Воспоминания о герое

Сначала выхватить палочку, потом открыть глаза и проснуться. Ерунда — всего лишь посреди ночи в окно стучалась срочная сова. На ощупь пробравшись к подоконнику и лишь потом догадавшись зажечь свет (недосып сказывается), Ли впустил птицу: незнакомая сипуха важно ухнула, оставила конверт и упорхнула, не дожидаясь ответа. Служебная записка с печатью управления уведомляла о том, что недельное дежурство в Лютном переулке принесло свои плоды — Чарльз засёк бородатого торгаша. И это всё-таки старый добрый Хогберд. «Либо трус, либо подозревает что-то», неразборчивым почерком спешно выводил новобранец. Ладно, не такой уж новобранец, но на службе он не дольше Валме. «Решили не спугивать его, написать вам. Пока здесь, в том квартале, где…» Отлично, поганца оставили ему. Сон как рукой сняло, внутри поднимался азарт с примесью злости: столько лет!.. Конечно, не Карл Борн, но хоть что-то… Лионель понимал, что с утра ему придётся выслушать тонну упрёков, если он никому не расскажет прямо сейчас, однако расталкивать брата, ставить в известность кого-то ещё… Достаточно того, что в курсе шеф, хотя вчера в министерстве он только отмахнулся, занятый Рокэ и Штанцлером… Мерлин! Миллионы вариантов проносились в голове, пока он одевался и по возможности бесшумно выбирался из комнаты. Надо монетку бросить — звать подмогу или нет. Судьба распорядилась иначе, то есть не судьба, а полоска света из-под дальней двери. Половина третьего, глубокая ночь, ну раз уж он не спит… Стукнув два раза и сразу получив своё «войдите», Ли толкнул дверь и застал Росио за столом всё с той же толстенной целительской книгой из дядиной библиотеки — похоже, он даже не ложился.  — В чём дело?  — Фамилию Хогберд помнишь?  — Какая-то гадость со времён наших отцов, — оценив его боевую готовность, Рокэ захлопнул книгу и потянулся за формой. — Нелегальная торговля?  — Завсегдатай в Лютном переулке, когда прикрыли лавочку — не торговую, раканскую — его как ветром сдуло из Лондона. Впрочем, он и раньше умел заметать следы.  — Таких хватало, но они понимали намёки с первого раза.  — И не имели отношения к Потомкам… Я тебя не отвлёк?  — Идём, — пришлось напомнить себе, что обещал не лезть в голову. Давно, но обещал… Ли честно и без особого труда переключился на мысли о Лютном, хотя он прекрасно видел, что прямо сейчас защита подведёт, как бы Рокэ ни был искушён в окклюменции. Что-то занимало его сильнее, чем необходимость держать внутренний барьер, надо при случае намекнуть, что эта рассеянность не к добру… Впрочем, он всё отлично знает. Иначе бы спал в такой час. Проклятье, иногда не хватает времени на самих себя в попытке угнаться за призраком. Они тихо прошли по коридору; Эмиль с Марселем храпели почти в унисон, будь их комнаты поближе — получился бы премилый хор. Отвлёкшись на глупости, Лионель не сразу заметил, что не спят не они одни. Тёмный силуэт на первом этаже принадлежал матери.  — Откуда ты знаешь? — он не собирался ей говорить, кто-то уже сказал! Обернувшись, Арлетта скользнула взглядом по обоим и слегка улыбнулась:  — Думаешь, у меня не осталось соглядатаев с той поры? Не забывай — я расследовала некоторые дела, в которых замешан Хогберд, да и любой обладатель метки на учёте. Хотелось бы узнать, зачем он вернулся. Спорить нет смысла: когда у матери такой взгляд, она живо напоминает о своей профессии. И об отце — вернее, о том, как его не стало.  — А всё-таки жаль, что мою паранойю не оценили по достоинству, — заметил Росио, открывая перед мамой дверь. То, что они шли втроём, не обсуждалось; надо будет в свободную минутку черкануть записку брату, потеряет же. — Если бы ограничили въезд и выезд, эта зараза не проскочила бы ни через один камин.  — Он мог пробраться заранее… Но попался именно сейчас. Ты уверен, что хочешь променять сон на это милое знакомство?  — Не беспокойтесь, я спал вечером. Когда говорят правду, ничего не происходит, ложь же бьёт по сознанию тугим хлыстом. Ли поморщился: ощущение отхлёстанного мозга ему никогда не нравилось, отчасти поэтому он терпеть не мог врунов. Не сейчас! Трансгрессировав из холодного сырого двора, они втроём оказались в нужном месте. На деле Лютный переулок давно не был одной-единственной аллеей: это сеть, паутиной раскинувшаяся на задворках Косого и отталкивающая своим видом неосторожных благонравных магов. Низкие скособоченные дома, заколоченные окна, неровная брусчатка, тесное пространство между домами — всё отвечало атмосфере преступного магического мира, и ещё здесь очень неудобно драться — папа рассказывал, как при поимке контрабандиста сосчитал все острые углы по своим синякам. Ночью тут кипела жизнь, однако мракоборцев никто сразу не засёк: они остановились у бывшей лавки древностей, закрытой годами ранее из-за объявления в розыск Потомков Зверя. Ничего это не принесло, зато появилось местечко, где никто не ошивался. Зато все яды на своих местах, антиквариат и мрачное похоронное агентство.  — Он здесь, — а ещё в упомянутой лавке, согласно доносу, спрятался Хогберд. — Возьмём как можно скорее, разбираться будем потом.  — Может поднять крик, — вполголоса заметила мама. — Раз уж он тут один, будет защищаться всеми способами…  — Заперто, но не заколдовано. Не боится?  — Не спугнуть бы, раз так.  — Я открою изнутри, — не дожидаясь их согласия, Росио прошёл к разбитому окну, через пару мгновений внутрь проскочила тёмная кошачья тень. Его не было дольше, чем хотелось, но вскоре и дверь тихонько звякнула отпираемым замком. На первом этаже никого постороннего. Лавку обнесли быстро, едва её закрыли, но к лакомому местечку никто не притрагивался. Маги тоже суеверны: там, где много лет хранили тёмные артефакты, не поселится трус, и в большинстве своём люди предпочитали открыть бизнес в новом помещении, чем занимать это. В целом, никаких полезных предметов тут не валялось — плотные слои густой пыли, паутина по углам, затхлый запах, несмотря на сквозняк, гуляющий через битые оконные стёкла. Пустые или почти пустые полки напоминали фигуры скрюченных стариков, рассевшихся по просторной зале кривыми тенями.  — Спрятался наверху, — Лионель прикрыл глаза, чтобы согбенные силуэты и отблески стёкол не мешали сосредоточиться. Четвёртое разумное существо в этом здании расположилось на втором этаже, но его сознание было чем-то приглушено. — Чем-то защищается, отсюда не понять.  — Милое помещеньице, — почти беспечно заметила мама, с интересом разглядывая битый стеклянный шар. По центру его, в обрамлении скорлупы осколков, крючилась давным-давно отгоревшая своё свеча. — Я бы выкупила в случае нужды. Тёмные маги боятся тёмных артефактов?  — Скорее, того, что от них осталось, — Рокэ не разделял её профессионального любопытства, едва ли не с отвращением глядя на пыльные зеркала, пустые сосуды из-под ядов и старинные маски, видимо, не оценённые ворами по причине неприглядности. — Фонит ужасно…  — Тебе раньше нравилось, — Ли не чувствовал ничего особенного, но работа научила полагаться на чужое чутьё и не скорбеть по своему, тем более что он умел искать другое.  — А теперь не нравится, — вполголоса огрызнулся друг, чуть оттягивая воротник. Душно здесь точно не было. — Пошли наверх… Струны чьей-то души едва заметно напряглись и снова разгладились: их подозревают, однако не слышат. Заклятье бесшумности никто не забыл, и дезиллюминационные чары позволяли визуально сливаться со стенами подобно хамелеону. Скрипучая лестница могла бы выдать с головой, мать вовремя заговорила ступени. Смешно, они оба пытаются пройти вперёд, но кто бы остановил Арлетту Савиньяк… Вот и второй этаж. Спина к спине, палочки наготове, никакого света. В тесном, похожем на чердак помещении не видать человека, однако он здесь — это совершенно точно. В тишине, прерываемой лишь отдалёнными пьяными возгласами с улицы и собственным сердцебиением, Ли снова отправился искать; по счастью, никто не отвлекал — мамина концентрация вызывала уважение и гордость, Росио снова закрылся наглухо, спросить бы потом, почему он так взвинчен. Если, конечно, будет шанс получить ответ… Где же ты, объявленное в розыск бородатое лицо? Лионель ни разу не встречал искомого товарища лично, знал лишь по рассказам отца — какие помнил, потому что ловля нелегальных торгашей его интересовала как процесс. Никаких характерных зацепок, только профессиональная хватка…  — Не могу найти, — не без досады признал он, говоря как можно тише. Свои услышат. — Здесь четвёртый человек, вот где именно…  — Может, он сейчас не человек, — предположила мать и, не дожидаясь, подсказала: — Трус, льстец, хитрец, во всём ищет выгоду. Выходит сухим из воды… Портрет-то он примерно представлял, ну и каким образом может спрятаться такой человек? Мантия-невидимка — дорогое удовольствие, нынешнему Питеру такое не по карману — по свежим слухам, он прибыл без гроша, хоть и с достоинством. Настораживает: Хогберд бы не нагрянул в Лондон, опасаясь, что здесь скоро будет плохо. Значит, он уверен, что скоро будет хорошо. Ему… И его братьям по разуму? Ну уж нет! Последние несколько дней в городе тихо, как на кладбище, и все чего-то отчаянно ждут… Не отвлекайся, чтоб тебя, ищи… Ли не увидел — почувствовал, как отделились невидимые спутники. Что ж, может, и найдут, сам он начинал жалеть, что не может зажечь огонёк. Подводила ощутимая стена вокруг потерянного сознания. Хогберд не мог быть совсем тупым и ни о чём не думать! Значит, он в той форме, которая думать не может.  — Предмет, — осенило, не прошло и года. — Ищите предмет… Ломать голову над тем, в какую вещь мог обратиться или спрятаться сей товарищ, долго не пришлось. В комнате не так много мелочей, одна лишь крупная мебель и какие-то коробки — всё не лучшего качества, старое, заплатанное… Примерно в тот же момент, когда Лионель сощурился на подозрительно новое кресло у окна, Росио резко обернулся в том же направлении; нет, как с них слетели чары сокрытия, Ли не заметил, а вот насладиться смачным пинком, который получило кресло, смог сполна.  — Возмутительно! — охнула ворсистая спинка. При свете она оказалась отвратительного коричневого цвета. — Ногами! Как вы меня нашли?..  — По надушенной бороде, — пожалуй, ещё ни одно веяние мужской моды не удостаивалось такого презрения. — Никакая обивка вас от этого не избавила…  — В ужасных условиях, в которых мне не повезло оказаться, нет времени ухаживать за собой, — с достоинством пробубнило кресло. Ли был вынужден согласиться, что духами если и пахло, то едва уловимо, но кошачий нюх острее. Перевоплощаться беглец не собирался. Мать направила на него палочку:  — Гоменум ревелио, — обнаружение человека, невидимого или скрытого. Помнится, в школьные годы они пытались ловить невидимок тем же образом. Не преуспели — по причине отсутствия настоящих невидимок. На месте кресла оказался непосредственно Питер Хогберд, как сошедший с колдографии. Он никуда не спешил и чинно отряхивался, хотя глазки заметались, взгляд забегал… Ищет способы удрать. От трансгрессии его ничто не останавливает, только этим мракоборцы озаботились ещё на входе; конечно, временная защита этого дома никогда не сравнится с мощной обороной Хогвартса или министерства, однако попотеть придётся, чтобы убежать. На бойца товарищ не похож: ранее, очевидно, полный, сейчас же слегка схуднувший, с окладистой бородой, вызвавшей у всех столько эмоций. Загнанный в угол трус повёл бы себя иначе, и это Ли не понравилось.  — Вы совсем не изменились, — заметила мать, опуская оружие, но не ослабляя хватки. Она улыбалась холодно и вежливо, убийца отца удостоился бы иных эмоций.  — В отличие от вас, — засуетился Хогберд, любезничая. — Вы только похорошели, моя госпожа.  — Значит, вдовство идёт на пользу красоте? Интересно…  — Вы даже не представляете, — он выкатил глаза и сложил ручки, стало противно, — даже не представляете, как мне жаль, что не представилось случая выразить вам лично мои соболезнования. Все знают, что между нами и вашим покойным супругом не было особой любви…  — Да, отношения преступника и стража порядка обычно зовутся иначе, — вмешался Ли. Ему Питер такого внимания уделять не стал.  — Это досадное недоразумение, которое мы с дорогим Арно улаживали неоднократно, — «с дорогим Арно»! Бородатая сволочь живой не выйдет… Не вышла бы, будь с ними Эмиль. — Увы, меня окружали дурные советчики и ненадёжные друзья, но вы же знаете — будь я в самом деле виноват во всех тех ужасах, что мне приписывали в старые годы, я бы честно отсиживал свой срок в Азкабане… Однако преступники наказаны, я правильно понимаю?  — Можно отхлестать руки указкой, но голове это не поможет. Помнится, вас ловили на разном, — мать продолжала светскую беседу, скрестив руки перед собой и небыстро прохаживаясь туда-сюда. Питер не шевелился, разве что нервно переминался с ноги на ногу; удирать через конвой из двоих молодых мужчин, которые к тому же очевидно не в духе, он не решался. — И вот опять — какие-то ложные талисманы…  — Как мы все знаем, грядут тяжёлые времена, — Хогберд услужливо посмотрел на Рокэ, якобы намекая на недавний министерский скандал и сделанные громкие заявления; тот скопировал деланно вежливую улыбку Арлетты и вдобавок наградил беглого пройдоху таким взглядом, что пегая борода дрогнула дважды.  — Не уходите от вопроса, дорогой Питер. — От взаимных нежностей у него дёрнулось веко. — Талисманы я помянула к слову, а вот руки с головой… Либо вы не искушены в метафорах, либо старательно делаете вид, верно?  — Я вас решительно не понимаю.  — Так я вам объясню, спешить нам некуда — ночь долгая. Вы всё равно не покинете этот дом, не сознавшись хоть в чём-то… — Значит, Ли всё же предстояло копаться у него в голове. Он и собирался, только не рассчитывал, что будет так мерзко. — Помнится, много лет назад магическое общество Великобритании столкнулось с чередой неприятных преступлений, завязанных на дурном обращении с маглами. Тех колдунов, что гипнотизировали, сводили с ума и пытали бедных неволшебников, взяли на горячем, однако ничего толкового они нам сказать не смогли — потому что всего лишь исполняли приказ… Ничего не припоминаете, Питер?  — Как забыть! — возмущённо колыхнулась борода. — Ведь именно меня вы пытались привлечь к ответственности!.. Да, я знал их, тех господ, которых вы арестовали… Мы пересекались исключительно по вопросам бизнеса.  — Ваша чистая кровь и лояльность Анэсти Ракану настораживала нас ещё до того, как вы ушли под воду вслед за своими друзьями.  — Что бы мне сделали неволшебники?  — Вам, может, и ничего, — согласилась Арлетта. — Но вы были так близки к магическому рынку, обладали такими связями, что не воспользоваться вашей помощью — просто глупость… Учитывая, что вы, Питер, в своё время содействовали продаже гипнотических зелий, выдавая их за сильное снотворное, в управлении никто не удивился.  — Тем не менее, вы ошиблись, — с достоинством ответствовал Хогберд. — Иначе бы я был арестован.  — Мы всего лишь не смогли отыскать доказательств, а потом вы улизнули. Скажите же, Питер — это правда? То, что у вас дважды менялись волшебные палочки, потому что вы их теряли?  — Чистая правда.  — Ложь, — отрезал Лионель. Почуять легко… И он вспомнил эту историю, эти связанные между собой случаи: тогда они учились то ли на первом, то ли на втором курсе, занятые своими важными детскими делами.  — Приори Инкантатем ничего не показало, — заюлил Питер, с опаской покосившись на медиума.  — Правильно, вы ведь избавились от оружия, а также глотнули своих излюбленных зелий, чтобы не попасться на сыворотке правды. Мы не смогли это доказать, и только поэтому вы оставались на свободе. Так что же, ваш приказ? Уничтожать маглов?  — Не уничтожать, — борода поникла. Он понял, что врать не имеет смысла, и всё же Ли не мог избавиться от ощущения, что Хогберд… торжествует. Про себя. — Всего лишь вернуть магии чувство своего величия… Чародеи не должны прятаться и не должны бояться, мои дорогие друзья, вы ведь это отлично понимаете. Мы в одной лодке, вы и я. Но к чему вам признание в делах многолетней давности, моя госпожа? Я мог бы объяснить вам более насущный вопрос — почему я прячусь здесь. О, настали тяжёлые времена, — с каким-то наслаждением оглаживая бороду, запел он. Тянет время? Для чего? Скорей бы закончить этот спектакль и залезть к нему в голову, осталось лишь согласовать. Мама поддерживала беседу, неизвестно как варясь в сладкоречивой патоке Хогберда о старых добрых деньках, лицо Росио ничего не выражало — он вообще не участвовал в пререканиях, стоя по правую руку от могшего сбежать ублюдка и глядя в одну точку перед собой. Ли пришлось подождать, пока на него обратят внимание; нет?! Рокэ едва заметно покачал головой и вернулся к Хогберду, на сей раз с подобием интереса. Почему он против, Лионель не имел понятия, однако не мог не попробовать. — …и вот я здесь, — изрёк Питер немного громче, чем бубнил до этого. — Увы, мне в Лютном неспокойно, у меня остались соперники и, пожалуй, даже враги. Далеко не со всеми удавалось заключать выгодные сделки, вы же понимаете.  — Как же протекция министра, Питер?  — Министр не может рисковать собой, появляясь в таких местах. Всё же он поддерживает лицо…  — Хватит вилять, — не хотите — как хотите, он это больше терпеть не может. Не дожидаясь, пока его кто-нибудь остановит или пока Хогберд почует неладное, Ли уже поднял палочку. Никаких барьеров, никакого сопротивления — то ли с испугу, то ли (что хуже) добровольно бородатый болтун пустил его к себе в мозг. Знал ведь, что будет паршиво, и всё равно погрузился по самые уши. Не успел оглянуться, как стал Питером Хогбердом. Всё шло на удивление гладко и легко… Прямо как тогда. Велико ли дело — убедительный разговор о величии колдовства и пара капель гипнотического в огневиски! Лучший экземпляр, все будут искать повелительное заклятье, а им тут и не пахло… В другой раз повезло меньше, но новую палочку ему обещал Ракан. Лёгкие деньги за малый труд, он же не дурак, чтобы отказывать. Вряд ли у старого аристократа есть шансы, однако его внук… Как же всё это поправит дела!  — Ты отправишься в Эдинбург, мой дорогой дружище, — говорил Лионель-Питер, вкрадчиво глядя в глаза собеседнику. Мутный взор и потрёпанный вид колдуна напротив намекал — бродяга-самоучка под империусом. — Умеешь гадать?  — Нет, хозяин, — от лести стало тепло и хорошо. Конечно, настоящий хозяин здесь не он, но почувствовать себя кем-то важнее владельца лавки! Стать причастным к великому делу!  — Это совсем просто. Предсказывай маглам всякие… дурные события, но такие, чтоб ты потом смог их воплотить. Всё понятно, друг? Ли хотел видеть не это. Знал он и про гадателя, и про фокусника, и про то, как их допрашивали — попав в управление, он первым делом ударился в незавершённые дела отца, так же как Росио налаживал контакты с родиной. Частично повезло, частично нет; проклятый торгаш, куда ты ведёшь?! Покажи её… покажи метку.  — И ваша помощь была неоценима, — подобострастный поклон, спасибо, что не в пол, жадный взгляд; он даже дышал тише, слушая этого человека. Сознание раздвоилось: Питер благоговел, Лионель недоумевал, пришлось прислушаться к владельцу воспоминаний. Пожалуй, он понял неправильно — больше, чем мнимое влияние Анэсти Ракана, Хогберда интересовали его возможности и готовность нанять столько людей, сколько потребуется. За такую сумму, какая будет нужна. Самого «великого потомка» Питер не воспринимал — всего лишь временный покровитель, найдутся и другие, а что касается… Снова провал. Его намеренно не пускают дальше, но бородатый торгаш не может быть хорошим окклюментом! От потусторонней защиты надо бежать, если не хочешь остаться без мозгов. Что же делал Питер, пока Потомки оставались в бегах? Да ничего особенного, наживался в других местах и у других хозяев, однако он помогал расширять сеть… Знал бы Дорак! Знал бы покойный Дорак, его сердце прихватило бы во второй раз. Ничто так не привлекало подпольных колдунов, как официальный запрет раканского альянса. Может, министр-то понимал, вот и держал всех на поводке… И был недоволен, когда мракоборцы дали весомый повод привлечь внимание к секте. Раньше Раканы оставались на виду, теперь — нет. Неужели только бывший министр знал цену амбициям Анэсти и его семьи? Верил или подозревал, что рано или поздно их потянет обратно на остров? Бред сивой кобылы, но… Нет… Не только бывший министр об этом осведомлён. Есть и нынешний. И он-то как раз уверен в том, что произойдёт.  — Что будет дальше? Отвечай.  — Ли, хватит. Почему он говорит вслух? Почему ему отвечают? Лионель-Питер обернулся на голос и улыбнулся сладко, самодовольно. Враг! Сколько бы он ни знал — не догадается, что случится завтра, не завтра — сегодня! Ведают лишь те, кто избран древней силой… Те, кто принёс обет молчания, чтобы тайна больше никогда не вырвалась из-под крышки шкатулки. Вряд ли это знание пригодится врагу, подумал Лионель-Питер. Его всё равно ждёт что-то хуже смерти — за то, что именно смерть он выпустил в этот мир. Запястье обожгло огнём, горло сдавили невидимые тиски. По оголённому напряжённому сознанию прошла трещина — рваная, изогнутая; зигзаг оставил огромный коготь, звериный коготь, острый рог, заточенный клык… Земля улетела из-под ног, когда перед глазами вспыхнуло то, что он тут же забыл; забыл напрочь, потому что видеть не дозволено. Метка хорошо защищает своих хозяев: даже при желании выдать тайну, при готовности слушателя её принять возникнет барьер невиданной силы — он не позволит рассказать больше необходимого. Если ослушаешься — умрёшь, оступишься — вы оба вкусите боль, постараешься обойти запрет — сойдёшь с ума и убьёшь себя сам, как когда-то Карл Борн. Жалобно заныл затылок — пришлось открыть глаза. Глупо, но первым делом Ли провёл ладонью по подбородку: надо же убедиться, что он снова Ли.  — Министр, — сорвалось с языка. Он поморщился и привстал с пола, был решительно уложен обратно. — Я думал о министре… а потом… Ничего не помню. Гадство!  — Я так и сказал, прежде чем пришлось тебя вырубить. Неужели не чувствуешь, куда лезешь?  — Чувствую, ты прав, — прямо как в старые добрые времена. Нет, это не пол, просто подушка низенького дивана кажется чертовски жёсткой. Сколько он пропустил? Хогберд пытался удрать — разбито стекло, по полу осколки, мать и Росио слегка поцарапаны, но больше ничего. Виновник торжества лежит бревном, Арлетта вяжет его по рукам, за окном чуть светлеет. Тихо… — Но я хотел узнать всё. Ты бы сам захотел…  — Не спорю. Жаль, что не вышло, — Рокэ рассматривал Хогберда уже не так безучастно, как раньше. Всё застыло: после резкого скачка сознания мир иногда замирает, кажется непонятным; происходящее теряет смысл, зато обретают значение мелкие детали. Лионель не мог вспомнить лица Анэсти, на которое любовался только что, и воспроизвести в памяти дорогу, сориентироваться в комнате, где они были. Вместо этого он считал паучков на потолке, наблюдал игру света в маминых волосах, мыски собственных сапог, синеватые тени под глазами Росио — чуть темнее и глубже, чем на той неделе. — Что-то пыталось остановить тебя, — он снова заговорил, отвлекая от излишнего любопытства. — Что-то, что ты видел.  — Надеюсь, оно меня не видело, — ни тени реакции. И правильно, отшучиваться перед матерью будешь. — Он думал о тебе. Я имею в виду Хогберда.  — Конечно, думал. Ты бы себя со стороны видел, эдакая гримаса… Убить не хотелось?  — Нет, — в сознании что-то промелькнуло и снова кануло в забытье. Он медленно и уверенно повторил: — Нет, убить тебя не хотелось.  — Так и знал, — Рокэ отвернулся. Ни одна из пут, охвативших тушку бородатого торговца, не была слабой, и всё равно его перепроверили трижды. Ли не спрашивал, что произошло после его отключки — Росио потом расскажет вместе со всем остальным, маму пугать не хочется, пусть она и не сказала ни слова об этом. Ни слова, ни укоризненного взгляда: очень давно смирилась, что дети вечно лезут не туда.  — Надо спешить, — сказал Лионель, как только они полностью обезвредили неподвижного Питера. Помимо дубовой палочки, у него обнаружилась запасная, а также пара коротких магловских ножей. Хороши противники! Величие колдовства, величие колдовства, чуть пахнет горелым — спасайся любыми средствами. — Те воспоминания, которые я успел увидеть, закроют старые дела с маглами. Но не перекроют сюда путь Потомкам…  — Потому что они уже здесь, — мама не смотрела на него, она смотрела в окно. Их отыскали служебные совы — в такую-то рань! Короткие записки с печатями перечисляли ещё несколько фамилий, причастных или подозреваемых в дружбе с чистокровными отшельниками. Все они пересекли границу этой ночью. — И явно не рассчитывают, что их будут ловить…  — Думаете, Штанцлер прикажет? Даже если он завязал — духу не хватит перечить Ракану, — Рокэ едва глянул на прилетевшие срочные письма. — Ли, помнишь план по захвату министерства?  — Вспоминал только что.  — Не забывайте, что мы ему служим, — остудила их мать. — Чтобы пойти против, потребуется что-то наподобие войны. Все замолчали после этих слов, и они повисли в воздухе горькой неизбежностью. Война или революция? Политика или древний мрак? Как бы не всё вместе, думал Ли, не позволяя себе сосредоточиться на увиденном в чужой голове. На том, что забыто. Метка, метка на запястье Потомков, она усовершенствована или всегда такой была? Борну тоже пришлось её поставить, чтобы докопаться до правды. Сколько из этого знал отец? Что-то звонко разбилось об пол, перебивая мысли.  — Прошу прощения, уронил, — Рокэ смахнул рукавом со стола остатки склянки, и без того пустой. Они с мамой тащили к выходу подвешенного в воздухе Хогберда, даже в обездвиженном состоянии занимавшего немало пространства.  — Ты обычно ничего не роняешь, — не выдержал Лионель, подойдя совсем близко и надеясь, что мать не слышит. Он видел, что никакая бородатая туша не касалась полок. — Что происходит?  — Скоро узнаем, — Рокэ не счёл нужным понижать голос, и глаза его горели каким-то недобрым огнём. Ли бы сказал, нездоровым, но слова застряли в горле, так и не достигнув губ; слабое после опытов сознание обдало лихорадочной, жаркой злостью и лишило воздуха на пару вдохов. Питер проехался боком по дверному косяку, на сей раз благодаря матери и совершенно намеренно. Когда они вышли на улицу, предутренний свет казался не таким серым, как последнее время — увы, всего лишь на контрасте с полутьмой заброшенной лавки.

***

Марсель не хотел слушать Жиля, но когда его в последний раз кто-то спрашивал? Утро началось с посыпавшихся в окна сов, пришлось вылезать из тёплой постели и продирать глаза; продрав глаза, они с Эмилем обнаружили, что остались дома одни, отругали мягко и нежно (читай: на чём свет стоит) умчавших драться сожителей, полезли в камин… В министерстве оказалось тихо, как в обществе немых волшебников — можно подумать, запрещённая властями организация не полезла обратно в страну. Кто бы сомневался, что его котелковая светлость Август Штанцлер пальцем о палец не ударит. Начались локальные разборки в управлении, завязались первые интеллектуальные ссоры… А Марсель слушал Жиля и чувствовал себя полнейшим дураком. И бесполезным к тому же, хотя кто-то должен делать и это, верно?  — Тогда я и понял, что миру придёт конец, — верещал коллега. Длинный, ушастый и неприлично громкий коллега. Единственным достижением Жиля Понси, осевшим в памяти Марселя, было укрощение банши — он просто-напросто её перекричал. И долго нам это терпеть? Валме вежливо поозирался в поисках поддержки, но все были страшно заняты. Ещё бы, у нас тут смена курса власти на полную троллью задницу намечается, дел выше крыши.  — Как вы поняли? — обречённо уточнил Марсель. Он даже героем себя не чувствовал, дураком разве что. Послать бы этого оратора и присоединиться к решению великих проблем. Жиль возрадовался оказанному ему вниманию и снова открыл рот. Вместо звуков его голоса управление наполнилось новыми шагами и хлопаньем дверей; войдя в общую приёмную, казавшуюся тесной из-за образовавшейся толпы, Рокэ и Арлетта деликатно швырнули на пол кого-то повязанного и обездвиженного. Все умолкли, даже Понси.  — Откройте архив, — потребовал Лионель, появляясь последним. — У вас будут воспоминания подстрекателя антимагловского движения, а также одного из временных наёмников Анэсти Ракана. После короткой паузы беспорядок возобновился: на старшего Савиньяка накинулись с расспросами, кто-то интересовался именем преступника, кто-то возмущался, что поймали только одного, кто-то упрямо и настойчиво предлагал пойти к министру… Так и оглохнуть недолго. Пока шеф с директором не осадили всех разом, перспектива лишиться слуха казалась не такой уж страшной.  — Никто ничего без приказа не предпринимает, — хриплый рык старого Рудольфа. — Письма, что вы получили, всего лишь предупреждение. На допрос мы будем вызывать только тех, кто проникнет в Лондон. Все уяснили?  — Это ведь не наша работа…  — Но некоторые из них подозреваются в преступлениях! Не только против маглов, но и…  — Дела государственной важности…  — Был ли приказ министра?.. Марселю хотелось уточнить, как они собираются разорваться на много маленьких мракоборчиков, чтобы ловить замшелую оппозицию, но подобные вопросы возникли у всех. К тому же, как верно подметили коллеги, остаётся основная работа — кто-нибудь обязательно под шумок заговорит домашнюю утварь, проклянет нелюбимую свекровь или что-то такое. И как быть меж двух огней?  — Как же быть? — повторил его мысли Жиль. Валме приготовился его перекричать, где наша не пропадала; ах да, мы же на работе, мы же люди приличные… Вот засада! Понси, казалось, пропустил мимо ушей все насущные вопросы и продолжал рассуждать о вечном. Точнее, о себе любимом. — Вы спрашивали, как я понял, что миру придёт конец… — О да, и очень зря спрашивали. Очень зря!  — Послушайте, коллега, — не вытерпел Марсель, — если вы думаете, что я вас не переговорю — я вас переговорю, поверьте. Сейчас не время для…  — Самое время! — возопил победитель банши. Он умудрялся ораторствовать прямо над обездвиженным телом арестованного. Рокэ и Эмиль возились с запястьем бородатого товарища, ворожа что-то непонятное, и вскоре стал проступать едва заметный символ, издалека похожий на простую родинку… — Я всё чувствую, это вы ничего не понимаете, — вдохновенно жаловался Жиль. — Неважно, кто будет у власти… это низменные страсти, — от того, что его ждало извращение в стихах, Марсель едва не взвыл, но тут свершилось кое-что похуже — горе-рифмоплёт схватился за газету, кажется, за тот самый выпуск, который до хрипоты цитировал Алву. — Происходят страшные вещи и будут происходить! Я всегда знал, что нет ничего важнее магии, и обращаться с ней следует осторожно, иначе она, — неубедительная загадочная пауза, — распорядится нашими судьбами по-своему… Могло бы быть зловеще. Могло бы. Жиль распахнул газету и заодно рот, хотя куда уж больше; Марсель представил, что за ода последует дальше, и вежливо вырвал злополучную статью у него из рук. Пока Понси набирал воздух для вполне уместного возмущения, послышался щелчок пальцами. Силенцио! Жиль не мог издать ни звука.  — Подежурьте в Атриуме, Жиль, — безапелляционным тоном велел ему Рокэ. Понси отразил весь спектр досады и обиды, на какой было способно его лицо — вероятно, он собирался толкнуть речь в поддержку блокады или просто Алвы, а тут такое. Проигнорированный Жиль напоследок изобразил полный драматизма жест и вышел.  — Ну, он прав, конечно, — заметил Эмиль, оставляя в покое руку арестанта и оборачиваясь на коридор, куда отправился Понси. — Но можно ж как-то потише…  — Не отвлекайся, почти закончили. Марсель без сожаления расстался с идеей присоединиться к общим дебатам и раздаче распоряжений, закатал рукава мантии и присел рядом с ними. Интересно же, да и вдруг что понадобится… Глаза пленника безучастно смотрели в потолок, как будто он смирился со своей участью. А может, оглох от воплей Жиля, чем не вариант? На пухлом волосатом запястье окончательно проявилась метка: след от звериной лапы, ну конечно… Небеса не рухнули, Зверь не выполз.  — Не так уж сложно снимается, — пробормотал Эмиль, вытирая пот со лба и зачем-то протирая и палочку. Остальные не проявляли особого интереса — Хогберд (наконец-то расслышал фамилию!) не сбежит, его ещё и допрашивать продолжат, вот связаться с министром насчёт Потомков — более насущный вопрос. — Если не шевелиться, конечно.  — Когда он успел… — Рокэ продолжал ощупывать звериное пятнышко и кожу вокруг него, выглядело странно, а понятно стало слишком поздно. Раздражённо цокнув языком, Алва отпустил неподвижную руку. — Фините Инкантатем, — лапища безвольно шлёпнулась на пол, тело обмякло. Заклятье сняли, только ничего не произошло.  — Что успел?  — Умереть. Марсель не удержался и присвистнул, хотя и испугался слегка. Смирился со своей участью, как же! Это мёртвый взгляд, и пульса у Хогберда уже не было.  — Ведите его на допрос, — велел Лионель, подходя к ним, и замер. Усталый взгляд моментально заострился до привычного хищнического состояния. — Когда? Вы ведь брали его живым?  — Нет, знаешь, тащили через весь Лондон хладный труп, — огрызнулся Алва, на сей раз осматривая голову мертвеца — на щеках, не покрытых пегой щетиной, проступали синюшные пятна. Марсель смиренно проглотил просящуюся на язык шутку: не спавши несколько ночей кряду, Рокэ без колебаний послал бы самого Мерлина.  — Он не мог умереть в заклятом состоянии? — вместо этого уточнил Валме.  — Разве что сердце прихватило, но он был здоров как бык. Вот во время… — не обращая внимания на удивлённые и брезгливые возгласы публики, Рокэ склонился над покойником и разжал ему челюсти; бесцеремонно пошарив рукой в пасти, вытащил оттуда какую-то пилюлю, прозрачную и как будто прокушенную. На стенках оставались следы порошка. — Боялся, что мы будем его пытать… Или ему велели этого бояться.  — Хогберд не рассчитывал на такой исход, — сообщил старший Савиньяк, отрешённо глядя на мертвеца. Интересно, что чувствует легилимент, побывав в сознании человека, который тут же скончался? — Приготовил отраву на всякий случай, но раскусил не нарочно. Вы ведь дрались?  — Недолго. Скорее всего, это произошло, когда мы наложили Петрификус Тоталус. Слишком сильно сжал зубы или вроде того… Лишились первого успешно взятого подозреваемого, досадно — жуть! Спохватившись, Марсель поднялся и отошёл от трупа, который после снятия чар всё стремительнее становился похожим на мёртвую морячку с восточного берега. Дела… А он-то думал, что всех проблем на сегодняшний день — растормошить Штанцлера да мимоходом сообщить Арлетте, что её брат слегка захворал и не явится на семейный ужин в выходные, раз родные сыновья об этой весточке забыли. Взбодрённый трупом, Валме поискал, к кому бы пристать. Затея не из лучших: суета в управлении сходила на нет, сменяясь общей подавленностью и тревогой. Как назло, не скопилось никаких дел, не имеющих отношения к возвернувшимся нелегалам. Мертвеца не допросишь, Лондон не покинешь — только жди вторжения, даже никакой провинциал не нарвался на палёный амулет! «На хладный остров спустилась тьма, повсюду взросло унынье…»  — По счастью, скоро каникулы, — в приёмной стало тише, и её наполнял хриплый голос директора. Варзов говорил о школе, которая, как бы всё кругом ни вертелось и ни падало, оставалась в его руках. — Уж отправить всех по домам я найду повод, не переживай.  — В Хогвартсе может оказаться безопаснее, — покачала головой Арлетта. Она равнодушно глянула на пол, где недавно валялся покойный Хогберд, и продолжила разговор. — Я хорошо понимаю, что все хотят держать детей при себе, но школа — крепость, разве нет?  — Как знать… Предчувствие у меня нехорошее, — сознался Вольфганг, по недавней привычке растирая ладонью грудь в области сердца. Марсель прикинул примерный возраст старика, и в носу защипало. Нет, господин директор и так даст фору кому угодно, но вся эта обстановка, разговоры тоскливые, предчувствия…  — Крепости атакуют первыми, — заметил Рокэ, задержав взгляд на рассеянных телодвижениях бывшего опекуна. Никто не спрашивал, кто и как будет атаковать, никто не строил догадок; все ждали распоряжений, указаний и вестей. Топтаться на месте становилось невыносимо, и Марсель прошёлся по управлению, бесцельно тыкаясь носом во все вывески — списки стажёров, пустующая доска с новыми делами, один-два бумажных самолётика, до сих пор ищущих Феншо. Бедняга так и лечил в больнице свои новые глаза. Голова пухла от неиспользованной информации: последние вечера три Валме угробил на то, чтобы перечитать историю раканского правления до и после «легендарного» Эрнани. Министр, названный в честь предка из сказки, ничего особенного не сделал и тихо отошёл от дел, после чего на него спустила собак вся семья. Раньше же всё интересное ограничивалось актами да пактами, принимаемыми удачно или не очень — что-то про сокрытие от маглов, что-то про колдовские коммуникации, называвшиеся ранее более поэтично. И решительно ничего про древности. Тем более — никакого Зверя.  — Слушай, я тут подумал… — нет, ничему жизнь не учит, он опять пристал к Рокэ. — Политические изыскания ничего не дают, а вот то, что ты говорил про остров…  — Как сказал мудрец — низменные страсти, — Алва безразлично процитировал Жиля и склонил голову к плечу, слушая. — Что я говорил про остров?  — Насчёт блокады, но не новой, а старой. Которая на самом деле была. С востока, запада и юга… Что насчёт севера? Мы вроде собирались его караулить, но потом всё это завертелось.  — Там уже караулить нечего. Север был давно, — убедившись, что его не поняли, Рокэ нехотя пояснил: — То, что ловушка захлопнулась, очевидно, хотя объяснить я это не могу. Не лучше Понси… Значит, атака с севера была первой в очереди, только мы её пропустили, не зная, что искать.  — И что это может быть? — оставшись без ответа, Марсель принялся перебирать на память всякие рабочие случаи и не нашёл. Что до своего пришествия, что после. На хладный остров спустилась тьма, на хладный остров… — Мерлиновы подштанники… и весь его клятый гардероб! Второе пришествие дементоров, серьёзно?  — Откуда мне знать, спроси у них при случае… Факт, что Азкабан находится в Северном море. Непроверенный факт, что дважды договориться с ними нельзя. Предположения о воле.  — Это «унынье» из сказки, оно же подходит, — литературоведческая ипостась Валме испытывала нечто вроде восторга, тогда как все остальные немножко дрожали от страха. — И тьма, и холод… Нет, мне не нравится. Алва не ответил, хотя сказать тут особо нечего; стоял себе меланхолично у стены, как будто спал с открытыми глазами, и ничто из происходящего вокруг его не трогало. Неудивительно, сколько можно свечи жечь по ночам? Марсель сначала не успевал, а теперь не решался спросить, не желая нарваться, и всё же в одном доме трудно утаить что-то от своих соседей: ладно — бессонница и все вытекающие, вырубаться посреди дня за рабочим столом — перебор! Так Валме позавчера не достучался: ни стуком, ни возмущённым лепетом не поднял — руки на стол, голову на руки, и на тебе, что хочешь делай… А если б кто посторонний зашёл? Допустим, посторонних дома нет, но в этот раз он даже не получил предварительный втык волшебной палочкой. Нехорошо, в общем.  — Они же в тот раз даже не поели, — встрепенулся Марсель, вспомнив детали. — В газетах писали, мол, души не лишился никто… И что это было? Ну, помимо оперативных действий штаба, разумеется.  — Им не обязательно забирать душу целиком, чтобы подкрепить силы. Тем более, пустая оболочка больше никогда не испытает эмоций и не накормит ни одного дементора. Запасливые твари…  — Ну да, если целиком — мы бы заметили, — пробормотал Марсель и придвинулся поближе. — Гм… Точно бы заметили. Ты же это знаешь, так почему…  — Почему что? — Рокэ посмотрел на него исподлобья, как когда-то на доставшего Феншо. — Давай, заканчивай.  — Почему считаешь, что у тебя её нет, — договорил Валме, трижды проклиная себя мысленно. — Это же не так.  — Не так, и что с того? Кому-то до этого есть дело? — нет, он не наступил на больную мозоль. Прыгнул на бомбу. — Конечно, я знаю, как выглядит настоящий поцелуй дементора — спасибо брату…  — Мне есть.  — Премного благодарен, так это всё к чему? — раздражённо перебили его.  — К тебе же! Я тем более не знаю, что происходит, но я же вижу… — яснее всего вижу, что давно пора заткнуться. — Тебя что-то изводит, и если это — не стоит…  — Позволь уж мне разобраться самому. И хватит, — Рокэ повысил голос, не давая себя перебить. — Есть душа, нет души, в порядке она или нет — это не даёт ответов ни на какие вопросы. Что-то ещё?  — Да, ещё! Я всего лишь хочу помочь.  — Не надо помогать. Разговоров душеспасительных тоже не надо, — в стену между ними вонзился нос бумажного самолётика. Заколдованные крылья комично трепыхнулись, но как же это было неуместно. — Оставь меня в покое, если тебе так понятнее. Очень многое просилось на язык, пожалуй, Марселя выручило то, что он банально не смог выбрать. Ругаться до победного?.. Нет, не дурак же, хотя бы не совсем… Помолчать и успокоиться — и сразу становится понятно, что хуже момента не найти. Обидно, конечно, ну а чего ты хотел? Рокэ на всех реагировал колюче, это как сунуться в пасть дракону и удивляться, что тебя обожгли. Сейчас особенно… Выть хотелось от безысходности и непонятности всего, а толку выть — только другим на нервы действовать, другим и себе. В неприятной тишине ничего не происходило, Рокэ читал служебную записку, ему же адресованную, Марсель претерпевал внутреннюю борьбу, вокруг снова собирались коллеги, очень вовремя, заразы такие, вернувшиеся. Было назначено у министра на пять часов… Пять часов! Терпеть до вечера! Невыносимо и всё равно неясно, что это даёт, кроме пинка под коленку.  — Пока всех распустили, — сообщил Эмиль, снова возникая перед глазами. Марсель добросовестно ответил какой-то общей фразочкой, в зубах навязшей. Извиниться и отстать, извиниться и отстать, что может быть проще? Дело двух секунд. Даже ответа ждать не надо… Змеёй зашуршало внутри что-то сугубо слизеринское. Каким образом победила та половина, которая возмущалась, когда отвергали её помощь? Кто её вообще спрашивал, эту половину?! — …кто-то высказал здравую мысль, что лучше держаться вместе, мало ли что. Вы когда обратно?  — Сейчас, — обречённо отозвался Валме, отвлекаясь от борющихся змей. Эмиль, сама доброта, ничего не заметил. — Чего тянуть единорога за гриву…  — И то верно. Росио?  — Попозже, — не посмотрев на них, Алва свернул в трубочку служебную записку. Понять что-либо по его лицу было труднее, чем обычно. — Идите без меня.  — Я про «держаться вместе» не пошутил, — уточнил Эмиль, кивая в сторону шефского кабинета. — Мне же руки оторвут, если что не так. Либо сейчас, либо скажи, когда вернёшься.  — Часа через два. Уж двух-то часов хватит, чтобы перебеситься! Марсель отправился к каминам в смешанных чувствах, но всё же превалировало облегчение и уверенность — всё будет нормально, скоро что-нибудь прояснится и всеобщая нервозность сойдёт на нет. Тогда и поговорим, тогда и… Планов громадьё, только ни один из них не сработал. Вместо спада тревога нарастала, тикали часы, напряжённо молчали газеты, и Рокэ не вернулся через два часа — он вообще не вернулся.