Воспоминания о герое

Оказывается, то, что творилось в зале раньше, хаосом не было. Настоящий хаос начался лишь теперь. Неконтролируемые чувства захлестнули всех присутствующих: если обвинение заставило многих вскочить на ноги, то после его принятия они попадали обратно. Пауза, затишье перед бурей, кратчайшая секунда сегодняшнего дня, и всё подземелье вновь наполнилось причитаниями, выкриками, требованиями и мольбами.  — Неправда! Это неправда! — надрывные выкрики, женские и мужские. — Его заставили!  — Скажите, что вас заставили…  — Несите сыворотку, это не так!  — Наконец-то восторжествовала справедливость! — рвал глотку оратор с высокой скамьи. — Я всегда говорил!..  — Мы давно знали!..  — Никаких сомнений!  — Мерлин, — простонал Робер, не участвуя во всеобщем шуме. Его даже не услышали: что Лаптон, что Айнсмеллер старательно поддерживали суматоху. Ах да, ему тоже стоит этим заняться… Ерунда, все отлично справляются сами! Эпинэ махнул рукой на всё и зажал уши. Либо он ведёт себя некрасиво, либо эта голова лопнет. Не помогло, звуки никуда не пропали, только били по барабанным перепонкам с меньшей силой. От искажённых гневом и горем лиц мутило, и Робер поискал хоть кого-то, кто не сошёл с ума. Целитель Левий сохранял невозмутимость и спокойствие, но по сдвинутым бровям и хмурому взгляду ясно — недоволен. В дальнем углу застыла намертво молчаливая пара — пожилой худощавый чародей и его кудрявая спутница. Их словно оглушило: ни тот, ни другая не выкрикнули ни слова и даже не заметили, когда их толкнул какой-то энтузиаст с соседней скамьи. Таких было ещё несколько штук, но в целом… Робер опустил руки. От зажатых ушей легче не становилось, так он хоть не пропустит, чем дело кончилось.  — Почему? — вопрошал кто-то с нижних рядов.  — Вы же внимательно слушали, — Робер не был уверен, что расслышал всё верно; он видел, что Рокэ решил ответить что-то одному из сотен кричавших, но тише вокруг не стало вплоть до следующего разговора. — Суд предполагает, что моя яркая биография всё объясняет. Склонен согласиться.  — Этого не может быть, — младший Рафиано, бледный, как смерть, пытался перекричать своих коллег. — Ты же говорил… ты же имел в виду…  — Сядь, Арман, — Рокэ сверкнул глазами, подняв голову на встревоженного защитника. — Ради своей семьи, сядь. Наверняка он имел в виду, чтобы Рафиано не ставил под угрозу свою и дядину репутацию, но Роберу послышалось другое. Уточнить как-то не у кого. Последним человеком, спокойным в центре начавшейся бури, и был Алва, хотя это спокойствие куда больше походило на тотальное равнодушие. Разве же… Разве так это должно было произойти? Робер пытался что-то прочитать по его лицу и не мог. Отвратительное ощущение! Враг наконец-то признался, а Робер Эпинэ ему не поверил. Вообще. А чего он, собственно, хотел? Что Рокэ устроит театральное представление на последних минутах суда? Злодейский смех, резкое похолодание, звуки Зверя? Держи карман шире… В жизни, в отличие от сказок и легенд, всё несколько не так. Врагом станет тот, кого на руках носили… Вот он и стал — один за другим люди, пытавшиеся защищать и оправдывать, опускались, ошарашенные, на свои скамьи. Что же, тысяча проклятий, тебе не так?!  — Господа, — Штанцлеру снова пришлось прибегнуть к колдовству. — Тише! Мы понимаем, вы шокированы… В применении сыворотки правды нет нужды, но если вы настаиваете, если подсудимый отрекается от признания…  — Всё так, как я сказал, — Робер не хотел представлять, как себя чувствовал Рокэ под прицелом стольких взглядов. Таких взглядов. — Я в здравом уме и твёрдой памяти, если кто-то сомневается, так что в сыворотке, как и сказал министр, нужды нет.  — Вы подтверждаете?..  — Я подтверждаю, — скучающим тоном повторил Алва, обращаясь к министерскому секретарю. — Записали? Спасибо. Скоро вам понадобится удача, — сотни людей затаили дыхание, как по команде. — Скоро с неба опустится мрак, а из воды поднимется то, с чем вы никогда не желали встречи. Границы открыты? Не беда… Вряд ли это Его остановит.  — Кого? — пробормотал зал и остался без ответа. Робер знал: он говорит о Звере. Он говорит о Звере…  — Вы уверены насчёт здравого ума? — это Левий. В звенящей тишине его хорошо слышно.  — О да, — заверил Рокэ. — Я вам больше скажу: лгать перед лицом суда нехорошо, так что в моём коротеньком монологе не прозвучало ни единого лживого слова. Всё так, как я сказал… и так оно и будет.  — Пророк-убийца, — вполголоса нарёк Уолтер. Кажется, он был в восторге. — Прекрасно! Я в жизни не видел лучшего врага…  — Прошу внимания, — севшим голосом сказал Штанцлер. В одной руке его оставалась палочка, в другой нервно мялся котелок. — Прошу внимания, господа. Все формальности соблюдены, и, как вы сами видите, нет смысла прибегать к иным средствам допроса. Подсудимый добровольно и открыто сознался во всём сам… Нам нужно посовещаться, чтобы вынести приговор, наиболее соответствующий…  — Да чего тут совещаться! — завопил старик в лиловом, ранее интересовавшийся инферналом. — Азкабан!  — Азкабан! Азкабан! — не проскандировали, но дружно прогудели судьи, да и не только они — маги, не имевшие отношения к Визенгамоту (или не имевшие на первый взгляд, поимённо всех Робер не знал), согласно закивали. Азкабан… Тюрьма для волшебников, охраняемая дементорами, обиваемая волнами Северного моря.  — Как предсказуемо и скучно, — Алва растянул губы в улыбке, нахально глядя на скамью своих обречённых обвинителей. — Я уж думал, вы проявите больше изобретательности. Старые добрые дементоры…  — Ваша бравада неуместна, — поёжился Август. — Все знают, что вы не можете вызвать патронуса. Если бы могли, если бы вы были счастливы, то прожили жизнь иначе… Если вы как-то выберетесь оттуда целым, вы действительно порождение зла. В ответ порождение зла только рассмеялось — пугающе и странно. Коли узники Азкабана сходят с ума в своих пустых камерах, что ж, Рокэ явно сошёл с ума заранее. Предусмотрительно, ничего не скажешь. Попытка пошутить внутри себя провалилась — Роберу было не смешно. Всё так, как должно быть, но смотреть на человека, отправляемого на что-то похуже смерти… пусть даже он и заслужил наказание… С самого начала враг повязан судьбой с этими порождениями тьмы и ужаса, и вот они встретятся вновь.  — Вашу палочку, пожалуйста, — завершались последние процедуры. Люди начинали выходить из зала, кто-то — в знак протеста, кто-то — по другим причинам. Убедившись, что их никто не отлавливает и не возвращает обратно, Эпинэ тоже тихо вышел. В пустом и гулком холле некуда податься. Глупость какая, он даже не знает дороги! Никакой из возможных дорог… Дурнота достигла предела, и он сполз вниз по холодной стене, бессознательно уставившись перед собой, на гладкий пол и на край своего сапога. Последние полчаса Робер почти не сомневался, что его от боли вывернет наизнанку, но ничего не произошло. Голову не отпустило, однако дышать стало легче. Надо написать Альдо — пусть выдвигается сюда. Пусть поспешит, потому что в прогнозах насчёт Зверя Рокэ точно не ошибается… Если бы он ещё объяснил Роберу, как перестать чувствовать скорое пришествие… Увы, это сумасшедшая мечта из разряда несбыточных. Скоро всё кончится. Для всех по-разному, но очень, очень скоро. Двери распахнулись, выпуская больше людей, и Эпинэ нехотя встал: до конца ещё нужно дожить.

***

Бодрые ребята эти газетчики: не успеешь толком вернуться домой, а сыч уже тычет тебе в нос свежеотпечатанным вечерним выпуском. Куда летал Готти из управления, как и Фридрих, не понять — к сожалению, представители совиных не разговаривают человеческим языком. Так или иначе, Готти припёр «Ежедневный Пророк» и был собой доволен до невозможности, чего не скажешь о других. Когда они с Лионелем вернулись, дома уже все ожили, людей прибавилось. Всё логично: новёхонькая статья подробно повествовала о том, как министр магии собственнолично отправил первого мракоборца страны в Азкабан. После такого соваться в управление казалось неэтичным. Марсель сначала полагал, что шеф Ноймаринен метнётся туда, но, кажется, чем старше колдун, тем сильнее на него действует то сонно-гипнотическое зелье: ни Рудольф, ни фок Варзов, ни даже Арлетта не выглядели на все сто.  — Ну, что? — хором спросили старики, едва они выбрались из камина, всех перепугав. Хозяйка промолчала, но вопрос в её глазах был такой же.  — Ничего, — убийственно спокойный голос Лионеля действовал отрезвляюще.  — В каком смысле? — на всех, кроме Эмиля. Наверняка он досадовал, что его не разбудили, но Марсель был готов в случае чего заступиться за старшего из близнецов: подставляться втроём уж слишком неосторожно. — Это что вообще было?! Там правда написана?  — Про Азкабан — правда? — лицо директора казалось таким отрешённым, будто он ещё не понял. Или не поверил. До Марселя не сразу дошло, что Савиньяк молчит, и он против воли сказал:  — Правда. Мы там были и…  — И ничего не сделали? — голос Эмиля не то чтобы оборвался, но стало ясно — он бы с радостью причесал их обоих древком метлы по голове, если б не слишком обалдел. — Вас точно никто не заклял по дороге?  — Нас никто не заклял. И Рокэ тоже, — Лионель рассказывал, Марсель гладил большим пальцем попискивающего сыча, жалея, что не может допросить пернатого. Было мерзко, грустно и непонятно. — Кузен рассказывал когда-то, да это общеизвестно, что на подсудимых не разрешено применение магии или гипноза. В случае сопротивления, если подсудимый отпирается, применяют сыворотку правды или её заменители. Подсудимый не отпирался…  — В кои-то веки газеты написали правду, — вполголоса заметила Арлетта. Она незаметно опиралась на край стола, шеф с директором сидели в креслах. — Вы не успели переговорить? Зачем Рокэ сознаваться в том, чего он не делал? Вопрос дня! Перед глазами отпечатался образ зала, скамьи, толпы; цепочное кресло, Рокэ, Штанцлер. Застав кусок защиты и примерно представляя себе обвинение, они с Лионелем были готовы хоть силу применить, хоть раскрыть своё присутствие, но всё это имело бы смысл в том случае, если бы Алве требовалась их помощь. А она не потребовалась. Всё как будто шло по строго согласованному плану, и, если бы Марсель не слышал из первых уст, что угроза государству и призыв какой-то древней твари — последнее, что мог бы сделать Рокэ, он бы поверил, что всё свершилось по справедливости. Ну, как это бывает: в критический момент злодейский план претерпевает крах, зло получает по заслугам. Только картина мира настолько съехала, что все поменялись местами, никого не предупредив.  — Мы не знаем, — осторожно отозвался Лионель, взвешивая слова на невидимых весах. После сегодняшнего Марсель проникся к нему несколько сильней, чем раньше, и даже не из-за усердно хранимого хладнокровия, а из-за того, как это хладнокровие пошатнулось. Он ничего не сказал Эвелин в лифте, не сказал потом Савиньяку, тем более что в своём облике тот снова напоминал расчётливую ледышку больше, чем человека. Но запомнил. — Лично я почти уверен, что у него есть план. Совы точно носили кому-то письма, и это признание наверняка имеет смысл. Жаль, что мы не осведомлены, какой, но на суде Росио за себя отвечал. Поэтому они и не вмешались. Поверили, как и все, но не в правдивость принятого обвинения, а в какой-то неведомый план. Оставив высшее начальство страдать и гадать, что делать дальше и как относиться к случившемуся, Марсель сначала отошёл усадить Готти в клетку, затем подумал немножко и двинулся вверх по лестнице. К дальней двери его привела не привычка и не сентиментальность, а холодный расчёт. Видимо, заразился от Лионеля, какая прелесть… Без зазрения совести Валме открыл дверь — на сей раз она оказалась заколдована, но его это не остановило. На чудо в виде внезапно оказавшегося у себя Алвы он не надеялся, поэтому сразу прошёл к столу. События в голове перематывались подобно плёнке магловского фильма. Марселю не очень верилось в продуманность событий, потому что ещё утром ничего понятно не было. Ну да, после этого они поругались, а потом прилетела какая-то записка… Если что-то и было, оно здесь. Должно быть здесь. Распахнутая форточка намекала, что одна из служебных сов побывала дома. Коли всё так, как кажется, у Алвы не было времени на пространные объяснения. Бессовестно пошарив на столе, Марсель сразу же уткнулся в нужную бумажку: эта записка врезалась в память не хуже разговора. Такая небольшая, разложенным самолётиком и немного помятой дугой, потому что её скрутили в трубочку по прочтении. Он промешкал, и на пороге возникли ещё фигуры. Что ж, братьям тоже пришло в голову проверить помещение или они искали… кого-либо?  — Без спроса роюсь в чужих вещах, — пояснил Марсель, продолжая пялиться на записку. Никогда в жизни его так не напрягал кусок пергамента.  — И что нарыл? — неизвестно, улучшилось ли по закону взаимности мнение Лионеля о нём, но никакого укора не последовало.  — Ты что-то знаешь? — попал чуть ближе к правде Эмиль, вставая рядышком. Вот так вот стоят трое взрослых мужчин над злополучной бумажкой, почти забавно.  — Нет, мы просто мило беседовали с утра… — вели себя, как идиоты, один уж точно. — Прилетела записка. Вот эта. Я не знаю, что там, но если что-то есть — искать тут, — озвучив свою мысль вслух, Валме почти уверился в ней и, сосчитав про себя до четырёх с половиной, взялся читать. Письмецо оказалось ни много ни мало от Визенгамота. Стоило догадаться, что никакой дядя Гектор не имеет отношения к этой… повестке. Уважительные обращения и стандартные формулировки не наводили ни на какие конкретные мысли. «Вы являетесь первым и основным подозреваемым в привлечении тёмных сил», примерно как выразился в финале Штанцлер. «Возможность обычного ареста, так же как рядового дисциплинарного слушания, исключена, так как ваша должность и статус противоречат тяжести совершённого преступления». С ума сойти, больше у вас нигде не противоречит? В голове, например?  — И что? — безнадёжно спросил Эмиль. — Он просто взял и согласился, что ли? А кстати, мог же. Тихонечко двинуться умом от усталости и решить смотаться в Азкабан. Если б не дементоры, Марсель с превеликой радостью поверил в такой вариант, только вот перебор. К тому же, смыться в отпуск ничто не мешало и так, и делать это через убийственно фальшивый и унизительный судебный процесс — уж точно за гранью понимания.  — Вы мелким шрифтом тоже читайте, — посоветовал Лионель. В этот раз его голос показался совсем чужим, что бы там ни говорило лицо. «В случае неявки или сопротивления, мы не можем гарантировать безопасность некоторым лицам, действия которых были расценены как сокрытие ваших нарушений. В частности, ныне действующий директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, по совместительству ваш бывший опекун, обвиняется в содействии вашим планам», услужливо сообщал мелкий шрифт.  — В каком, нахрен, содействии? — кто из них это сказал, Марсель не определил — вероятно, все. Батюшка бы велел вымыть язык с волшебным мылом, не иначе.  — А это неважно, — пояснил через какое-то время Лионель, просматривая записку на свет. — До этого бы не дошло…  — Как можно обвинять нашего старика, — упрямство Эмиля трогало, но было неубедительным. Марсель не сомневался, что он уже всё понял, просто не хотел верить в такую подлость. — И вообще в чём? И как они себе представляют реакцию школьников и их родителей? Это был бы скандал!  — А ты как себе представляешь Росио, который скрывается от суда и подставляет профессора? — вопросом на вопрос ответил медиум. Все промолчали — никак. Марсель изо всех сил старался себя убедить, что всё это деется по секретной задумке Алвы, совы вылетели за подмогой и отпуск с дементорами кончится через два дня, скажем, из-за внезапной кончины Августа Штанцлера от чувства стыда. Не мог. Он подобрался слишком близко: образы рушились, подобно карточному домику, обнажая прошлое и настоящее. Всё было слишком плохо в последнее время для спокойного расчёта, слишком непонятно складывались те самые карты, слишком очевидной становилась ловушка… По задумке, ловушка для Рокэ и больше ни для кого, и на практике это совсем не похоже на брошенный вызов. Это то, что надо принять как данность, иначе лихо перекинется на кого-то другого. На кого-то, кто совершенно точно не виноват, стар и слишком часто хватается за сердце. Если в этом доме у кого-то и осталось спокойствие, то оно давно сдохло! Валме честно пытался прислушиваться, что братья говорят, но как-то не получалось сосредоточиться на настоящем. Он невольно вспоминал весь этот бардак, в котором они последнее время жили, видел будто воочию, как переживал за бывшего воспитанника постаревший опекун. Мысль об ответном беспокойстве Марсель отгонял изо всех сил, потому что от такого впору разреветься, но одно он точно знал — какие бы там мотивы им ни помыкали, Рокэ бы не допустил взваливания несправедливой ответственности на того, кому с детства обязан если не жизнью, то… душой. Вопрос о том, был ли у него выбор, довольно быстро отпал. Как всегда, ответы лежали на поверхности, оставалось лишь уметь их видеть и читать. Немного стронуть лавину, немного раздразнить врага, немного сыграть в поддавки — с Алвы бы сталось выяснять правду такими методами. «Да ладно, на кону всего лишь моя репутация»! Он говорил об этом почти прямо, как и о том, что устал и хочет, чтобы всё кончилось… Что — всё? И каким образом? А самое обидное, что вряд ли он при этом получил какие-то ответы. Те, которые, по своим словам, искал годами…  — Сидеть сложа руки, да? Серьёзно?  — А ты предлагаешь штурмовать Азкабан? Подожди, со дня на день сменится власть, у нас будут ещё проблемы.  — Конечно, давай копить проблемы… Бросим брата в тюрьме…  — Я чувствую то же, что и ты, но это было его решение. Надо подождать…  — Знаешь, что я думаю об этом решении? Марсель подключился к разговору, чтобы поддержать мнение Эмиля о решении, но мыслями остался где-то далеко. Решение. Вопросы. Ответы. Радикальные меры… Работа продолжается, ничего не выяснено, и если всё план — Рокэ не оценит, что они тут впали в бесконтрольную панику и посвящают свой досуг скорби по арестанту. Если не план, тем хуже, но сути не меняет — надо продолжать искать. В конце концов, ему дали задание! Марселю совершенно не хотелось утратить звание достойного напарника, и ещё меньше ему хотелось, чтобы последним их разговором стал вот этот. Конечно, сказанного не воротишь и сделанного не исправишь, но он уже сто раз раскаялся, так что никакого «последнего». Спустились вниз; Валме продумывал самый отвратительный в его жизни план и надеялся, что его молчание все расценивают как шок. В конце концов, тот, кто всегда говорит, молчать не должен, а он страшно занят… Насколько это рискованно, насколько оправдан этот риск? И спросить не у кого… Зачем они поругались? Может, тогда бы Рокэ сказал о вечернем суде? Вместе бы что-нибудь придумали…  — «У министра на пять часов», — с досадой припомнил Эмиль. — Это они уже всё решили, значит. И капнули своего дурацкого зелья… Слушайте, мы же можем предъявить эту претензию министру, верно?  — Вряд ли успеем, — отозвался Лионель, занявший место во главе стола. Коллег прибавилось, Марсель на них даже не смотрел. В общем-то, они теперь втроём тянули время, не зная, как сказать об угрозе из письма. Особенно при Варзове. — Вот это, кстати, промах. Раз мы с Марселем очнулись раньше остальных, нам стоило это сделать, пока Штанцлер точно был министром. Когда дело пахнет переворотом… Почти уверен, его уже нет в Лондоне.  — Не корите себя, — сказала Арлетта от камина. Она при свете огня кому-то писала, либо брату, либо, может, Бертраму. — Вы пытались помочь. Думаю, что никто другой не вспомнил бы о якобы назначенной встрече.  — Всё равно составим обращение, — не факт, что старый шеф окончательно пришёл в себя, но совершенно точно взял себя в руки. — Одолжите мне перо… Удрал он или нет… И что же, мы теперь ждём раканьих чистокровок? — неожиданно рыкнул Рудольф, почти как раньше. — На каком основании?  — Хотелось бы знать, что он им сделал, — вопреки опасениям Марселя и не только, господин директор был даже в голосе. Правда, лицо его оставалось каким-то потерянным и будто постаревшим ещё на несколько лет. — Сколько можно друг другу мстить? И почему обязательно бить в спину? Все эти вопросы, крутившиеся ранее в собственной голове, и навели Марселя на мысль, о которой он определённо ещё пожалеет. Чистокровки. Раканы. Вопросы мести. Выяснить правду через батюшкины связи, книги и крови не удалось, потому что одни Потомки Зверя знали то, что толкнуло их на многолетнюю вражду. У покойных Алваро, Арно и даже Карла Борна уже не спросить, остаются только живые враги. Хоть бы для этого не пришлось бить метку! Судя по всему, такая мера добром не кончится, и Марселю не улыбалось обзаводиться татуировками. Папенька не обрадуется. Под шумок он снова удрал наверх, на этот раз к себе. Надо собраться и отыскать любого представителя пресловутого альянса. Марсель снова вспомнил, как его с братьями приглашали в клуб любителей древностей: звучало заманчиво — чистая кровь позволяет, школа давно за плечами, только вот его не интересовало столь глубокое изучение магии и не радовала перспектива покидать Лондон. Что ж, сейчас Валме станет ценным кадром в их скромной компании. Предатель-мракоборец, напарник Алвы… второй Карл Борн… Ничего, он докажет, что серьёзен в своих намерениях. Слизеринец везде найдёт дорогу, особенно там, где честный человек сломает ногу о свои принципы. Узнать правду можно только так — либо он вернётся оттуда со всеми проклятыми ответами, либо не вернётся вовсе! Машинально кидая в сумку одежду, книги и письменные принадлежности, Марсель прислушивался к голосам внизу и гадал, как его так угораздило. Раньше за его серьёзными решениями всегда кто-то стоял: то декан факультета, то начальник отдела, то папенька, то Рокэ. Теперь никого не было, никто не толкал на безумство, никто бы и не осудил, если б он как обычно струсил и остался ждать у моря погоды. Никто, кроме самого Марселя… Приехали!.. А вот на берегу Ла-Манша Рокэ запретил геройствовать… Это ещё актуально? Мы будем слушаться человека, который сунулся в пасть голодного дракона, чтобы не пускать туда других? Правильно, не будем. Повторять тоже не хотелось, но сумку он уже собрал. Остались сущие мелочи. Марсель выдвинул ящичек стола — он хотел достать одну из бесполезных, но могущих помочь побрякушек, которые давно уже не носил. Серебряный кулончик со змеёй — то, что нужно, когда прёшься Мерлин знает к кому доказывать свои самые чистокровные намерения. Кто бы там ни торчал на стороне Раканов, он должен поверить. Валме подхватил змейку пальцами и против воли своей застрял над выдвинутым ящиком. Прямо под кулоном лежали коллекционные карточки, ну да, они всегда там лежали. Естественно, Алва на самом верху, хотя в последний раз там был Варзов…  — Ну, что? — пробормотал Марсель, в смешанных чувствах глядя на нарисованного напарника. Рокэ неопределённо пожал плечами, взирая на него в ответ. Здесь он выглядел куда более здоровым, чем в последнее время, без синяков под глазами и без желания убивать во взгляде, но и не улыбался тоже. — А я откуда знаю? Если бы через эту штуку можно было общаться… Ты её не заколдовал? Нет? Жаль… Когда он моргнул, человека на карточке сменил чёрный кот. Времени гадать, совпадение это или нет, не осталось. Поборов искушение, Марсель не тронул карточки и, хлопнув ящиком, вышел в коридор. Сложно. Он рассчитывал, что честная компания переберётся в кабинет Арлетты — ну, за перьями очинёнными или за какими-нибудь официальными бланками, в которых полагается писать жалобу господам министрам… Перебрались лишь частично, внизу оставались свои. Это плохо, жаль, что он уже решился. Назад никак… Куда проще было бы написать потом объяснительную записку из дома! Да, на ночь глядя — никаких подвигов, сначала надо постучаться в окошко к батюшке. Хотя лучше всего разбудить Готье, тот спросонья точно пустит, чего нельзя с уверенностью сказать об отце. Сумка выдавала его не так сильно, как мысли. Лионель был занят, колдуя над повесткой — возможно, хотел убрать строку про директора или просто что-то искал; однако он почти моментально поднял голову.  — Марсель, — пришлось остановиться. — Что ты задумал? Вот глупость-то, а! Как он собрался предавать втихую, если рядом легилимент? Валме не сомневался, что сейчас его репутация испытывает худшие минуты своей жизни. Взгляд Лионеля жёг насквозь, как огненные чары. Он всё знает. Он всё отлично знает и ни в коем случае этого не одобрит. Только, казалось, установилось какое-то понимание между ними… И этот, так сказать, скользкий слизеринец всё-таки удирает. Кошмар! Глупость ли? Нет, вовсе нет… Заткнув внутреннего орущего труса, Марсель прислушался к голосу разума, и тот его наконец обрадовал. Да, Лионель прекрасно читает мысли, но это же значит, что он читает их целиком. Он видит и то, что задумано на самом деле… Видит эту неповторимую, колоссальную дурость, не гарантирующую успеха и когда-то погубившую его отца. Кулончик со змеёй тоже видит, воспоминания о приглашении в клуб, карточку… ну куда, это личное! Нет, пусть смотрит… пусть знает, что настоящему предательству не бывать. Он должен это знать.  — Вы чего? — недоверчиво спросил Эмиль, мелькая неподалёку с очередной совой. Вернулся Фридрих, откуда — они опять не знали. — И куда ты собрался?  — Да так, — красноречие позорно подвело, потому что он пытался наладить обратную связь с медиумом. Увы, Марсель так и не понял, долетают ли до «слуха» Савиньяка его попытки думать погромче или нет. Фирменный прищур чёрных глаз держал его на прицеле довольно долго, и понять, что именно он узнал, как-то не получалось. Что хуже, на них обратили внимание остальные. Или лучше? Марсель тихонечко вздохнул и, не скрывая этого жеста, поправил лямку сумки. Предательство должно быть убедительным. Он, конечно, чужому прошлому не судья, но слишком много людей знали о том, что Борн планировался как подставной шпион. Он сделал вид, что поддался местным заветам, и получил метку… в самые мозги. Валме до такого доходить не собирался, однако ему было, что предоставить взамен. Чистую кровь и немножко информации.  — Не нравитесь вы мне, — сказал кто-то. Кажется, директор.  — Ночь на дворе, — как бы невзначай добавила Арлетта. Марсель осторожненько оглянулся; её взгляд был напряжён, словно намерения змеехвостого новобранца стали чисты и прозрачны, как весенний ручеёк. Никто не говорил, что будет приятно. Однако чем больше людей поверят, что он взаправду предал… Нет, ну что за безумие! Совсем из ума выжил… Если их будут допрашивать, никто не подтвердит, что в компанию Потомков проник очередной засланец. Кроме Лионеля, но уж Лионель-то что-нибудь со своей памятью сделает.  — Я тебя понял, — медленно проговорил Савиньяк, не отводя взгляда. Оставалось только молиться Мерлину, что он понял именно то, что нужно Марселю. В следующий миг ему в грудь уткнулась терновая палочка. — Иди, куда хочешь, но при следующей встрече я тебя убью. Подыгрывает или нет? Либо Лионель играл безупречно, не давая ему даже намёка на свою реакцию, либо, что хуже, не докопался до настоящих мотивов. С другой стороны, до чего он только не докапывался в этой жизни, и вообще, «убью» — это слишком!  — Спасибо, — сказал Валме и улыбнулся. Широко, как мог. Остальные даже вопросов не задавали, настолько всё было очевидно… Обидно, между прочим. За ним так и осталось это клеймо — всё во имя престижа. Когда источник престижа пропал, делать нечего и слизеринцу. Так ведь? До порога новоявленный предатель дошёл в гробовой тишине, чувствуя ошарашенные взгляды на своей спине. Ничего, где наша не пропадала! Это хотя бы не клеветать на себя в присутствии нескольких сотен уважаемых чародеев и самостоятельно засаживаться в тюрьму, да, Рокэ? Между прочим, он мог быть доволен — геройства не вышло. На фоне собственных-то подвигов… Марселя ждало разве что общественное осуждение, но никак не дементоры с тюремной камерой. До дома он добрался быстро, так же как и заснул в своей старой комнате, чудом не разбудив никого, кроме не врубившегося Готье и полуглухого домового эльфа. А вот наутро пришлось объяснять сразу несколько вещей: зачем он вернулся, как так никого не предупредил и почему совершенно не удивился отставке Августа Штанцлера.