4 декабря 2004 года
Суббота
Драко захлопнул за собой тяжёлую дверь, и звуки праздника смолкли, остались позади. Провернул ключ в замочной скважине — теперь их точно никто не побеспокоит.
Он окинул взглядом освещённую тусклым светом библиотеку: Грейнджер не было ни видно, ни слышно. Кофейный столик был завален какими-то пергаментами, а пиджак, который Драко вручил Грейнджер перед её уходом, лежал на отцовском кресле. Аккуратно сложенный и с виду даже не помятый, а не небрежно брошенный, как она обычно поступала со своими мантиями и блузками. Ещё вчера Драко наверняка счёл бы этот жест за проявление элементарной заботы и уважения по отношению к его вещам. Либо, что гораздо вероятнее, вовсе не придал бы этому значения. Принял бы как данность. Сейчас же этот сраный пиджак выглядел как немой упрёк. Как ещё один повод почувствовать себя виноватым.
Блядство.
— Гермио… Кхм,
Грейнджер.
Облажаться на первом же этапе. Гений. Просто гений.
Откуда-то издалека послышалось «я здесь». По библиотеке тут же разнёсся стук каблуков, и вскоре Грейнджер вышла из-за дальнего стеллажа, прижимая к груди раскрытый гримуар. Всё ясно: её «внутренняя ботанша» не смогла устоять перед соблазном и захотела прикоснуться к прекрасному.
— Проснулась тяга к знаниям?
— Это твоя мама… Она сказала, что я могу одолжить что-нибудь почитать, — начала было оправдываться Грейнджер, и Драко уже хотел сказать ей, что она без спроса может приходить сюда в любое время и одалживать хоть всю библиотеку, но потом она подняла на него глаза и нахмурилась. — Ты… У тебя всё хорошо?
Абсурдность её вопроса, заданного с таким искренним беспокойством на лице, заставила уголок его рта дёрнуться. Драко пришлось прикусить язык, чтобы не позволить нервному рокочущему смеху, подкатывающему к глотке, вырваться из груди. Вдох через нос — натужный, едва ли не со свитом. И на выдохе что-то хриплое, неестественное…
— Лучше не бывает, как всегда.
Ожидаемо, она ему не поверила. Сощурилась и, осторожно возложив тяжёлый гримуар на кофейный столик, прямо поверх пергаментов, в несколько шажков сократила расстояние между ними. Упёрла в него этот свой взгляд, проникающий под кожу. Тот самый, под натиском которого Драко был готов упасть ниц перед ней на колени и начать вымаливать прощение ещё до того, как она узнает, в чём именно он провинился.
— Драко?..
И что теперь?
Кажется, он хотел отчитать Грейнджер. По пунктам перечислить ей всё, что он думает о её сегодняшнем поведении. Её наглое появление под ручку с Вислым. Издевательская милая беседа с Асторией ему назло. Безответственный променад по гринграссовскому серпентарию в компании с самым надёжным человеком из их окружения. Хотел. По-прежнему очень,
очень хотел. Хотел так, что скулы сводило. Только вот такого права у него больше не было. Он собственноручно просрал это право, когда в очередной раз пошёл на поводу у своей хотелки. Ведь на его хотелках свет клином сошёлся. Исторически, блять, так сложилось. Его хотелки превыше чужих.
Этим Драко пошёл в отца.
— Надеюсь, эти сраные пергаменты стоили потери нескольких сотен моих нервных клеток? — он кивнул в сторону кофейного столика.
Он не должен был говорить ей это. Не
таким тоном — как будто может ей что-то предъявлять. Лицо Грейнджер тут же приобрело виноватое выражение. Отлично. Именно то, что ему сейчас нужно. Так будет проще. Привычнее.
Этим Драко пошёл в мать.
— Прости, я действительно должна была поставить тебя в известность, что наш план подвергся некоторой корректировке, однако… возвращаясь к твоему вопросу, отвечу, что — да. Оно того стоило, — взмахом руки она приманила к себе один из пергаментов — тот, что не придавило гримуаром. — Сам взгляни.
Это всегда так забавно — наблюдать за ней, когда она пытается оправдаться. Как тщательно она следит за выражениями, как деловито вскидывает подбородок и отводит взгляд, чтобы не сбиться с мысли; как с каждым следующим словом в её голос прокрадывается всё больше нотационных ноток. Ей-Мерлин, очаровательное зрелище.
Он взял чуть измятый пергамент с какими-то записями у неё из рук, и только сейчас обратил внимание, что на её предплечье не видно шрама. Замаскировала, значит. Это укололо… почему-то.
Драко опустил глаза к пергаменту, бегло прочёл текст и узнал отцовский почек — мелкий и витиеватый. Вот же…
Отец знал обо всём почти с самого начала. Знал об охренительных планах Гринграсса. Знал о местонахождении Бруствера. Херов кретин. Мог один раз открыть рот, когда его напрямую спрашивали, и рассказать обо всём, но молчал. Знал и молчал. Знал, сука, и молчал. «Дела взрослых», мать его. В следующий раз, когда Драко предъявят за то, что он — тот ещё любитель поскрытничать, можно будет без зазрения совести ткнуть пальцем в отца. Это всё его блядские гены и воспитание.
Давай, Малфой, давай… Оправдывай себя. Давай.
— Мы всё уладим, — похоже, Грейнджер как-то по-своему интерпретировала его выражение лица и побелевшие костяшки вцепившихся в пергамент пальцев. — Я поговорю с Гарри, и мы обязательно решим, как…
— Конечно решим, — быстро перебил он её. — Как всегда.
— Не слышу энтузиазма.
— Потому что его нет?
Так некстати в мыслях промелькнули недавние слова отца: «Что в тебе есть, кроме твоей вечно недовольной рожи и обиды на весь мир? Чем ты лучше её нищего и бесполезного муженька?»
Чем лучше? Навскидку Драко мог привести три неоспоримых довода.
Во-первых, в отличие от рта Вислого, его рот не был похож на растянутый анус.
Во-вторых, это именно на Драко, кроме тех моментов, когда хотела придушить его голыми руками за очередную сотворённую и сказанную им херню, Грейнджер смотрела, как на Венец творения человечества.
В-третьих… В-третьих… Драко скорее прикуёт к себе Грейнджер цепями, чем отпустит её с той же лёгкостью, с какой это сделал Вислый.
Ладно, два неоспоримых довода. Третий — явно играл не в пользу Драко.
Он смял в плотный ком отцовское письмо и швырнул на кофейный столик. Глядя на это, Грейнджер с укором покачала головой, затем подалась вперёд, обвила его руками за шею и прошептала:
— Ты невыносимый пессимист, Драко Малфой.
— А ты допустила слишком много ошибок в слове «нытик».
Хмыкнув, Грейнджер закусила нижнюю губу и скользнула ладонью вверх вдоль его шеи, затем, точно гребнем, прошлась пальцами по его зализанным гелем волосам, ероша. Потом ещё раз. И ещё. Пока его волосы не вернулись к привычному состоянию.
— Мне так больше нравится… — игривый смешок обжёг его ухо.
Такое дурачество.
Хотелось обхватить ладонями её щёки, смять её губы своими. Вжать её в книжный стеллаж и вновь почувствовать на кончике языка вкус её блядской помады. И
целоватьцеловатьцеловать. Вот так, без слов, извиняться. До тех самых пор, пока его не хватится Астория и ему придётся вернуться к своим обязанностям.
И Драко уже собрался воплотить в жизнь свою маленькую прихоть, но вдруг Грейнджер переменилась в лице, будто вспомнила что-то. Слегка отстранилась и заглянула ему в глаза.
— Кажется, ты хотел поговорить.
— Хотел.
— Если хочешь, перенесём разговор на понедельник, когда ты вернёшься в школу.
— Не хочу.
— Уверен, что у нас достаточно времени? — она бросила обеспокоенный взгляд на высокие напольные часы у двери. — Астория… Она не начнёт тебя искать?
Волнуется, что он оставил невесту одну на празднике. Чистейший сюр.
Положив ладонь Грейнджер на поясницу, Драко развернул её к креслам и легонько подтолкнул вперёд. Сдерживая усмешку, шепнул ей на ухо:
— Астория под контролем Блейза.
Грейнджер прыснула и, вильнув бёдрами, прошла к одному из кресел. Если бы фасон её платья позволял, она наверняка ещё бы и пританцовывала. Он нисколечко не удивился бы чему-то подобному.
Настолько она выглядела довольной.
Настолько, что у него аж зубы сводило. Ни капли скованности. У неё всё под контролем. Грейнджер не часто баловала его подобным. Расслабленная, довольная и уверенная — полный противовес тому, каким себя сейчас ощущал сам Драко. Она будто открыла для себя новые границы дозволенного, расширила их, и теперь осваивалась в новой роли. В новом для себя состоянии — полноправной хозяйки положения.
И когда он, собравшись с мыслями, наконец рухнул в кресло, и Грейнджер тут же уселась к нему на колени, не забыв перед этим бесстыже поёрзать, чтобы устроиться поудобнее, он почувствовал, как под кожей в венах магмой забурлила злость. Не на Грейнджер. Конечно же не на неё. На самого себя. И на мать.
«Я же говорила, что всё улажу. Ты только сам теперь не оплошай».
Спасибо. Уладила.
Матери потребовался один сраный вечер, чтобы добиться того, чего Драко не смог добиться за пару месяцев. Один сраный вечер, и он получил
такую Гермиону Грейнджер, которой не нужно было вливать в себя бутылку вина, чтобы без стеснения пожирать его алчущим взглядом. Охренеть можно.
Казалось, даже язык её тела изменился. Она будто больше не задумывалась над тем, как двигаться при нём, как говорить, чтобы не показаться нелепой. Не задумывалась о том, что он о ней подумает. Обычно подобного эффекта Драко добивался лишь в моменты, когда она, содрогаясь в оргазме, выдыхала — выстанывала — какую-то нелепицу, в которую он, как сентиментальный кретин, вслушивался раз за разом.
Как там Грейнджер сказала? Его мать сообщила достаточно, чтобы её отношение к их
ситуации изменилось? И теперь от него требовалось одно — «не оплошать», что само по себе гомерически смешно, ведь Драко уже сыграл на опережение. Оплошал так, что его спасёт только чудо. Ну или он сам прекратит наступать на одни и те же грабли и станет по-настоящему идеальным для Грейнджер, чтобы в момент, когда всё вскроется и она сложит два и два, ей пришлось двести раз подумать, прежде чем категорично слать его в задницу. Чтобы у него был ещё хотя бы шанс получить один благосклонный взгляд. Чтобы пруд-утки-Грейнджер стали реальностью, а не больным плодом его фантазии.
Реальностью.
Сейчас его реальностью была Грейнджер, которая сидела у него на коленях в его библиотеке и ждала, когда он наконец решится на то, ради чего сюда её позвал. Ладно, как ни крути, для него всё закончится членом во рту, так чего тянуть?
«Ты невыносимый пессимист, Драко Малфой».
Скорее, невыносимый, паразитирующий на чужом доверии идиот с хронической потребностью испортить жизнь себе и окружающим. Лучшей формулировки и не придумаешь.
Драко тихо прочистил горло и положил ладонь Грейнджер на бедро. Откинулся на кресло и постарался придать себе расслабленный вид. Это его дом, его библиотека, его женщина у него на коленях. Задачка для третьекурсника, и так далее.
— Давай по-порядку. Что конкретно рассказала тебе моя мать?
Насколько всё плохо?
— Я знаю про амортенцию на новый год. Знаю про угрозы твоей семье, если ты не женишься на Астории. Знаю про то, что вы с Нарциссой хотите отменить свадьбу. Остальное — детали.
— Про Мунго?
— Тоже, но… если честно, я не уверена, что у вас получится. Астория, конечно, эм-м…
своеобразная, но даже при всех связях Нарциссы в Мунго этого вряд ли будет достаточно, чтобы её записали в душевнобольные.
— Эта «своеобразная» однажды на полном серьёзе сказала, что, если когда-нибудь увидит меня с другой женщиной, без раздумий убьёт и меня, и эту женщину, и себя.
— Оу…
— А ещё она пыталась что-то с собой сделать, когда, вместо того, чтобы пасть к её ногам, я отправился в Европу. Подальше от неё. А ещё… она сама спровоцировала выкидыш, когда узнала, что наш с ней ребёнок мог родиться сквибом.
В теории мог.
— Это как? — поражённо ахнув, Грейнджер приложила ладонь к груди. — Как это… «сама»?
— Вот так. С подачи папочки, разумеется, но сама. Только моей матери об этом не говори. Она и так себя винит, что не отвела эту дуру в Мунго, а если узнает об этом, будет винить себя уже за то, что не доглядела, что эта дура что-то пила втихаря.
— Х-хорошо. Как скажешь.
— Ещё вопросы?
— Нет, в остальном я вроде как разобралась. И, наверное, даже могу понять, почему ты не хотел делиться этим со мной.
— Правда можешь?
— Думаю, да, и я… — Грейнджер замялась, но быстро взяла себя в руки и слегка дрожащим голосом затараторила: — Я просто очень хочу, чтобы ты кое-что понял. Я не требую от тебя, чтобы ты рассказывал мне прям обо всём, если тебе некомфортно чем-то делиться. Но, если это касается наших отношений и в частности — меня, я должна это знать. Я не хочу гадать на кофейной гуще и искать скрытые мотивы в каждом твоём слове и действии.
«Она хочет доверять тебе, понимаешь? Не стоит злоупотреблять этим».
Да знаю я, знаю. Хватит уже. Брысь!
— Я не рассказывал тебе обо всём, потому что не был уверен, что всё сработает как надо. Не хотел обещать того, чего не могу гарантировать.
— Мне не нужны гарантии. Только честность.
«Только честность». Драко мрачно усмехнулся.
— Не хочу тебя разочаровывать, Грейнджер, но надеюсь, ты понимаешь, что я ещё не раз тебя разочарую.
— Не держи меня за полную идиотку. Конечно же, я это понимаю, — сказала она с такой интонацией, будто он сообщил ей, что вслед за осенью наступает зима. — Но ты хотя бы постарайся разочаровывать меня не специально.
— Я постараюсь.
— Это всё, что я хотела услышать.
Честность — всё, что ей нужно. Так мало и так много. Парадокс, который не должен стать закономерностью. И не станет. Нужно лишь набраться смелости и подобрать удобный момент, чтобы огорошить Грейнджер новостью. А потом молиться всем Основателям, чтобы она восприняла эту новость нормально. Ну а пока что…
— Итак… теперь, когда ты знаешь обо всём…
этом, тебе действительно стало проще?
— Ты ещё спрашиваешь?! — Грейнджер округлила глаза так, точно всерьёз сомневалась в его вменяемости.
— Я ведь с самого начала говорил тебе, что Астория — это последнее, о чём ты вообще должна думать.
— А я взяла и почему-то не перестала об этом думать, можешь себе представить? Ты… Да ты вообще понимаешь, как это мучало меня?
— Мучало?
— Да, Драко Малфой, именно что
мучало. Не знаю, как в твоей картине мира, но в моей картине мира быть чьей-то любовницей — унизительно и аморально. Да, в конечном итоге я закрыла глаза на мораль, и… Хуже этого, наверное, только самой изменять. Но я и здесь оказалась впереди планеты всей, — у Грейнджер вырвался нервный смешок. — Собрала полный комплект.
Как и сам Драко. По сути, они были в равных условиях. Только вот его никогда особо не занимала ни эта сторона вопроса, и уж тем более, что всё это значило для Грейнджер — его маленькой моралистки, которой в один прекрасный день захотелось «проверить, каково целоваться с другим мужчиной». Оглядываясь назад, можно было с практически стопроцентной вероятностью утверждать, что, не сделай она его тогда в гостиной, сам Драко вряд ли бы первым решился на этот шаг. Так и облизывался бы на её задницу, как прыщавый пятикурсник — на недоступную соседку по парте.
— Если тебя это утешит, то я никогда не считал тебя «любовницей».
— А кто я по-твоему?
— Ты просто… моя.
И это было меньшее, что он мог ей сказать. Однако большее, чем он говорил ей до этого. По крайней мере, в трезвой и не затуманенной сексом памяти.
Грейнджер слабо улыбнулась, положила голову ему на плечо и вздохнула.
— Но для меня это выглядело именно так. Ты отмалчивался, когда я напрямую спрашивала тебя об Астории, или сразу же переводил тему. А я не хотела давить, потому что… у меня не было на это права. Я ведь тебе никто. Поэтому я и не сразу сказала тебе, что подала на развод. Не хотела, чтобы ты решил, что теперь чем-то мне обязан.
Да он обязан ей всем!
Но… хорошо, допустим, теперь её недавние слова об «неоднозначности» обрели смысл. Для Драко с самого начала всё было достаточно просто. Да, всегда где-то в подкорке сидела мысль о том, что в квартире у Грейнджер обитает вояка продавленного дивана, которому плевать на неё, а у него на носу скандал с Гринграссами, но в остальном… всё было просто. Ему до охерения хорошо с ней, а ей — с ним. И это было бы видно и понятно каждому, если бы они показывали это в открытую, а не прятались по углам старого замка, как подростки после отбоя.
Просто Грейнджер… Она… Быть с ней — это как если бы после десятилетия употребления в пищу одних лишь постного мяса и воды ему на лучшем фарфоровом сервизе принесли сочнейший стейк средней прожарки, щедро приправленный специями, и бокал вина многолетней выдержки. И в жизни вдруг появился вкус.
Раз. Два. Три. Продано.
И Драко херов счастливчик, что сумел вкусить это, что Грейнджер позволила ему это сделать. И херов кретин, раз заставил её сомневаться в своих решениях.
Сомневаться.
— Я могу задать вопрос?
Грейнджер подняла на него глаза и с издёвкой протянула:
— Ну давай… задавай свой вопрос.
При учёте того, что изначально поговорить хотел именно он, и в итоге в основном говорила только она, его желание выведать у неё что-то ещё было достаточно… идиотским. Судя по подтрунивающей интонации Грейнджер она это тоже понимала.
— Что такого произошло, что ты от своих праведных убеждений «это унизительно и аморально» дошла до «мы идём на четверное свидание, Рональд»?
— Хороший вопрос. Я бы даже сказала — философский.
— И всё-таки, я бы очень хотел услышать ответ на него.
Как-то неопределённо передёрнув плечами, она отвела взгляд. Подумала немного и заговорила:
— Не знаю, помнишь ты или нет, но… Впрочем, это и неважно. Так вот, пару лет назад Скитер выпустила разоблачающую статью про тогдашнего главу Отдела транспорта. Что он, мол, помимо выдачи портключей всем кому не попадя, ещё и водил не самые рабочие отношения со своей помощницей за спиной у жены. Я потом ещё неделю слышала в кафетерии, как все перемывали кости и этой опозоренной на всю Магическую Британию девочке, и его бедняжке жене, и впервые задумалась о том, что заставляет женщин встречаться с женатым человеком и годами оставаться на вторых ролях. Ведь… ведь если это вскроется… отныне тебя будут воспринимать только так. Задумалась, но так и не поняла.
— А потом поняла?
— А потом ты возник на пороге моего кабинета, — улыбнувшись, Грейнджер взяла ладонь Драко в свою. — И мне, даже несмотря на всё твоё…
ёрничанье, было так легко с тобой общаться. Как давно и ни с кем. Будто на час вернулась в свою стихию. А потом я пришла домой, и Рон выкатил мне претензию, что я не захватила дурацкое молоко для кофе по пути из министерского камина в наш. Видите ли, он сам забыл, а я — эгоистка, которая думает только о себе, — не догадалась, что это чёртово молоко закончилось.
Не проследила. Угадай, кто в итоге ходил за чёртовым молоком?
— Ты?
— Я! — в сердцах воскликнула она, но тут же осадила себя, тяжело вздохнула. — Кхм, короче говоря, ты сыграл на контрасте.
— Сыграть на контрасте с Уизли — это ли не то, о чём мечтает каждый мужчина? Я польщён, Грейнджер.
Усмехнувшись, она легонько пихнула его кулачком в грудь и подняла глаза к потолку.
— Ты знаешь, что я имела в виду.
— Нет, серьёзно, я обязательно расскажу нашим детям, что ты выбрала меня из-за пакета молока.
Кажется, Грейнджер вновь хотела захохотать, но поперхнулась новым смешком. Уставилась на него охреневшим взглядом и с недоверием протянула:
— Кому-кому ты расскажешь?
Салазар… Наверное, Драко в жизни не говорил ничего тупее, чем то, что сейчас собирался сказать. Но ему нужно было… разведать обстановку. Прощупать почву, чтобы понимать, насколько дозированно стоит давать Грейнджер информацию.
Аккуратненько.
— Ну…
детям. Ну, знаешь, которые.… носятся по дому и орут. Их ещё можно спутать с пьяными карликами.
Во всяком случае, именно так вели себя дети, которых видел Драко. А ещё они коверкают слова и устраивают истерику по любому поводу. И орут.
Салазар… во что он их с Грейнджер втянул? Да, разумеется, ещё далеко не факт, что втянул, время покажет и всё такое, но…
— Спасибо, что просветил, конечно, но я в курсе, кто такие дети. И я не совсем об этом спросила.
— А, понимаю. Должно быть, тебя смутило слово «наших»?
Ему ещё никогда не было столь сложно косить «под дурачка», как в этот самый момент. Но, пожалуй, это была вполне справедливая кара за ту идиотию, в которую он себя загнал.
— Не то чтобы смутило, просто я, как бы помягче сказать, нахожу весьма…
ироничным, что ты решил поднять эту тему, когда во-о-он за той дверью, — она даже не поленилась ткнуть указательным пальцем в сторону выхода, — идёт празднование твоей помолвки. Знаю-знаю, это ничего не значит и так далее, и тому подобное, но… ей-Мерлин, ты бы ещё заговорил об этом прямо перед тем, как вместе с Асторией отправиться к алтарю.
И хрен поспоришь с такими аргументами.
Для подобных тем, наверное, и правда не самое подходящее время. И, с одной стороны, Драко было бы весьма неплохо подготовиться и детально продумать тактику подачи информации, но с другой — если перенести всё на понедельник, а раньше понедельника им с Грейнджер не удастся побыть наедине, вся сакральность их сегодняшнего разговора обесценится.
Они впервые говорили настолько прямо о своих…
отношениях. Как нормальные пары. В открытую. Пусть для Драко это была скорее вынужденная —
бью челом и рассыпаюсь в благодарностях, моя дорогая болтливая матушка — мера и он предпочёл бы расставить все точки там, где это действительно необходимо, когда вопрос с Гринграссами будет решён окончательно, но, раз Грейнджер счастлива, он не против.
Правда, не против.
Да, Драко не мог во всей полноте разделить с ней это самое
счастье, потому что его не покидало удушливое ощущение, что, если он услышит ещё хоть слово, пропитанное радостью и беззаботностью, увидит хоть один полный обожания взгляд, под тяжестью вины под ним треснет пол.
Блядство.
— Да не отправлюсь я с ней ни к какому алтарю, — всё, чем он в итоге смог парировать.
— Хорошо бы так.
— Даже если наша затея с Мунго провалится, из Азкабана Гринграсс сможет угрожать разве что местным крысам.
— В таком случае, моли своего Салазара, чтобы мы побыстрее закончили со всей этой министерской… фигнёй и мне не пришлось брать портключ до Парижа.
— Поверь, на одного Салазара я и уповаю.
— Знаешь, я ведь могу прибыть туда и лично проконтролировать, чтобы лепестков роз на вашем брачном ложе было достаточно.
— Хотел бы я на это посмотреть.
— Надеюсь, это шутка?! — кажется, она лишь чудом не поперхнулась воздухом от возмущения.
— Ну конечно же, да, — поспешил оправдаться он. — Конечно же…
…он хотел бы на это посмотреть.
На то, как после нескольких самых отвратительных часов в своей жизни и лживых клятв на фоне металлического недоразумения, которое магглы почему-то считали красивым, он заходит в номер для новобрачных, где на огромной кровати, усыпанной цветами, его уже ждёт Грейнджер в своей дурацкой пижаме в горошек.
Эта сука, еле передвигаясь на высоченных каблуках, вваливается в номер вслед за ним, а в её крови столько вина, что она даже не сразу замечает наставленную на неё палочку. Короткое, но твёрдое
Остолбеней, и Астория на протяжении нескольких часов неподвижно сидит на кресле (в это сложно поверить, но Драко не настолько зверь, чтобы оставлять её на холодном полу) и наблюдает за тем, как её новоявленный муженёк нарушает данные ей клятвы. Одну за одной.
Вряд ли Грейнджер согласится участвовать в такой авантюре. Да и Драко слишком большой собственник, чтобы позволить кому-то другому услышать задыхающееся
господипожалуйстаещёбыстрее. Эта музыка только для его ушей.
В бок вдруг прилетел увесистый и болезненный тычок локтем, и тут же по библиотеке прокатилось шипение разъярённой кобры, готовой к нападению на бедолагу, по собственной тупости зашедшего на опасную территорию:
— Драко Малфой, только не говори, что ты сейчас всерьёз над этим задумался!
— Ну, не совсем над этим… Как думаешь, будет ли считаться наш брак с Асторией действительным, если я консумирую его с тобой, а не с ней?
Возможно, Драко только что заставил Грейнджер пожалеть о том, что она предпочла его внеочередному походу в магазин за пакетом молока для Вислого.
— Я сделаю вид, что не слышала этого омерзительного вопроса.
Или не заставил.
Уточнять он это, конечно же, не стал. Да и не смог бы — Грейнджер вдруг начала слезать с его коленей. Драко удержал её, схватив за запястье.
— Да не обиделась я, ну, — устало проговорила она, встретив его вопросительный взгляд. — Я просто хочу вина. Будешь? Я тут где-то видела глобус-бар.
Твою же, алкоголь… Ну почему сейчас? Он ещё не готов.
Во рту резко пересохло, и от неожиданности Драко, что-то невнятно промычав в ответ неповоротливым языком, даже ослабил хватку на её запястье (кажется, у него подрагивали пальцы), чем Грейнджер не преминула воспользоваться: встала с кресла и, одёрнув чуть задравшееся платье, навострила уши к тому стеллажу, из-за которого ранее вышла с гримуаром.
Блять, ну вот и что ему делать? Что сказать?
Как это сказать?
Не вырывать же у неё бокал из пальцев, как это сделал Блейз.
По-прежнему не имея чёткого представления о том, что и как он будет говорить, Драко всё-таки подорвался следом за Грейнджер. В голове было примерно ни хрена. Ещё и язык намертво прилип к нёбу — отказывался шевелиться.
Но глаза… глаза цепко следили за каждым её действием. Не то чтобы Грейнджер особо торопилась — судя по всему, гораздо больше её внимание занимали книги в стеллаже. Она то и дело останавливалась, вглядывалась в корешки и сама себе кивала, будто планировала чтение на годы вперёд. Здесь. В этой библиотеке.
Если бы он верил в знамения свыше, то это был бы именно тот самый знак — чёртова неоновая вывеска круглосуточного паба посреди ночной улицы, когда пьяный и еле передвигающий ногами ищешь место, где можно догнаться в компании «приятных» и таких же, как ты сам, потерянных для этого мира людей.
У Драко было миллион шансов догнать её и развернуть в другую сторону. Или окликнуть, чтобы соврать, что им уже пора возвращаться. Да что угодно. Но по мере того, как Драко мог всё отчётливее рассмотреть на глобусе Новую Зеландию, а Грейнджер составила себе список для чтения, должно быть, на десять лет вперёд, в голове всё больше укреплялась мысль, что вот же он — идеальный шанс, который ему прямо сейчас пихнули в морду. И его
нужно использовать. Только как?
«Грейнджер, могло так произойти, что за те две недели, что ты пьёшь свой «чай», ты добилась совершенно противоположного эффекта, и виноват в этом я…»
Или…
«На твоём месте, я бы не стал пить это прекрасное вино из заначки моего отца. Нет-нет, он не против. Просто… возможно, ты… ну, того. Ты понимаешь… Не понимаешь? Да, дорогая, сейчас я выну язык из задницы. Ты… ну, того».
Или…
«Гермиона, у тебя сегодня и так не день, а сплошные хорошие новости, поэтому ты вряд ли будешь против, если добавлю к ним ещё одну…»
Какая же всё это херня.
Он нашёл в себе силы нагнать Грейнджер лишь у самого глобус-бара: она уже приоткрыла «верхнее полушарие» и с любопытством рассматривала содержимое, осторожно приподнимала бутылки, чтобы изучить этикетки. Едва ли от этого «изучения» был толк — если Драко что и понял о Грейнджер, так это то, что в сортах вин она разбиралась на уровне «вкусненько» и «мне как-то вяжет, но я всё равно допью».
Когда её рука замерла над бутылкой Рислинга —
прекрасный выбор, дорогая, но увы и ах… — дольше положенного, Драко быстро облизнул губы и осипшим голосом пробормотал:
— Тебе не стоит пить алкоголь.
Придержав крышку, Грейнджер посмотрела на него вполоборота. Сощурилась.
— Это ещё почему?
Сердце было готово проломить грудь от волнения. Сраная бабочка сдавливала шею не хуже
Инкарцеро.
Тот самый пресловутый «момент истины», и у Драко имелось ровно два (был ещё и третий — соврать и перевести тему) пути решения для всплыва на поверхность из трясины, в которую он загнал себя сам.
Правильное решение: сказать как есть и принять наказание как мужчина.
Ты настолько необходима мне каждую секунду моей сраной жизни, что мне проще запихнуть тебе в живот ребёнка, чем сказать тебе, насколько это самое «насколько» велико и что я просто сдохну от пьянства и тоски, если ты однажды меня бросишь.
Или менее жалкое…
— Возможно, я
случайно перепутал ингредиенты в твоём «чае», — наконец вытолкнул он из себя, надеясь, что ни один мускул на его лице не выдаст его.
Полуправда — неправильное решение. Но это большее, на что Драко был сейчас способен. Он почти не соврал. Лишь слегка исказил реальное положение вещей. Он ведь пообещал Грейнджер «постараться не разочаровывать её
специально». Так что…
Случайно.
Отчего-то Драко затылком ощутил незримое присутствие Лавгуд за своей спиной. И Лавгуд была недовольна его полуправдой.
Я делаю, что могу, ладно?!
Нет, не ладно.
От хорошего настроения Грейнджер не осталось и следа. Она побледнела и нахмурилась, но злой, правда, не казалась. Дрожащим, готовым сорваться на фальцет голосом она уточнила:
— В каком это смысле, «перепутал»?
— Помнишь, ты говорила, что у тебя нетипичные побочки после твоего «чая»? Сегодня я разговорился с Пэнси, а, чтоб ты знала, она только и твердит, что о своей беременности, и она натолкнула меня на мысль, что твои… побочки могли возникнуть из-за того, что я где-то напортачил с ингредиентами.
Кажется, прозвучало весьма убедительно. Драко даже сам себе почти поверил.
— Побочки… да, — уставившись рассеянным взглядом на его бабочку, она неуверенно кивнула. — Их уже почти нет. Думаю, организм… а-адаптировался.
Технически, Грейнджер была права в своих рассуждениях, но это не отменяло того факта, что…
— Адаптировался или нет, но перед тем, как ты начнёшь опустошать запасы вина, я бы предпочёл наверняка знать, что за последние недели в твоём… животе никто не… не поселился.
Блять, он действительно это сказал. Охренеть. Охренеть, как это было сложно. Наверное, если бы он для большего нагнетания ещё и положил ладонь Грейнджер на живот, потерял бы сознание как впечатлительная девица от вида собственной крови.
Крышка глобуса закрылась с негромким щелчком, бьющим по слуху, однако, не хуже, чем громовой стук молотка судьи после вынесения приговора. Вот и всё. Рубикон остался позади. И, Салазар, Грейнджер выглядела такой потерянной, что Драко не нашёл ничего лучше, чем притянуть её к себе и обнять. Погладить по спине, ощутить её тепло и горячее дыхание, обжигающее его грудную клетку даже сквозь рубашку.
— Да, я понимаю о чём ты… — Грейнджер подняла к нему голову и заглянула в глаза. — И… и что, если да?
Отличный вопрос. Самое время подумать над ним всерьёз.
«Если да», то… то… Это точно будет не так, как было с Асторией. Это не будет удавкой. Он действительно будет хотеть этого ребёнка. Ему будет интересно увидеть, в кого он пойдёт. Чьего упрямства в нём будет больше. Книга или квиддич. Гриффиндор или Слизерин. Все люди кретины или непоколебимая вера в этих самых кретинов.
А значит…
— Ну, как ты уже успела сегодня сказать: «всё будет хорошо».
— Что-то я не уверена… — она с сомнением покачала головой.
— Почему? — протянул он.
— Что, удивлён, что я не прыгаю от радости до самого потолка от перспективы родить тебе наследника? — Грейнджер невесело усмехнулась. Будто плюнула ему в лицо.
Его плечи вмиг напряглись, а ладонь замерла на уровне её талии. Заметив это, Грейнджер поспешила добавить:
— Я имею в виду, что это было бы слишком… быстро. И не совсем вовремя.
— Сейчас или через год… Какая разница?
— Большая разница. Сколько мы вместе?
— И что?
— «И что?» Серьёзно? Ты удивишься, но может так случиться, что через пару-тройку месяцев на радостях, что избавился от Астории, ты захочешь…
— Я не захочу кого-то ещё.
Она снова — и вполне заслуженно — посмотрела на него как на самого фееричного кретина из всех, что ей встречались на пути. Тяжело-тяжело вздохнула и уткнулась лицом ему в грудь. Должно быть, с минуту она молчала, а потом, вновь подняла на него глаза и с плохо скрываемыми истеричными нотками протараторила:
— Ну… не будем паниковать раньше времени, да? Это ведь ещё не точно?
Хрен знает, кого она сейчас пыталась успокоить больше — себя или его.
— Да я вроде как и не паникую. Не вижу в этом ничего плохого.
Правда не вижу.
— Да… ничего плохого. Просто… рано.
Вот заладила-то: «быстро», «не совсем вовремя», «рано».
—
Нормально, — с трудом сдерживая раздражение, протянул он.
Нервный смешок, щекотнувший шею, дал понять, что его слова мисс «давай не будем паниковать» ни хрена не успокоили. Хорошо, он попробует иначе.
— Хочешь, на следующей неделе вместе сходим в Мунго? Только не в понедельник, а то, боюсь, меня неправильно поймут, если я сперва заявлюсь туда с Асторией, а потом с тобой.
— Спасибо, конечно, за предложение, но я уж сама как-нибудь разберусь. Не маленькая.
Читай как: «я уже доверила тебе приготовление «чая» и теперь вынуждена с этим разбираться, спасибо, блин, большое». Блядство.
— Ну, Грейнджер… — прозвучало также жалко, как неудачные попытки особо одарённых студентов выклянчить у него зачёт по отвратительно сваренному зелью.
— Всё нормально, честно. Просто…
— Это
рано, я понял.
— Нет. В смысле, да, но ты просто пообещай мне, что сделаешь всё, чтобы Астория держалась подальше от тебя, а если… если вдруг что-то пойдёт не так, ты
сразу расскажешь об этом мне и я решу эту проблему.
— И как же ты собираешься её решить? — Драко вскинул бровь.
— А это уже моё дело.
Прекрасно помня, как Грейнджер «решала проблемы», если её хорошенечко так довести, Драко мог лишь пожелать Астории удачи. Почти искренне. Хотя кому он врёт?
— Хорошо, я обещаю.
Её ещё мгновение назад обеспокоенное лицо озарилось улыбкой. Уже не такой широкой и довольной, какой Грейнджер изводила его, когда они сидели в кресле, но и не вымученной и скупой. Слабой, но искренней. Без слов говорящей, что всё будет хорошо.
Ну что ж, почву он подготовил. А если проблема-таки примет масштабы «какого чёрта твоё случайно ни фига не случайно» в дело пойдёт запрещённый приём: давление на жалость самому жалостливому человеку. Скажет, что так огорчился из-за потери ребёнка от Астории, что не нашёл иного выхода. Или же просто скажет правду о тех мечтах, которые столь плотно засели у него в голове, что он
не мог не захотел поступить иначе. Потому что страшно. Потому что… наверное, это и есть любовь. Больная и крайне, крайне извращённая, но такая, которая может перерасти в что-то большее. Это будет честно.
Ему нужен только шанс. Он хочет этот шанс. И все шансы мира, которые Грейнджер готова ему предоставить.
Лишь бы он в любой момент мог сделать так, как сейчас.
Обхватить её лицо ладонями и неспешно склониться к нему, а потом (не в силах терпеть уже ни секунды более) ощутить
любимый вкус — вкус её губ. И уже плевать на блядскую помаду. Плевать, что его в любой момент могут хватиться. Плевать.
Потому что Грейнджер так отчаянно жадно отвечает на поцелуй и так крепко цепляется за его плечи, стараясь прижаться ближе, что ему хочется просто-напросто потеряться в происходящем. Закрыться здесь с ней на всю ночь и втрахивать её в книжный стеллаж, запрещая ей громко стонать. Как-никак они в библиотеке.
А потом… сделать небольшой перерыв на совместное изучение Камасутры (кажется, сей увлекательнейший трактат где-то здесь пылился за ненадобностью), которую заботливый кретин Забини подарил Драко на прошлое Рождество. Как-никак они в библиотеке.
А потом усадить её — обнажённую и разгорячённую — на подоконник и постараться не порвать любимые шторы матери из паучьего шёлка.
И, как ни странно, Грейнджер, кажется, сейчас мыслит в том же направлении — рывками пытается стянуть с него бабочку. Чокнутая. Прервав поцелуй, она облизывает припухшие губы и дразняще — так непохоже на себя — шепчет Драко на ухо:
— Помнишь, что ты мне сказал, когда я была здесь в первый раз? Когда пришла предложить тебе работу?
Это когда она от отчаяния предложила ему поучаствовать в розыгрыше путёвки в новую жизнь, а он, как последний болван, отказался от бесплатного лотерейного билета? Конечно же, Драко помнил. Каждое слово. И своё, и её.
Но сейчас Грейнджер, вероятно, имела в виду ту мерзость, что он ляпнул в приступе непроходимой тупости.
«Только не кончи прямо здесь, ладно?»
— Я так флиртовал.
— Я так и поняла, — смеётся, а сама уже теребит в пальцах верхнюю пуговицу его рубашки, ослабляя ворот.
В какой момент душившая его бабочка оказалась на полу, Драко вспомнить не может. Даже если бы попытался, у него ни хрена не получилось бы — последние зачатки разума вместе с кровью из головы уже перенаправились к низу живота.
И, похоже, не у него одного.
Будто бы невзначай задев большим пальцем поверх брюк его стремительно твердеющий член, Грейнджер кладёт ладонь на пряжку его ремня и совершает контрольный выстрел.
— Я тут подумала, что… мы с тобой не увидимся до понедельника и неизвестно когда я окажусь здесь в следующий раз, так что…
И снова целует его, нетерпеливо раскрывает языком его губы. Так и не договорив.
Да и не нужно.
Заговори Грейнджер на мёртвом языке, и Драко всё равно понял бы,
чего она от него хочет. Здесь и сейчас. И это такое безумие с её стороны после всего того, о чём они говорили всего несколько минут назад, что он даже не сопротивляется (не может, не хочет, он в ахере), когда она толкает его к книжному стеллажу и, выдернув полы его рубашки из брюк, начинает расстёгивать пуговицы.
Его сегодняшняя роль «идеального жениха», толпа гостей за стеной, которым он должен уделять внимание; его благодарственная речь перед запуском фейерверка — всё это вот-вот пойдёт по одному небезызвестному месту, потому что Драко просто не в состоянии противиться Грейнджер. Это была бы настоящая пытка. Кроме того…
«Женщине, которая уже готова, нельзя отказывать, иначе можешь очень дерьмовые вещи про себя узнать».
Не его слова — Блейза. А Блейз… он прикроет. Обязательно прикроет.
И Драко позволяет себе пустить всё на самотёк.
Его пальцы впиваются в талию Грейнджер, и он углубляет поцелуй. Слышит довольный стон, звуки которого эхом отражаются от стен. Звуки которого заводят его ещё сильнее.
Будь Грейнджер хоть на полтона громче, вся их секретность тотчас бы стала достоянием той общественности, что сейчас за стеной поглощала закуски и алкоголь. Да, возможно, тот патлатый чёрт ещё не закончил своё выступление, но перестраховаться лишним не будет —
кое-кто не обеспечил помещение заглушающим.
Но кто ж знал… кто ж знал… Спасибо, хоть на ключ догадался запереться.
Неохотно разорвав поцелуй, Драко шепчет Грейнджер прямо в губы:
— Веди себя тихо, мы же в библиотеке.
— Заткнись, — прилетает шипением в ответ.
Ладно. Это ему по силам. Очень даже.
Он снова обхватывает её лицо ладонями, приникает к её губам, проводит языком по нижней, очерчивая контур. И, Салазар… как же хорошо.
Пусть в его лопатки болезненно упирается деревянная книжная полка, Драко едва замечает это: все органы чувств сконцентрированы на Грейнджер. На жемчужинах её платья, щекочущих его торс. На её быстром — в такт его собственному — дыхании. На вкусе её мягких губах, терзающих его рот. На её охеренном запахе. На её проворных пальцах, щёлкающих пряжкой ремня.
Драко приходит в себя, впускает в голову мысли, лишь когда осознаёт, что его затылок ударяется о какой-то талмуд, стоявший на полке, и беззвучно хватает ртом воздух, а Грейнджер… прокладывая поцелуями влажную дорожку от его шеи к животу, опускается перед ним на корточки.
Блять, что?
Ну не-е-ет. Нетнетнетнетнет.
— А ну быстро встань, — говорит он прежде, чем она успевает стянуть с него брюки. И тут же рывком, подхватив её за подмышки, заставляет её выпрямиться прежде, чем она, хмуря брови, успевает спросить…
— Я делаю что-то не так?
— Всё так.
— Ты… не хочешь?
Удивление, отпечатавшееся на её лице, выглядит настолько неподдельно, что Драко почти готов рассмеяться. Над собой.
Конечно же, он хочет. Конечно же. Заявить обратное — всё равно что с пеной у рта утверждать, что инквизиторы отправляли ведьм на костёр, потому что им не хватало женского тепла. Одна лишь вспыхнувшая на миг картинка в голове, на которой Грейнджер проворачивает с ним то, что собиралась сделать, заставляет яйца реветь от желания. Но, как бы ни было паршиво это признавать…
Он
не заслужил. Пока что.
Пусть это будет его личная система штрафов для самого себя за каждое слово или действие, способные подорвать доверие Грейнджер к нему. А там глядишь, и через год-другой Драко выработает в себе дисциплинированность и научится-таки думать наперёд о неотвратимых последствиях своих поступков. Но это будет через год-другой, а пока…
Не заслужил.
Проштрафился.
И Драко не будет объяснять Грейнджер, почему именно он отказался от минета в её исполнении. И будет отказываться до тех пор, пока его совесть перед ней полностью не очистится.
То ещё блядство, на самом деле, потому что Грейнджер этих объяснений ждала.
— Хочу, но не сегодня.
— Почему?
Её излишняя дотошность ещё никогда была столь бесячей и милой одновременно. Какого хрена Грейнджер такая… идеальная? Восхитительный баланс.
Он мог бы сейчас ляпнуть какую-нибудь вульгарщину наподобие «потому что это ты первая должна здесь кончить» и увидеть, как вместе со вспыхнувшими щеками в её глазах зажигается дерзкий огонёк. А потом без лишних слов развернуть Грейнджер лицом к стеллажу и стянуть эту красивую тряпку по её бёдрам. И заставить её кончить.
Мог бы и уже хотел, но не успел — в дверь постучали. Что, время для фейерверка?
Быстро поцеловав вмиг насупившуюся Грейнджер в висок, Драко прочистил горло и подал голос:
— Одну минуту, Блейз!
Пальцы уже потянулись к верхней пуговице рубашки, когда раздался новый настойчивый стук, а следом из-за двери прозвучало тихое и сухое…
— Драко, я настоятельно рекомендую тебе привести себя в порядок и вернуться к гостям. И, мисс Грейнджер, вас это тоже касается.
Твою ж…
— Это что, твой отец?! — испуганным шёпотом спросила она.
— Как слышишь, да.
Грейнджер смешалась, но всего на мгновение. Поправив лиф своего платья, она легонько шлёпнула Драко по пальцам, которые впопыхах, похоже, начали просовывать пуговицы не в те петли, и с непроницаемым видом стала перезастёгивать его рубашку.
Какая забота.
Довольно шустро управившись со столь нехитрой задачей, Грейнджер подтолкнула Драко к выходу.
— Я скоро выйду. Мне надо… остыть.
Ему тоже не помешало бы, но кто его спрашивал?
Застегнув ремень, Драко наклонился и подобрал с пола бабочку. Нацепил её на себя и двинулся к двери, на ходу заправляя полы рубашки в брюки. Конечно, можно было и не заправлять, чтобы всё ещё выпирающий из-под ткани стояк не так бросался в глаза, но в таком случае видок у Драко стал бы ещё более подозрительным.
Хотя куда ещё больше?
Растрёпанный, в помятой рубашке и уже без стояка (оказывается, думать об Астории иногда бывает полезно) — именно таким он предстал перед отцом. Первой мыслью Драко было поинтересоваться, какого хрена, не желая втягивать семью в очередное дерьмо, отец каким-то чудом всё равно умудрился это сделать, но он почти сразу передумал. Они обсудят это завтра. Всей их дружной семьёй. Чтобы мать тоже имела возможность наградить этого идиота целительной затрещиной.
— Мисс Гринграсс уже совсем обыскалась своего блудливого жениха, — от голоса отца сквозило злой иронией.
— И ты заботливо решил ей помочь, понимаю.
Отец фыркнул и вскинул подбородок, затем окинул Драко пристальным взглядом с ног до головы. Скривил губы. Потянулся во внутренний карман своей парадной мантии и вынул оттуда носовой платок.
— Помаду с шеи вытри и иди к своей невесте…
жених.
***
Альбус Дамблдор обладал одним ценнейшим качеством, которым Драко не мог не восхищаться, — умением произносить лучшие речи в мире.
«Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Всё, всем спасибо!»
И все всё понимали. Ничего лишнего.
Кому вообще нужны эти благодарственные речи? Пустая трата времени. На них всем всегда было насрать. И гостям, и уж тем более тому, кого эти речи заставляли произносить.
Драко не был исключением из правил. Каждое «спасибо за…» и «мы с моей прекрасной невестой так ценим, что…» ощущалось полнейшей нелепицей, настолько неискренней, что даже Астория оказалась не в силах это слушать: перебила его и сама закончила эту никому не нужную часть сегодняшнего вечера. Не то чтобы Драко был против этой внезапной помощи.
Когда гости, неуютно кутаясь в свои мантии, разразились такими же нелепыми, как весь этот праздник, овациями, а в чёрном безоблачном небе вспыхнул первый оранжево-красный столп искр, тут же трансформировавшихся в какое-то подобие лисы, Драко едва ли испытал облечение от мысли, что всё это было не зазря и их хлипкий план по вызволению Бруствера сработал, а он сам сказал и пообещал Грейнджер всё, что мог. Потому что этого облегчения по-прежнему не было.
Конкретно сейчас его волновал один момент. И это даже не то, насколько неправдоподобно он отмазался, когда Астория спросила, что произошло с его идеально прилизанными волосами. И не то, что, в отличие от всех нормальных людей, он — идиота кусок — не накинул ничего поверх рубашки, прекрасно зная, что произносить речь перед запуском фейерверка ему придётся на улице и теперь его до самых костей продувал холодный декабрьский ветер.
— Где твой отец? — вот что действительно важно.
Вздрогнув, Астория оторвалась от любования очередной замысловатой фигуры в небе и посмотрела на Драко.
— Папе пришлось вернуться домой. Наш эльф, Тимми, аппарировал сюда и сказал, что дома какие-то проблемы.
— Понятно.
Мерлин, Моргана и Салазар… Наверное, Драко бы отдал все накопления Малфоев из хранилища Гринготтса, чтобы лично увидеть, как Малькольм обнаруживает, что из его дома упёрли министра; как его холёная рожа искажается от гнева, от страха и понимания, в какой заднице он очутился.
Драко пришлось закусить губы изнутри, чтобы наружу не вырвался злорадный смешок, но Астория всё-таки заметила это. Она смерила его внимательным взглядом и с опаской пробормотала:
— Скажи, что это не связано с той твоей просьбой отвлечь Тимми…
— Может быть.
— У папы… будут неприятности из-за меня?
— Может быть.
— Драко, если ты сейчас же не…
— Астория, мне и правда нужно напоминать тебе, что благодаря твоему дорогому папочке ты навсегда потеряла возможность ставить мне условия, или ты сама обмозгуешь эту сложную мысль и мы молча посмотрим салют?
Грубо, но эффективно.
Потупив взгляд, Астория неуверенно кивнула и положила голову ему на плечо. Значит, напоминать не нужно. Вот и славно.
Иногда Драко казалось, что с ней нужно было действовать, как с до абсурдности тупорылым животным, а именно — палкой. Возможно, это могло показаться жестоким, но иначе она никогда не поймёт,
что сделала неправильно. Она
поклялась ему, что отныне его мнение — важнее мнения её папочки. Пусть выполняет. А если нет… Драко с удовольствием освежит ей память. Но пока этого не требовалось, и он мог просто насладиться… нет, не салютом. Грейнджер, которая стояла на балкончике первого этажа в компании Блейза, Лавгуд, Уизлетты и Лонгботтомов. С безучастным видом она смотрела прямо перед собой и время от времени кивала в ответ на вопросы Уизлетты. И Драко знал, какими новостями вызвана эта самая безучастность.
Расслабься, ну. Это совершенно не рано. Я буду до охерения счастлив, если это окажется правдой.
Именно это ему следовало сказать там, в библиотеке.
Это. Чтобы она действительно успокоилась.
Не проблема. Он скажет ей в понедельник. Если и этого не будет достаточно, он… он… Что нужно сделать, чтобы женщина поняла, что мужчина настроен серьёзно?
Сделать ей предложение? Самое действенное, но она как пить дать покрутит пальцем у виска и тактично напомнит, что Астория из его жизни ещё никуда не делась. Или скажет, что это тоже, блять, рано.
Нормально.
Подружиться с её домашним животным? Тут уже давно всё схвачено.
Дать ей ключи от своего дома? Она и так может приходить сюда в любой момент, если захочет. Ей и слова против никто не посмеет сказать.
Познакомиться с её семьёй? Уже интереснее, но и сложнее. И всё же на заметку взять стоило.
Чаще называть её по имени, а не по фамилии? Тоже вариант. Пора бы уже начать.
Что ещё?.. Что ещё?..
В голову лез один только бред. Исключительнейший и первосортнейший. Впрочем, в этом не было ничего странного: Гермиона Грейнджер — первая женщина, отношения с которой Драко считал не просто серьёзными и важными, а отношениями в принципе. В том самом «отношенческом» значении. Что бы это ни значило.
— Куда ты смотришь?
— М-м?..
— Куда. Ты. Смотришь?
Прозвучало требовательнее и нервознее, и Драко заставил себя отвести взгляд от Грейнджер и посмотреть на прижимающуюся к нему Асторию.
— На Блейза и Лавгуд. Никак не могу на них налюбоваться. Они такие…
— Очень милые, да, — она широко улыбнулась. — Я тоже сегодня заметила.
— Ага.
Пять минут. Ему осталось потерпеть ещё пять минут перед тем, как в небе вспыхнет последний разноцветный фонтан искр и толпа гостей начнёт рассасываться. Оркестровый квартет упакует свои инструменты, а эльфы позаботятся о том, чтобы в доме не осталось ни следа сегодняшнего «праздника». Грейнджер вернётся в
их комнату, переоденется в свою дурацкую пижаму и заснёт под сопение жмущегося к её боку Зверя. Но ещё пять минут Драко будет стучать зубами от холода и паршиво делать вид, что ему не всё равно на человека, голова которого покоится на его плече.
— Знаю, с самого начала ты не видел смысла в этом приёме, но всё равно спасибо за этот вечер. Для меня это очень важно.
— Тебе всё понравилось?
— Не совсем… Я бы изменила кое-что и по украшениям, и по закускам, да и по гостям, если честно, — прикрыв рот ладонью, Астория хихикнула. — Я бы не приглашала так много папиных друзей. Жаль, без них никак. А в остальном… всё было просто чудесно. Давно я не чувствовала себя настолько в своей тарелке.
— Рад за тебя.
Сегодня Драко был самым отвратительным женихом в мире, а Астория будто не замечала этого. А может, и замечала, но притворялась, что это именно то, о чём она мечтала. Если это действительно так, у неё неплохо получалось. К её чести.
— Я бы хотела, чтобы после свадьбы у нас было побольше таких вечеров. Чтобы вся наша жизнь была похожа на один сплошной праздник. Музыка, смех и предвкушение чуда. Вечное Рождество.
— Ага.
— А на какой, по-твоему, праздник была бы похожа наша жизнь?
— На Хэллоуин?
Ну, на ту версию этого праздника, когда на огромном экране в полумраке кабинета маггловедения идёт «Семейка Аддамс», а у Драко на коленях ёрзает Гермиона Грейнджер, на которой нет ничего, кроме кружева.
— Я ведь серьёзно спросила, — Астория ущипнула его за бок.
— А я серьёзно ответил, — Драко закатил глаза. — Ладно, жизнь-праздник. Ты ведь знаешь, что так не бывает?
— Знаю, но даже ты не можешь запретить мне помечтать об этом. Ты только представь… Званые ужины, выходы в свет, и жизнь такая насыщенная и яркая, что вечера, в которые мы остаёмся дома, кажутся нам чем-то неправильным.
— Как жаль, что я — домосед.
***
Дочь Флёр и Билла всегда чересчур эмоционально реагировала на её появление, так что едва Гермиона переступила порог «Норы», в её ноги с неподдельно радостным визгом «тётя Мемиона!» впечаталось маленькое тельце и сжало в своих крепких детских объятиях. Взгляд невольно опустился вниз, к густой копне таких же, как у Флёр, золотисто-светлых волос, и мозг Гермионы моментально начал играть с ней в свою любимую игру —
ассоциации.
Гермионе показалось, что её сердце пропустило с десяток ударов, а лёгкие на целую минуту разучились работать по своему прямому назначению. Настолько она была близка к тому, чтобы потерять сознание от вновь охватившей её паники. Настолько явственными были
эти картинки в её голове.
Годрик…
— А обнять другую тётю? — Джинни, вошедшая в дом вслед за ней, протянула девочке руки, но та проигнорировала этот приветственный жест: всё её внимание было приковано к мелким переливающимся жемчужинам на платье Гермионы.
Это просто… какое-то издевательство над её психикой. Она только-только успокоилась (а после разговора с Драко это было ой как непросто сделать) и заставила себя сосредоточиться на деле. И вот опять.
Расслабься, это ещё не точно.
Вдо-о-ох. И вы-ы-ыдох.
Когда первые восторги стихли и хватка ослабла, Гермиона аккуратно отстранила девочку от себя и присела перед ней на корточки.
— Я тоже очень рада тебя видеть, Мари. Почему ты ещё не в постели?
— Рано.
— Хорошо, — хмыкнула Гермиона, — буду иметь в виду, что одиннадцать часов вечера — это «рано».
— Где бабушка и мама? — Джинни присела рядом и потрепала девочку по голове.
— С дядей Роном, дядей Гарри и тем старым дядей.
Наверное, это не та проблема, о которой Гермионе сейчас следовало думать, но… Если Кингсли Бруствер — «старый дядя», то кем бы тогда был Дамблдор? «Очень-очень старым дядей» или «очень-очень-очень старым дядей»?
Меж тем Джинни продолжала выпытывать информацию у четырёхлетнего ребёнка:
— А дедушка где?
— В гараже.
— Как всегда, — понимающе кивнула подруга. — Опять со своей машиной допоздна возится?
— Угу.
— Кхм-м, ну что ж, теперь, когда мы определились, кто и где находится, — Гермиона встала на ноги и взяла девочку за руку, — Мари, отведи нас к дяде Гарри.
Вцепившись другой ладошкой в пальцы Джинни, Мари с готовностью принялась выполнять поручение. Они втроём миновали благоухающую ароматами свежей выпечки кухню и прошли в уже украшенную к праздникам гостиную. За этот небольшой променад Гермиона узнала, что «папа вернётся из конмадирки на Рождество», «бабушка сегодня ругалась на дедушку из-за грязной кружки», а «дядя Рон лучше всех рассказывает сказки».
Когда они уже приблизились к лестнице, где-то над их головами прогремел суровый и обещающий взбучку одной маленькой девочке голос Молли:
— Мари-Виктуар Уизли, ты почему вылезла из постели?!
— Ты не прочитала сказку!
— Это не значит, что тебе можно разгуливать по дому без присмотра, — Молли упёрла руки в боки. — А ну бегом в свою комнату! И чтоб ни шагу за порог, пока я…
— Привет, ма, — Джинни попыталась взять удар на себя. — Всё хорошо, мы тут…
— Привет-привет… Мари, я жду.
Виновато опустив голову, девочка с неохотой поплелась наверх. Предвкушая «тёплый» приём, Гермиона наконец посмотрела Молли в глаза и широко улыбнулась.
— Здравствуйте, миссис Уизли. Как у вас дела?
— Вашими стараниями… — она небрежно махнула рукой и подтолкнула Мари в сторону спален. — Идите на кухню и не шумите. Мальчики сейчас к вам подойдут.
У меня тоже всё хорошо, миссис Уизли. Спасибо, что спросили.
Тихо фыркнув себе под нос, Гермиона уже хотела развернуться и уйти на кухню, но тут за спиной Молли, держась за спину и, кажется, даже кряхтя, промелькнула Флёр с огромным пузом наперевес. Хотя, наверное, вернее было бы сказать — «проковыляла». Похоже, Флёр что-то сказала — может, поприветствовала — им с Джинни перед тем, как
очень медленно проследовать за своей дочерью. Гермиона ни фига не поняла, потому что…
Годрик милостивый, да её живот больше её самой!
Наверное, у каждой представительницы женского пола рано или поздно наступает момент, когда ей начинает казаться, что вокруг неё беременны буквально все. Ну, или хотя бы каждая третья. Или у каждой второй уже есть маленький ребёнок. Или уже в планах. И все только и говорят, что о детях.
Само собой, это было в корне не так, и Гермиона прекрасно осознавала, что никто специально не дефилировал перед ней со своими беременными животами. И Флёр — в частности. Просто теперь Гермиона начала
замечать. За те полчаса, что она провела в Мэноре после того, как ушла из библиотеки, ей на глаза попались четыре — четыре! — беременные женщины: Пэнси, Ханна и ещё две, имён которых она не знала.
А теперь ещё и Флёр. А где-то там вместе с Джорджем обитала беременная Анджелина. Кто ещё?!
Гермиона не удивилась бы, если бы завтра с утра она отправилась в Косой Переулок и её ткнули носом ещё в пару десятков чужих беременных животов. Это как с новым словом, узнав которое, начинаешь встречать его повсюду. А оно было всегда, просто ты его раньше не замечала. Теперь
заметила.
И как оно?
Неоднозначно. Очень и очень.
И, если честно, Гермиона ещё не успела переварить то, что сказал ей Драко. Она пыталась, честно-честно. Пока, прислонившись лбом к холодному окну библиотеки, «остывала» и смотрела на еле видимый в темноте маленький прудик. Пока позже на балкончике вполуха слушала Джинни и невольно вздрагивала от каждого хлопка фейерверка. Пыталась, но так и не смогла.
В ней не было злости на Драко за его… оплошность. И вселенского ужаса тоже. Лишь странное, будоражащее нутро предчувствие, что вот-вот всё бесповоротно изменится, если за эти две недели она действительно…
Годрик…
Вдох-выдох.
Гермиона даже не запомнила, как они с Джинни оказались на кухне. Казалось, вот она только моргнула, и перед ней уже была дымящаяся чашка чёрного чая с плавающими по поверхности листьями мяты, а на расстоянии вытянутой руки от неё стояла пиала, полная шоколадных конфет.
— …рожать со дня на день, так что мама настояла, чтобы они пока тут пожили.
Дно стеклянной пиалы с режущим слух «вжу-у-ух» проехалось по столешнице, и Гермиона, наспех развернув обёртку первой попавшейся конфеты, отправила сладость в рот. Глаза с блаженством закрылись, едва на кончике языка оказался вкус нежнейшего молочного шоколада. О, да он ещё и с нугой. Потрясающе.
— М-м-м…
— Я уже говорила, что мы с Гарри тоже подумываем о ребёнке? Пора бы уже. Хотим после нового года всерьёз начать… ну, это самое. Ты поняла.
Да ради всего святого, и эти туда же?!
А теперь молочный шоколад и… малина?
— Как, м-м-м… здорово.
— Но ты не переживай, этот учебный год я доработаю, а там… посмотрим. Но Гарри точно в Аврорат планирует вернуться.
Доработает ли этот учебный год Гермиона — вот что интересно, а Гарри и Джинни…
— Плодитесь. В смысле, ни в чём себе не отказывайте.
Горький и вишня. Банальная банальщина.
Так, хорошо, отставить панику. Нужно просто смоделировать ситуацию и понять, что делать, если за эти две недели в её животе появилась новая жизнь. Спокойно и без нервов.
Спокойно и без нервов, Гермиона Грейнджер.
Белый и кокос. Приторно сладко. Идеально.
Нет, первое, что ей нужно, — понять главное. Да или нет. И уже на этом этапе возникали сложности. Не слишком критичные, но всё же. Если вероятный срок — от пары дней до двух недель, маггловский тест делать нецелесообразно. Результат, скорее всего, будет искажён. Лучше сразу обратиться к целителю. Но не к мадам Помфри и не к Ханне. Абсолютно исключено. Неудобные вопросы, а они точно будут, об отце ребёнка Гермионе сейчас ни к чему. Значит, вариант был только один — Мунго. А посещение целителя из Мунго придётся отложить до… пятницы или следующих выходных (они вообще работают по выходным?). В остальные дни у неё не было больших окон в её плотном декабрьском расписании: Кингсли Бруствер и всё с ним связанное, подготовка к Святочному балу, написание отчётов для Попечительского совета, проработка и утверждение будущих заданий для СОВ и ЖАБА, многочисленные студенческие «хвосты», которые вылезли аккурат к концу первого полугодия.
Пятница — идеально. У неё всё утро будет свободно. Вот только как дожить до этой пятницы и не сойти с ума от ожидания? Как-нибудь придётся.
Отлично, с этим разобрались. Теперь к самому трудному.
Молочный и миндаль. Ну не то чтобы, но вполне.
Если она действительно забеременела, то… Драко сказал, что не видит в этом ничего плохого, но он мог и соврать, чтобы её не расстраивать. А вот она сама…
Если отбросить в сторону всю эту канитель с его вероятной свадьбой с мисс Гринграсс и на секунду представить, что они с Драко обычная пара, которая только вступила в серьёзные отношения, то планировать ребёнка сейчас — верх безрассудства. Но и катастрофы в этом никакой не было. Это могло произойти с каждым. Никто не застрахован. Возможно, в этом даже было что-то по-своему волшебное и правильное. Возможно, идеальнее момента и придумать нельзя. Почему бы и не сейчас, да? Им ведь не по пятнадцать, чтобы бояться рассказать об этом родителям? Два взрослых человека, которые зачали новую жизнь.
Возможно.
Да, хотелось бы подойти к этому вопросу более ответственно, но…
Белый, кокос и малина. Мерлин, как же это богоподобно…
Единственное, чего бы Гермионе не хотелось бы, — разгуливать по Хогвартсу с огромным животом, чтобы каждый идущий ей навстречу студент наверняка знал, что их директор занимается сексом. Возможно, даже под крышей этого самого замка.
Драко это имел в виду, когда заявил ей, что всё будет хорошо? Легко ему говорить.
Да как вообще можно было перепутать ингредиенты?! Какие именно он перепутал? А вдруг это могло навредить ребёнку? Вот же чёрт… Надо было всё-таки подойти к Пэнси и вытянуть из неё все детали. Да, со стороны это выглядело бы странно, да и плевать. Может, написать ей? Или попробовать самостоятельно разложить состав на исходники, чтобы прийти к целителю в пятницу во всеоружии? Было бы на это время.
Не хотела паниковать, и в итоге навела ещё большую смуту в собственных мыслях. Взбаламутила воду. Как всегда.
Стоп. Сто-о-оп, Гермиона. Стоп. Ты со всем разберёшься.
— Может, печенье? Мама сама пекла.
Гермиона моргнула, возвращаясь из тревожных размышлений обратно на кухню «Норы», где… перед ней на столешнице возвышалась небольшая гора блестящих фантиков. Поверхностный подсчёт дал ей понять, что внутри неё — помимо возможной мини версии Драко Малфоя — уже находилось порядка тринадцати конфет. Когда она успела? Хотя, да и пофиг. Можно себе позволить. О бокале вина и паре затяжек «Мальборо» ей следует забыть как минимум до пятницы.
— Нет, спасибо, — отхлебнув чая, Гермиона с чистейшей совестью отправила в рот очередную конфету.
Можно себе позволить ещё пару-тройку… четвёрку и пятёрку, пока язык не начало сводить от приторности, которую даже горечь чая не была в состоянии перебить. От скорой и неизбежной передозировки шоколадом Гермиону спасло лишь появление на кухне Гарри и Рональда. Просто вид у них был такой, что кусок в горло не лез.
— Как там Бруствер? — наперёд неё спросила Джинни. — Оклемается?
— У него много пробелов в памяти, — Гарри рухнул на стул и устало подпёр голову ладонью. — И он самую малость буйный.
— «Самую малость»?! — кажется, Рональд поперхнулся собственной слюной. — Да он мне чуть руку не вывернул, когда я вливал в него этот успокоительный отвар!
— Ну не вывернул же? — Гарри пожал плечами.
— Так он спит? — спросила Гермиона. — Я надеялась с ним поговорить…
— Боюсь, до утра он не очнётся.
Выходит, она зря сюда пришла? Лучше бы с Луной и Забини от Хогсмида пешочком прогулялась.
— И, Герм, насчёт памяти… я серьёзно. Там очень много пробелов. Малфой ненароком ничего лишнего у него не стёр?
— А ты думаешь, что ему память только Драко подчищал? Вот уж сомневаюсь.
Очевидно, приняв её доводы, Гарри шумно выдохнул через рот и принялся массировать виски. Гермиона поспешила его успокоить:
— На самом деле, всё не так страшно, как кажется на первый взгляд. Нам всего лишь нужен грамотный целитель ума. Сама я за это, разумеется, не возьмусь, но могу завтра поговорить с Флитвиком. Его знакомый помогал вернуть память моей семье.
— И как много времени это займёт?
— Её отец и бабка примерно за месяц очухались, мать, вроде, подольше сопротивлялась, — ответил Рональд. — Но там о-о-очень много стёрто было. С Бруствером должно быть быстрее.
— Разумеется, будет быстрее! — с энтузиазмом поддержала Джинни. — Мамина стряпня кого угодно на ноги поставит.
— Ну хорошо, — наконец согласился Гарри. — Скажем, у нас уйдёт на это неделя. А до тех пор?
— А до тех пор будем держать руку на пульсе. Я с утра напишу Парвати, чтобы она держала нас в курсе, если заметит или услышит что-то подозрительное, но, как мне кажется, в ближайшее время публичные появления министра сведутся к минимуму. По идее, у них осталось не так много, эм-м… материала для оборотного. Какой-то запас у них точно есть.
Гарри почесал подбородок, обдумывая её слова. Затем сделал глоток из чая из чашки, которую Джинни уже успела перед ним поставить, и кивнул, но как-то неохотно. Гермиона прекрасно понимала, чем вызваны эти сомнения, но развеивать их не спешила. Отчего-то не хотелось. Хотелось стать молчаливым наблюдателем.
— А как у вас с Забини успехи? — спросил Гарри. — Нашли что-нибудь полезное?
— Да так… кое-что. Я тебе завтра покажу.
И ей останется лишь надеяться, что у Гарри всё получится. У неё и Драко намечались
проблемы хлопоты гораздо больших масштабов, и было бы совсем некстати разбираться ещё и с делами, которые наворотил Люциус.
Джинни, Гарри и Рон начали о чём-то переговариваться вполголоса. Вслушиваться Гермиона не стала. Вздохнув, она поднялась со стула и прошла к окну. Впустила в кухню морозный воздух и выглянула на улицу.
Снег пошёл.
