возлияний, что источало лежащее рядом спящее тело, быстро восполнил недостающие пробелы.       Мистер Малфой, да от вас смердит!       Не так Гермиона представляла себе их совместное пробуждение, и потому…       С тяжёлой головой и крайней степенью недосыпа. Неудивительно: «пьяное выступление» Драко продолжалось почти до пяти утра. И не то чтобы Гермиона особо рвалась его останавливать.       «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», — эту народную мудрость ещё никто не отменял. Поэтому она слушала. Прижималась к его боку и впитывала каждое неосторожно брошенное слово. Впитывала, всё же клятвенно заверив Драко, что утром ни слова ему не скажет насчёт его болтовни и засунет куда-то поглубже свои попытки помочь, когда он попросил её тоже хлебнуть огневиски, чтобы не чувствовать себя «единственным пьяным кретином в этой постели».       Но разве «кретин» мог сказать что-то такое…       «Знаешь, что я почувствовал, когда Минни сообщила про смерть моего ребёнка? Грёбаное облегчение. А знаешь, что было с Блейзом, когда он это услышал? У него, блять, руки затряслись от ужаса. А я стоял там и думал лишь о том, что меня ожидает новая порция нытья и бреда от чокнутой семейки. И знаешь… Знаешь, наверное, я заслужил всё то дерьмо, которое со мной происходит».       «Все по-разному реагируют на такие вещи».       «Даже сейчас ты пытаешься меня оправдать. Не надоело?»       Нет, не надоело.       Может, это её священная миссия в этом мире. Её «крест». И никакой Драко Малфой, — уж тем более его особо болтливая версия, — не сможет запретить Гермионе это делать. Потому что кто, если не она?       «У каждого из нас свой «крест», Гермиона. И мы должны нести его с честью. Мой — всю жизнь терпеть замашки твоей чудесной бабули».       Да, папа — тот ещё любитель подраматизировать.       Да, возможно, её мысль «кто, если не она» была слишком самонадеянна. Возможно. Но у неё всё равно нет ничего другого, за что она могла цепляться в столь шатком для себя положении: её «а-что-дальше» осталось без ответа. И вряд ли у Драко в ближайшее время был запланирован ещё один вечер откровений. А если и так… Что ж, Гермиона готова локтями растолкать всех и каждого, чтобы оказаться первой в очереди. Если так нужно, так тому и быть. Лучше так, чем безызвестность. Лучше так, чем…       Неуверенность. Неопределённость. Незнание.       Но вместе с тем ей было слишком хорошо, чтобы отказываться от того, что у неё есть сейчас. Слишком призрачно идиллически. Слишком «так, как нужно». Слишком… Слишком не хотелось думать об этом. А хотелось… здесь и сейчас.       Хотелось лежать с ним в обнимку в тёплой постели, не высовывая нос из-под одеяла до самого понедельника. Плавиться, растекаясь по кровати, проваливаясь в этом ощущении непривычно приятной апатии. Лежать, думая лишь о том, чтобы это утро не заканчивалось. Лежать, не обращая внимания на головную боль. Лежать, наблюдая за тем, как Драко, такой полусонный, продолжал машинально поглаживать улёгшегося — прооравшего десять минут под дверью, чтобы его запустили в комнату, — между ними Глотика, всё же недовольно хмурясь от солнечных лучей, пробивающихся через щёлку между штор. А ещё до одури хотелось научиться просто делать всё это, не заставляя себя предварительно выбросить из головы всё лишнее для того, чтобы просто расслабиться.       Научиться заставлять себя расслабиться — звучит как план на ближайшее время.       «Здесь и сейчас» длилось до того момента, когда в окно постучали. Вероятно, почта. Справедливо рассудив, что из них двоих Драко — последний человек, который сейчас был в состоянии принять письмо, Гермиона вылезла из-под тёплого-мягкого-самого-лучшего-остаться-бы-тут-навечно одеяла.       Невольно ёжась от резкой перемены температур, она прошла по холодному полу к окну и раздвинула шторы, впустив в комнату ещё больше раздражающего глаза солнечного света. За спиной тут же раздалось сдавленное и недовольное…       — Да ты смерти моей хочешь!       Проститеизвините.       За окном терпеливо восседал крупный филин с мощными лапами. Гермиона сразу узнала его по редким для породы иссиня-чёрным пучкам удлинённых перьев над огромными оранжевыми глазами. Миссис Малфой всегда отправляла Гермионе письма и приглашения с этой птицей.       «Почему ты никогда не приходила в Мэнор на приёмы? Мама расстраивалась».       Не найдя под рукой подходящих угощений, Гермиона осторожно забрала у филина плотный запечатанный конверт, пропитанный тяжёлой смесью запахов сирени — а почему не цитрусовые? — и рома. Кажется, у бабули был похожий парфюм: с явно преобладающим ароматом дорогого алкоголя. Только у неё — абсент и… кажется, бергамот. Пару лет назад бабуля где-то вычитала, что «алкогольный парфюм» — признак «статусности» и позволяет произвести впечатление утончённого и зажиточного человека. Всё ещё было непонятно, зачем бабуле нужно производить впечатление на кого-то, когда одна её приподнятая бровь и недовольно поджатые губы буквально орут человеку, что перед ним тиран и деспот, которые каким-то неведомым чудом, не иначе, теснятся в теле этой хрупкой женщины.       — Грейнджер, я, конечно, ничего не имею против того, что ты нюхаешь этот конверт, но может ты уже отдашь его мне? Или хотя бы само письмо, а конверт, так уж и быть, можешь оставить себе.       И она даже виду не подала, что её хоть сколько-нибудь задел этот его дурацкий насмешливый тон, потому что… На самом деле, нисколечко не задел. Потому что, раз уж Драко Малфой не растерял свою желчную манеру общения, не всё потеряно. Ну, по крайней мере, для Драко Малфоя. Что до Гермионы…       Да, она снова «Грейнджер». А ведь ещё ночью Гермиона была «Гермионой». А ещё — «бессердечной женщиной». А ещё — «развратной женщиной». А под самое-самое утро; перед тем, как Драко наконец задремал, он назвал её «моя женщина».       «Моя женщина».       Хотела бы Гермиона сказать, что ей просто послышалось, но — провались Мерлин на пару с его мерлиновыми панталонами! — такие вещи не «слышатся».       Уши развесила и довольна, да? Это ничего не значит.       — О чём задумалась?       — Ни о чём, — на автомате соврала она, неловко качнувшись с пятки на носок, не зная, куда деть глаза. — Я… Мне нужно в душ.       Пока Драко не успел спросить ещё хоть что-то, на что у неё не было подходящего ответа, Гермиона вручила ему слегка помявшийся конверт и уже на подходе к двери в ванную комнату услышала совершенно будничное…       — Я тоже хочу в душ, так что давай побыстрее.       Рука замерла на дверной ручке. Гермиона обернулась через плечо, оторопело вглядываясь в Драко, лицо которого не выражало ничего, кроме явного неудовольствия от содержимого письма.       — Ты что, поселиться тут решил? — на всякий случай уточнила она, а то мало ли…       Несмотря на всё сказанное им этой ночью, Драко Малфой по-прежнему оставался главной загадкой в её жизни. Разумеется, до «Манускрипта Войнича» или тайны личности «Зодиака» ему было далековато, но, с другой стороны, всегда есть к чему стремиться, не так ли?       — А ты имеешь что-то против? — довольно ухмыльнулся он, так и не потрудившись оторваться от чтения.       Против ли Гермиона того, чтобы каждый раз накладывать на комнату сложное запирающее? Против ли она того, чтобы постоянно беспокоиться о том, чтобы никто не увидел выходящего из её комнаты Драко? Против ли она того, чтобы первым, кого она видит утром, был он?       — Нисколечко.

***

      Антипохмельное — храни Господь душу Блейза Забини, позаботившегося о том, чтобы зелье было в её тумбочке в нужный момент, — и стакан воды, который любезно наколдовала Гермиона, пока пациент был в душе, не оказали должного эффекта, что, впрочем, не стало для неё чем-то из ряда вон: несколько дней непрерывного вливания в себя алкоголя требовали продолжительной и тщательной терапии. В качестве этой самой терапии Драко предложил стащить из кабинета маггловедения проектор и пару кассет и устроить день ничегонеделанья в постели. И Гермиону в общем-то вполне устраивала эта перспектива, ведь, находясь в Австралии, она примерно так и представляла себе их досуг, но…       Не повезло.       У Гарри были свои грандиозные планы на этот день, о которых он с готовностью сообщил, стоило ей выйти из комнаты, чтобы взять для себя и Драко хотя бы пару яблок из стоящей в гостиной корзины с фруктами: завтрак-то они благополучно проспали. И казалось бы, ей следовало открыть рот и отработанным за годы тоном обрубить эту идею на корню, потому что в действительности Гермионе хотелось провести последний выходной день с лишь одним конкретным человеком, но её совесть всегда — за редким исключением по имени Драко Малфой — была сильнее её желаний. Всегда.       Прости, Гермиона, но этот поезд уже не остановить.       Так что да.       Всё-таки соизволивший переодеться во что-то свежее и даже — даже — побриться Драко. Наспех накачавшая себя кофеином она. Подозрительно сверлящий её взглядом Гарри. Перешёптывающиеся о чём-то Луна и Забини. И Джинни, которая сегодня отменила тренировку по квиддичу из-за непогоды и решила вникнуть во всё происходящее. Кабинет защиты от тёмных искусств. Запирающее. Заглушающее. И…       — Собрание «Клуба Доморощенных Детективов» объявляется открытым. Валяй, Поттер.       К счастью, Гарри нашёл в себе силы — или просто привык? — не комментировать ремарку лениво развалившегося на задней парте Драко и спокойно прошёл к кафедре. Взмахнул палочкой, заставив несколько газетных вырезок намертво приклеиться к доске позади себя.       — Итак, их поймали, — прочистив горло, начал он. — И мы все видели ту статью. Монтгомери уже не стесняется и в открытую выступает против Бруствера. Ну, Бру-у-уствера… Вы понимаете. У нас бы… — он вдруг запнулся на полуслове, заметив взметнувшуюся вверх руку. — Да, Джин?       — Почему вы так уверены в том, что это оборотное?       — У Империо ограниченный срок воздействия, да и в поведении человека будут заметны некоторые, м-м… странности. Речь, жестикуляция, мимика. На это сразу обращаешь внимание.       — Это ты обращаешь внимание, потому что ты — аврор. А вот мы, например, это не заметили, когда ты был под Импе…       — То есть ты не заметила, как у твоего ненаглядного в ужасе бегали глаза перед тем, как он швырнул в меня непростительным? Вот это я понимаю… любовь.       Кажется, Драко только что открыл Ящик Пандоры.       Резко обернувшись через плечо, Джинни стрельнула на него уничтожающим взглядом, затем — на сидящих на скамье перед ним Луну и Забини. Шумно втянула в себя воздух и уже открыла рот для ответа, но… промолчала, неловко отведя глаза.       Наверное, Гермионе всё же стоило похвалить себя за решение не садиться около Драко, потому что помимо того, что она бы постоянно — и в этом не было ни единого сомнения, — отвлекалась на него, ей точно не хватило бы выдержки, посмотри сейчас Джинни на неё таким взглядом. Непременно, Гермиона сорвалась бы.       Её злость на Джинни и неумение той не совать нос в чужие дела никуда не ушла. Напротив — разрасталась всё сильнее. А меньше десяти минут назад и вовсе едва не достигла своего апогея, когда подруга — пока ещё подруга, да? — с видом наивной и совершенно не причастной к «сюрпризу от Рональда и Молли» овечки поинтересовалась, как там дела у её братца и хорошо ли тот встретил Гермиону из Австралии. Поинтересовалась, чёрт возьми, при Драко!       При всех. Поинтересовалась при всех.       Странно, что ты не поинтересовалась, вернул ли мне Рональд супружеский должок. Теряешь хватку, Джин.       Ладони против воли сжались в кулаки.       Дыши. Во-о-от та-а-ак.       Понемногу, но её стало отпускать. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы сфокусировать взгляд на Гарри. Достаточно, чтобы снова вникнуть в его слова.       — …мы с Герм и Малфоем уже обсуждали это и пришли к тому, что пока мы просто наблюдаем, но за последние несколько дней ситуация сильно изменилась. Мы больше не можем позволить себе отсиживаться в сторонке, пока за стенами школы происходит такое. Поскольку у нас больше нет Дина в Аврорате и на его помощь рассчитывать нельзя, мы должны действовать сами. Особенно теперь, когда школа и Хогсмид лишились регулярного патрулирования авроров.       Как будто от этих стажёров был толк.       — Значит, мы не верим, что те люди, которых поймали, это те же самые люди, которые сожгли «Три метлы»? — спросила Луна.       — Я этого не говорил. Я считаю, что поймали исполнителей. Более того, меня не покидает ощущение, что это такие же исполнители, каким был тот парнишка, который пытался проникнуть на платформу первого сентября.       — Империо, — быстро догадалась Гермиона. — А с учётом того, что и в Аврорате есть их человек, и, судя по всему, этот человек находится не на последней должности, доказательств у нас нет.       — По мне, слова Монтгомери говорят сами за себя, — Гарри сорвал с доски одну из газетных вырезок и опустил глаза в текст. — Сейчас… найду этот момент… Кхм, «Я и мои люди приложили все усилия для поимки этих негодяев в то время, как министр и его команда своими необдуманными решениями препятствовали следствию. Теперь я приложу все усилия и буду добиваться того, чтобы вслед за горячей головой мистера Поттера Аврорат покинули все неквалифицированные работники, подрывающие авторитет нашей службы охраны правопорядка».       — Да, а на следующий день Сибли во всё том же «Пророке» уже верещал, что «чистокровный сноб Монтгомери раскачивает лодку и хочет вернуться во времена, когда к магглорождённым относились как к грязи», — добавил Забини. — Есть идеи, за кого играет «Пророк»? Потому что мне пока непонятно, в угоду чьей власти мой бывший босс перешил все свои идеалы.       — Ты такие умные слова знаешь. «Перешили идеалы в угоду власти». Право, Блейз, я восхищён.       — Драко, ты там, кажется, умираешь от похмелья, — отмахнулся от сарказма тот.       — «Подозреваемые заявили, что террористический акт, совершённый ими первого августа этого года, является протестом против политики…» — преспокойно продолжил Гарри, углубившись в чтение, — «…угнетения чистокровных волшебников и полукровок, которой наш министр придерживается последние несколько лет. Отмечу, что среди подозреваемых нет чистокровных волшебников. Все причастные являются полукровками и все, как один, утверждают, что их действия — всего лишь ответ на ущемление их прав. А значит, мы говорим уже о том, что нынешняя политическая обстановка вызывает отторжение у большей части Магического сообщества, которыми и являются полукровки. Я же как глава Отдела магического правопорядка вынужден обратить внимание нашего сообщества на то, что комментарии министра по поводу поимки террористов не выдерживают никакой критики. Если в ближайшее время ничего не изменится и такие люди, как Саймон Сибли, продолжат диктовать власти свои условия, нас может ждать нечто более страшное, чем пожар в «Трёх мётлах». Министр должен пересмотреть свои взгляды на выбранный им курс, иначе этим будет заниматься Визенгамот», — наконец выдохнув, он оторвал взгляд от текста и устало потёр переносицу. — Я всё больше убеждаюсь, что всё идёт по тому самому сценарию, при котором Бруствера отстраняют, а Монтгомери занимает должность министра. Каждое его появление в прессе — будто предвыборная кампания. Мол, посмотрите, я за вас, я хочу сделать вашу жизнь лучше. Более того, я думаю, что Сибли — подставное лицо. Поэтому «Пророк» пропускает и его, и Монгомери. Но это, опять-таки, при условии, что «Пророк» под влия…       — С чего ты взял, что Сибли — подставное лицо? — покосившись на статью «Саймон говорит: Аве, Бруствер!», Гермиона сложила руки на груди и откинулась на спинку скамьи. — То, что он вылез из ниоткуда, не значит, что…       Договорить ей Гарри не дал: подозрительно довольно ухмыльнулся, кивнув Забини, и отвернулся к доске с газетными вырезками, сложив руки за спиной.       — Пока тебя не было, Забини рассказал мне, что в день, когда сгорели «Три метлы», он видел лидера «Палочек». А вчера вышло интервью с колдографией этого Сибли, и теперь я думаю, что тоже его видел. Тогда, в пабе, Сибли разговаривал с мадам Розмертой и Роном. Ну, прямо перед тем, как Рону стало хреново и мне пришлось провожать вас домой.       — Вы уверены? — Гермиона невольно сощурилась, пытаясь получше рассмотреть колдографию Сибли. — Я его не помню.       — Я тоже, — согласилась Джинни.       — Так это было, когда все начали расходиться, — тут же нашёлся с ответом Гарри. — Помните, когда Молли, Артур, Флёр, Билл и Джордж с Анджелиной только аппарировали, и Рон пошёл к бару, чтобы принести нам ещё грога и пива, вы с Герм «носики пудрить ушли почти на час»?       Последние слова прозвучали обвиняюще, явным упрёком, что не ускользнуло от Джинни, которая тут же вскинулась, бросив на Гермиону умоляющий взгляд:       — У нас был очень важный разговор. Женский. Да, Герм?       Если часовое нытьё Джинни в туалетной кабинке о том, что во время их с Гарри отпуска в Гастингсе она слегка потеряла форму из-за местных калорийных ужинов и не сможет влезть в свадебное платье без использования магии, можно считать важным женским разговором, то да — это был сверхважный разговор. Вероятно, для Джинни действительно сверхважный, раз уж она так — Мерлин, зачем Джинни вообще сюда пришла?! — встрепенулась. По своей важности наверняка где-то на том же уровне с её острой потребностью вмешиваться в семейную жизнь Гермионы и Рональда. Острой потребностью совать свой маленький конопатый нос в чужие дела.       В висках вновь застучало совершенно неуместное сейчас желание высказать Джинни всё, что Гермиона думала об этих наглых беспардонных выходках своей лучшей — а они вообще хоть когда-то ими были? — подруги. Почти до боли вцепившись в собственные предплечья, чтобы ненароком не потянуться за палочкой, — ус-по-кой-ся! — Гермиона заставила себя промолчать и намеренно, даже с вызовом, отвела взгляд от Джинни, на что та обиженно фыркнула.       Да плевать.       — Так что там с Сибли?       Гарри отвернулся от доски и благодарно взглянул на Луну, которая вовремя прервала едва успевшую затянуться паузу.       — Думаю, что его роль во всём этом — своим поведением провоцировать людей на недовольства, заставлять сомневаться в компетентности министра и его решениях. Словом, всячески выставлять подставного Бруствера в выгодном для Монтгомери свете, пока они держат где-то настоящего Бруствера. А когда встанет вопрос об отстранении Бруствера от должности, ни у кого не возникнет сомнений в том, кого именно нужно сделать новым министром. Недаром Сибли так его, эм-м… облизывает со всех сторон. Если я прав, в ближайшее время «Ежедневный пророк» будет пестрить колдографиями и пассивной враждой Монтгомери и Сибли. И, если я прав, Бруствер покинет должность министра со скандалом. Главный вопрос: когда это случится и что мы можем сделать, чтобы этому помешать? В первую очередь, нам нужно знать, кто кроме Монтгомери и Сибли замешан в этой профанации. И у меня есть план. Для начала…       В глазах друга горел такой неподдельный азарт и то самое знакомое ей с первого курса маниакальное желание нырнуть с головой в бездну необдуманных решений, что Гермиона уже заранее знала, что этот его «план» ей не понравится.       — Гарри, послушай… — попыталась вклиниться она.       Безуспешно.       — Нам нужно допросить Грейсон, — отчеканил Гарри. — Раз мы подозреваем её в нападении на меня, то должны убедиться в этом наверняка. Сыворотка правды развяжет ей язык.       — А что ты потом с ней делать предлагаешь? — спросил Забини. — Если она причастна, думаешь, она не побежит к своим покровителям?       — Гермиона подчистит ей память, — Гарри пожал плечами, будто…       Будто так оно и надо. Будто это само собой разумеющееся.       — Малфой сварит сыворотку, — а Гарри всё также неумолимо продолжал гнуть свою линию, от которой Гермионе откровенно захотелось приложиться головой об стену. — На мне допрос. На Герм — Обливиэйт. А дальше будем действовать по обстоятельствам. Что скажете?       Ну просто «Гарри Поттер и новый гениальный план по спасению мира».       — Я в деле, — подал голос Драко, наконец соизволив из лежачего положения переместиться в полулежащее. — Только я тоже буду участвовать в допросе.       — Отлично, — с облегчением выдохнул Гарри. — Значит, как только ты…       Они это серьёзно? И Драко туда же? Это… Это же просто… Нет слов.       — Гарри Поттер!       — Блейз и Луна могли бы позвать её в кабинет маггловедения, чтобы… фильм, например, посмотреть. Уже там я применяю к ней Остолбеней, а потом мы поим её сывороткой, — Гарри словно не слышал. — Узнаём имена всех причастных, а главное: место, где они держат Бруствера. Потом Герм подчистит ей память и…       — Исключено! — не своим голосом рявкнула она. — Обливиэйт — это тебе не шутка какая-то. Мы можем навредить ей. Да, Грейсон та ещё су… гадюка. Но если она ни при чём, мы просто нарушим закон. Если ты забыл, я напомню: уже два года прошло с тех пор, как применять сыворотку правды имеет право только Аврорат. В служебных целях.       — Я аврор, — Гарри упрямо поджал губы.       — Бывший аврор.       Пожалуй, с её стороны некрасиво напоминать ему об этом, но напомнить всё же стоило. Чтобы Гарри хотя бы на секунду задумался о том, что и в его планах могут быть изъяны. Например, вспомнил о своих прошлых не самых удачных решениях, принятых впопыхах, и о том, к чему эти не самые удачные решения приводили.       — У нас всё равно нет другого выхода! — он всплеснул руками. — Учитывая, что у нас больше нет Дина и вообще хоть кого-то, кто мог бы оказать нам содействие в расследовании, это единственный вариант узнать их планы. А в голову мы к ней не залезем так, чтобы она ничего не поняла. Да и не сможем. Даже Луна не смогла.       — Вы можете напоить её алкоголем, и я попробую снова, — тихо сказала Луна, покосившись на Драко. — У окклюментов оказалось, на удивление, открытое сознание после огневиски. Без деталей, конечно, но образы довольно-таки чёткие. Главное, чтобы огневиски было… — на миг она умолкла под тяжёлым взглядом Драко, а продолжила уже слегла упавшим голосом: — Кхм, чтобы огневиски было много.       Это о Драко сейчас? Луне удалось что-то «подслушать»?       Похоже на то, потому что Драко резко помрачнел — ещё больше, чем обычно, когда ему что-то не нравится. Но, к удивлению Гермионы, он промолчал, хотя по его полному презрения взгляду, обращённому к Луне, и так всё было понятно.       — Драко, это вышло случайно, — безуспешно попробовала оправдаться та.       — Да насрать мне, как это вышло.       Бросив эту гадость, он слез со своего лежбища и подошёл к парте, за которой сидела Гермиона, а затем, присев рядом, закинул ноги на поверхность столешницы. Совсем рядом. Так близко, что взгляд — не осуждающий или удивлённый даже, а, скорее, какой-то… изучающий? — Гарри, казалось, намертво вцепился в те мизерные дюймы, что сейчас разделяли её и Драко.       — Ещё раз твоя подружка попробует влезть ко мне в голову, и мне придётся с прискорбием сообщить Блейзу, что девственницы в наше время — вымирающий вид, — прошептал ей на ухо Драко, легонько коснувшись ладонью её коленки.       Всего лишь мимолётное тёплое касание, а её шея и лицо уже предательски пылали. Всего на секунду, а в голове уже ни единой мысли о Монтгомери, Сибли, Грейсон и даже Гарри, взгляд которого всё также сверлил её и Драко.       Кто? Что? Кого? Зачем? Можно они просто уйдут?       А они всё пялились на них.       Когда-то Гермиона назло Рональду пошла на встречу «Клуба Слизней» в компании Кормака — «прогуляемся до омелы, пупсик?» — Маклаггена, но даже тогда она не чувствовала себя настолько нелепо и зубосводяще как сейчас. От каждого взгляда, нарочито непонимающего. От собственного желания стереть это выражение с их лиц. От осознания — внезапного такого, — что почему-то страшно от одной лишь мысли, что все всё знали.       Знали, что она предательница.       Но ещё страшнее было от мысли, что, кажется, ей действительно всё равно, ведь становилось так необъяснимо легко и хорошо лишь оттого, что по Драко вообще нельзя было сказать, что что-то не так. Что что-то неправильно.       Каждый жест, каждый мимолётный взгляд нашёптывал, будто змей-искуситель: плевать, что они смотрят. Плевать, кто и что там подумает. Не плевать, что сегодня он снова придёт к ней. Не плевать, что сегодня она снова сможет уснуть, ощущая тепло его тела. И это было… восхитительно. Потому что внутри всё трепетало от лёгкого, заставляющего уголки губ подрагивать волнения, от предвкушения, от ликования, от…       — Угу, — коротко выдохнула Гермиона, каким-то чудом сумев заставить себя не расцепить сложенные на груди руки.       Расцепи она их сейчас: непременно инстинктивно тут же потянулась бы к его ладони и сжала крепко-крепко, чтобы он оставил ту на её коленке — или чуть выше — и не убирал. Никогда-никогда.       Расцепи она их сейчас и воплоти в жизни свою маленькую фантазию, и Джинни непременно потеряет сознание от переизбытка эмоций. Шок и возмущение, маской застывшие на покрасневшем лице той, не заставляли Гермиону усомниться в этом.       Возмущение, понятное дело, от манеры Драко бесцеремонно демонстрировать это их всё. Что именно «всё» — это уже был вопрос отдельный и крайне, крайне, деликатный. Гермиона пока и сама не могла до конца сформулировать… это.       Шок, вероятно, от того, что до Джинни нáчало — очень надеюсь, что нáчало, иначе я за себя не ручаюсь, — доходить, что в её «гениальном» плане по спасению семьи братца имелся небольшой изъян. Кро-о-охотный такой.       Никто. Не просил. Джинни. Вмешиваться.       С какой вообще стати Джинни решила, что у неё есть хоть малейшее право лезть в чужие отношения. Советы давать. Советы, о которых никто не просил!       Вдох-выдох.       В который раз за сегодня Гермиона потребовались значительные усилия над собой, чтобы не натворить глупостей. Если боковое зрение не обманывало, дыра в её пылающей щеке рисковала разрастись до размеров кратера — настолько взволнованно на неё смотрела Луна. Может, позже расспросить её о том, что она… услышала? Наверное, Гермиона так сделала бы, будь она — как там сказала бабуля? — похитрее: подошла бы к Луне и вытянула из той всё, что касалось Драко.       Он думал обо мне тогда? Что именно?       Чего он от меня хочет? Если я скажу ему, что ушла от Рональда, что-то изменится? Ему это нужно или ему просто удобно?       Разумеется, Гермиона не станет этого делать. Разумеется.       Отвесить бы самой себе пару отрезвляющих пощёчин за то, что она самой себе продолжала упрямо вставлять палки в колёса, ведь Драко Малфой относился именно к тому типу людей, с которыми нужно быть похитрее. Особенно, если она хотела, чтобы их отношения стали чем-то бóльшим, нежели сейчас. А Гермиона хотела.       Ну, хотела бы. В обозримом будущем.       — Кхм, — тактично кашлянул Гарри, заставив всех обратить на себя внимание, — что там с огневиски и окклюментами, Луна?       — Думаю, это сработает, — ответила та. — Нужно только её напоить и отвлечь, чтобы она не заметила моего вмешательства. Вопросы наводящие задать. Если она будет врать, в мыслях-то у неё всё равно правдивая информация мелькнёт. И мы хотя бы будем точно знать, что мисс Грейсон причастна к нападению на…       — Да-а-а, и потом сможем с чистой совестью напоить её сывороткой правды, чтобы узнать подробности, — Гарри неисправим. — Что скажешь, Герм? Такой расклад тебя устроит?       — Ладно, можете её напоить.       — Отлично-о-о, — зловеще ухмыльнулся Забини, в предвкушении потирая ладони. — Беру организацию этого мероприятия на себя. Что насчёт караоке?       — Учитывая, что со всеми нами у неё далеко не приятельские отношения…       — Говори за себя, ладненько?       — Если мы просто позовём её выпить, она может что-то заподозрить. Даже не «может», а заподозрит, — проигнорировав Забини, продолжил Гарри. — Есть ещё мысли? Герм?       О, мыслей у неё вагон и маленькая тележка! Вот только все они не о том, разве что… Было кое-что, от чего Гермионе пришлось отказаться, стоило ей в полной мере осознать, какой объём работы рухнет на её плечи, когда начнётся учебный год. А ведь идея-то была отличная…       — Она в любом случае что-то заподозрит, — после недолгого раздумья ответила Гермиона. — Аккуратно всё сделать не выйдет, но мы можем попытаться прощупать почву более, м-м… естественным образом. Заодно проверим, так ли наш псевдоминистр сдерживает свои обещания, как настоящий.       — О чём ты? — Гарри непонимающе нахмурил брови.       — Скажем так, у нас с «Бруствером» есть некоторые договорённости. Вот я и хочу узнать, насколько далеко он готов зайти, чтобы я… не мешала.       — Сдаётся мне, у тебя есть потрясающий план.       — Нет, Забини, у меня есть идея, как совместить приятное с полезным, но для этого мне необходимо получить финансирование и одобрение Попечительского совета. А эти… кхм, неприятные люди в жизни не одобрят то, чего я хочу. А вот с подачи министра… В самом начале августа, ещё когда я только начала разрабатывать рабочую программу по своему предмету, у меня возникла идея, как дополнить то, что я рассказываю на уроках, и…       — Короче говоря, Герм… — вмешался в её начавшуюся тираду Гарри, нетерпеливо побарабанив пальцами по кафедре. — Суть.       Разумеется, Гарри Поттеру плевать на детали. Как всегда.       Сломя голову. Быстро. Прямолинейно. Победоносно.       Не стреляйте в пианиста — он играет как умеет.       Ну да, ну да.       Проглотив рвущиеся наружу грубости, Гермиона вздохнула и сухо отчеканила:       — Экскурсия в Лондон с группой студентов. Маггловедение на практике, а не на одной лишь теории. Одна я, разумеется, не справлюсь, и мне потребуются дополнительные ресурсы, чтобы обеспечить контроль за студентами. Я выпущу приказ и возьму с собой в Лондон на пару дней Луну и Грейсон, а когда мы вернёмся, будем решать, что делать дальше. Я сегодня же напишу министру и попрошу ответить до завтрашнего вечера. Если мне дадут зелёный свет, можно смело набирать группу для экскурсии, — что ж, по крайней мере, она пока ещё не растеряла свою суперспособность быстро переключаться в «режим зануды». — Однако у меня нет ни малейшего сомнения, что министр согласится, поэтому Джинни и Блейз могут сообщить старостам своих факультетов о наборе студентов на экскурсию. Списки должны быть у меня на столе к вечеру вторника. С Невиллом и Флитвиком, так уж и быть, я поговорю сама. Трансфер, отель и развлекательную программу я тоже возьму на себя. Вопросы?       — Только один: почему в твоём плане нет меня?       Забини.       — Почему же? Есть.       — Ты о пункте, где я даю объявление детишкам? Так это же самая скучная часть плана.       — Блейз прав, — с абсолютно непробиваемым видом встряла Луна. — Тебя мисс Грейсон не любит. Было бы странно, если бы ты начала задавать ей вопросы о её жизни, пусть и в неформальной обстановке. А у Блейза язык подвешен, так что запудрить мисс Грейсон голову ему труда не составит.       — Тыковка, это сейчас наезд на меня был?       — Это комплимент.       — Фу, — будто прочтя её мысли, изрёк Драко.       — Ну хорошо, Забини тоже едет, — не стала спорить Гермиона, потому что…       Потому что вообще не хотелось ничего. Спорить. Пререкаться. Снова ловить на себе взгляды. Переживать и думать о том, кто там что думает. Пле-е-евать. Хотелось только поскорее закончить этот разговор и заняться своими делами. Тем более что ладонь Драко уже вновь очутилась на её коленке. Тем более что «зануда» внутри неё была в шаге от того, чтобы уступить место «мрази».       Вдох-выдох.       — Всё решено? Всех всё устраивает? — вскочив с места и весьма посредственно скрывая волнение в собственном голосе, спросила она. — Пока что можем разойтись?       — Ты куда-то спешишь? — сложив руки на груди, Джинни посмотрела на неё в упор, с нескрываемым укором.       Плевать.       — Да, спешу воплощать мой план в жизнь, — едва ли не шипением в ответ.       — Пока мы не разошлись, я могу внести предложение? Может, на фиг этот Лондон? Бьюсь об заклад, если наш министр одобрит экскурсию школьников в Вегас…       — Школа лишится лучшего из преподавателей, — поднявшись вслед за Гермионой, Драко закатил глаза. — Подумай о детях, Блейз. Что они будут делать без твоих мудрых отеческих советов, если ты вдруг случайно разоришь казино и прикупишь себе миленький домик на Голливудских холмах раньше времени?       Забини хотел что-то ответить, но так и не успел: Гарри, всё это время молча размышлявший над её словами, вышел из-за кафедры и, поправив очки, окинул всех взглядом.       — Думаю, на сегодня мы обсудили всё, что нужно. Когда Бруствер даст ответ, соберёмся снова и решим, как Блейз, Луна и Герм будут действовать в Лондоне. Я буду думать над нашими следующими шагами и… — он осёкся на мгновение, а затем неуверенно протянул: — Герм, ты можешь задержаться?       Ну что опять?..       Признаться, после того как Гарри наконец закончил собрание, Гермиона вздохнула с облегчением. Она даже была готова закрыть глаза на это его вечно играющее на нервах «Герм», повторённое дважды за несколько секунд. Потому что план «уйти, закрыться в своей комнате и, сидя на подоконнике, выкурить несколько сигарет», сейчас казался спасением от необдуманных поступков. Во всяком случае от того, чтобы сорваться на Джинни. А сорваться хотелось. Дико.       Признаться, этой идеей фикс Гермиона горела уже года эдак полтора. Примерно с тех самых пор, как Джинни ну уж слишком навязчиво начала раздавать свои бесценные советы по любому поводу. А сорваться было нельзя. Потому что родственники.       А сейчас нельзя, потому что… Они ведь подруги вроде как. И вроде как Джинни делала это не специально, просто хотела как лучше. Хотела помочь. И вроде как Джинни оставалась женой её лучшего друга.       Друга, вид которого, к слову, стоило остальным выйти за дверь, тут же заставил её напрячься. И не зря, потому что от его слов почти угомонившаяся внутренняя дрожь напомнила о себе с новой силой.       — Я знаю о вас с Малфоем, — с напускным, явно отрепетированным спокойствием произнёс он, присаживаясь на край преподавательского стола.       Прекрасно.       Гарри глубоко вдохнул, а выдохнул так облегчённо, будто единственное, о чём он думал всю последнюю неделю, — как решиться на разговор с ней, а вовсе не о том, о чём они говорили всего пять минут назад. Возможно, так оно и было, потому что его взгляд исподлобья поверх дужек очков будто искал в ней опровержение каждого произнесённого им слова. Будто безмолвно умолял: «Скажи, что это неправда».       Это правда. Глупо было бы отнекиваться. Уже слишком поздно отнекиваться.       — И что ты собираешься делать с этой информацией? — копируя его показательно невозмутимый тон, поинтересовалась Гермиона.       Запустив пятерню в волосы, Гарри подавленно хмыкнул и покачал головой.       — Значит, ты тоже не отрицаешь.       Тоже? Вот оно как. Значит, с Драко он уже тоже успел поговорить в её отсутствие. Интересно, что Драко ему сказал? Вчера он даже не заикнулся ей об этом. Какие ещё потрясающие новости она пропустила? Джинни перестала лезть в чужие дела?       Ах, да.       — Ты скажешь Рону?       — Я хотел спросить у тебя о том же. Когда ты ему скажешь? — вопрос ребром.       — Ему не нужно это знать, — ответ, который Гарри явно не удовлетворил.       — Ты лучше меня должна понимать, что нужно.       — Гарри, пожалуйста…       — «Пожалуйста» что?       — Не лезь в это.       — «Не лезь»? Ты себя слышишь, Гермиона?! — у него вырвался поражённый смешок, а затем он соскочил со стола и в пару шагов преодолел расстояние между ними, так, что игнорировать его обвиняющий взгляд стало невозможно. — Я не хочу разрываться между вами! И ты, и Рон мои лучшие друзья. Моя семья.       И что теперь?       Они с Рональдом должны увязнуть в болоте лишь потому, что Гарри чего-то не хотел? Как ребёнок, узнавший о разводе родителей. Ей-Мерлин, водевиль. Не иначе.       И, с одной стороны, можно было бы ему посочувствовать: Гарри всегда тяжелее всех давались размолвки в их так называемом «Золотом трио». Но с другой… это был вот совсем не тот случай, когда его мнение значило хоть что-то. Не ему последние полтора года приходилось день за днём изнутри наблюдать за тем, как, казалось бы, прочные отношения дают трещину.       Чтобы придать собственным словам ещё бóльший вес, Гермиона медленно встала из-за парты, посмотрела другу в глаза и сказала:       — Тебе не нужно между нами разрываться. Мы подали на развод, Гарри, — и пока он не успел её перебить, добавила: — И да, это окончательное решение. Мы с Рональдом всё обсудили и… Мы пришли к согласию, что это будет лучшим решением для нас обоих. И нет, ты не можешь как-то помочь. И кто-либо ещё тоже не может. И да, мы пока что не хотим разглашать эту информацию, так что было бы весьма кстати, если бы ты не стал никому рассказывать об этом. И да, Джинни это тоже касается. Особенно — Джинни.       Гарри рассеянно кивнул, однако, ожидаемо, не смог удержаться от этого вопроса. Гермиона его даже винить за это не могла.       — Это из-за Малфоя?       — Откуда такие выводы?       — Ну, вы… вместе. Это очевидно. Если ты говоришь, что это не из-за него, ладно. Как скажешь. Не столь важно, что у вас там с Малфоем происходит. Важно то, как это выглядит со стороны. А для меня сейчас это выглядит так, будто ты ушла от Рона к Малфою. И я не понимаю… как?       — Твоя любовь бросаться выводами о ситуациях, о которых ничего не знаешь, всегда меня поражала, — невесело усмехнувшись, Гермиона покачала головой. — Гарри, как всё ещё, надеюсь, твоя подруга дам тебе совет: пока это ещё не вошло в привычку, искорени в себе желание влезать в чужие отношения, как это делает Джинни. Позволь мне самой разобраться со своей жизнью.       — Джинни думает, что ты спишь с Малфоем.       — О, а я думаю, что Джинни…       — Она хочет поговорить с Роном.       Определённо, нужно будет пересмотреть своё общение с Джинни. Можно было сколько угодно искать оправдания её поступкам, но сейчас… это заходит слишком далеко. Точка невозврата пройдена.       Быстро прикинув, какие аргументы другу будет сложнее всего проигнорировать, Гермиона чуть приподняла подбородок и тихо, но очень решительно произнесла:       — Пусть Джинни говорит, что хочет. Ты тоже можешь пойти к Рональду и всё ему рассказать, если хочешь. Наше с тобой общение, конечно, на этом тут же закончится, а у твоего лучшего друга появится новая причина заняться самобичеванием и спустить половину зарплаты в пабе Симуса, но зато твоя совесть будет чиста.       — Герм…       — Тут больше не о чем разговаривать, Гарри, извини.       Да, она только что пересказала ему то, что ей несколько дней втолковывала бабуля, но, судя по его вмиг изменившемуся выражению лица, это сработало. Да, она и сама прекрасно понимала, что Рональд должен знать. По-хорошему. Но «по-хорошему» — не всегда есть правильное решение.       Гермиона отступила на шаг и развернулась к выходу. У самой двери услышала…       — Я поговорю с Джинни.

***

«Мама!

Думай обо мне, что хочешь, но я не собираюсь писать Астории и спрашивать, как у неё дела. Если ей так хочется оставаться у себя дома, нам же лучше. Пусть этой ненормальной занимаются родители. Это не твоя головная боль.

То, что у Ноттов и Гринграссов один семейный целитель, не значит, что он стал бы назначать Пэнси те же зелья, что и Астории. Ты и сама это прекрасно понимаешь. Но если тебе так хочется пообщаться с Пэнси, я ничего не имею против. Однако лучше бы ты всё-таки серьёзно поговорила с отцом насчёт визита Гринграсса в конце сентября. Сейчас мы не в том положении, чтобы он продолжал играть в молчанку. Если ты так переживаешь о его душевном спокойствии, это сделаю я. Мне нужно понимать, чего именно хотели от нашей семьи. Возможно, это та информация, благодаря которой нам удастся избавиться от Гринграсса. А там и Асторию можно будет послать на все четыре стороны.

Если ты всё-таки решишь встретиться с Пэнси, можешь обрадовать её, что её ребёнок будет учиться вместе с ребёнком Лонгботтома. Уверен, эта новость не оставит её равнодушной.

      Д.

P.S. Можешь больше не передавать мне через Блейза антипохмельное. Я в норме.

P.P.S. Да, она вернулась из Австралии».

***

      Гермиона никогда не стремилась так быстро разобраться со своими рабочими обязанностями, как сегодня. И пусть с её стороны было крайне неблагоразумно наспех, совершенно не вдаваясь в подробности, объяснять профессору Флитвику и Невиллу, чего она от них, собственно, хочет, а её слова мистеру Филчу в ответ на просьбу того разобраться-таки со злостными нарушителями комендантского часа были, мягко говоря, грубоватыми, она ничего не могла с собой поделать. Потому что, когда она, написав слегка дрожащими после разговора с Гарри руками письма Брустверу и в Попечительский совет, отправилась в совятню, на самом подходе к двери, ведущей в башню, встретила выходящего оттуда Драко, который настоятельно порекомендовал ей не задерживаться и вернуться в комнату как можно скорее.       С этой секунды всё отошло на второй план: проблемы в Министерстве, всё ещё гложущее чувство вины после разговора с Рональдом, подавленный Гарри и даже — да и чёрт бы с ней! — Джинни. Гермиона подумает обо всём этом когда-нибудь не сегодня.       Смешно, но она только пожала плечами, когда Невилл сообщил, что с недавних пор беременная и нервная Ханна не хочет, чтобы он занимался Дуэльным клубом. Наверное, стоило их поздравить или что-то в этом роде, но… когда-нибудь не сегодня.       Закончив наконец со всеми отвлекающими факторами, — окрылённая и с глупой улыбкой на лице, — Гермиона, без стыда игнорируя мир вокруг себя, спешила в свою комнату, чтобы увидеть там…       Проектор, который он стащил-таки из её кабинета и принёс в спальню, с уже вставленной кассетой «Интервью с вампиром» и целую тарелку закусок, одолженную у эльфов на кухне. Что именно Драко имел в виду, когда произносил «одолжить», она уточнять не стала, но, на всякий случай, решила, что завтра обязательно зайдёт на кухню и извинится. Когда-нибудь не сегодня.       Сегодня у неё уже были два часа, проведённые едва ли не лёжа на Драко, и одно единственное желание: откопать где-нибудь в закромах злосчастный маховик времени и зациклить этот вечер на бесконечный повтор.       Быть может, ей и стоило поднять тему «знания» Гарри об их отношениях и узнать, что именно Драко ему сказал, но с каждой минутой, проведённой в тёплых уютных объятиях, внутри мягкими волнами растекалось ни с чем не сравнимое ликование оттого, что Драко начинал возвращаться к своему привычному состоянию и манере общения. От одного его вопроса, что за гейство — о, ради Мерлина, ты сам это выбрал! — они сейчас смотрят, стало так легко и спокойно, что совершенно не хотелось портить момент какими-то расспросами.       Если он захочет, сам заговорит. А она послушает. Как вчера.

«Наслушался?» — спрашивает Лестат у репортёра. — «А ведь мне приходилось слушать его нытьё веками!»

      Как иронично.

***

      — Какую книгу ты сейчас читаешь? — вдруг спросил он, когда она меняла кассеты в проекторе.       — Дочитываю «Бурю мечей», — без задней мысли ответила Гермиона, отложив на тумбочку просмотренный фильм. — Это продолжение той книги, о которой я тебе тогда в пабе рассказывала.       — Это там, где «инцест, интриги и драконы»?.. Не смотри на меня так. Твоя прямая цитата, — Драко насмешливо приподнял брови и с издёвкой протянул: — Никогда бы не подумал, что тебя интересуют такие вещи. Чего ещё я о тебе не знаю?       — Там не только, как ты выразился…       — Я попрошу: как ты выразилась, — услужливо поправил он, деловито подняв указательный палец вверх.       — Там не только это, — буркнула Гермиона, плюхаясь обратно в кровать, тут же оказываясь прижатой к его груди. — Для знающих там много аллюзий на маггловскую историю. Война Алой и Белой розы, например.       — А для незнающих — «инцест, интриги и драконы», понимаю, — Драко глухо рассмеялся, шевельнув дыханием ей волосы у самого уха. — Одолжишь мне первую книгу?       Мигом загудевшая в голове идея казалась такой совершенно неуместно-нелепой и вместе с тем — заманчивой, что Гермиона просто не смогла удержать себя. Потому что это, пожалуй, было именно тем, о чём она грезила со школьной скамьи.       — А можно… можно, я тебе её почитаю? — и тут же, затаив дыхание, прикусила кончик языка.       — Нужно, — она готова поклясться чем угодно, что он сейчас улыбался ей в макушку.       В попытке скрыть вновь проступившую за вечер на лице глупую улыбку и не чувствовать себя ещё более неловко, чем сейчас, Гермиона отвернулась и приподнялась на одной руке, чтобы дотянуться до проектора и включить второй выбор Драко на сегодня — «Мумия возвращается». Спасибо, что не «Американский пирог».       — Ты готов узнать, научилась ли та библиотекарша «слушать и слышать»?       — Опыт общения с тобой шепчет мне, что ничему она не научилась, но я готов рискнуть и дать ей второй шанс, — Драко лихо ухмыльнулся и, издав тяжёлый вздох, с наигранным прискорбием в голосе продолжил: — Только вот…       — Только вот «что»? — настороженно уточнила Гермиона, стараясь не показывать, что вообще-то его фраза про «опыт общения с ней» была… обидной.       — Мы говорим о твоих любимых книгах, — начал он будто бы издалека, коварно сверкнув глазами. — Ты действительно хочешь смотреть какой-то очередной глупый маггловский фильм?       — Не такой уж он и глупый!       Хотя, если подумать, вторая часть «Мумии» и правда не так хороша, как первая. Но в словах Драко определённо был какой-то подвох. Что-то такое, вмиг заставившее её напрячься.       — Ну мы всегда успеем его посмотреть. А вот пока у нас зашёл такой разговор, я не могу не спросить. Этот твой любимый маггловский автор… Шекспир, кажется. Ты говорила, что знаешь наизусть несколько сонетов.       — Не то чтобы «любимый автор», но бабуля его обожает, — Гермиона неловко улыбнулась, пока ещё не понимая, к чему он клонит. — Она раньше в Кембридже преподавала английскую литературу и вместо обычных детских книжек читала мне на ночь достойные, по её мнению, произведения. Наизусть читала, представляешь? И меня заставляла учить. Ну, для развития памяти. Меня даже назвали в честь одной шекспировской героини с бабулиной подачи, хотя папа…       Вероятно, устав от её затянувшегося монолога, Драко, пока она не успела опомниться, перевернул её на спину и, нависнув над ней, припечатал обе её руки над головой, не оставив ни малейшей возможности не то что сбежать от неловкого разговора. Даже взгляд отвести невозможно.       Тело тут же предательски отреагировало, а Драко, будто только и ждал её сдавленного выдоха, коснулся кончиком носа её уха и змеем-искусителем зашептал:       — Не уходи от темы, Грейнджер. Ты знаешь наизусть несколько сонетов.       Если это то, о чём она думает, то… О, нет. Только не это.       — Допустим.       — Прочтёшь свой любимый?       Ну вот.       — Это как-то… слишком.       — Почему же? Ты ведь сама предлагала почитать мне. Почему бы не сонет? А если мне понравится, — прикусив ей мочку уха, он поддевает пальцами края её рубашки, движется ладонью вверх по голой коже, к рёбрам, к груди, под чашечку бюстгальтера, — получишь награду как хорошая девочка.       Тихо. Медленно. Дразняще.       Ну вот и всё. Она пропала. Потеряна для общества.       — Х-хорошо.       — Я весь внимание.       Она прикрывает глаза, сосредотачиваясь на воспроизведении заученных строк, а не на полчищах покрывших кожу мурашек, всё же отчаянно надеясь, что сейчас с губ сорвётся именно то, что нужно ей, а не жалобный умоляющий стон оттого, как сладко тёплая ладонь Драко стискивает её грудь.       Жарко. Как же ей жарко.       Хоть каких-то сил Гермионе придаёт лишь дрейфующее где-то на осколках сознания понимание, что в темноте комнаты, рассекаемой тусклым лучом коридорного света, исходящего из тонкой щели между дверью и полом, Драко не сможет увидеть, как покраснели её щёки.       Сейчас бы пару бокалов вина, как в тот раз, чтобы прекратить думать о неловкости. Но кто же знал… Кто же знал…       — Грейнджер, я жду, — и сильнее, сильнее, чем необходимо, он сжимает грудь одной рукой, второй — уже расстёгивает пуговицы на её рубашке.       Хотя… что-то в этом есть.       Негромко охнув, Гермиона глубоко вдыхает и на выдохе…       — «М-мои глаза в тебя не влюблены, — они твои… пороки видят ясно. А сердце…»       Она всё-таки не выдерживает, запинается, когда он приспускает бюстгальтер до самой талии, прикусывает сосок и тянет — Мерлин, так сладко, тянет, — на себя.       Инстинктивно она открывает глаза и вжимается затылком в подушку. Выгибается навстречу его губам. Уже свободными ладонями Гермиона зарывается ему в волосы, сама не понимая, то ли отталкивает его, то ли привлекает ближе.       — Я тебя не слышу, Грейнджер, — отстранившись от её груди, он выпрямляется, торопливо расстёгивает пуговицы уже на собственной рубашке, открывая Гермионе вид на напряжённый пресс и выделяющиеся косые мышцы, линии которых уходят под кожаный пояс брюк.       — Д-да, сейчас.       — Только на этот раз с выражением, дорогая.       Да, конечно. Что угодно.       Приказывая уже вконец помутившемуся рассудку прекратить глазеть на Драко и продолжить этот «литературный вечер», Гермиона зажмуривается с новой силой, пытаясь не думать о том, как с неё рывками, нетерпеливо стягивают джинсы.       Никогда Уильям Шекспир не казался ей таким унылым и бестолковым как сейчас. И совершенно, совершенно не нужным. Излишним в этом мире.       — «А сердце ни одной твоей вины не видит и с глазами не согласно. Ушей твоя не услаждает речь. Твой голос, взор и рук…» — джинсы отлетают на деревянный пол, звякнув металлической пряжкой ремня, — «…твоих касанье, прельщая, не могли меня увлечь на праздник слуха, зренья, осязанья…»       Драко снова нависает над ней. Будто бы лениво целует её в губы. Переключается на шею, окончательно сбивая с мысли.       — Ну же, что там дальше? — шепчет он, проводя губами по её ключице.       — «И все же внешним чувствам не дано — ни всем пяти, ни каждому отдельно — уверить сердце бедное одно, что это рабство для него смертельно…»       На последних строках, почти задыхаясь от нахлынувших эмоций, Гермиона уже сама не понимает, что говорит. С выражением ли? Без?..       Воздуха в лёгких катастрофически не хватает.       Рассудка нет. Только эмоции. Ощущения. Полный восторг.       Оттого, как его длинные пальцы отодвигают ткань белья. Как касаются той самой чувствительной точки. Проникают внутрь. Медленно двигаются.       Оттого, как шея покрылась испариной, а с пересохших губ не срывается ничего, кроме умоляющего всхлипа. И даже совершенно не стыдно за такую бурную реакцию собственного тела. Скорее, обидно, что Драко продолжает её мучить.       От того, как звякает пряжка уже его ремня, когда Драко дразняще горячо шепчет ей в ухо те строки, которые она произнесла всего мгновение назад:       — «В своем несчастье одному я рад, что ты — мой грех и ты — мой вечный ад». Так прозаично, Грейнджер, не находишь?       Гермиона и рада бы что-то ответить, но смысл?       Для слов уже слишком поздно.       Подхватив её под колено и что-то неразборчиво прорычав ей в шею, Драко крепко впивается пальцами в её кожу и наполняет собой. Так, как ей нужно. Без всякой нерешительности и нежности.       После первого грубого толчка Гермиона забывает, как дышать.       Всё, что существует сейчас, кажется, во всем чёртовом мире, — быстрый ритм, с которым сталкиваются их бёдра, и серые глаза в нескольких дюймах от её лица.       Глаза, прикрывающиеся в удовольствии, но всё ещё глядящие на нее с непередаваемой… серьёзностью?       Нет. Она объяснит себе это позже.       А пока…       Только сильнее прижимает его к себе, едва удерживая в груди колотящееся в бешеном ритме сердце. И это ощущение… эта наполненность, одна только промелькнувшая в голове мысль, что сейчас они — одно целое, затмевает всё.       Он здесь. С ней. Тёплый. До одури нужный. Такой, что…       А всё остальное? Когда-нибудь не сегодня.