Воспоминания о герое

Рудольф рвал и метал: в румынском замке, адрес которого заранее сообщил ему Карл Борн, жили драконы. Хуже того — крепость заняла дракониха, ожидающая потомство, и положенное спустя сутки подкрепление не только нарвалось на засаду, но и получило серьёзные ожоги, а юному стажёру раздробило плечо стальным когтем. Где бы ни заседал настоящий враг, за это время он отвёл глаза и скрылся, и попробуй брось серьёзные силы на территорию чужой страны — пока добьёшься разрешения, пока объяснишь причины, пока договоришься через местных магов с местными маглами, время утечёт. Оно и так утекало, как песок сквозь пальцы, и от Арно не было ни весточки.  — Что мы знаем? — стоя одной ногой в камине, не обращая внимания на приставшую к подолу мантии золу, Вольфганг упрямо добивался правды, пока они были одни. Рудольф только раздражённо махнул рукой, расхаживая по кабинету, потом всё же уважил цейтнот старого друга:  — По данным Борна, в которых я теперь сильно сомневаюсь, они должны были вместе с проводником отправиться в Румынию. С местными мы заранее оформили договор, чтоб наша группа поддержки могла пойти беспрепятственно… Теперь понятно, почему они тогда глаза вылупили! Мол, свихнувшиеся лондонские мракоборцы решили потревожить логово дракона! Это было не для отвода глаз, зверюга-то настоящая…  — Дальше.  — Не перебивай, знаю… Я дал им сутки. Ни один портал, ни один камин не засёк их возвращения, я уж молчу про то, что никто не написал. Сигнала тревоги тоже не было, но предчувствие у меня скверное… Савиньяк бы не забыл. У него семья.  — Что румыны? — меньше всего на свете Вольфгангу хотелось слушать про семью Савиньяка. Предчувствие у него было не лучше, чем у начальника, только у Рудольфа под рукой не носились каждое утро дети пропавшего мракоборца.  — Ничего не знают. И так недовольны тем, что мы по ошибке влезли к их драконам. Фамилии, которые дал мне Борн, — при каждом упоминании напарника Арно Рудольф становился всё мрачнее, — тоже не те. Это маглы, а в конце списка, как насмешка, указан тот горемычный фокусник…  — Ты же знаешь про альянс? Это он тебе сказал?  — Потомки Зверя. Министр на запрос пока не отвечает, наши люди ищут, но знаешь что? Ублюдки тут же скрылись с лица земли, — дав волю эмоциям, он от души грохнул кулаком по столу. — Проклятье!  — Тихо ты, — рявкнул директор, забыв, что он не в Хогвартсе. — Борн всю дорогу талдычил, что они не скрываются. Найдём как миленьких.  — Этого я, по-твоему, не учёл? Проверяли не только по фальшивому списку. Нынешний глава милейшего клуба, Анэсти Ракан, всего лишь носитель древней фамилии, а вот Анри-Гийома Эпинэ я знаю лично…  — Совсем рехнулся, что ли? Ведь несильно старше нас… И что он?  — Да ничего. Ни ответа, ни привета, и сын его на министерский громковещатель не отвечает. На первый. Второй не дошёл…  — Это уже весомо. Они под подозрением, мы сможем объявить группу вне закона — министру не нравится, когда не отвечают на официальные письма… В молчании поскрипывали стрелки старых часов, подаренные когда-то давно германским послом. Можно было радоваться, что подозрительные любители легенд оступились и теперь попадают под розыск. Можно, но очень глупо, ведь если за это заплатили головами их ребята… Рудольф уже списал Карла со счетов. Прямо не признал, но списал, и Вольфганг почти был готов с ним согласиться, только ему хотелось услышать лично от предателя — а ещё лучше услышать лично от Арно… Теперь очевидно — изначально глупая затея! Задним умом все крепки, и что это даёт? Борну, если он жив, не миновать Азкабана — поддельные списки подозреваемых, неверный адрес, да ещё и с ловушкой. Как же давно он лгал? От Карла требовалось изобразить предательство, чтобы узнать как можно больше, а потом провести напарника в логово врага и вместе с ним арестовать… своих новых покровителей, не иначе. Истинный гриффиндорец храбро проиграл или решил не лгать. Переметнуться решил, так это совсем другое дело. Заколдовали беднягу или прокляли, или же он всерьёз уверовал в чужие постулаты, или же сошёл с ума — этого теперь и вовсе не узнать.  — Ты, кажется, спешил.  — У меня собеседование, — Вольфганг проверил карманные часы. Как же глупо. Савиньяк, наверное, мёртв, а он проверяет часы… — Новый преподаватель по истории магии. Надеюсь, он тоже опоздает.  — Иди, — иногда по лицу шефа не поймёшь ни черта. — Мы продолжим поиски. А толку? Судя по поведению старого Эпинэ, не скрывавшего своего членства в мирном альянсе и вдруг исчезнувшего, Потомки Зверя скрылись. Теперь. Раз выбрали перейти в тень — значит, появилось, что прятать… Убийство, ясное дело, заложники им не нужны! Наверняка воспользовались своими хвалёными метками, чтобы пустить туман в глаза всем, кто решится их искать. Надо было сразу брать и за решётку, но сколько ещё раз он сегодня скажет «надо было»?! Вместо того, чтоб страдать по несбывшемуся, лучше двигаться вперёд; только, кажется, они оступились, и оступились серьёзно. Серьёзней ли, чем когда-то ошибся Алваро в первый и последний раз? Если Потомки с этим не связаны, два отдельных провала. Если связаны — один большой. Вот и выбирай, что нравится… В следующий раз Вольфганг вернулся в этот кабинет вечером. В министерство вело множество самых разных ходов, каминная сеть была доступна не каждому, но в административные комнаты мракоборцев пройти можно. Для всей школы директор не покидал своего кабинета, а на самом деле между утренними хлопотами, совещанием, приёмом на работу нового профессора и повторной встречей он успел замотаться не хуже шефа: Рудольф-то вряд ли с этим всем хоть раз присел. Они ещё не стары, но что будет через несколько лет? Потерять сначала старших Алва, а теперь Борна и Савиньяка — молодое поколение больше не поддержит будущих стариков…  — О чём задумался?  — Угадай с трёх раз.  — По лицу вижу, что о другом, — Рудольф изобразил улыбку. Лучше бы не изображал. — Давай, порадуй.  — Чем же? Профессора взял. Истинный историк — зануда и педант… Суеверный, правда, но не думаю, что это сильно помешает, — о какой ерунде они тут разговаривают. — Новости?  — Никаких. Мы потеряли все следы, — и ни у кого нет сил ни злиться, ни горевать. — Я уже всему миру написал… Где-то согласились помочь, где-то нет. Я бы на них посмотрел, окажись они в нашей ситуации…  — В чём-то правы, — неохотно буркнул Вольфганг, не дожидаясь приглашения и усаживаясь за стол. За тот самый стол, где ещё недавно они сидели впятером, а теперь двоих не дождаться. — Формально это только наша проблема. Наша и всей Европы… Кто помогает?  — Немцы, французы. Один голландец, — равнодушно перечислял Рудольф, глядя в пустой камин. Что же заставило его зрительно постареть, бьющие друг за другом неудачи или всё-таки время? — Испания, разумеется, с нами. Совместное несчастье сближает… Дверь тихонько скрипнула и открылась. Двое хмурых мужчин обернулись на звук; ни один из бывалых воинов не нашёл слов, чтобы поприветствовать Арлетту Савиньяк. Последние сутки она тоже едва ли прилегла, собирая все возможные ниточки. Не как супруга — как мракоборец: все неуместные чувства были задвинуты на дальний план. Теперь что-то изменилось. Её выдавали опухшие глаза и некоторая бледность, но голос не дрожал при сдержанном, почти сухом приветствии.  — Что-нибудь выяснилось? — если бы Рудольф смотрел ей в глаза, ему бы не удалось скрыть личную тревогу.  — Да. Можем больше не искать, — Арлетта прошла к столу спокойным чётким шагом, положила письма недрогнувшей рукой… Недрогнувшей, с окровавленными костяшками — то ли от ударов, то ли от укусов. Что бы ни произошло, она была собранной и сосредоточенной. Кто-то её уже утешил. — Карл убил Арно и остался с ними. Они исчезли. Письмо было адресовано Арлетте лично «и другим защитникам магического мира». Твёрдой рукой выведено несколько строк о том, что Карл Борн «оказался умным, дальновидным волшебником и сделал правильный выбор», а Арно Савиньяк «не принял нашего предложения, познав нашу тайну, за что принял смерть». Тысяча проклятий! Всё так и было… Как давно Карл замыслил убийство лучшего друга? Или как давно его вынудили замыслить? Это уже неважно, Арно не вернуть… Он узнал то, что должен был узнать, и забрал чужую тайну в свою могилу. Слушая вполуха сдержанные ругательства Рудольфа и подчёркнуто равнодушные замечания Арлетты, Вольфганг думал о другом — мракоборцев продолжают расчётливо выводить из строя. Алваро и сыновья, Арно и Карл (что бы этот обормот ни натворил, он уже не служит ни Лондону, ни всему открытому магическому миру). Хватит делать вид, что это не связано, и хватит прятаться от правды. Если б можно было узнать, как обстоят дела в других странах… Но он не мог поставить этот вопрос открыто. В директоре говорил воин, если не полководец, только полка у него не было — были уставшие и измученные друзья, только что потерявшие своего. Сожми кулаки и молчи… Сейчас это никому не нужно.  — …на какое-то время, — Арлетта — умница, посторонний бы и не заметил. О чём она просит, об отпуске? — Мне просто необходимо… побыть одной. Если я не подам заявление до следующего года, напишите Гектору; он будет знать, где я.  — Хорошо, — в голосе Рудольфа сквозила едва уловимая неловкость — привыкши к боевой колдунье, он не мог справляться с овдовевшей супругой. — Береги себя. Вольфганг поймал её взгляд и механически ответил:  — Я скажу им… То-то хорош! А с другой стороны — кто, если не ты? Вольфганг не представлял, как будет сообщать детям о смерти их родителя. Верно говорил Арно — ни черта он не умеет… Если и научился, с Рокэ говорить будет проще, чем с Савиньяками, хотя он тоже привязался…  — Ты прослушал, — дверь давно закрылась, они снова были вдвоём; перед Вольфгангом опять возникло злополучное письмо. — Почитай ещё раз. Потомки открыто признавались в «устранении» Арно Савиньяка руками Карла Борна и писали, что тело не отдадут по каким-то своим соображениям скрытности. Чего они боятся? И так исчезли, не найдёшь. Директор перечитал письмо без подписи, без каких-либо данных кроме сухой информации о том, что произошло.  — Это они же, — зачем-то сказал он вслух. — Мадрид.  — Мы не знаем, — скрипуче отозвался шеф. — Но с министра я не слезу, пока… ха, ну и дурь… Знаешь, о чём подумал? О том же самом… Ну попрошу я Дорака выделить нам сил на серьёзное расследование, и откуда же он их возьмёт? Теперь только жди младшего поколения. Эти ублюдки неплохо постарались, Вольфганг. Мы остались в чудовищном меньшинстве…

***

Одним из основных постулатов мракоборца было добровольное и осознанное решение в случае необходимости лечь костьми во имя безопасности магического мира. Раз за разом боевые волшебники погибали то при столкновении с тёмными колдунами, то при какой-нибудь до тошноты смехотворной бытовой ситуации вроде неправильного применения опасных зелий или магловского взрыва. Всё это Вольфганг знал наизусть, но далеко не сразу удалось позволить себе понять — если то, что стряслось в Мадриде, с точки зрения закона заслуживало расследования, то их нынешнее положение — нет. Один мракоборец пал от руки другого, переметнувшегося на сторону врага, но третьи лица не пострадали. Велась самая обычная борьба, рутинная работа, как высказался секретарь министра; и нет, никакие дополнительные силы им не полагаются… Министра директор не винил — Дорак попросту не мог ничего сделать, он же не выколдует им на ровном месте два десятка обученных мракоборцев! И он был прав в своём вежливом письме: что Савиньяк, что Борн — страшная утрата как для министерства, так и для своих ближних, но это не та утрата, ради которой Лондон и союзники его готовы пойти на войну. И они не пойдут, а Потомки Зверя залегли на дно, и всё очевиднее становилось — они подготовились лучше. Гораздо лучше. К чему? Запивая утрату «Кровью лепрекона», любимым напитком Арно с колдовских виноградников, директор Хогвартса сидел у себя в кабинете, не замечая громко тикавших часов и мельтешащих за окном хлопьев снега. Он вспоминал — так, как когда-то они вдвоём вспоминали Алваро через неделю после его смерти. И у того, и у другого остались дети; и те, и другие теперь висели на Вольфганге. Что с ними станет дальше? Потеря родителей в столь юном возрасте сказывается на каждом, а тут положение отвратительней танца горного тролля с подвыпившим гоблином. Газеты перестанут раз в месяц сочинять свои нелепые теории о смерти Алваро — теперь они в один голос заталдычат о гибели Арно, они уже начали. Прессе было известно мало, и оттого фантазия колдовских журналистов разыгралась не на шутку. В тот раз хотя бы засекли дементоров, что породило тонны мерзких газетных разворотов о том, как кровожадны и смертельны на самом деле эти твари. Сразу видно, пишет дилетант… Теперь же не было известно ничего. Деятельность Потомков Зверя была предана огласке, министерство магии упорно предостерегало всех и каждого от любых меток, кажущихся подозрительными (пришлось учесть, что после своего раскрытия альянс может догадаться сменить опознавательные знаки) — это не помогло; утечка информации о предательстве Борна, раскопанные каким-то чудом колдографии Карла вместе с Морисом Эпинэ и Эгмонтом Окделлом, стародавние сплетни о том, как Дорак не допустил последнего к работе в каком-то мирном отделе — и всё, покатился снежный ком… Почему он, кстати, не допустил? Ну конечно, из-за «любителей легенд»! Арно говорил… Арно говорил не так уж много, но он был прав. И подсознательно все они были правы, а толку в этом, когда мёртвых не воротишь? Исчезнувших не разыщешь? Помощи не дождёшься? Проклятое вино… Одна радость — каникулы, пей сколько влезет, никто тебе и слова дурного не скажет. Сказал бы разве что Курт Вейзель, но новый профессор уехал домой, к семье, праздновать Рождество. Он был хорош, Вольфганг не мог дождаться и подписать грамоту о назначении Курта своим заместителем: чуяло сердце, что ему придётся чаще и чаще покидать родную школу. Мысли путались и никак не желали приходить в порядок, и лишь суровая привычка заставила Вольфганга отставить бутылку, взмахом палочки притянуть к себе тарелку с фруктами и сухарями и хмуро в них вгрызться, не позволяя себе погрязнуть в бестолковых страданиях.  — Восемь часов вечера! — объявила заколдованная кукушка, исчезая где-то в недрах часов.  — Да хоть сто восемь, — буркнул директор. За окном темным-темно, уже и метели-то почти не видать — то ли она кончилась, то ли так залепила окна, что заменила собой влажное небо. Время напомнило Вольфгангу о другом; выдвинув ящик стола, он разгладил зачарованную карту. Пергамент отображал все помещения, коридоры и тайники замка Хогвартс, а также всех живых существ, которые сейчас находились в нём. На данный момент их было не так много — новогодние каникулы, все разъехались по домам. Савиньяки гостили у дяди вместе со своим кузеном, который на похоронах рыдал громче, чем родные дети Арно, а вот своего воспитанника Вольфганг потерял. Не впервой, конечно, но раздражает… Где это юное наказание? Директор тщательно осмотрел все привычные места. Ни в спальнях Когтеврана, ни в совятне, ни в астрологической башне, ни в запретной секции библиотеки, ни в других пяти-шести запретных местах Рокэ не было. Нахмурившись, Вольфганг изучил холл и Большой зал — там, где школьникам сейчас было положено находиться, рождественски развлекаясь и лопая разнообразные угощения, его тоже не нашлось. Как говорится, хочешь найти хорошо спрятанное — ищи у себя под носом. Когда в дверь постучали знакомым стуком, директор был близок к тому, чтобы если не расхохотаться, то хотя бы хмыкнуть.  — Входи… Это что за вид? Где тебя носило?  — Недалеко, — уклончиво ответил Рокэ, у которого ещё снег на мантии не растаял. То-то дурень. — Там метель началась…  — Она началась часа два назад, стемнело и того раньше. Если я узнаю, что ты выходил за ворота…  — Вы не узнаете, потому что я не выходил за ворота, — парировал удивительный ребёнок. — Можно?..  — Вошёл же уже. А, ты про мантию… — Вольфганг проследил за тем, как он вешает промокшую насквозь зимнюю мантию на левитирующий крючок, и стукнул палочкой по чайнику. — Вот ведь горе на мои седины! Садись и грейся, сейчас чай будет. В столовую, надо полагать, ты не соизволил…  — Там всё съели, пока я гулял. Спасибо, я не буду.  — Не будешь — силой волью, — громыхнул директор. — Простынешь ещё! Оно мне надо? Повадились мне тут… Одни умирают, другие простужаются… Он явно сказал что-то не то, но заметил слишком поздно. «Кровь лепрекона» была лишней. С одной стороны, Вольфганг не учёл своевольных гуляний своего воспитанника, с другой — он и не мог учесть, Рокэ с самого начала взял привычку делать то, чего от него не ожидают. Отцовская манера или кто из братьев передал? Их даже не сравнишь — что отец, что братья росли в полной, счастливой семье… Тоскливая дума оказалась слишком глубока. Когда директор усилием воли вернулся в реальность, Рокэ уже позаботился о себе сам — он сидел на краю гостевой софы, скрестив ноги и держа в руках дымящуюся чашку, и не лучше него самого смотрел куда-то в пространство. Профилем — вылитый Рубен в его годы… С умом Рамона и улыбкой Карлоса…  — С Рождеством, Рокэ.  — С Рождеством, профессор. Молчать было невыносимо. Как назло, неугомонный воспитанник тоже молчал… Обычно директорский кабинет вызывал у него неуёмный интерес обилием магических приборов, сейчас сын Алваро даже на кукушку не глянул, а ведь её не так давно повесили.  — Мог бы с однокурсниками отмечать, — сказал Вольфганг, прекрасно понимая, что это трудноисполнимое пожелание. Ну не такой он, или все остальные — не такие… Это Арно силился подтолкнуть родных и не очень сыновей в социум, но Арно не был в покрывшейся инеем мадридской гостиной — он сразу пошёл наверх.  — Они меня не любят.  — А ты?  — Мне всё равно. Пожалуй, всё равно. Стало. Попробуй тут возлюби ближнего своего, когда родители каждого первого однокорытника читают сплетни «Ежедневного пророка» и в письмах передают их детям. Что там писали об Алваро, Вольфганг смутно помнил, а какие коррективы внесла детская фантазия и школа — узнал только на рабочем месте пару лет спустя, и то Эмиль случайно проболтался. Как молодняк пронюхал про дементоров и про то…  — Профессор…  — Чего тебе?  — Убийство Арно Савиньяка связано с убийством моего отца? Вот так тебе, старый дурак. Думал, с ребёнком чаи гоняешь? Сам только что постановил, что он другой, и ещё чему-то удивляешься? Вольфганг молча посмотрел на Рокэ, силясь понять, что его подтолкнуло задать этот вопрос. И почему именно сейчас. Наверняка не хотел этого делать, пока не уехали Савиньяки… Он вообще отменно себя вёл, насколько может это сделать ребёнок тринадцати лет. Когда с твоими друзьями случилось что-то, что уже однажды случалось с тобой, трудно нащупать грань между уместной поддержкой и пустым бахвальством. Этот нащупал… Отца ещё так выделил, будто не сомневается — мракоборцев просто так не убивают. Ну, парень…  — Может быть, да. Может быть, нет, — понимая, что такой ответ не удовлетворит никого на свете, Вольфганг продолжил: — Одни и те же у нас враги или нет — теперь они снова залягут на дно. Уже залегли… Мы даже знаем, кого искать, только искать нечем. Обезоружили, как детей малых…  — Но вы считаете, что да? — с таким же напором Рокэ выяснял у него летом, что будет, если применять чары на школьных приведениях.  — Моё мнение истиной в последней инстанции не является, — проворчал директор, не отрывая от него пытливого взгляда. — Никогда ничего не утверждай, если точно не знаешь.  — Урок?  — Урок.  — А почему другие министерства не помогают? Оба убийства были в Европе. И то, другое, за пределами Англии.  — Помогают, но у них в этом гораздо меньший интерес. Что до шотландца… — прервавшись, Вольфганг от души хватил кулаком по столу. — А ну цыц! Это ты откуда узнал? Кончай допрос, об учёбе бы лучше думал! И ещё пара стандартных наставительных фраз, которые Рокэ совершенно точно пропустит мимо ушей, как и вспышку гнева своего опекуна. Как ни крути, знали они друг друга взаимно хорошо, а ещё лучше Вольфганг знал — он сейчас вымещает гнев на самого себя, за то, что позволил себе… нет, не сболтнуть лишнего, а говорить с мальчишкой как с коллегой. Сомнений нет, что однажды они станут беседовать на равных, только сейчас это никому не сдалось, и права выговариваться воспитаннику ему никто не давал. Есть друзья — изливай душу им, нет друзей — сжимай зубы и терпи, глотай молча своё горе и не вздумай им плеваться.  — Я всё сказал, — Вольфганг отодвинул чайник, и со стола упала пара свитков. Мерлин с ними, с этими дурацкими бездушными бумажками.  — Угу, — как и ожидалось, Рокэ и ухом не повёл. Он даже с места не сдвинулся за время гневной тирады, сидел себе, гоняя чаинки в опустевшей чашке, и изредка тихонько шмыгал носом. Всё-таки простыл, зараза неугомонная. Гулял он… — Разрешите разбить чашку?  — На кой? Поведя плечами, он кивнул. Подумав немного, встал к окну и отвернулся. Через какое-то время раздался стук и звон — явно не одной чашки, но для высококвалифицированного волшебника осколки подобрать — дело пяти секунд.  — Не хватает тебе его? — хрипло спросил Вольфганг. Отражение в стекле не двигалось, блестели осколки.  — Вы есть…  — Куда ж я денусь. Можешь ещё чайник разбить.  — Осколки собирать заставите? — поинтересовался Рокэ, которому после санкционированного погрома явно полегчало.  — Я подумаю, — как же иногда трудно спрятать улыбку! Ещё труднее, чем спрятать слёзы или боль. Чайник, впрочем, уцелел — такую древнюю громадину можно было уничтожить только суровым заклинанием. Какое-то время они стояли рядом и рассматривали битое стекло, узорно разлетевшееся по полу кабинета. Вольфганг не впервые с тех пор, как они встретились, ощутил сильнейшее желание по-отцовски стиснуть парня за плечи — и не стал. Ему снова показалось, что это было бы неправильно.  — Все уходят рано или поздно. Они уходят, а мы остаёмся жить дальше, и ничего с этим не поделаешь… Тут главное — рук не опускать. Что бы ни случилось, мы всё ещё живы, — ставя точку, Вольфганг добавил по привычке: — Тоже урок. Хотя это-то ты и сам знаешь…  — Знаю, — если Рокэ и хотел что-то сказать, то передумал, отточенным жестом взмахнув рукой — заклинания уборки и починки проходили едва ли не на первом курсе. Взглянув на него искоса, директор задумался — так ли он был неправ, отказываясь говорить с воспитанником на равных. Нет, нет и ещё раз нет! Никаких поблажек, иначе из него не учитель, а бескрылый гиппогриф! И надо будет как-нибудь на досуге самому попробовать разбить чайник. Так, ради интереса…