Давным-давно, на рассвете лет, уже не припомнить даты, По нашей древней живой земле ходили четыре брата. Был старший властен и был умён, так вышло — скончался вскоре, А тот, что следом, он был силён, семью выручал и в горе, А тот, что третий — задорный нрав, весёлый и злой немного, А тот, что младший — не очень здрав, и люд задирал хромого. Скитались в странствиях колдуны и крыши они искали, Своих сородичей лишены, друг друга не потеряли; Утратив связь с колдовской роднёй, собраться опять непросто, И братья, двигаясь день за днём, пришли на холодный остров. Сражались местные колдуны за право владеть Советом; У новой должности нет цены, — все братья познали это. Тогда-то первым и умер брат, что был мудрецом и старшим: Его столкнули, так говорят, с высокой-высокой башни. Он мог возглавить волшебный мир, но всех поедала зависть, И зависть та, как дурной волдырь, повсюду распространялась. И третий брат, что был храбр и горд, решился отмстить злодеям И стал главою он через год — такая была затея. Все ждали, что отомстит семья, но правда осталась в тайне: «На самом деле, убийца — я. Подписано: Эридани».
***
Тянулись годы, Совет дышал, и правили им Раканы: Такого не было, кто б не знал фамилии этой странной, Но братья — трое осталось их — сражались, не уступая, И их, серьёзных и молодых, все маги под небом знали. Отныне старший владел землёй, людьми, колдовством и снами, Не мог он разве что быть собой и как-то помочь Эрнани. Так звали младшего, что хромал, но всё ж подавал надежды: Возможно, ждёт его тронный зал на будущий круг Совета. Не знал Эрнани, что старший брат всерьёз добивался власти, На что пошёл без пути назад в порыве слепящей страсти. Один лишь брат заподозрил тьму — Ринальди, сильнейший средний, Но не сказался он никому — воспримут слова за бредни. Тогда Ринальди пошёл искать, взаправду иль не взаправду, И так ему довелось узнать, что брат уничтожил брата. Неумный ход — не сжигать дневник, но старшего грызла совесть… Шли годы быстро, тянулись дни, мрачней становилась повесть.
***
Из мелкой ссоры растёт пожар: Ринальди сказал всем правду. Им двигал пьяный, хмельной угар, когда он кричал про брата. Его боялись — он был силён; как часто талант безумен! Когда поведал с улыбкой он, не знали, о чём подумать… «Погиб наш старший-престарший брат, а знать не хотите, как ли? От братских рук… он был жутко рад… плесни-ка ещё две капли… Он рад был, знаете, почему? Он умер, того не зная! Не пожелаю я никому расстроиться, умирая…» То ль злой язык, то ль жестокий рок, то ль хмелем подбитый разум, А может — это такой урок, и всё навалилось разом, Но не был средний готов к тому, что должное подозренье Придёт не к старшему, а к нему. Свершилось потом прозренье… «Друзья Совет», обратился тот, кого наконец раскрыли, «Мне жаль, о мой дорогой народ, что за нос мы вас водили. Он сам признался, хоть был он пьян — для правды пришлось напиться… Наш средний брат, разгильдяй, смутьян… Ринальди и есть убийца». И даже если Ринальди сам в тот вечер назвал бы имя, Никто в советнических кругах не смог бы поверить мнимо, И даже если б Ринальди им тогда предъявил пергамент, То вывод был бы совсем другим — не мог то быть Эридани! Не мог наш храбрый и сильный вождь, бессменный глава Совета, Пойти на подлость или на ложь, пойти на убийство это. А брата среднего погубил его необычный норов: Он очень сильным и гордым был, всегда победитель в спорах, Всегда могучий, умелый маг, любитель экспериментов… Лишь только младший любимый брат — он мог подтвердить бы это, Но старший брат, не желая пасть, прибегнул к увещеваньям, И так солгал, обдурил он всласть растерянного Эрнани. Так оба брата и весь народ на острове с континентом Решили дружно — виновен тот, кому подходило это. …дневник был найден, и те слова приписывают Ринальди. Казнить убийцу, гласит молва, приказано на закате.
***
Никто не слушал ни громких слов, ни криков, ни убеждений: Совет волшебников был таков — он принял своё решенье. И если кто-то подозревал, что вождь их слегка лукавит, Никто б об этом не рассказал, уверенный — маги правы. Ринальди, был он весьма хорош в своём амплуа убийцы, Посмотришь — даже не разберёшь, смеётся он или злится, А он смеялся, идя на казнь, кричал, что они неправы… Его не сковывала боязнь при виде теней кровавых… Поняв, что преданный младший брат ни слову его не верит, Ринальди тронул рукой закат и вызвал из бездны Зверя. Он пальцем неба коснулся, и луну уронил на камень, Он с башни вызволил дрожь земли и сбил этим с ног Эрнани… На хладный остров спустилась тьма, повсюду взросло унынье, И солнца алая пелена тотчас же сменилась синей. Уйти из замка никто не мог, казнили-то всем Советом, И весь Совет поглотил тот смог, лишающий жизни света. Когда все были готовы ниц упасть и просить прощенья, Ринальди не различал их лиц, ведь им управляло мщенье. Тогда и вышел великий Зверь из бездны, из тьмы, из крови, Ринальди, в гневе толкнувший дверь, в мир смертных пустил чудовищ. Иссякли монстры, прошёл бедлам, казалось — уж все убиты, Но братья всё же стояли там — они-то ещё не квиты… И были люди, и были те, кто спрятался или выжил, Вот только в мертвенной темноте держаться бы им поближе… Расчистив путь для владыки тьмы, пропали его вассалы, И Зверь, чьи лапы черным-черны, чей шаг сотрясает скалы, Чей рокот низок, как будто гром, чьи взгляды — что вспышки молний, Явился сам в человечий дом, явился — и был голодный. Подробно некому описать, как выглядел Зверь тот рядом; Я тот, кому удалось сбежать, я выжил и вырос бардом… Известно лишь, что никто не смог тогда уничтожить Зверя. Ринальди чудище приволок, имел ли он ключ от двери? Возможно, Зверь бы ещё крушил — не будем об этом думать; Разрушив всё, он исчез, уплыл в тот день, как Ринальди умер.
***
О том, кто правда был виноват, узнает потом Эрнани; Один остался увечный брат, но живы ещё Раканы. На этом кончен про Зверя сказ.