***
В теплицах пахло влажной почвой и растениями, а ещё здесь действительно было тепло, так что травологию студенты ждали едва ли не с нежностью — несмотря на то, что им предстояло на каждом уроке копаться в горшках. В расписании второкурсников-когтевранцев травология шла следом за зельеварением, и оказаться в теплице после холодных тёмных подземелий действительно было счастьем. Какую дрянь они копали сейчас, Ли прослушал: он опоздал, зато расквитался с последней отработкой. Оставалось лишь повторять за однокурсниками, которые методично засыпали в горшочек по пять зёрен, а потом забрасывали это дело двумя лопатками рыхлой земли. Что должно было вырасти — одному Мерлину известно, но по ходу дела стало понятно, что речь о магическом цветке, по легенде способном воскрешать мёртвых. — Я читал в учебнике, — шёпотом сообщил веснушчатый однокурсник, орудуя лопаткой. Весь крайний угол длинного стола пододвинулся поближе, чтобы лучше слышать. — Если в новолуние разжевать два верхних и три нижних лепестка, выплюнуть и залить кровью невинной ведьмы… — Фу! — возмутился кто-то. — Я бы лучше оставался мёртвым! — Какой странный учебник, — вмешалась незнакомая девочка с Пуффендуя — урок был смежным. — Там правда так написано? — Конечно, нет, — презрительно заметил Рокэ, не глядя на веснушчатого. — Не знаю, что за бред он читал, но это не из нашего учебника. Более того, цветов, воскрешающих из мёртвых, нет — а если есть, их не дадут в таком количестве в руки школьникам. — Ну, знаешь, — обиделся веснушчатый. — Большее, что могут эти лепестки — вывести кого-нибудь из комы, — продолжал Рокэ, не обращая внимания на недовольство зачинщика. — Но что-то я не слышал, чтобы их для этого приходилось жевать, не говоря уж о ведьминской крови. — Ну ты-то, конечно, эксперт! — окончательно вскинулся однокурсник, от злости просыпав семена на стол. Маленькие зёрнышки, попав не в землю, а на деревянную поверхность, сменили цвет, тихонько предупреждающе зашипели и лопнули, обдав присутствующих лёгким ароматом дождя. — И вот не надо делать вид, что ты столько прочитал — если бы у меня брат лежал в отключке, я бы тоже разбирался! Все притихли, не представляя, что произойдёт. Профессор, как назло, копошилась у противоположного стола и даже не знала о назревающем скандале. — О да, я разбираюсь, — Рокэ всё же перевёл взгляд на веснушчатого, но кто бы мог представить, что он умеет так бешено смотреть. Однокурсник посерел и попятился от стола. — Если хочешь, могу и тебе устроить такую радость. — О-он мне угрожает! Профессор! — Не знаю, что там произошло, — прокричала профессор, — но минус десять очков Когтеврану! А ну-ка успокоились и продолжаем сажать семена! — Я не буду, мне страшно, — заныл веснушчатый. — Я-я не буду в его п-присутствии… — Это не проблема, — сказал Рокэ, откладывая запачканную землёй лопатку и пакетик с семенами, так что ни одно из них не просыпалось. Правда, дверью он хлопнул так, что с крайнего стола попадали какие-то малахольные фикусы, а где-то на хлипкой стенке зазвенело стекло. — Самовольный уход с занятия! Алва, минус двадцать баллов, — профессор кинулась поднимать фикусы и, кажется, не сообразила, что нарушитель её не слышит. Зато Ли услышал, когда, недолго думая, вышел из теплицы следом, что ему тоже сняли двадцать. Вернулся он на минутку не для того, чтобы извиниться перед профессором, а чтобы сказать веснушчатому, что он кретин.***
Можно было и не жертвовать занятием, Рокэ нашёлся только под вечер. Ну, как нашёлся — их обоих вызвал декан, чтобы отчитать за потерю целых пятидесяти драгоценных сапфиров за один урок. За один! При одной мысли о том, что придётся снова отрабатывать наказание, у Лионеля свело зубы. Он не жалел о том, что ушёл из теплицы вслед за другом, он жалел о том, что не успел его догнать. — Где ты был? — из-за усталости голос прозвучал раздражённо, о чём Ли тоже непременно пожалел. — Какая разница? — вопросом на вопрос ответил Рокэ, быстро вышагивая в сторону Большого зала, затем передумал и пошёл куда-то вверх по лестнице. — Я тебя искал. — Зачем? — Спросить, что происходит, — папа всегда говорил, что, если кто-то один сильно злится, кто-то второй должен не отражать эту злость, а нейтрализовать её. Откровенно говоря, двенадцатилетний Ли не очень понял, что значит нейтрализовать, но суть уловил и постарался говорить спокойнее. — Да они сговорились! — на этот раз он резко затормозил, и Ли чуть не врезался. Оказывается, они шли в совятню. — Сколько можно напоминать мне о брате? Я что, без постоянных напоминаний забуду, что с ним случилось? Если все решили заставить меня чувствовать себя виноватым, у них ничего не выйдет… — Почему виноватым, в чём? — потеряв нить, Лионель забыл, что собирался быть осторожнее. Впрочем, глаза Рокэ всё ещё горели недобрым огнём, похоже, в этот раз друг собирался высказать всё. — Хороший вопрос. В том, что выжил? Или в том, что не сошёл с ума и узнаю свою семью, когда вижу её? Ты когда-нибудь видел человека после поцелуя дементора, Ли? — Нет, — он и вправду не видел, но не успел задать другой вопрос в паузу — паузы не было. — То ещё зрелище, я тебе скажу. Это уже не человек. Он просто лежит целыми днями и глупо пялится в потолок… — Рокэ рывком распахнул деревянную дверь, вспугнув сов. — Лучше бы умер… — Не говори так! — Почему? Какой в этом смысл? Он уже никогда не встанет и не пойдёт, и не скажет ничего лучше мычания. Никаких дурацких цветов не существует, понимаешь? Хоть обложись этими цветами, как клумба, душу не вернёшь. Таких чудес не бывает. Потом он сел на нижнюю ступеньку, прислонившись к стене, и отрешённо молчал, будто выключившись после всего сказанного. Лионель пристроился рядом, выжидая, пока совы успокоятся и перестанут возмущённо ухать в их адрес. Повсюду летали перья, запах был не райский, но что-то в этой птичьей каморке умиротворяло. Вероятно, отсутствие других людей. — Ты был в больнице? — Был. — В августе? — дурацкий вопрос, конечно, в августе, но ничего лучше Ли придумать не успел. — Да, — видимо, успокоившись, Рокэ перестал отвечать односложно. — Профессор всё лето уговаривал. Ради матери, ради матери… — Вот видишь, всё не так плохо. — А ты не дослушал. Ей вообще плевать… — Не может быть, — искренне не поверил Лионель. — Она же твоя мама. — Сейчас она мама Карлоса, а не меня, — он скривился, произнеся имя брата. — Понимаешь, ему же больше всех надо. Ка-ак же… Он даже лиц не различает. Вообще ничьих лиц. А она даже не пытается его оставить! Сидит у кровати, как пришитая… по-моему, мне там не обрадовались. — Зато тебе не всё равно, ты же их навестил… — Я этого не хотел. И был прав, как видишь. Я им не нужен, а они не нужны мне, и вся эта затея с письмами — идиотская. Аргументы иссякли. Лихорадочно соображая, что сказать, Ли краем глаза наблюдал за лениво копошащимися в своих гнёздышках совами. В голову лезла всякая ерунда совершенно не по делу. Он думал о том, что надо покормить Фридриха, о том, что забыл, какое им наказание влепил декан, о том, что когда-то Рокэ плохо говорил по-английски, а сейчас об этом напомнил только акцент, пробившийся через злость. — Давай натравим на этого придурка злую сову, — задумчиво предложил Лионель, глядя, как здоровая сипуха недовольно нахохлилась в дальнем углу. — Какого придурка? — рассеянно переспросил Рокэ. — Ну, с веснушками. — А… Я уже забыл. — Ну ладно. Слушай, ты сказал директору, что это плохая идея? — Он там был и сам всё видел. Накануне сентября ездили, так что мы это больше не обсуждали… — Я не думаю, что он будет против, — Ли собрался с силами и сказал: — Я, конечно, понимаю, что вырос в другом доме и у всех всё по-разному, но это мало похоже на семью. Мы твоя семья, а они пусть будут… дальние родственники. — Я знаю, — они переглянулись и пошли кормить сов, встревоженных и недовольных присутствием нахальных двуногих — надо же было как-то компенсировать (очередное умное папино слово). Птицам, в отличие от людей, все эти неловкие разговоры совершенно неинтересны…***
Лионель писал, что у них всё в порядке, и не верить ребёнку оснований не было. Выкроив свободную минутку, Арно закрылся в кабинете и внимательно, любовно перечитал письмецо. У старшего улучшился почерк, не говоря уж о правописании — они это не обсуждали, но Арно не сомневался, что если кто-нибудь в будущем упомянет при Лионеле «калдуна», то получит подзатыльник минимум. Эмиль прошёл в команду и теперь весь свой досуг тратил на тренировки, вознамерившись с первого раза добыть кубок. Он занял позицию загонщика, сам же Арно в школьные годы играл за вратаря. Писем от занятого новоявленного спортсмена было не видать. «У декана какой-то бзик на чистоте», продолжал рассказывать Ли уже на второй странице. «Каждый раз, когда мы что-то нарушаем, он заставляет нас убираться. Я ненавижу уборку сильнее, чем раньше — нам же даже не разрешают пользоваться магией! Зато у нас теперь соревнование, кто начистит больше и быстрее. Я отстаю от Рокэ на пять старых кубков и одни доспехи». Да, Хогвартс уже не тот — помнится, в Средние века над нарушителями порядка измывались действительно жестоко. Арно вовсе не желал вернуть эти тёмные времена, но иногда сыновние жалобы на страшную и ужасную уборку заставляли его смеяться. «Оказывается, в озеро нельзя толкать других учеников. Ты знал, что там живёт гигантский спрут? Мы не поверили, но посмотреть нам не дали…» Кого они там утопить пытаются?! Куда смотрит Вольфганг? «Я уже не маленький», писал двенадцатилетний Ли, и Арно пришлось сделать паузу и попить водички, чтобы отойти от этого серьёзнейшего заявления. Тьфу! Если кто увидит, как страж магического порядка тает от детской писанины, его уволят к тролльей бабке! «Я уже не маленький, поэтому хочу серьёзно с тобой поговорить», Мерлин, Мерлин, Мерлин всемогущий! — Ты что, плачешь? — удивилась Арлетта, заглянув в кабинет за какой-то книгой. Арно промычал что-то невразумительное и отнял ладони от лица: — И да, и нет… Ты это читала? Он уже не маленький… — А что ты хотел? Двенадцать — не одиннадцать, — улыбнулась супруга, тоже с нежностью поглядывая на письма. Оба хороши, но дети — это их единственный островок спокойствия в бесконечной борьбе с тёмными магами. — Да, как я мог забыть… Дай дочитаю, — выведать страшную тайну не вышло: обстоятельный ребёнок писал, что разговор личный, не для почты. Но не срочный. Но важный. — Эх, заинтриговал и не раскололся… Надеюсь, речь пойдёт не о хрустальном шаре. — А что с ним такое? — С шаром-то? Да меня же всё-таки надули, как оказалось, — расстроенно напомнил ей Арно. — Боюсь, он заметил. — Читай письма внимательнее, сердце моё. Лионеля уже целых три недели не интересуют гадания и прорицания. — Какая радость! А что его теперь интересует? — Другие вещи, — Арлетта призадумалась. — Совершенно точно не квиддич. А вот сам Арно с радостью тряхнул бы стариной и погонял в квиддич! Увы и ах, такой случай представится ещё нескоро. Неконтролируемый всплеск тёмного колдовства сошёл на нет, во всяком случае, на территории Великобритании. Теперь неприятности случались не чаще, чем раньше. Расследование продолжалось бесплодно: первый ненавистник маглов, сидевший в Азкабане, успел утратить остатки разума, и даже опытный Вольфганг не смог выбить из него ничего толкового. Директор Хогвартса провёл в тюрьме больше времени, чем собирался, но на обладателе одного из сильнейших патронусов это никак не отразилось. Что до второго шарлатана, пойманного на поддельных магловских фокусах, тот юлил всё лето, буквально сводя их с ума. Везти эту сволочь в Азкабан не решались — он тоже под воздействием дементоров чокнется раньше, чем даст хоть какую-то информацию, а враг обо всём догадался и стал кормить их ложными следами, фальшивыми именами и прочим. В итоге Рудольф не выдержал и вытребовал у министра особое разрешение на использование сыворотки правды. Каково же было их разочарование, когда оказалось, что пленник всего лишь тянул время, чтобы спасти свою шкуру — а на самом деле ничего не знал, ничего! Выяснилось лишь следующее: приказ «свыше» внедриться в среду маглов и потихоньку уничтожать их действительно был, но арестованный сам неслабо путался в показаниях. Даже под воздействием зелья он не смог рассказать, что именно произошло, и это наводило на мысли о том, что, скорее всего, на него подействовали заклятием Империус. Он не помнил ни лица, ни имени того, кто отдал такой приказ, а его невнятное бормотание о величии магов, искоренении маглов и сквибов и другие пафосные фразы напоминали выдранные из старых сказок цитаты — будто какой-то великий архизлодей сошёл со страниц книги, чтобы всех запугать. Пленника сочли безнадёжным и тоже отправили в тюрьму. Тем не менее, не в праве мракоборцев было отринуть эти подозрения, какими бы неубедительными они ни казались. Карл не отказался от своей затеи внедриться хоть куда-нибудь, только вот все известные группировки, как назло, попрятались, а какие не попрятались — были давно пойманы ими же. Так что пока разочарованный напарник ходил по следу горе-фокусника, надеясь выяснить, кто и в какой момент внушил ему план действий. Арно не знал, как он собирается это делать, если даже сама жертва не в состоянии припомнить подробностей, но по долгу службы мотался вместе с ним. — Варианта два, и оба так себе, — как-то заговорил с ним Вольфганг, помнится, дело было ещё в июле. — Первый — мы ищем тень в пустыне: между событиями никакой связи нет, и мы просто выказываем себя дураками. — А второй, значит… — Именно. Второй вариант — нас успешно запутали и сбили с толку, над магическим и магловским миром висит действительно страшная угроза, а мы знать не знаем, в какую сторону бежать. — Есть идеи? — спросил Арно в следующий раз, когда они пересеклись. В середине лета особняк был переполнен родственниками и гостями, так что они с Вольфгангом старались обсуждать работу во дворе, делая вид, что прогуливаются по саду и нюхают цветочки. Всем было очевидно, что это не так, но не пугать же друзей и детей мрачными физиономиями. — Никаких, — отрезал директор. — Хотя… Слова Арлетты не дают мне покоя. — О Мадриде? Думаешь, всё тогда началось? — Если исходить из того, что мы правы, всё началось гораздо раньше. Вспомни, как всё было… Алваро что-то знал. Как обычно, предпочёл не говорить до выяснения, но в последний момент что-то пошло не так, иначе бы он не позвал нас на помощь. — Позвал и боролся до конца, но всё тщетно… — Не всё, — Вольфганг надолго замолчал, и Арно терпеливо дожидался продолжения, предчувствуя, что ему сейчас будет явлена откровенность. — Я ещё не сказал ему… — Что такое? Рокэ? — Да. Он мне рассказал, как всё было с его стороны, я проверил палочки погибших на Приори Инкантатем. И убедился… Рокэ говорил, что ему было трудно бежать, словно что-то удерживало на подходе к дому, а потом всё прекратилось. Сначала я был уверен, что это просто страх или очередная вражеская порча, но нет. Это были защитные чары, чтобы как можно дольше не пускать его домой… — Он знал, — Арно почувствовал, что задыхается отнюдь не от жары. — Они знали. Алваро, Рубен, Рамон… Или старшие не знали всего, но подчинились отцу, чтобы защитить брата. К сожалению, было слишком поздно для всей семьи, но не для одного. — Дружище, нет никаких гарантий, что враг захочет закончить начатое. Мы ведь даже не знаем, тот ли это враг или другой. Может, он жаждал отомстить лишь Алваро… — А где гарантии, что он НЕ захочет? — невесело усмехнулся Вольфганг и пнул ногой садовый камешек. Они остановились. — Ничего мы не знаем, понимаешь? Ничего. В одном я уверен: ребёнок в опасности, и мне это не нравится.