***
В череде дней и недель оставалась неизменной лишь стремительно портящаяся погода, страдания окружающих и себя самого, поддержка близких и крылатый конь. Робер не знал, как его назвать, и обращался просто «крылатый», а зверюга заслуживала имени и не только. Крылатого выходили, правда, ему было неуютно в замке. Ещё бы, вырос на своих туманных болотах… И его тоже оторвали от семьи, но деваться было некуда, захочет — улетит прочь. Не захотел. Каждое утро Робер выходил во двор, каждое утро конь оставался там, позволял себя гладить и выразительно смотрел своими бездонными глазищами то в сторону озера, то в сторону леса, то просто в небо; на замок — никогда. — Иногда я тебя понимаю, — вполголоса поделился Робер, гладя лошадиную шею. — Но не могу. У меня тут друзья… Он практически не спал, и виной тому не только и не столько скорбь. Поначалу донимала головная боль от удара, падения и прочих неприятностей, которые так и не удавалось забыть. Затем раны затянулись и синяки сошли, а покалывание никуда не исчезло. Хуже давалась магия, впрочем, он почти не колдовал; Матильда объяснила это тем, что в дурном настроении и величайший колдун огонька не сотворит, и была права. Помимо прочего, Робер начал видеть странные сны, которыми не с кем поделиться. Среди Потомков сновидениям уделялось повышенное внимание… Сны — древнейшая форма скрытой магии, невербального волшебства, того, что происходит внутри тебя, но идёт снаружи. Вещие сны, сны-предзнаменования, сны о прошлом, сны-подсказки и прочие самые разные сны. Если бы он сказал, что тонул на днях, это повлекло бы… невесть что! Узнала бы мать и запретила бы ему спускаться к озеру. Не то чтоб Робер вообще не мог без воды, но там так тихо и хорошо, дует разве что… Сегодня снова видел этот сон — смыкающиеся над головой тёмные воды, бесповоротно сковавший всё тело холод. Робер был уверен — ему надо до кого-то дотянуться, что-то достать, но ему никак не удавалось сориентироваться под водой; то ли штормило, то ли мешало какое-то неведомое существо. Добиться цели ему не удалось ни разу, но, просыпаясь в поту, он задыхался, пока окончательно не приходил в себя, а иногда замирал с протянутой вперёд рукой. Хвать — а хватать-то и нечего… один воздух. И что это, спрашивается, такое? Мерлин и тот небось не знает. — О чём задумался? Альдо. Сидит напротив, с бокалом, ждёт чего-то. Давно они внутри? Ах да, поднялся лютый ветер… Вот тебе и зацепка на поговорить… — О погоде, — Робер толком не мог объяснить даже себе, почему утаивает это от него. Сны и сны, от такой ерунды Альдо всегда отмахивался — ему подавай сразу живых драконов, чтобы с настоящим пламенем и всякое такое. Тем не менее, над пророчествами честно корпел. — Банальнее отговорки не придумал? — ухмыльнулся лучший друг. — Ну, а ещё о чём? — А вот и не вру, — мстительно отозвался Робер и подтолкнул к нему тарелку с сыром. Больше в зале никого не было; они частенько сбегали от остальных и ужинали в комнатке, приделанной к гостиной Матильды. Она не возражала и присоединялась, как могла. — Ты мне что-то про погоду объяснял, я помню. Но не помню, как она привязана к пророчеству… — Ненавижу пророчество, — простонал великий наследник, поймал изумлённый взгляд и захохотал. — Не в этом смысле!.. Оно меня достало… Не меньше деда. Матильда ещё под руку говорит, мол, это вы пятью способами истолковали, а это — всего одним… а вдруг подвох… С чего она? Раньше была решительнее… — Ну-у, — чтобы не отвечать, Робер глотнул вина. Какая-то из любимых севером «Кровей», дракона ли, василиска — забыл. На вкус вообще плевать… всё как дождь… Про Матильду он тоже думал. Точнее, про её слова, которые потом повторял отец. Вы, мол, слишком юны, никого не теряли… Потеря и впрямь меняет многое, подсказал бы ещё кто — что именно не стало прежним. Сам он как-то не очень справлялся. — Погодка в любом случае была бы не ахти, — пожал плечами Альдо. — Небеса туда, солнце сюда… холод, мрак и прочие гадости… Есть версия, которая устраивает меня больше. О Предвестниках Зверя читал? — Предвестниках? — В других переводах — вассалы. Зверь же не приходит по первому зову, сначала являлись другие тёмные существа. В разных версиях древних писак, будь они прокляты, разные твари… — Это читал. Они что, из туч вместо дождя посыплются? — Не шути сегодня, пожалуйста, у тебя не выходит… Во-первых, это всякие мрачные или потусторонние твари, которые вылезают, когда их не просили. Скажем, давно дремлющие древние чудовища, питающиеся человеческими радостями призраки или какие-нибудь неправильно ожившие трупы. Просто так ничего не бывает, — назидательно сказал Альдо, пародируя одного из их старых учителей, и Робер почти улыбнулся. — А газеты читал? Из последних? — В руки не беру газеты… — Да брось, берёшь и смотришь только что, что про Алву… Мог бы ради приличия почитать про своего деда. Про него там пишут опять. — Ну и что? — недовольный взгляд прошёл насквозь, друг увлечённо изучал винную этикетку. Всё-таки матильдина «Кровь василиска», то-то сразу не признал. Альдо был прав, но мог и промолчать: сплетни про собственного чокнутого предка, которого в один прекрасный день не обнаружили в своём поместье… чего он там не слышал. — А то, что недавно в Ла-Манше всплыл морской змий. Которого ещё несколько веков назад, казалось бы, похоронили. — Ты так светишься, как будто лично его растолкал, — устало заметил Робер. — Альдо, если бы ты сунулся в пролив, чтобы щекотать подводного змия… — То что? — То мог бы позвать меня, — нет, на эту лукавую усмешку физически невозможно отвечать с постной рожей. — Фактически, я ничего не трогал. Но! — вскочив, Альдо театрально прошёлся по комнатке и встал напротив. — Если эти ребята в Лондоне до сих пор не заметили, это их проблемы! То и дело вылезают твари, которым вылезать не следует… Змия никто не будил. Он сам проснулся. И проснётся не только он… Ты же чувствуешь, Робер? Приближается и грядёт. На этих словах эффектно грохнул гром — Робер бы не удивился, узнав, что друг специально наколдовал его заранее, но этот уровень стихийного мастерства был колдунами почти забыт. Настоящую грозу им не вызвать. А, чёрт возьми, Альдо прав… — Я, кажется, понял твоё «во-вторых». Погода? — А то. Вовремя громыхнуло, — наследник Раканов бодрым шагом прошествовал к окну и с каким-то жадным любопытством уставился в небо. — Вот ты и догадался. Догадаются ли другие… Когда грядёт какая-то пакость, всё портится, абсолютно всё. Чем масштабнее пакость — тем больше вещей и портится. У Зверя целая свита, понимаешь? Они уже здесь… Змии эти, привидения… Я газеты тоже почитываю иногда, и старые тоже. Мракоборцы уже несколько лет вынуждены гоняться за всяким мертвячьём. Интересно, почему, — довольно хмыкнул он. — Что тебя радует-то, герой недоделанный? — не удержался Робер. Судя по обиженному хмыканью Альдо, интонация вышла не очень дружеская. — Там страдают люди… — Приехали! Робер… Люди всегда страдали и будут страдать, — отрезал друг. — Твоих родных убили не какие-то потусторонние твари, а реальные люди из плоти и крови, такие же волшебники, как и мы. И даже хуже, я бы сказал — они-то не обучены договариваться с природой и самой энергией, им всё палочки да вопли на латинском подавай… Прости, зря я упомянул… — Ничего, — неужто ему и правда всё равно стало? — Ты прав, их убили люди. Но… — Но тогда не связывай это, ладно? От так называемого мрака умирают не больше, чем обычно, пока не явится Зверь. А когда он явится, у мира буду я, — скромно довершил Альдо. — И пусть пеняет на себя. — Кто, мир? — устало съязвил Робер. — Не дуйся, шучу… пытаюсь… — Я же просил! — Отстань, и без тебя тошно. — Я вижу, — неожиданно он стал серьёзен до жути. — Порассказывай мне ещё, как тебе тошно. Ходишь, как в воду опущенный, разговариваешь только с конём… Знаешь, когда тебе полегчает? — Ну-ка? — Когда все враги будут мертвы. Неправда. Не полегчает… Робер думал об этом больше, чем следовало. Он кое-что нашёл в библиотеке: о южных колдовских традициях литературы кот наплакал, маги разных стран жили изолированно и замкнуто вне зависимости от чистоты крови. Тем не менее, он и так убедился, что так называемая классическая месть требует клятвы — клятву убийцы исполнили, вопросов нет… Но кто они и сколько у них людей, готовых пойти на то же самое? Если убьёшь одного южанина — за тобой придут десять… Им ещё повезло, горько усмехался Робер, с грехом пополам переводя тексты с незнакомых языков. Им ещё повезло. Малой кровью отделались. Если б не вековая защита Раканов… За Алваро Алву одно испанское правительство выдирало бы им сердца долго, жестоко и хладнокровно. Впрочем, он не знал, не видел, как убивали остальных. Знал только, как не убили его самого. Снова отвлёкся… и Альдо уже ушёл, оставив его наедине с бутылкой. Слишком непустой бутылкой, зараза, споить хочет! Коли разговорами никак… Робер равнодушно подлил себе ещё. Не выпил, уставился в бокал, прикрыл глаза. Месть ни к чему не приводит. Чего добивались эти… людьми их язык не поворачивается назвать. Рабы традиций, чтоб им пусто было! Совершён какой-то древний акт, произнесены какие-то дурацкие слова. Убиты люди. Из них один отец имел отношение к делу. Братья добровольно служили делу Раканов, и только если знать, что всё связано… Знают ли? А как им это помогло? Пророчество давным-давно спасено, ни одной живой душе не пробраться к тайнику. Завербованные молчат — получив метку, ты не сможешь рассказать правду, не рискнув своей жизнью. Месть… Она никого не вернёт, никого не воскресит. Будь он на несколько лет моложе, сам бы себе дал по лицу за такие слова. Однако постепенно приходило понимание, горькое и обидное, что смысла в этом ноль. Даже если трогать только непосредственных убийц — как пить дать, восстанут их семьи. Замкнутый круг! Почему нельзя было просто… Просто что? Когда вообще в последний раз было просто? Злое бессилие от этой мысли заставило Робера залпом осушить бокал, а затем, повинуясь какому-то внутреннему голосу, швырнуть его со всей дури об стену. Битое стекло никак не вернёт тех, кого с нами нет, не вернут и капли вина на стене и на ковре, и порезы на собственных пальцах. И всё же после бездумного непрошеного погрома ему стало немного легче.***
Есть ли на белом свете какой-нибудь выживший, кто не считает себя виноватым? Да наверняка. Многие маглы, уцелевшие после своих немагических войн, благодарят небеса за то, что живы. Многие колдуны, оставшиеся в живых после несчастных случав у соседей или каких-нибудь катастроф, тоже счастливы и довольны, существуют себе дальше. Это он один такой, надо полагать… Нет! Робер раз за разом отвергал это сравнение. Будь дело в честной драке или в войне, он бы и не занимался такими глупостями. Выжил — значит, выжил, тебе повезло — другим нет, будь добр — живи дальше. Ради них. Ради всех, кого с нами нет. Такое случалось, случается и будет случаться. Его осознанно и намеренно оставили в живых. Вот в чём проблема. Перестав тонуть во снах и хвататься за голову из-за не желавшей проходить гудящей боли, перестав денно и нощно общаться с одним конём, покинув вакуум и даже почти не пялясь на небо (солнца не было уже давно), Робер нашёл в себе силы думать о том, о чём не мог раньше. Альдо не соврал, когда заявил, что он читает газеты только в поисках сведений о враге. Это происходило на автомате… Каждый раз, дочитывая до «На этой неделе Рокэ Алва…», Робер отключался и смотрел сквозь бумагу. Он видел туманный овраг и высокий обрыв, слышал чужестранную речь, ловил взглядом палочку наготове, ощущал руками тело раненого коня. Он не мог перешагнуть этот проклятый день, не столько причинявший боль, сколько влекший за собой неприятные выводы. В живых. Его. Его одного из всех! Но почему?! Сколько Робер ни ломал голову, не мог прийти к мало-мальски удобоваримому ответу. Если бы он только спросил кого ещё… Но эта мысль так и осталась всего лишь мыслью. Говорить об этом с Матильдой казалось поздно, а Альдо — у Альдо своих дел полно, он и так его слишком загрузил своими горестями, пусть и сдерживался, как мог — нет-нет да вырвется… Да и вообще, разве они помогут? Разве они знают ответ? Единственный человек, который знал ответ, жил довольно далеко. И то не факт, что он сам понимает, что сделал и зачем. Точнее — чего НЕ сделал. Убеждая себя, что он всего лишь готовится поддерживать избранного в грядущей схватке с врагом, Робер снова зарылся в старые свитки, хотя больше всего ему были нужны газеты. Он не хотел, но изо всех сил пытался понять, почему Алва поступил с ним именно так. Задача нереальная. Одна лишь подача «Вестника» и «Пророка» чего стоит — небо и земля; на континенте выпускали иные газеты на иных языках, но, Мерлин всемогущий, они брали материалы у тех же лондонских писак! А лондонцы не могли договориться между собой; что хуже — Рокэ определённо путал их сам. Развлекается… Столько противоречий в простом тексте Робер раньше никогда не встречал. Единственное, чему он мало-мальски верил, это интервью, но именно его-то не мог найти — видимо, Альдо с дедом ликвидировали самые ценные вырезки… Ничто из того, что он знал и помнил об этом человеке, не помогало понять его; ничто не позволяло хотя бы предположить, почему и зачем… Робер мог быть благодарен за эдакое спасение, но всё в нём противилось даже намёку на благодарность. Так не спасают — спасают не так! Да и зачем его спасать? Это что-то другое… Враг ничего не делает просто так… Он мыслит не так, как другие люди, открыто насмехается над теми, кто ему не нравится… Может, это такая насмешка? А как иначе? Наверняка было очень весело стоять там, наверху, и смотреть на беспомощного раненого человека, ещё и с какой-то лошадью! Лишь вообразив чужую злость, Робер поймал себя на том, что верит. Верит безоговорочно… Что бы там на холодном острове ни происходило, они ни на минуту не упускали из вида своих знаменитостей, шагу им не давали ступить без расспроса о личной жизни. Он мог даже посочувствовать Рокэ, зная из газет, сколько лет вся общественность перетирала сначала гибель его семьи, затем судьбу уцелевших, потом его самого, и снова и снова круг замыкался на Мадриде. И вот — встреча с теми, кто… Да разве бы он подумал, кто из пойманных в ловушку колдунов действительно причастен? Действительно виноват? Если бы Роберу довелось побывать на чужом месте, он бы наверняка… ненавидел, ненавидел так сильно, что… Решил оставить в живых кого-то одного, чтобы этот «избранный» познал, каково было ему самому. Бинго! Как жестоко и в то же время как очевидно… Без братьев, без отца. Удачи, Робер Эпинэ, большой тебе удачи. Пусть тебе и не десять лет — всегда можно пройти чужим путём. Око за око, зуб за зуб.