После стольких лет разговоры о папе оставались такими же неловкими и приглушёнными, словно его убили вчера. И дело не в принятии или смирении, а в том, что ничего не кончилось тогда — и даже не началось, смотря откуда считать. Эмиль дураком не был и считал с начала, понимая при этом, что начало для него не означает начало для других: так заботливо прояснил братец, когда они в последний раз обсуждали эту жизнь. Настоящей точкой отсчёта не был ни отец Росио, ни те, кто приходил за ним, и вряд ли в живых остались люди, положившие начало всему этому… дерьму, будем откровенны!
— Хорошая у них тайна, — произнесла мама и замолчала, вернувшись к письму. Эмиль решил, что его всё-таки спутали с близнецом — он-то мыслей читать не умеет.
— О чём ты? — переспросил он, легонько барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Ничего не происходит, а весь на нервах, как когда-то перед матчем… Мамин кабинет, конечно, не раздевалка для малолетних спортсменов, да и квиддича никто не обещал. Ощущения такие же, это да.
— Прости, задумалась. В письме, которое я получила после смерти Арно, говорили, что он забрал с собой в могилу тайну — ту самую, что все эти годы ищется и не находится.
— Лучше бы в могилу её забрал Борн, — проворчал Эмиль. О том, как ищется и не находится, он-то в курсе: искать там, где невозможно что-то найти, было предоставлено когтевранцам. — Жив он, как думаешь?
— Думаю, давно мёртв. Это очень вероятно, — она приподняла голову, будто собираясь что-то сказать, и снова опустила. Перо выводило какие-то слова… что-то не рабочее… — Очень уж рьяно они её защищают. Мало им смерти Алваро и того, что они у него забрали — уничтожить всех свидетелей, их родственников и друзей? Не похоже на обычное устранение причастных. Тем более, столько лет спустя… Готовится что-то масштабное.
— Шкатулку мог прислать другой недоброжелатель.
— А ты в это веришь?
— Нет, — со вздохом признал Эмиль, барабаня теперь по другому подлокотнику. — Не верю.
— Вот видишь.
— Масштабное — это какое? Мне ещё в школе пришлось выслушать сто шестнадцать теорий заговора, от стирания Хогвартса с лица земли до захвата министерства. Что-то пока ни того, ни другого не предвидится.
— Если есть какие-то идеи, говори, — предложила Арлетта, увлечённо дописывая вторую страницу каких-то любезностей. Слишком увлечённо.
— Хватит ждать, когда нас перебьют, — резковато. Перо застыло на мгновенье, потом продолжило свой путь. — Извини… Имел в виду, что это не лучшая тактика. Самим бы на них выйти. Как думаешь, прокатит, если я возьму отпуск и сгоняю на континент?
— Хоть сейчас на метлу садись.
— Шутишь…
— Ещё бы. Сидеть сложа руки не будем, конечно, но очень глупо совать голову в камин, не зная, горит ли пламя. И если горит, то какое. Более того, не забывай, что мы все на службе, — заметила мама, неодобрительно сощурившись на кончающиеся чернила. — Если и кидаться леший знает куда — то по одиночке, а это совершенно не вариант.
— Да, в такую погоду я бы и впрямь не полетел… Ветрюга страшная, солнца сто лет не было. Но делать-то что?
— Росио обещал вечером что-то сказать. Или сделать. Я, если честно, не разобрала, потому что он уже трансгрессировал…
— Это когда было?
— Утром, часов в пять или в шесть.
— Хоть кто-нибудь спит в этом грешном доме? — Эмиль глянул на часы, в ответ на него посмотрела кукушка. В детстве они пытались заколдовать эту птицу и не преуспели, поэтому с тех пор она слегка обугленная и потрёпанная жизнью. — Знаю, Марсель спит.
— Он сегодня тоже рано ушёл, — оповестила мама. — В девять, если я не ошибаюсь. Никогда не видела его таким… подавленным. Пришлось напомнить, что в период курсов некоторые занятия начинались часом ранее.
Все разлетелись по делам, значит, а им дома сидеть! На самом деле, верно — перемолвившись словечком с Ли, Эмиль убедился, что они думают в одном направлении. Да, у всех на уме одно, но всё же если опасность грозит конкретно матери — оставлять её без присмотра не стоит. В случае срочного дела по работе, если все окажутся заняты, было решено написать дяде или кузену, а пока дома остался он. Куда разбежались Рокэ с Марселем, непонятно — протрепавшись добрую половину ночи, они могли додуматься до чего угодно; Лионель отправился в управление, потому что мир не стоял на месте и что-то всё-таки случилось.
— Родной, ты так и собираешься у меня над душой стоять?
— Я не стою. Я сижу, — для пущей убедительности он скрипнул креслом.
— В доме со мной ничего не случится, — устало объяснила Арлетта, аккуратно раскладывая на столе исписанные бумаги и пряча перо. Вряд ли мама спала этой ночью, но выглядела как обычно хорошо, хоть и не девочкой, как бывало при живом отце. — Ты можешь не караулить тут денно и нощно. Чья это была идея?
— Наша. Сама знаешь, близнецы — коллективный разум.
— Понятно. Тогда завтра наступать мне на пятки будет Лионель… Что ж, его я займу своими сказками. Тебе не предлагаю, — Эмиль виновато развёл руками: против маминых историй он ничего не имел, но слишком уж они иногда напоминали дядюшкины притчи, от которых он в детстве пытался спрятаться куда подальше. — Лучше иди вниз, разбери почту. И не нервируй Фридриха, у него что-то с крылом… Нужно будет отвести к лекарю.
— Что ж ты раньше не сказала? Если не починим этот ворох старых перьев, нервничать будет Ли, а это ни в какие ворота.
Ворох перьев сидел на месте и хохлился. Немного подумав, Эмиль не стал к нему лезть — выглядит здоровым, пусть братец разбирается, ему птицу дарили. Рядом вертелся пернатый Марселя — Готти радостно заверещал при виде человека. Прелесть, да и только! Чем-то они похожи, только хозяин умудрился влететь в тесную дружбу с Росио и всё ещё не вылететь. Значит, первое впечатление обманчиво. Эмилю даже нравилось, что у них там происходит, это братского веского суждения он так и не смог добиться: Ли весьма уклончиво сказал что-то вроде «как посмотреть». Будет очень смешно, если он ревнует, но это вряд ли… Вот получить по ушам за больного Фридриха — вполне реалистично.
— Чего кричишь? — поинтересовался Эмиль у сычика. Тот забавно крутанул головой и снова пискнул. — Маленький бездельник.
Возмущённые звуки намекали на то, что с бездельником он ошибся. Наверное, часть этой стопки на подоконнике притащил Готти. И как унёс? По сравнению с Фридрихом или любой другой служебной совой — ну просто малявка. Рабочие письма, затесавшиеся личные, документы, приказы, газеты… Эмиль не без отвращения выцепил из груды бумаг свежий «Ежедневный Пророк». Газету отпечатали этим утром, а он даже вчерашнюю не читал. Ничего, если мир рухнет, кто-нибудь другой намекнёт.
— Кто из вас принёс эту дрянь? — строго спросил Эмиль. Птицы не ответили и обиженно отвернулись. Накрыв клетки тканью, чтоб им свет глаза не резал, он развернул «Пророк» и громко выругался вслух, вызвав очередное недовольное уханье. — Простите, сами виноваты…
Заголовок вопил огромными буквами: «МНИТЕЛЬНОСТЬ И ПАРАНОЙЯ: РОКЭ АЛВА СОШЁЛ С УМА?», а внизу размещалась свеженькая колдография прямиком из министерства — за вспышками камер и суетливой толпой чиновников и журналюг стояли министр Штанцлер и непосредственно Росио. Первый в своём излюбленном козырьке изображал испуганную невинность по левую сторону разворота, второй ухмылялся по правую. Эмиль свернул газету, сделал глубокий вдох и снова раскрыл. Оно не пропало — придётся читать.
«Этим утром в лондонском министерстве магии разразился скандал, сообщают нам многочисленные очевидцы. Сначала первый секретарь министра не обратил внимания на то, что вместо назначенной встречи с венгерскими послами А. Штанцлер пригласил в своей кабинет Р. Алву — мракоборцы часто советуются с министром по насущным вопросам».
Ага, советуются, как же. К сожалению, иногда мракоборцам нужна его подпись и высочайшее дозволение.
«Однако секретарь насторожился, ведь Алва, несмотря на все свои выдающиеся качества, не занимает такого поста в управлении, чтобы без предварительной договорённости с начальством обращаться в высшие инстанции минмагии, тем более лично и взамен послов».
Это уже больше похоже на правду, плевать он хотел на какие-то договорённости. И всё-таки, что стряслось? Рокэ, добровольно навещающий Штанцлера… ну не заставили же его… И это точно не из-за покушения на мать, хотя, возможно, оно повлияло.
«Забеспокоился господин секретарь, когда разговор за дверью перешёл на повышенные тона. В приёмной министра, помимо послов, собрались и другие высокопоставленные чиновники (заместители, начальники отделов и т.д.), и они предположили, что возможна ссора. Вскоре вышли Штанцлер и Алва, продолжая беседу в приёмной. Оказалось, что несогласованный визит мракоборца имел своей целью шокирующую просьбу — путём наложения мощных защитных заклятий заблокировать Великобританию со всех сторон, а также ограничить торговлю, путешествия и всяческие коммуникации с дружественными магическими общинами».
— Ма-ам, — позвал Эмиль, просматривая дырку в газете. — Иди сюда. Не знаю, что он говорил про вечер, тут уже с утра полный… полный…
Приличных слов не нашлось. Знать бы, сколько из написанного — враньё, а сколько взаправду было сказано!
«По словам очевидцев, Алва объяснил это тем, что в последнее время страна интенсивно подвергается нападениям древней нечисти (см. выпуски за прошлую неделю и за прошлый месяц), защита берегов ослабевает, как и защита крупных городов, школы Хогвартс и прилегающих деревень и непосредственно министерства магии (см. выпуски прошлых лет об атаке на Атриум), и повышается концентрация тёмных сил и применения запретной магии (превышающее норму кол-во преступников, использующих непростительные заклятия, продающих запрещённые товары, причиняющие непоправимый вред, и т.д. — всё это вы можете отследить по предыдущим нашим выпускам). Он считает, что все эти случаи или многие из них связаны между собой, а повышающаяся интенсивность и частота нестандартных явлений предвещают катастрофу, с которой вряд ли можно справиться обычными способами.
На комментарий секретаря о том, что задача мракоборцев — сдерживать натиск, Алва ответил, что это представляется затруднительным, когда мракоборцев втайне убивают или пытаются убить (цитата). (Примечание: имеются в виду А. Алва, А. Савиньяк, К. Борн (?)). Также Алва заметил, что министр Штанцлер знает, о чём речь, а для остальных он прояснять не намерен (цитата).
— Они поссорились, потому что господин министр отказался идти на такие меры, — делится с нами начальник отдела магических игр и спорта. — И я с ним согласен, у нас четвертьфинал по квиддичу на носу, я уж не говорю о всемирном чемпионате плюй-камней!
— Всё это очень убедительно, — говорит начальник отдела регулирования магических популяций, — и я не могу не признать, что происходят странные вещи. Однако никакую катастрофу это не означает, да и не хватает доказательств — его послушать, так нам объявили войну. Кто и когда?»
— Уж старый-то пройдоха точно знает ответ, — пробормотала мама, и Эмиль вздрогнул — он не заметил её прихода, погрузившись в чтение. — И знает, что мы знаем, а всё равно хорохорится… Нужно ему это министерство на старости лет?
— Штанцлер может быть пешкой, — повторил за братом Эмиль.
«Несмотря на то, что Алва неоднократно доказывал своё звание лучшего мракоборца наших времён, превзошедшего даже своего отца, у людей появляется подозрение, что он теряет землю под ногами. Министр Штанцлер осмелился сказать вслух, что Алва не в себе, им движет параноидальная мнительность — иначе он (Ш.) не может объяснить, как удаётся найти подвох и опасность там, где их нет. С какой целью было сделано столь радикальное заявление, пока неясно, но очевидцы вспомнили толки и пересуды ранних лет — тогда активно обсуждалось, человек ли Рокэ Алва вообще и какое сам имеет отношение к отлавливаемой им нечисти. Он отвергал или высмеивал многие предположения (в том числе опубликованные нашей редакцией) насчёт своей сущности, однако не отрицал наличия у себя особого чутья. Не подвело ли это самое чутьё или, что хуже, не завело в ловушку?
— Ерунда, когда сходит с ума рядовой волшебник, — говорит нам секретарь министра. — Плохо, когда это делает волшебник неординарный, с выдающимися способ…»
— Я больше не могу, — Эмиль встал из-за стола. — Он не говорил, когда вернётся? Я не понимаю, сколько здесь бреда, а сколько правды…
— Про ухудшающуюся обстановку точно правда, — мама бегло перечитывала статью, склонившись над раскинувшимися в стороны газетными страницами. — Они с Ли постоянно об этом говорят, да что уж там — всё началось давно… Дело не в том, что случаи из ряда вон выходящие — это основа чародейства. Дело в том, как они связаны друг с другом и почему происходят то вспышками, то цепью, то сужающейся петлёй. Чаще и чаще…
— Отвратительно, — он посмотрел в окно. Гадость на небе не позволяла определить даже время года, а серые варёные облака сегодня изредка «одаривали» мёрзнущую землю противным мелким дождём. Небосвод давил на плечи, это Эмиль мог сказать как бывший загонщик. — Всё так и есть, но почему — мы не знаем и объяснить не можем… Слушай, я ничего не понимаю в жизни или это было опрометчиво?
— Ты про Росио? Это какое-то безумство, — ровным голосом ответила мать. — Исходя из того, что мы верим «Пророку». Если же не верим, всё равно безумство, потому что Рокэ уже давно не срывается на газетах, когда они сами его не трогают… Пойти к министру… Нет, Штанцлер должен знать, что он или его вожаки нас не сломят. Не таким же образом.
Хлопнула дверь, раздалось звонкое приветствие; на пороге гостиной появился Марсель, нагруженный охапкой каких-то книжек и бумаг и до неприличия довольный.
— Вот он, образец счастливого человека, — философски заметил Эмиль. — Ты газеты не читаешь, что ли?
— С утра что-то успело произойти? — удивился новобранец, стряхивая ношу на диван. — Небо вроде не упало, хотя собирается.
— Наслаждайся.
Настоящим наслаждением, несмотря на скверность ситуации, было наблюдать за выражением его лица. Эмиль невольно хмыкнул, глядя на Марселя заинтригованного, Марселя возмущённого и Марселя озадаченного. Видимо, он только что прошёл тот же самый эмоциональный путь.
— Ладно, — протянул Валме, сворачивая газету. — Допустим. «Действовать с тем, что есть», ну-ну… А где?..
— Не приходил ещё. Мне тоже очень интересно, какого лешего это было.
Понастраивать теорий не успели — в камине многообещающе вспыхнуло зелёное пламя, завертелась стройная фигура в форменной мантии. Это оказался Лионель, причём тоже совершенно не в духе. Интересно, отличают ли остальные, по нему ж не разберёшь.
— Да, читал, — коротко ответил Ли, когда ему в нос сунули газету. — Более того, шеф уже в курсе, они успели переговорить… Если бы я не был занят, спросил больше.
— Мы хотим твоё экспертное мнение. Он всё-таки свихнулся или пока нет?
— Вряд ли, — Эмиль честно выдержал укоризненный взгляд. — С каких пор ты на риторические вопросы от «Пророка» ведёшься? Рокэ чего-то добивался и, похоже, добился, потому что в десять я его там уже не встретил.
Вышло грубовато, Лионель ничего не мог с этим поделать и, в общем-то, не собирался. Утро не задалось, и неважно, что неприятности длятся то ли со вчерашнего вечера, то ли с зарождения жизни на земле. Легилимента подвела даже работа — вместо того, чтобы отвлечься от насущных проблем и выкинуть из головы тревожные мысли о матери, он угодил из огня да в полымя: срочный вызов в Лютный переулок навёл на очередного за эти годы торговца всяким нехорошим, по описанию товарищ напоминал одного человека из розыска… Потомки Зверя, почти забытые общественностью, но не мракоборцами.
Само собой, Ли сохранял хладнокровие, хотя внутри фонтаном била нервная ирония. Хорошо отвлёкся от покушения на мать — буквально врезался в убийство отца! Так что Росио со Штанцлером его беспокоили мало, тем более что попавшийся на службе Рудольф успел бросить что-то вроде «знаю, так надо».
— Кого ловил сегодня? — мама тоже пытается поддерживать иллюзию спокойствия, ну-ну. Они все напряжены до предела, как кот перед прыжком. Кот-то уже прыгнул, знать бы, в каком направлении.
— Ничего нового на первый взгляд. Торговля талисманами, наводящими порчу, — врать нехорошо, но он же не скажет, что в Лондон вернулся Питер Хогберд. Потому что это может быть не Питер Хогберд. Бородатый льстец ещё при живом отце несколько раз попадался на горячем и всё время ускользал, словно уж. Вряд ли он опасен сам по себе, но всё, что хоть как-то связано с раканским клубом, заставляло напрячься.
Вчера в старой гостиной кипела жизнь и пестрили краски, сегодня она погрузилась в беспокойную тусклость. Не выдержав, Ли подошёл к окну и дёрнул занавески — не изменилось ровным счётом ничего, снаружи так же пасмурно и вяло.
— …если и да, это потребует слишком много усилий. Рук не хватит! Требование из разряда невыполнимых. Только если объединяться с маглами, но на такое никто не пойдёт…
— И без маглов никто на это не пойдёт, — Лионель отвернулся от окна. Прошлое понемногу отпускало: в комнате, полной сосредоточенных на настоящем людей, получалось не терять берегов. Спасибо Рокэ, что подкинул им эту загадку, хотя масштабы ужасали — через полдня о его словах будет говорить вся страна. — Я сильно сомневаюсь, что блокада — истинная цель. Как ни крути, у нас пока не военное положение.
— «Пока», — повторил Валме, глядя куда-то сквозь газету. Ли сощурился; несмотря на всю свою обнаружившуюся сообразительность, новобранец думал очень громко и то ли не умел, то ли не хотел закрываться. Из хаоса разнородных чувств, применимого в эту минуту ко всем, удалось выцепить более-менее стабильную идею: шутки и дуракаваляние в сторону, Марсель относительно собран и готов пойти, куда потребуется, если возникнет такая необходимость. Но он пальцем о палец не ударит, если эту необходимость не подтвердит Рокэ. Очаровательно! Лионель не возражал против того, что фанатичная преданность пережила некоторые колебания и переросла в нормальную дружескую, однако хорош боец, которому плевать на иерархию. Настоящую иерархию. Что ж, в этом деле у Марселя прекрасный учитель.
Рокэ в своей манере не соврал и не сказал правды, говоря при всех, что в управлении не хватало змеи. А именно — чистокровного волшебника, которому можно доверять и который не связан с Раканами. Обращаться к маминому другу они не могли — Бертрам не мракоборец и не имеет отношения к гибельному кругу. Два малолетних когтевранца, отчаянно верящих в то, что разгадают смерти своих отцов, не хотели больше ничьих могил… Правда, это обсуждалось задолго до начала марселевской стажировки — вряд ли Росио планировал то, что вышло, но определённо вспомнил старые разговоры вчерашним вечером.
Правда, ничего поразительного не нашли ни они годами ранее, ни Марсель сейчас, иначе бы он думал только об этом. А ведь родители по молодости тоже искали ответы, значит, и у них ничего не вышло: если бы старик Валмон знал что-то особое, знала бы и мать. Если бы он тоже ведал, что искать, конечно… Проклятье! Всё вертится вокруг одного — кто что знает, кто чего не знает, кто знает знающих и незнающих… Так и свихнуться недолго. В этой чудной парочке тоже есть, что «знать»: использовать друг друга ради старых тайн, престижа и прочей взаимовыгоды — миленькое начало дружбы, ничего не скажешь. Валме понюхал пороху и не испугался, перспектива светиться в газетах за счёт напарника его больше не прельщала, вот и молодец, а что о нём в ответ думает Рокэ — знает только Рокэ, и то не факт. С него станется и не думать, на потом отложить… Где он, кстати? Караулить Лютный переулок Ли оставил Жиля и Чарльза, подозрительного бородача больше не видели, работа кончилась.
Пришлось прождать ещё какое-то время, забив его ничего не значащей болтовнёй. Ли подумывал, не сказать ли всем о возможном потомкозверином вторжении… Нет, сначала бы определить точно, кого именно видели в переулке. Камин больше не подавал признаков жизни — Рокэ вернулся через дверь. Старательно сдерживаемые эмоции всех присутствующих шквалом обрушились на него.
— Вы закончили? — вежливо поинтересовался друг, когда стало чуть-чуть потише. По одиночке никто из причастных не произвёл бы столько шума. — Хорошо… Я рассчитывал, что это попадёт в вечерний выпуск.
— Не рассчитал, — если не знать, что праведный гнев Эмиля вызван обычным беспокойством, можно подумать, что сейчас произойдёт убийство. — Объясни, какого проклятого…
— Объясню, когда вы успокоитесь, — вообще-то, он и сам не являл собой образец спокойствия: это Ли определил не столько по голосу, сколько по хрустнувшей в тонких пальцах газете. Куда бы Росио ни отправился после министерства, ему там не очень понравилось. — Почти не переврали, — заметил Рокэ, бегло просматривая статью. — Всего лишь заменили половину моих аргументов на то, что я страдаю паранойей… Ладно, и половины хватит.
— Хватит для чего? — уточнил Лионель, пока никто больше не нарушил равновесия.
— Твои идеи?
— Предупредить врагов, что мы готовы. Через Штанцлера, а если он порвал связи со старшим Раканом — через самую продаваемую газету.
— Враги, которые трупы и морские твари, вряд ли умеют читать, — вклинился Марсель. Между прочим, мысль здравая. — Правда, их призывает что-то либо очень сильное, либо разумное, либо связанное с человеком. Наподобие раканского Зверя, например. Он же приходил не сам и не один…
— Нигде не написано, что он вернётся, — возразил Эмиль. — Это просто старая сказка. Я понимаю, что они там свихнулись на старых сказках, но…
— И это значит, что с них станется повторить вечеринку. А что? Типичное поведение фанатиков.
— Сейчас возвращается всё, чему полагается спать, — сказал Рокэ вполголоса, и все вздрогнули. — Просыпается и выходит из воды. Наших с вами змиев и быков не видели веками. То же самое касается странного поведения разных тварей — каким образом в Хогвартс заносило смеркута, что в мирном спальном районе Лондона делал боггарт, с какой стати кому-то воскрешать погибшую в кораблекрушении морячку? Небеса стали ниже и тяжелее, не удивлюсь, если оттуда тоже что-то посыплется. Короче, — он откинулся на спинку стула, устало прикрыв глаза, — по большому счёту без разницы, в чём причина. Закономерности налицо: Зверь, не Зверь, с Раканами или без, что-то в любом случае станет венцом событий.
— И поэтому мы закроемся? — приподняла брови мать.
— А это не поможет, — Рокэ странно улыбнулся, опровергнув одной фразой всё то, что, согласно газете, говорил. — Смысла ноль. Даже если б мне поверили как следует, никакой министр на такое не пойдёт — полагаю, покойный Дорак тоже посоветовал бы мне сходить к врачу. Ли угадал с предупреждением, но, как я уже сказал, нам это мало что даст: какую бы форму жизни ни представляли из себя враги, вряд ли они испугаются и спрячутся по норкам. Зато теперь о возможной опасности знаем не только мы и сама опасность. Если «Пророк» не сдал позиции, а он не сдал, весть о моей паранойе затронет очень многих. Люди же любят такое…
— Нельзя было как-то иначе? — замялся Валме. Даже мило, как его до сих пор тревожит моральный облик кумира. Пожалуй, что и друга.
— Обратиться в редакцию со своей заметкой и сказать им прямо? Это не сенсация, — пожал плечами Рокэ. — Никому не интересно. К тому же, я уже бросил сочинительство, пришлось бы тратить время на поиски знакомых эссеистов, договариваться с нынешним редактором «Пророка», чтобы он срочно выделил страницу… Через скандал проще и эффективнее. Мне повезло, что в приёмной болталось столько народу — было бы очень досадно ругаться со Штанцлером тет-а-тет.
— Ну и меры у тебя, — то ли восхитился, то ли испугался братец.
— Да ладно, на кону всего лишь моя репутация. По счастью, она и так ни на что не годится — представьте, сказали бы то же самое профессор или шеф? Мне можно, я и так не в себе и все прекрасно это знают, — довершил Росио и подмигнул матери. — Половина согласится с «Пророком» и спишет меня со счетов, а вторая половина прочитает между строк, задумается и, в конце концов, найдёт подтверждение своим странным предчувствиям.
— Их это не спасёт, — покачала головой мать. Что она думала на самом деле, Ли уловить не успел.
— Зато будут готовы спасаться. Мы и сами не знаем, что грядёт… Всё, вы довольны? Я могу идти?
— Я недоволен, — Валме махнул рукой в сторону притащенного им же библиотечного запаса. — Если причины неважны, зачем я в книжках полдня копался?
— Для общего развития… Шучу, пригодится. Ли, что-то на службе?
Как же они несправедливо поменялись ролями: теперь Рокэ ничего не стоило определить его настроение, в то время как Лионель гадал, что там у него на уме. Договаривать друг за другом фразы — совсем иное.
— Пока ничего определённого, — ответил Ли. Никаких лишних загадок в этом доме, пока он не выяснит правды.
***
Срочно нужна моральная компенсация. Он ведь не просто так время тратил у отцовских стеллажей: во-первых, кое-что нашлось, во-вторых — грызению гранита науки сопутствовали маменькины причитания. Потом заявился Готье, то ли польщённый, то ли возмущённый тем, что в его честь назвали птицу, потом ветром надуло непосредственно папеньку, требующего подробностей об отравленной шкатулке… Семейная кутерьма, от которой Марсель весьма и весьма отвык.
Короче, хаотичный денёк выдался у всех, и книжки в этом ничуть не виноваты. Марсель, как всегда, притормозил на пороге комнаты, испытывая остаточную неловкость из-за своих постоянных вторжений; к счастью, сегодня Рокэ сам его позвал.
— Сразу к делу, — велел он, разгребая стол, на котором возвышалась гора конвертов. Видимо, статью уже прочли многие и им стало страшно интересно…
— Слушаюсь и повинуюсь, — если честно, вчерашнее казалось сном. Или он просто не выспался. — Я ошибся, когда говорил, что у плохо написанной сказки только одна версия. Нужно было тщательнее рыться на полках…
— Сильно различаются?
— Нет, вообще нет. В основном пытаются выровнять стиль этого бездарного писаки, ну и заменены некоторые строчки… «Вассалы» вместо «предвестников», кое-где ещё «предвещающие». Из-за предвещающих отвратительная рифма, к слову сказать.
— Будь так любезен, переключись с искусства на дела насущные.
— Извини. Разница невелика, — пергамент со старательно снятой копией лёг на стол. — Помимо этих слов, некоторые авторы пытались описать — нет, не Зверя, «монстров» и «чудовищ», которые придут вместе с ним. Как и в популярной версии, ничего не ясно, кроме того, что все будут страдать.
— Или не все, — рассеянно заметил Алва, сверяя тексты. Пояснения не последовало. — Значит, погодные условия не меняются… Тьма, холод, прочие радости жизни.
— Я подумал, может, Зверь и не зверь вовсе? Описаний кот наплакал, зато его приравнивают к землетрясению, громам и молниям. Правда, в каждом тексте у него есть лапы…
— Нет, скорее всего, он очень даже осязаемый. Громы и молнии — следствие или оружие, вот вассалы могут принимать разный облик… Тем более, кто-то же первым назвал Зверя Зверем.
— Звери разные бывают. Как он должен выглядеть, если его никто толком не разглядел? Огромные лапы, клыки какие-нибудь, рога кривые?
— Поживём — увидим, — Рокэ усмехнулся после этих слов, вышло невесело и как-то страшно, но прямо сейчас Марселю не хотелось уточнять, почему он так уверен в существовании сказочного монстра. Сам уже почти поверил, разувериться бы обратно. — Что-нибудь ещё?
— Обнаружил одну вещь, которая нам уже попадалась, — не без гордости сообщил Марсель. Как хорошо, что удалось сменить тему. — Вот, сохранилась отвратительно, но я переписал. Это легенда о луноликом, ты говорил, что читал отрывки, здесь полная версия… Там не столько про тьму и свет, сколько про небесные тела. Луна, солнце, звёзды и кометы, по мнению безымянного автора, что-то нам несут, причём не ерунду какую, а конкретную силу.
— Интересно, что на первом месте именно луна, — отобрав рукопись, Алва углубился в почерк своего протеже. Валме стало немного неловко, потому что он спешил, писал на коленке и параллельно ворчал на брата. — Помнишь серьгу?
— Да, я потому и притащил именно это… Серьга с лунорожей обещала могущество, по легенде луноликий — сильный честолюбивый маг, который весьма смахивает на Салазара, родись тот веками ранее. Я даже на полях заметку нашёл, оставленную каким-то предком, что серебристый цвет на слизеринском гербе означает лунную дорожку.
— Солнце — Гриффиндор?
— И такая заметка была, правда, насчёт других праотцов никаких сведений нет. Возможно, они не настолько дорожили стариной. Я не исключаю, что господин Годрик, если был достаточно образован по древним меркам, считал себя солнцеликим хотя бы в противовес Слизерину.
— Им лишь бы в противовес. Звёзды с кометами, надо полагать, поделены между остальными, хотя на своём факультете я такой символики не встречал, не считая звёздчатых сапфиров.
— А что, подходит… В общем, луна главнее солнца, если верить древним, она питает своим светом землю, воду и траву, дарует небывалое могущество и обладает гипнотическим свойством. Долго будешь пялиться на ночное светило — слетишь с катушек, — перевёл Марсель на человеческий. — И мне всё это очень-очень лунорожу напоминало. Почему именно она? Что бы стоило нашей мёртвой подруге подобрать иное украшение?
— Проклятую серьгу мог подбросить тот, кто её воскресил. Какой-нибудь странствующий чистокровка, разбазаривающий своё наследство.
— Кстати, зря я имя не спросил… Хотя он потом умер, верно?
— Не расстраивайся, она бы не сказала или мы б не поняли. Память живого уже начала отмирать, и вспомни, как она выражалась — среди нормальных людей так сейчас не говорят.
— Нормальные люди и с предметами не говорят, — отозвался Марсель, воскрешая в памяти детали своей первой работы. — Отпечатки она, видите ли, зрит… Ты по той же схеме выследил Эпинэ?
— Во-первых, не я, во-вторых — мы тогда уже начали их искать, мёртвая дама только подтвердила мои догадки. Вещи хранят следы годами и веками, в то время как людская память на это не способна. Особенно зачарованные вещи… Нам было неприятно держать в руках серёжку, в то время как старший Эпинэ — не знаю, жив ли он сейчас — сходил с ума из-за очередной мерзкой шкатулки.
— Я всё думал, что там могло быть… — он осёкся, после всех событий не очень уверенный, что в это стоит лезть. Алва апатично пожал плечами, будто дело не касалось его семьи:
— Да что угодно, мало ли на свете опасных артефактов. Что-то, что прожило столетия и сохранило ценную информацию, за которую мы расплачиваемся по сей день. Я склоняюсь к мысли о предсказании или пророчестве, хотя, учитывая интересы Потомков, это может быть какая-нибудь страшно секретная легенда. Может, альтернативная концовка сказки о Звере, где все помирились и Ринальди водил своё чудовище в парк на поводке.
— Как мило… И эту вещь твой отец столь трепетно хранил?
— Почему нет? Иногда на него накатывала сентиментальность. Редко, но бывало. Вот развязывать войну из-за счастливого финала для древних Раканов — уже неубедительно.
— Предсказание звучит хорошо. То есть, плохо, — исправился Марсель. — Но ведь подходит? Тайна, из-за которой всех убивают, а просвещённые ещё и опережают нас во времени.
— Помнится, пару лет назад мы с Савиньяками договорились до пророчества, но толку от этого не больше, чем от моего требования заблокировать страну: не зная сути, ничего не сделаешь. Что хуже, если это и впрямь предначертано…
— Мы ничего не изменим, — пробормотал Валме и снова уставился в переписанную легенду. Луноликий с его поклонением небесному светилу и мощным гипнозом показался каким-то неважным. — Я пока не всё прочёл, конечно, поищу… Только оно такое тайное, что максимум, на который я могу наткнуться — вырванные страницы.
— Они не могли ни разу не ошибиться, — возразил Рокэ. — Более того, однажды уже ошиблись — допустили какую-то оплошность, утечку информации, и секрет оказался в руках у моего отца. Мы с испанскими родичами перерыли все его тайники, доступные воспоминания, дом вверх дном перевернули — старый хитрец не оставил ни намёка, а стоило бы! Впрочем, он не знал, что его за это убьют.
— Поищу, — повторил Марсель и посмотрел в окно. Он никогда от погоды не зависел, и всё равно виски слегка сдавило. Молчать не было сил. — Мне страшно. Не в смысле бежать и прятаться, а просто страшно, что дальше будет… Ты же сегодня лавину стронул, — фактически ценой собственной головы, но это опустим.
— Знаю, и пусть. Как же надоело, — пробормотал Алва, бессознательно проводя ладонью по опущенным векам. — Если ничего не сделать, это никогда не кончится…
— Что именно?
— Всё, — ответили ему.
***
Ещё ничего не произошло, а было всё равно; да, не произошло, но происходило, накатывало волнами и не отступало обратно — копилось, жалось комом в горле, застывало на губах нераздавшимся криком. Робер не представлял, за какими троллями его потянуло говорить об этом с Мэллицей: рыжая ведьмочка из местной деревеньки, которую Альдо подцепил явно не для высоких разговоров, взяла да поняла. Друг-то небось рассчитывал, что они будут развлекаться иначе, но Робера возмущала одна мысль о том, чтобы с этой девочкой… против её воли… Нет, она бы, может, и не отказала, но он не хотел. И не нуждался. И не мог. Он вообще ничего не мог, даже слова еле-еле давались.
— Другу избранного тяжело, — речь у неё, конечно, странная, чем-то напоминает манеру домовых эльфов. Рыжая Мэллица свернулась калачиком рядом на широкой постели. Они ни разу не занялись любовью: Робер лежал на спине и говорил, ну, пытался говорить, она — на боку, уместив голову на руки и глядя своими внимательными глазами.
— Тяжело? Наверное…
— Ему не нравится слово?
— «Ему»? А, ты про меня… Да как же такое может понравиться? — он помолчал, собираясь с мыслями. С последних новостей это становилось труднее и труднее: дедовы бредни о пророчестве, «мы едем немедленно», «нет, мы ждём ещё», какие-то манипуляции со шкатулками (злая ирония, опять шкатулки!), непонятные сговоры Анэсти с Августом, бьющий копытом Альдо, собственная мигрень… Одно утешало — судя по разорвавшим магическое сообщество статьям, Алва тоже ударился головой. Сильно. Очень. — Тяжесть всего не охватывает, понимаешь? Я словно жду чего-то… но меня оно не касается! Почему я чувствую всё это сильнее Альдо? Ему будто сил придаёт грядущая катастрофа, а я совсем расклеился…
— Избранный силён и черпает могущество от природы, — её ресницы слегка затрепетали, а пальцы непроизвольно накрутили выбившийся локон. Чужой влюблённости Робер не мешал, хотя и сомневался, что Альдо при всех своих достоинствах не разобьёт ведьмино сердце. Кажется, он его вообще не замечал — только то, что ниже. — Друг избранного находится к нему слишком близко, может быть, он зеркало…
— Зеркало? Не похоже… Почему всё так, — снова вырвалось. Хватит жаловаться! Разнылся тут, понимаешь… — Не обращай внимания.
— Друг может говорить недостойной всё, что пожелает.
— Почему ты так себя называешь? — заинтересовался Робер, повернув к ней голову. Вдруг хоть чужая история заставит отвлечься от своих страданий.
— Семья зовёт, — Мэллица вздрогнула и неуверенно заглянула ему в глаза — снова. Удивлена! Никто не спрашивал, что ли? Надо с Матильдой познакомить, она бы уж точно спросила… и поправила чего…
— За что? Очень даже достойная.
— Друг льстит недостойной… Сёстры колдовали лучше неё.
— Вас тоже не отдавали в школы? Школы волшебников?
— Там не учат слышать мир, — серьёзно сказала Мэллица. — Только самих себя и немного древних — таких же, как они сами. Проводить мощь свою через древесину — глупо, древо живое и забирает треть… Вторую треть — слова на чужеродном языке, на котором никто не говорит…
— У нас в замке считают так же. — Робер поднял руку и вяло сжал её в кулак; разжал — небольшой оранжевый огонёк колыхнулся и угас. — И всё равно это мало кому под силу.
— Первородная магия умирает… То, что людям подвластно — слабеет. То, что неподвластно — просыпается вновь…
— Лучше бы тоже умерло, — буркнул он, уронив руку на постель.
— Другу плохо, — Мэллица осторожно погладила его по плечу и отпрянула. Робер только сейчас понял, что «друг» без «избранного» — это просто он, её друг, рыжей девочки. Как мило… — Такое случается. Недостойная слышала в детстве, что те, чьи души соприкасаются с самой тёмной мглой, прокляты навеки. Они чувствуют всё злое слишком близко у своего сердца… Не случалось ли такого с другом?
— Нет, — озадачила, не то слово. — Нет, всё как обычно.
— Быть может, в детстве и друг не помнит? Юные души более восприимчивы к мраку.
— Нет, — повторил Робер, и тут в голове что-то перещёлкнуло. — Стой… нет, это слишком. Невозможно. Перебор!
— Недостойная слушает, если то, что он вспомнил, не тайна, — заверила Мэллица и села, скрестив ножки и подтянув к себе колени. Как тут не доверишься?
— Если предвестникам Зверя много лет и всяческому мраку тоже, — медленно думал вслух, — если это так, а это так, раньше я ничего не ощущал. До того момента, как…
Как впервые столкнулся со смертью. Как валялся избитый на дне оврага и лечил коня, как смотрел снизу вверх… Да тысяча проклятий, нет!
— Кого или что повстречал друг? — подтолкнула Мэллица. — Он может не говорить, если не хочет.
— Того, кого тут считают врагом, — невнятно договорил Робер. Своя же догадка виделась ему такой нелепицей. — Я не знаю… Точка отсчёта, несомненно, тот день, но…
— Если то, что говорится о враге, правда, всё возможно. Недостойной понятны сомнения — кем бы он ни был, он тоже человек…
— Вот именно…
Тупик, беспросветный тупик! Совпадение? Вряд ли: что бы с ним ни творилось, до того дня, до испанской мести, до Алвы на краю оврага и его непредсказуемой пощады — ничего такого не случалось никогда. Почему? Плевать! Надоело гадать, надоело думать, и так плохо. Не кричится, не естся, не живётся… Хотелось одного — чтобы что-то уже произошло, и неважно даже, победа или проигрыш, над кем или от кого. Или смерть. Чем не вариант? Он не Альдо, его не жалко, может себе позволить… Представив себя первой жертвой в пасти Зверя (как он сам его воображал), Робер криво усмехнулся. Вот мы и докатились до мыслей о конце.
— Славный друг примет помощь недостойной? — шёпотом спросила Мэллица.
— Друг примет всё, лишь бы это кончилось, — ответил Робер. Она потянулась ближе; эх, всё-таки да, а жаль — ему хватало и разговоров, хватало за глаза… Тёплые губки коснулись виска, тонкие мягкие пальцы почти невесомо погладили впалую щёку. Отзываться на ласки не было сил, и… хитренькая, а!.. Тяжесть вернулась, но не та, что прежде — его впервые за долгое время сморил сон. Мэллица, конечно, не могла изменить всего, но прервать на время хмурое бессонное бытие — запросто.
Забыл сказать ей, что во снах не лучше, но чудо произошло: на этот раз ему ничего не привиделось, и дышать было до странного легко.
