Воспоминания о герое

Крылатый мало напоминал дракона, и всё же живущие у озера маглы разглядели в нём ни много ни мало венгерского хвосторога. Когда слухи перебрались на чародейскую сторону и дошли до Робера, он возражать не стал и наконец-то дал имя коню. Они с Альдо долго спорили, насколько глупо звучит «Драко» и как оно похоже на что-то испанское, в итоге животное обзавелось второй буквой «к» и стало Дракко — в честь магловских выдумок, собственных крыльев и как доказательство того, что с Альдо лучше не спорить. О том, что «дракон» по-испански звучит иначе, Робер тактично умолчал — знал, что его обязательно подденут за нездоровое рвение к чужому языку. Всего лишь в словаре попалось, когда он читал про древние клятвы… Иногда хотелось, чтобы Дракко соответствовал званию и извергал хоть какое-нибудь пламя: холодало не по сезону, а самому постоянно вызывать огонь — устанешь. Робер никому не жаловался на то, что с магией по-прежнему было дурно; что-то изменилось, прошло время, он опять колдовал неплохо и даже хорошо, как раньше. Только после любого магического акта оставался какой-то осадок — что в настроении, что в самочувствии. В обморок не падал, конечно, это лишнее, но общее ощущение муторности не покидало — усиливалось. Вот и сейчас Робер проводил эксперименты: наворожил крылатому пойла и ждал, что будет. Так и Дракко напьётся, и он, быть может, догадается…  — Ай! — сверху упал камешек, на поверку оказавшийся не камешком, а сложенной вчетверо запиской из пергамента. «Хватит бродить по двору, забреди ко мне. А.Р.», велел уверенный размашистый почерк. Задрав голову, Робер увидел высунувшегося из окна Альдо — на том этаже была его основная комната. Избранный довольно улыбался и махал рукой.  — Ты мог воспользоваться левитацией! — разумеется, его не услышали. С другой стороны, он настолько крепко задумался, буравя взглядом конский круп, что самый действенный способ — дать по голове. А записка-то всё равно заколдована, иначе б её снесло ветром. Определённо, этот человек умеет добиться своего. Оставив Дракко кормиться и поиться в специально для него оборудованном стойле, Робер вернулся в замок. Последнее время здесь царила суета, а он отрешился от всего и даже не знал, что происходит. Непорядок… Держали в курсе только Альдо с бабушкой, да и то явно утаивали что-то важное. Надо спросить… Зато в обиход вошли ежевечерние беседы с матерью. Когда Жозина оправилась от удара, с ней стало легче говорить, как и с любым другим человеком, вынырнувшим из пучины своего горя. Увы, Роберу это жизни не красило, так как он сам погрузился в необъятную тоску, не желая никому о ней рассказывать. В итоге сын с матерью будто заново узнали друг друга, и отношения между ними выстроились самые тёплые; омрачали лишь общие воспоминания о гибели близких и необходимая забота о деде. По счастью, если это можно назвать счастьем, выживший из ума предок уже почти не вставал с постели и только бредил, изредка подзывая кого-то «поговорить»; ничего дельного от него больше не узнать, увы. Путь к Альдо проходил либо через бурлящие жизнью коридоры замка, либо через людный вестибюль. Робер предпочёл отправиться в обход и пройти через покои деда, благо Анри-Гийом в это время суток обычно дремал и не реагировал на беспокойство. Всё равно стараясь ступать осторожно и медленно, Робер двинулся по узкому коридорчику, который должен вывести его к приёмной кабинета Альдо; на стене даже гобеленов не было, чтоб никто не задевал плечом. Сторонние звуки доносились как через слой ваты или толщу воды, как во снах; две закрытые двери и одна — открытая, в спальню деда, чтобы в случае необходимости он мог позвать слугу или сиделку. Коих, кстати, не наблюдалось, нужно будет напомнить… Какая тишина! Силуэт спящего старого человека Робер знал слишком хорошо, чтобы с чем-то спутать — даже не оборачиваясь через плечо, он краем глаза различал угол кровати, отдёрнутый полог, горбик под одеялом и форму головы, затем тумбу, снова какую-то тряпку или занавеску; после комната исчезала из вида. Что-то пошло не так, Робер заметил изменения в привычной расстановке. Кто-то передвинул тумбу? Им же сто раз говорили — нельзя двигать тумбу! Несмотря на то, что к деду он всё чаще испытывал глухое равнодушие вперемешку с виной живого и здорового, Эпинэ не смог пройти мимо и раздражённо шагнул в спальню, ожидая увидеть бардак. Дед бодрствовал — его голова была повёрнута набок, с видом на коридор, широко распахнутые глаза не мигали вовсе, неприятно и странно светясь в полутьме, а губы шевелились в неразборчивой лихорадочной речи.  — Мерлин, — пробормотал Робер, вздрогнув и сразу же отругав себя. Каков молодец, испугался собственного родича! Его явно увидели, не могли не увидеть, пришлось подойти совсем близко. Анри-Гийом не откликнулся. В спальне стоял запах болезни и старости, какой ни с чем не спутаешь, света почти не было — старые глаза не любят яркость. Сиделка бессовестно спала за неудобным кривым столом, уронив руки на голову. Растолкать бы её да сменить на другую… Робер знал, что несправедлив — эти ведьмочки, нанимаемые Анэсти за небольшую плату вместо столичных чародеек-медсестёр, возятся с пожилым волшебником и устают за свою долгую смену. Сам бы попробовал слушать его бредни, убирать за ним, ещё и не свихнуться! Но прямо сейчас он был зол на свой испуг, так что гнев перекинулся на работницу. Робер остановился у постели в нерешительности. Дед всё так же держал голову, пялясь в коридор, на пустое место. Хоть бы мигал, а то совсем жутко…  — Вы слышите меня? Тишина, только что-то хлопает у окна. То ли ветви по ту сторону, то ли случайно залетевшая бабочка крыльями бьёт.  — Ты меня слышишь? Нет, да и с чего бы. Робер прислушался; дыхание даже не хриплое — рваное и еле различимое, неравномерное и тихое, иногда с присвистом. Может, он просто спит с открытыми глазами, такое бывает. Кажется, сердце бьётся ровно, а это главное — когда у старика шалил пульс, он против воли мог что-то наколдовать. Поджогом кресла дело не кончилось, однажды Анри-Гийома еле вытащили из стаи птиц, которую он, задумавшись, наворожил вокруг себя. Чуть не склевали, а он и не заметил. Ладно, порядок. А эта пусть спит, всё равно скоро закат — конец смены, если он помнит правильно. Стараясь ступать неслышно, Робер направился к выходу, но ему не удалось даже толком развернуться: в запястье впились сухие и жилистые пальцы деда.  — Оно сбудется! — прошуршал Анри-Гийом. Всё так же неестественно распахнутые глаза уставились на Робера снизу вверх, а рука держала руку с такой силой, будто от неё зависели судьбы мира, и дрожала вдобавок. — Оно сбудется! Оно уже сбывается!  — Я знаю, — Робер старался говорить как можно ласковее, как с захворавшим конём, но что-то не заладилось. — Пророчество сбывается, да.  — Оно уже сбывается! — повторял дед, чётко и не сбиваясь, почти на одном дыхании. Свистящие звуки вылетали из щели губ, как проклятия. — Оно уже! Сбывается! Всё грядёт!.. Оно говорило со мной!  — Я знаю. Всё хорошо…  — Оно говорило отовсюду! — он слишком много времени провёл, будучи хранителем украденного старшим Алвой пророчества, и знал его наизусть. О том, что столь сильный артефакт способен свести с ума, догадались слишком поздно, а уничтожать копии и шкатулки стали и того позднее. Хороши исследователи, ничего не скажешь, но и дед молчал. — И я слушал его!.. Я видел его!  — Знаю я, — не выдержал, огрызнулся. Как в старые времена, это не прошло незамеченным. Лицо Анри-Гийома застыло на мгновенье, затем его изрезал гнев, а глаза налились кровью.  — Ты непочтителен! Ты не ценишь!.. не уважаешь!.. — в руке что-то хрустнуло, Робер по инерции попытался её выдернуть и не смог. Боль не так страшила, как дедов приступ сумасшествия. — Не меня… Его! Всё будет так, всё уже началось, а ты!  — Что мне делать? — спокойно, вежливо, пусть отвечает как захочет. Альдо там уже заждался…  — Ищи путь, — неожиданно связно и тихо выдал дед. Впрочем, его лицо всё ещё было полно уродливой ярости. — Ищи путь. Хотя… всё неважно… всё равно будет смерть, а ещё больше будет боль, много боли… Оно уже началось, ты что, не чувствуешь? Никто не чувствует, кроме меня?! Это началось уже давно! Робер не ответил, втянув воздух сквозь зубы и неподвижно застыв у кровати. Всё-то он чувствует, только не знает, что. Что — всё? Почему, зачем, когда это кончится? Анри-Гийом бормотал что-то ещё, но спокойнее, тише. Когда его внука осторожно тронули за плечо, он и вовсе умолк, прикрыв наконец глаза: проснулась из-за шума сиделка и занялась делом. Робер понимал, что от него ждут выговора или упрёка, но он только махнул целой рукой и вышел, пошатываясь и растирая запястье. Будто ужалили… и ведь рабочая рука! Ладно, если что, он справится левой. Пусть и не без палочки.  — Долго ты ходил, — шутливо выбранил Альдо, носясь по комнате, как заведённый. Сидеть на одном месте этот человек решительно не умел. — Случилось чего или на девицу засмотрелся?  — Ага, как же. На дедову сиделку, — Робер инстинктивно прикрыл горящее запястье рукавом, потом передумал. Какого чёрта? — У тебя есть мазь какая-нибудь?  — Что, фингал поставил твой страдалец? — сочувственно переспросил друг. — Сейчас поправим. Иди сюда. Правильно, мазь ему не нужна, а целительные заклятья не рекомендуется применять на себе самом — это всего лишь пустая трата сил, перегон энергии из пункта «А» в тот же самый пункт «А». Покорно протянув руку, Робер огляделся: ничего не изменилось в кабинете, книжные шкафы на месте, кресла, высокий вычурный диван, секретер с магическими приборами и винными бутылками внутри, настенные фрески и портреты предков, прожжённый ковёр на полу — из принципа Альдо не латал, ну дыры и дыры, не в груди же, как он однажды спьяну пошутил. Только по центру комнаты горделиво возвышался узкий столик, накрытый переливающейся тканью.  — Ну, поехали, — пробормотал великий наследник, и руку Робера прошило болью; он не сдержался и заорал:  — Ты что творишь-то, дурак?!  — Прости! — Альдо сам с испугу шарахнулся, зато руку отпустило. — О, видишь, получилось же!  — Да уж, — синяк и вправду пропал, осталась чистая неповреждённая кожа, которую, правда, нещадно кололо изнутри. Понемногу эти судороги в миниатюре прекратились. — Знаешь что… Хорошо, что ты по профессии герой, а не лекарь…  — Ну всё, не дуйся, — виноватый Альдо — это редкость, но он, кажется, и впрямь раскаивался. — Я перестарался. Просто кто-то очень сильный.  — Мы поняли, что ты, — зачем он грубит?  — Нет, ты, — неожиданно ответил друг и залихватски подмигнул. — Вот и реагируешь так остро. Так, ба-то где? Почему все сегодня опаздывают? Ладно, она и так узнает, а ты смотри… Альдо хлопнул в ладоши, чтобы опустились шторы, мановением руки зажёг свечи и вторым, последним хлопком сдёрнул ткань со столика на высокой ножке. В образовавшемся полумраке единственным источником слабого света стал небольшой хрустальный шар: в похожие глядят гадалки, чтобы предсказывать сцены будущего, только это совершенно другая вещь. Робер не помнил, как получал метку — тогда его больше интересовал текст пророчества, и он зачарованно смотрел в такой шар… В этот самый шар!  — Да, — довольно сказали за плечом. Эпинэ не обернулся, подошёл ближе к дымчатой поверхности, положил ладонь на прохладный хрусталь. Шар сразу стал тёплым, в туманной белизне вырисовались абстрактные фигуры людей и животных, а в ушах зазвучали знакомые с юности слова. Этот-то артефакт и доводил деда, пока он был хранителем; этот артефакт оставил отпечаток на шкатулке, от которой Анри-Гийом потом долго не мог избавиться. Он же хранился дома у Алваро Алвы, неизвестно как переписанное пророчество семьи Раканов. Его выкрали, это факт, и столько крови пролито, чтоб вернуть! Всё это было давно, но Робер чувствовал, как через него проходит многолетняя мощь, проходит прямо через его ладонь.  — Всё, хватит. Долго — вредно.  — Ты сам меня привёл… Что-то изменилось?  — Всё, — объявил Альдо и снова дал свет. Пришлось зажмуриться, чтобы не угробить с непривычки глаза. — Изменилось всё. Круг замкнулся! Робер молча ждал, не особенно представляя, о чём речь. Пришествие Зверя он бы наверняка заметил, хотя раньше Альдо талдычил о предвестниках. Может, что-то случилось в Лондоне?  — Да, — непонятно к чему сказал друг, потом плюхнулся на диван; не выдержав, снова стал расхаживать по кабинету, глаза его так и горели нерастраченной энергией. — Ты садись, я не могу просто. Началось! То есть, частично кончилось, самое важное впереди… Вассалы Зверя побывали на земле, я чувствовал каждый их приход. Путь для владыки расчищен, так сказать. Скоро будет!  — Они тебе поимённо отчитывались или как? — поинтересовался Робер, садясь на подлокотник кресла. Момент торжественный, надо полагать, а он так страшно устал, что ноги не держат. И ведь не делал ни черта…  — Да ну тебя. Сам всё чувствуешь, — вот тут Альдо попал. По больному, прямо скажем. Только какое отношение Эпинэ имеет к этому проклятому пророчеству? Наверное, он слишком близко к герою…  — То есть, ты хочешь сказать, что Зверь…  — Уже идёт, — нетерпеливо ответили ему. — Грядёт, плывёт, ползёт, называй как знаешь. Пора на север, Робер… Если нас там не окажется, будет полный хаос!  — Нас поймут неправильно, — медленно заговорил Эпинэ, перебирая в памяти всплывшие легенды, предсказания и баллады. Он понимал, что должен разделить дружеский восторг, но после «беседы» с дедом в голове перещёлкнуло. — Пророчество не известно широко, а сказку про Зверя знают все. В разных переложениях, но тем не менее… Все прекрасно помнят, что пришествие монстра связано с фамилией Ракан. Тебе не приходило в голову, что тебя обвинят в его визите? Он боялся, что скажет что-то не то, Альдо же торжествующе хохотнул:  — А вот и нет! Обвинят не меня, потому что я этого не делал. Пальцем не трогал, а знаешь, в чём дело? Предвестники являются уже не один год, Робер. Они делают это не по своей воле… и не по моей воле. Зверь уже призван. Вопрос «кем» повис в воздухе неотвеченным и даже незаданным. Лучи сходились на враге, всё казалось очевидным, а Эпинэ переклинило — он не мог в это поверить.  — Так и думал, ты не впечатлён, — вздохнул Альдо с неприкрытым разочарованием. — Ну же, не расстраивай меня.  — Ты хочешь сказать, что Алва призвал Зверя?  — А кто, дед мой, что ли? — рассмеялся наследник. — Так и вижу…  — Я не сомневаюсь, что он может. Алва, в смысле, — вслух рассуждал Робер. — Защита от тёмных искусств — обратная сторона медали самой тёмной магии, да и его интерес к ней не секрет ни для одной газеты… но… — Что — но?  — Зачем?  — Теперь точно расстраиваешь. Робер, это ТЫ месяцами читаешь все газеты и выкапываешь всё, что можно, про нашего дорогого врага. Мне тоже пришлось, однако я тебе сильно уступаю. И что, ты хочешь сказать, что не увидел ни одной причины?  — Он мракоборец, Альдо.  — Я знаю, причём хороший, — он на удивление спокойно признал чьи-то способности. — Но, во-первых, о мраке мы только что говорили. Сначала ты дерёшься против него, потом оказываешься слишком близко… Наш друг Август недавно переслал копию одного их отчёта, и знаешь что? Успокаивать так называемую нечисть и пытаться облегчить её страдания — явно не то, чем должен заниматься страж магического порядка.  — Допустим, — про того же змия Робер читал, только трактовал иначе. Его самого точно так же лишили смерти…  — Во-вторых, ты совершенно прав насчёт сказки. Вспомни её ещё раз. Без этой политической бредятины из начала и братских глупостей, а момент со Зверем. Как так вышло-то вообще?  — Ринальди, — начал было Робер и осёкся. На лице друга проступило ликование. — Твою мать! Извини.  — Извиняю, — неторопливо перебил Альдо. — Сообразил?  — Сильнейший в своём поколении маг, которым восхищаются и которого ненавидят…  — Ну-у?  — Ринальди слетел с катушек после того, как на него повесили кучу обвинений и предали свои же, — возразил Робер.  — Не читай так буквально, мысли обширнее. Ты же сам мне как-то говорил, что у нашего врага есть миллион причин ненавидеть этот мир, помнишь? Ты говорил, что понял его. Против правды не попрёшь — говорил. Как завещал отец, поставил себя на чужое место и даже поделился мыслями с Альдо. Робер не уточнял, почему он это сделал — искал причины своего спасения и не находил, просто в процессе обнаружил другое.  — Может, ещё и не призвал. Работает… Но начало уже положено, и положено оно не мной. Отовсюду лезут звериные вассалы, и что-то я не вижу, чтобы наш великий мракоборец спешил их устранять. Они там его только из страха до сих пор не выставили, да ещё из уважения к фамилии. На самом деле… — Альдо наконец иссяк и плюхнулся в кресло напротив, внезапно став серьёзным. — На самом деле, жаль мне его. Было бы. Горбатишься на этот грёбанный магический мир, а он выворачивает наизнанку все твои слова, копается в грязном белье, перетирает сплетни столетней давности и пишет такое, от чего волосы на голове дыбом. В друзья набиваются только из-за желания прихвастнуть знакомством, ну кто в здравом уме согласится дружить с этим человеком? Это тебе не мы! Представляю, что Алва в Лондоне и шагу ступить не может без кривого взгляда, да и на родине наверняка… Это должно бесить. Я бы вот бесился, да и ты небось тоже. Любой! И знаешь, если посмотреть с этой стороны… даже странно, что он до сих пор не психанул настолько, чтобы снести к подземным троллям само министерство. Август писал, что после личных разговоров впечатление именно такое. Только не вздумай сейчас часы переводить! Не забывай, кто твою семью…  — Спасибо, помню, — огрызнулся Робер. Помолчали. Может, отдельно взятая речь Альдо и не убедила бы в его правоте, но тут уж сыграли роль собственные чувства, которые Эпинэ был вынужден признать как ненависть. Не ту, какая заставляет рвать на себе волосы и поджигать дома, скорее приглушённую злобу, больше похожую на отчаяние — он не мог забыть, что его заставили пройти через кошмар потери.  — Ну, что скажешь?  — Сам знаешь… Если вдруг ошибка?  — Пф-ф, — возмутился избранный. — Ну ладно, ладно… Допустим. Враг — дело наживное, мне без разницы. Но кто ещё? Главное — когда явится Зверь и мракоборцы с ним не справятся, а они не справятся, там должен быть я. И ты — со мной. Ты же не передумал?  — Конечно, нет. — Понимая, что его голос звучит неубедительно, Робер добавил: — В общем-то, это всё, что мне осталось — тебе помогать. Для того я и… Трогательные речи прервал внезапный раскат грома. Присвистнув то ли от удивления, то ли от восторга, Альдо подошёл к окну и распахнул его. Всё в комнате встрепенулось, полетели на пол бумаги, какую-то пыль прибило к стенному выступу, покрывавшая магический шар ткань тоже не удержалась. Внутрь дало холодным воздухом, ветер рванул в замок, словно только и ждал этого приглашения.  — Вот видишь, я же говорил! Смотри! — Альдо обернулся к нему; он стоял на фоне распахнутого окна, светлые волосы растрёпаны, улыбка на пол-лица — восторг сильного человека, решившего, что он приручил стихию. Он-то, может, и приручил, с него станется, но Робер не мог спокойно смотреть на небо за плечами друга — серо-чёрное, тяжёлое, неподъёмное, вот-вот свалится вниз. Вдалеке сверкнула молния, в глазах, напротив, потемнело. — Робер? Ты чего? Нет, он не в комнате у окна — это не окно и не комната, это край — край жизни, край смерти, край всего; это мыс, на котором ты встречаешь лицом к лицу свою неизбежность. Испытание судьбы, значит? Да будет так! Если ты умрёшь сегодня, ты ошибался. Если нет… Наваждение исчезло; он даже не упал. Робер обнаружил себя стоящим у стола, чуть согнувшись, упираясь кулаком в жёсткую поверхность, чтобы не штормило. Надо полагать, вид у него был тот ещё, хотя через нагрянувшую после очередного раската тишину и противный писк в левом ухе расслышать Альдо удалось не сразу.  — …происходит? Так, если ты немедленно не ответишь, я поставлю всех на уши и…  — Не надо, — ну и голос, почти как у деда. — Я в порядке.  — Да ты что? — нет, друга он всё-таки потревожил не на шутку. Они переглянулись, прекрасно понимая, что порядком и не пахнет. — Вообще ты в последнее время…  — Да, я знаю… Надо больше спать, — первое, что в голову пришло. Разговаривать не хотелось, от этого недообморока к горлу подкатывало, но молчание настораживает. — И не видеть дурацких снов.  — Мог бы и рассказать. А знаешь что? Я тебя с одной девчушкой познакомлю, — какой же Альдо всё-таки бывает славный парень. Не потащил его к дивану, заламывая руки, не закатил истерику, отвлечь пытается, но всё равно не отходит… — Рыженькая такая, складная, ну просто золотце.  — Это ты к чему?  — К здоровому сну.  — Пошляк, — а вот рассмеяться всё же получилось, и даже не наигранно. От дальнейшей попытки разговора их избавил новый звук: за стеной что-то очень громко треснуло и осыпалось, похоже на разбитый кувшин.  — О, — глубокомысленно заметил Альдо, — а вот и ба.

***

 — С самого начала! — она не сдержалась и швырнула графин; муженёк по-бабьи взвизгнул, но его не задело ни единым осколком. Будь Матильда моложе и стройнее, эта сцена гнева смотрелась бы даже привлекательно, однако она отдавала себе отчёт в том, что выглядит сбесившейся старой тёткой, решившей побить посуду. Пусть так, ей плевать!  — Не горячись, дорогая, — проблеял Анэсти, привстав из-за стола и тут же упав обратно, будто споткнулся о ковёр. — Я знал, что тебе не понравится, но чтобы настолько…  — Сочинил сказочку для мальчишек, — Матильда рвала и метала, и ничто не могло её остановить. Столько лет терпения и смирения — неудивительно, что сейчас она была готова прибить собственного супруга, глазом не моргнув. — Всё сделал, чтобы прикрыть свою никчёмную политику! Оно вам надо?! Тебе, пню старому, предкам твоим? А вы, можно подумать, так нужны Лондону? Подгонять величайшую из легенд вместе с проклятым пророчеством к банальному захвату власти? Вы сдурели!  — Банальному? — пискнул муж. — Захвату?! Дорогая моя, всё не так! Будь это захват, мы бы пошли войной ещё на министра Дорака, возможностей была масса!  — Масса! Вместо этого ты пристроил своего дражайшего Штанцлера, чтобы он в нужный момент просто-напросто отдал бразды правления, и кому? Тебе? Альдо? Имя внука отрезвило её, но ненадолго. Под руку попался ещё графин, Матильда швырнула и его. В этот раз, надо отдать должное, супруг только поморщился, хотя и боязливо.  — Я понимаю, что важнее всего исполнить предназначение, — с достоинством выдал Анэсти. — Альдо ничего не знает. Я ему не говорил.  — Спасибо большое, — огрызнулась Матильда и, опустив руки, рухнула в ближайшее кресло. Как же всё достало. Всё это время… отвратительно!  — Это всего лишь задел на будущее, — заметил, что супруга успокоилась, и снова в голосе. Ну-ну. Ненадолго. — Когда наш милый Альдо одолеет Зверя, что случится очень скоро, нас зауважают вновь. Я имею в виду нашу фамилию… и твою тоже.  — Ненавижу её сильнее обычного, — Матильда вздёрнула подбородок, зная, что собеседника задевает пренебрежение. Увы, Анэсти оседлал любимого конька и пропустил всё мимо.  — Мы были вытеснены с Альбиона несправедливо, моя дорогая. Столько великих представителей рода, столько управленческого таланта! Раканы много лет правили Советом волшебников, и с ними — с нами! — магическое общество шагнуло в новую эру! Одним из первых министров и основателей министерства как такового был Эрнани, названный…  — В честь своего предка-калеки, замечательно. Очнись же ты! Вы уже несколько веков как никому не сдались! Жизнь продолжается, — она понизила голос, вспомнив, что их могут слышать, — и она движется вперёд, уж никак не назад…  — Ты рассуждаешь не как чистокровка, — здравствуйте, приехали! Никогда не было, да снова началось! — Разумеется, низам плевать. Верхи — те должны знать, в чьих руках… в чьих жилах больше первородной магии… Монолог прервался, потому что Матильда выругалась. Очень грязно, муж заткнулся, оторопело хлопая глазками. Неужто она так долго при нём сдерживалась? Дура!  — Твои деды и ты… вы просто подогнали пророчество… Мерлинова борода, Анэсти, что ж вы натворили? Какие низы, какие верхи? Мир грозится рухнуть, всё предвещает катастрофу, а ты всё это время готовился цапаться за трон?  — Не подогнали. Ты ведь сама видишь, что оно сбывается. Это не ложь!  — Не ложь и не сказка, но твою ж… кавалерию! — сказала б «мать», да жалко женщину, она не виновата, что родила такое. — Скажи ещё, что вы устраняли мракоборцев не из безопасности Альдо, не из сохранности этого дурацкого шара и тайны вокруг него, и я проломлю тебе голову первой попавшейся кочергой!  — Не скажу, — насупился муженёк, — потому что это не так. Всё это — защита Альдо, ведь я прекрасно вижу, что ему будут ставить палки в колёса. Ни один из нынешних колдунов острова, пусть даже самый сильный, не в состоянии угомонить столь древнее и опасное существо, как Зверь. Такому в вашем Хогвартсе не учат, а мы с Альдо эти годы не просто книжки читали, дорогая моя. Даже если его лишат оружия, он справится… Так тебя не устраивает, что мы расчищали путь? А теперь подумай!  — Это ты мне, старый хрыч…  — Довольно! — взвизгнул Анэсти. Он впервые по-настоящему разозлился. — Знай своё место, жена! Матильда молча встала — медленно, с угрозой. В комнате потемнело, из ниоткуда взялся слабый ветер; энергия пронизывала до кончиков пальцев… Супруг что-то залепетал, совсем бледный, вжался в спинку кресла. А что будет, если всё-таки убить? Засверкали искорки в ладонях… Простейшую молнию она вызвать в состоянии. И даже не простейшую.  — П-п-прости, прости меня, я погорячился… хрыч так хрыч, — захныкал он, ёрзая в кресле и даже не пытаясь защититься магией. — Я был неправ… Всё ещё не произнося ни слова, Матильда опустилась обратно в кресло, в этот раз не безвольным мешком, а горделиво и хладнокровно выпрямив спину. Если понадобится, она ему это «место» ещё припомнит, сейчас важен Альдо.  — Слушаю.  — Да, — по счастью, Анэсти хватило мозгов не радоваться, что он её якобы утихомирил. Он отлично знал, что его заслуги в этом ноль. — Да, так вот… Ты права, дорогая моя, насчёт того, что никто не ждёт Раканов. Пророчество не известно за пределами нашего общества — это было сделано во избежание неверных толкований, появления лженаследников и прочего, и прочего… Будет непросто, будет тяжело. Даже после победы его захотят убить. Многие захотят… Я лишь уменьшаю количество врагов…  — Ты его увеличиваешь. Я ещё могу понять про старшего Алву, у него в руках было всё, чтобы помешать твоим замыслам, но Савиньяк? Так было нужно избавляться и от него, и от его непутёвого друга?  — Пока люди живут, они продолжают искать ответы на вопросы, не найденные их друзьями.  — И защищать то, что им дорого.  — Именно.  — Только Алва защищался, когда напали на его дом, напали наши люди! И Савиньяка вы заманили в ловушку, использовав Борна…  — А затем явилась целая стая испанских колдунов, чтобы убить семью Мориса, — почти шёпотом ответил муж. — И они не разбирали, кто прав, а кто виноват.  — Прямо как вы в Мадриде, — не сдавалась Матильда. — Все одинаковы! Абсолютно все, но начали это вы… И для чего? Неужели нельзя было обойтись малой кровью? Зачем было настраивать против нашей стороны не кого-то, а элитных бойцов магического мира?  — И что твои бойцы против Зверя? Ничто. Они все — ничто, в этом и проблема. Матильда прошлась по кабинету, сняла с захламлённой полки старую папку, пролистала её. Муж молчал, видимо, всё ещё опасаясь молний. Где-то здесь… Не нашла. Здесь хранились колдографии всех потенциальных врагов Потомков Зверя, а с тех пор, как их объявил в розыск не только Лондон, образовалась целая коллекция снимков мракоборцев. Страница, ещё страница, ещё десять… Самое мерзкое, что Анэсти прав. Не во всём, далеко не во всём, и уж точно ни разу — с точки зрения морали, но про Альдо он всё понял верно. Внука пихают не просто в большой мир — в западню, где, что бы он ни натворил, геройство ли, злодейство ли, его захотят сожрать. Что значит какой-то молодой Ракан для лондонского управления? Пустое место, из-за которого, впрочем, пострадали их семьи. Откровенно говоря, она не так часто смотрела на них. А стоило бы. Не на всех, лишь на тех, кто оказался против своей воли вовлечён в адскую карусель… На женщину в очках изящной оправы, несильно моложе её самой, овдовевшую так рано из-за чужой подлости и — как выяснилось! — жажды власти. На белокурых близнецов, разница между которыми угадывалась после десятка пристальных взглядов; они остались без отца в том возрасте, когда потери сильнее всего рвут сердце. На черноволосого молодого мужчину, с которого всё когда-то началось — с того, что он умудрился выжить, когда все близкие погибли или потеряли рассудок; он жил с этим столько лет… Матильда задержала взгляд на враге; что бы ни имел в виду Ринальди, вражда между ними неоспорима. Удивительные эти когтевранцы, по одному взгляду понимаешь, что человек мыслит иначе, а то и вовсе видит тебя насквозь. Сколько он знает? Матильда не сомневалась, они здесь на своём озере не претендуют на звание самых умных, несмотря на разрыв в колдовских практиках. Сопряжённых с мраком странностей в последнее время было столько, что не заподозрить неладное попросту невозможно, особенно если ты умён. Жаль, жаль и даже больно — можно подумать, она не теряла сама! Правда, родителей Альдо забрал несчастный случай, а не люди. Забрала вода… Какая ирония, сейчас из воды всё полезло обратно! Перед глазами снова вспыхнул тот день, когда она выхаживала внука — маленького, замёрзшего до ужаса, едва не захлебнувшегося. Он действительно побывал на грани и выжил только чудом. Только вот он не один такой, если посмотреть правде в глаза. А что теперь с этим поделаешь? Что? Всё уже завертелось, не остановить. Матильда понимала, как бы тяжело ни было это признать, что ни муж, ни внук, ни Робер, ни все их многочисленные последователи, помощники и шпионы — никто уже не остановится. Слишком далеко они зашли. И если сама Матильда могла бросить всё и уйти, могла даже переметнуться, выдать всю истину Лондону, где она жила когда-то сама — оставался Альдо, её маленький светловолосый внучок, навсегда оставшийся спасённым ребёнком. Милым, ласковым мальчишкой, какие бы тараканы в его голову ни забредали. Любящим свою бабку, любящим своего лучшего друга… Точно ли он не знает о дедовских планах — плевать, он идёт туда! Он отправится на остров, полный людей, которые убьют его без малейшего раскаяния. Они тоже люди, и они пережили такое, чего сама Матильда не пожелала бы врагу — и не желала, только поздно уже. Люди… умные, опытные, серьёзные, со своей судьбой и своей моралью. И они потеряли много. Как раз достаточно, чтобы понять, как правильно бороться за эту жизнь.  — Как-то не по-геройски, — криво усмехнулась она, захлопывая папку. Будь что будет.  — Мы не герои, — на удивление нежно — ну, или с интонацией промахнулся — отозвался супруг. Он встал из-за стола и просеменил к Матильде. — Я всё понимаю. Мы и не должны… На руках Альдо нет крови, нет и не будет.  — Неплохо ты обманул свою совесть.  — Свою не обманываю… Так что? Ты их отпускаешь?  — Неужто тебе нужен мой совет?  — Представь себе, — оскорбился Анэсти. — Если ты вдруг забыла, Тильда… Но я всё-таки твой муж. И дедушка Альдо. Она почти растрогалась. Тильда! Альдо, без всяких «милых» и «дорогих»! Даже лысый старикашка, когда-то казавшийся принцем, ещё способен то ли на чувства, то ли на умелую их имитацию. Матильда не отозвалась на робкое прикосновение к плечу и сухо сказала:  — Отпускаю, потому что всё равно уйдут. Но не сейчас.  — Чего мы ждём? — покорно спросил супруг. Всё-таки нежничает, надеется на что-то.  — Я ненавижу себя за это и возненавижу ещё много раз, — громко и чётко объявила Матильда, — но при всём, что мы устроили, Альдо иначе не уберечь. Говоришь, устраняешь врагов? Устраняй. Закончи начатое, супруг мой. Подошли убийц, как ты любишь… Я не отпущу его в Лондон, пока… Горло сжало невидимой рукой. Она не могла, не могла, не могла! Угадав её мысли, Анэсти с готовностью схватился за папку, отлистал страницы.  — Кто именно? Кто, ты считаешь, наиболее опасен для него? Ты права, у любого хватит причин… Даже если мы ещё не повстречали настоящего врага, Рокэ Алва…  — Нет. Сумасшедшая! Вот уж очевиднейший ответ! Матильда через силу опустила глаза на снимок; люди на колдографиях не воспринимают, кто на них смотрит — снимки всего лишь знают, что их видят, и иногда запоминают… если рамки размещены на виду. Этот глядел бесстрашно по сторонам, с любопытством едва закончившего школу мальчишки и в то же время с проницательностью взрослого, потом посмотрел на Матильду — как будто на неё, улыбнулся и подмигнул. Тысяча проклятий! Она представила, как Альдо, маленького беззащитного Альдо, окружают дементоры, мучают, пугают до полусмерти, терзают душу…  — Тильда?  — Кто угодно. Выбирай кого угодно. Кого будет проще, — отрывисто ответила она, зачем-то всё же хватаясь за горло. — Я не отпущу ни Альдо, ни Робера, пока у нас столько врагов. Им же глотку порвут…  — Дорогая, я…  — Порвут глотку. Они прекрасно знают, что мы здесь устроили, — вот почему всё так странно, почему Анэсти на себя не похож. Она стоит и рыдает. — Всё из-за вас… руки по локоть в крови! Теперь нельзя сделать шагу, не убив кого-то… Я их не отпущу, понял ты?  — Понял, — неловко, неуклюже, он всё-таки её обнял. И отобрал злополучную папку. — По локоть? Моя дорогая Тильда, мы тонем в крови… Мы, ты, я, наши люди, но не Альдо. Всё ради Альдо.  — Всё ради Альдо, — всхлипнула она и, не выдержав, уткнулась лицом в мужнино плечо. Куда деваться — кто рядом есть, в того и плачь! Мерлинова борода… как же всё паршиво. Выхода нет, выхода просто нет, Матильда не могла позволить внуку отправиться туда, где его могут прикончить — и прикончат как Ракана — без всякого Зверя. В дверь громко, но вежливо постучали.  — Вы там как? Никто не собирается нас с Робером провожать?  — Я пойду скажу им, что путешествие откладывается, — засуетился Анэсти, аккуратно — как получилось — провожая супругу до кресла. — Всё равно… всё равно ещё рановато, это уж Альдо на месте сидится, когда весь мир вверх ногами… Он бормотал что-то ещё, потом, не дождавшись ответа, вышел. Послышались голоса мальчишек — молодых мужчин, выросших давным-давно, только не для Матильды. Альдо возмущается, повышает голос, почти капризничает; потом пытается приводить какие-то аргументы, но всё мимо… Робер почти безучастен, он вообще в последнее время сам не свой, вот кому пора бежать отсюда — оставив деда, оставив мать, с Жозиной-то ничего не сделается, а сам задыхается. Опять она о других! А о ком? Не о себе же… Матильда откинулась на спинку кресла, утёрла ладонью щёки, равнодушно уставилась в узорчатый потолок. Она только что осознанно обрекла кого-то на смерть, и обратной дороги нет.