Мрачная треугольная крепость посреди холодного моря, которую не разобьют волны, не сдует ветер, не порушит ураган. Никогда ещё вода не казалась такой враждебной, как сейчас, даже исторгая из себя разнообразных сказочных чудищ, решив, что им пришло время просыпаться… Решало не море, его не спрашивали. Видимо, у того, что стоит за судьбой и жизнью, полномочия куда шире, чем у какого-то мирового океана.
Соль просачивается сквозь стены, оставляя тут и там следы из своих белёсых крупинок. В решётках нет нужды, как и в цепях, они здесь для декорации — местечко-то не похоже на тюрьму, маглы и то милосерднее. Сколько раз пытались прикрыть Азкабан? Проще сосчитать, сколько раз его пытались расширить. Это не та вещь, которую ты хотел узнать в четырнадцать, но в памяти осело… Не столько дементоры, их почти никто не изучал, сколько бесконечные пререкания власть предержащих по поводу устройства тюремных камер.
Палочку могли бы и оставить — это не противоречит правилам. Что ж, очередное подтверждение тому, что кое-кто абсолютно не учил историю.
Со временем шум воды становится тише и пропадает насовсем. Он всего лишь стал частью тебя, так же как ею стала выматывающая боль и способность видеть мрак. Иронично, что пресловутый мрак так и не удалось побороть…
Стряхнув наваждение, Робер шагнул вперёд. Он был готов к тому, что скромный мостик под ногами рухнет в любую минуту, но недооценил магические опоры. Так странно находиться здесь вместе с Мэллицей — хрупкую девочку хотелось уберечь от любой тьмы, а она оказалась покрепче своего сопровождающего, не говоря уж о трясущемся от страха кучере. Почти не размыкая губ, пробормотала что-то, похожее на принятый на острове призыв патронуса, и обзавелась юркой белоснежной куницей.
— Альдо сказал, что нас не тронут, — зачем-то припомнил Робер. Да мало ли, кто что сказал, поди объясни это стражам Азкабана.
— Так безопаснее, — нашлась Мэллица. Ветер трепал её медные волосы, маленькая чародейка как будто не замечала. — Недостойная останется здесь и будет ждать, за другом присмотрит куница.
— А ты?
— Нед… я в безопасности. Иди, — неловко сказала она. Да уж, учитывая тот трюк со спокойным сном, в это верится без труда!
Как легко ей удалось вызвать патронуса. Для этого нужно почувствовать себя счастливым, хотя бы ненадолго, и обладать недюжинными способностями к колдовству. В груди что-то кольнуло, когда Робер представил, как она закрывает глаза и думает об Альдо. Такими счастливыми глазами на избранного никто не смотрел, даже те, кто ждал от него великих свершений… Нашёл время ревновать! Это что, побочный эффект патронуса? Куничка прыгала и вертелась рядом, излучая свет и тепло. Дементоров на входе Робер увидел, как и тех, что кружили в бессчётном количестве вокруг треугольной крепости, но совершенно не почувствовал. Защита была крепка.
А вот и люди — охрана, необходимая для какого-никакого контроля и отчётности. Конечно, никто из заключённых отсюда не убежит, а стражи сами не улетят, пока есть чем лакомиться (опустим те случаи, когда они улетали, иначе придётся бояться ещё и за оставшуюся у кареты Мэллицу). Два хмурых типа… не то чтобы хмурых, с их лиц словно стёрли саму возможность какого-то выражения раз и навсегда. Обветренная кожа, тусклые глаза, опущенные губы, ввалившиеся щёки и пустота во взгляде. Кажется, из этих ребят высасывали радость и жизненную силу, но умеренно — в таких количествах, чтобы не довести до упадка и поддерживать бумажно-пропускную рутину. То ли дементорам кто-то когда-то объяснил, то ли они сами… красноречиво дали понять.
Эпинэ предъявил необходимые свитки с печатями. Молча — при такой ветрюге его бы всё равно не расслышали. Один из невыразительных охранников показал на куницу и покачал головой.
Ясно, придётся рассчитывать только на себя. Если патронус проникнет внутрь, кто-то из заключённых почувствует себя лучше, а это тюремщикам не нужно.
— Иди к хозяйке, — куница расслышала всё в точности и, ласково ткнувшись полупризрачным носом ему в щёку, вернулась к Мэллице. Не оборачиваясь, Робер шагнул внутрь Азкабана вслед за своим серым проводником.
Здесь почти не так жутко, как писали в книжках. Наверное, Экриздису было даже уютно, пока он жил и творил свои тёмные делишки. Маг давным-давно скончался, а сила его жила, запечатанная в стенах тюрьмы… Подпитываемая дементорами, которые, в свою очередь, ложка за ложкой выедали остатки чувств из своих истощённых пленников.
Было бы что терять!.. Нет, они не достанут, они тебя не достанут… больше никогда, третий раз — это уже смешно. Ты знаешь, что делать, и чего не делать — тоже знаешь. Разве что кому-то придёт в голову подняться и проверить, но какое-то время можно потерпеть.
Шуршащие по полу плащи цвета самой тёмной ночи и раздающееся из-под них полудыхание-полустон, всё это умерло вместе с детскими кошмарами, вместе с необходимостью чего-то бояться и от чего-то бежать. Страшит другое — лживость, злость, которая может перелиться через край, Он и Ему подчинённое страдание, но не страх. Вы никогда не были счастливы, вы не выйдете оттуда… глупые слова глупого человека… Если бы счастье лежало в основе выживания, ты бы и вправду тут не сидел. На этом свете.
Всего лишь очередная клетка, из которой пока нельзя сбежать, но к которой можно приспособиться, немного пораскинув мозгами. Всё как всегда, абсолютно как всегда, только скоро разверзнется земля, и к этому моменту лучше оказаться на суше.
— Вы что-то сказали?
— Нет, сэр.
Галлюцинации возвращаются — так и запишем. Поёжившись, Робер ускорил шаг, чтобы не отставать от монотонно топающего тюремщика. Из просторного треугольного холла камеры уходили вверх. В пустоте между ними парили дементоры, и то и дело из-за какой-нибудь решётки слышался стон, плач или вой.
— Не трогать, — вяло сказал тюремщик. Кому? Наверное, одному из… Робер понимал, что он со своей неизбывной тоской по покойным и тревогами по будущему представляет из себя не лакомый кусочек, но уязвимую добычу. Пока всё шло нормально, только холод пробирался под кожу, норовя пощекотать самое сердце.
Лифта тут не было никакого, даже старого и дребезжащего. Оно и понятно, кто станет оснащать тюрьму такими радостями жизни? Поднимались по лестнице довольно долго, Эпинэ устал считать пролёты, а ноги, не привыкшие к таким нагрузкам, подкосились несколько раз. Хорош боец, ну просто умница! Не так давно прибежал бы первым, не запыхавшись и не вспотев. Впрочем, пот здесь то ли скоро застывал, то ли въедался в кожу, леший его разберёт, а своё прерывистое дыхание легко спутать со звуками дементоров или хрипами из близлежащих камер.
Коридор, уходящий куда-то вглубь… Наверное, и туда у дементоров есть доступ, по дороге полно камер, и люди, сидящие в них, явно не в себе. Какая-то старуха в кандалах тихонько скулила, свернувшись калачом на холодном полу; её глаза без всякого смысла шарили по ногам Робера, когда он проходил мимо. С другой стороны — молодой совсем парень, весь в щетине, но не в густой бороде, ещё с почти здоровым цветом лица.
— Помогите! — завыл он. — Вытащите меня отсюда! Я не убивал, я не убивал, меня заставили!..
— Молчать, — бесцветным голосом велел тюремщик. Как ни странно, его послушались: парень испуганно взвизгнул и вжался в стену. Отсюда было видно, как он сучит ногами и руками, словно пытаясь сбежать по стене.
— Что он сделал? — вполголоса спросил Робер.
— А мне какое дело? — переспросил проводник. — Не удрал бы. Да ладно, не удерёт. Нету отсюда выхода.
Пожалуй, да… допустим, удастся добыть ключи или отпереть дверь несложной магией, пробежать все эти этажи, не попавшись на глаза ни людской охране, ни самим стражам. И что потом? Никаких плавучих средств пришвартовано не было, только если знать заранее, что друзья подгонят тебе лодку. И всё это — при условии, что ни один дементор не заметит пропажи. А их тут очень, очень много…
— Окна есть у них?
— Есть кое-где, маленькие такие. Да вы увидите.
Робер пытался прикинуть, есть ли возможность улететь через окно. Ворон — достаточно крупная птица, хотя бывают и побольше. Цепи, кандалы? Влияние дементоров? Собственная совесть? Такая себе задержка, если захочется покинуть тюрьму. Кроме, пожалуй, второго. Покинуть тюрьму… и вернуться, но куда? Как бы Робера ни бесило предательство Валме, он был в чём-то прав, первым приняв очевидную истину. Допустим, Алва вырвется отсюда, до или после Зверя — уже неважно, и что он будет делать в мире, знающем всю правду? Скроется где-нибудь в вечном ожидании погони? Нет, без соратников за пределами Азкабана ему податься некуда, а соратники эти отпадут. Уже начали.
— Сюда, — пришли так неожиданно, что Робер едва не упал, влетев в спину замершего тюремщика. — Как уходить будете, прямо по коридору — и я вас на лестнице жду, — проинструктировал тот и исчез.
Эпинэ оказался в тупике, окружённый сразу четырьмя решётками, за каждой из которых царил болезненный полумрак. Убеждая себя, что нарастающая тревога и шум в голове — просто страх, а не дементоры, он принялся осторожно осматриваться в поисках врага.
Ну надо же, кто-то всё-таки пришёл. Придётся снова побыть человеком. Кажется, вчера притащили нового убийцу — то ли из Шотландии, то ли из Уэльса, и он голосил всю ночь, кляня на чём свет стоит своих судей… Хоть вылезай и руку жми, но ты так-то осуждён по справедливости, сиди тихо, поджав лапы…
Из темноты видно почти хорошо, а нюх подтверждает догадки. Трясина и туман, запах дороги после дождя, хвои и едва уловимого каштана. Знакомо не так хорошо, как другие, но всё же узнать можно.
Зачем?
— Барри, — пробормотал старый мужчина со спутанными патлами, привалившийся к краю решётки. — Барри, Барри. Это ты, Барри?
— Нет, я не Барри. Простите.
Робер пришёл в замешательство, не найдя никого, хотя бы похожего на Алву, но потом едва не подскочил. Камера, которую он принял за пустую, привлекла шевелением из глубины, и в следующий миг он уже засёк силуэт. Прямо как тогда, на краю оврага — казалось, что никого нет, но он есть… Неужели той маленькой тенью, неразборчиво отпечатавшейся в памяти с рокового дня, была птица?
— Что вам здесь нужно? — хрипловато и вполголоса, но всё же это он. Робер подошёл ближе на полшага. Ожидаемого удовлетворения он не почувствовал, а вот злость никуда не пропала, хвала Мерлину. Больше никакие судебные метания не собьют его с толку. — Не самое удачное место для встречи.
— И не самое удачное время для зова Зверя, — Эпинэ сам не знал, что его так разозлило, резкая отповедь сама пришла на язык.
— Тем не менее, он уже призван, — Рокэ повёл плечом, не соизволив сесть лицом к собеседнику. Роберу пришлось любоваться профилем, на который он и так имел удовольствие насмотреться на судебном процессе. — Если поругаться пришли, не тратьте время… а лучше — расскажите мне какие-нибудь новости…
— Новости? — он бы ещё газету попросил.
— Ну да. Неужели ничего не произошло за эту неделю?
— Недели не прошло, — на это ничего не ответили. Наверное, дементоры всё-таки быстро сводят с ума… — Я должен был убедиться, что вы не сбежали.
— И как бы я, по-вашему, это сделал? — осведомился Алва, чем-то звякнув в полутьме. Значит, всё-таки цепи, но отсюда не видно, сковывают ли они как следует. Скорей всего, здесь не такая высокая степень защиты, чтобы цепочка менялась в объёме вслед за птичьими лапами. По-настоящему сил человека лишает дементор, не железо.
— Я не собираюсь предлагать варианты, тем более, у меня их нет… — есть, только про себя. Робер был готов столкнуться с сумасшедшим, вот безразличие и никуда не девшееся нахальство привели его не в бешенство, но в раздражение повышенной степени. Какие, к лешему, сомнения! Если бы Алва был невиновен, он бы об этом сказал, а не строил из себя не пойми что! — Вас предали, если хотите новостей.
— Скорость впечатляет. И кто удосужился?
— Ваш напарник, — реакции не последовало, и Робер повторил погромче, видя в себе гонца с дурными новостями. — Я бы вам посочувствовал, если бы не Зверь… и не моя семья…
— Ну да, — казалось, Рокэ вообще не впечатлило упоминание мести. — Что же он такого сказал, что вы примчались меня проверять? Если вас не затруднит — ещё короче. Тут, знаете ли, неподалёку летит дементор.
— Вы доверились не тому человеку. Ваша анимагия больше не тайна, — в ответ фыркнули. — И не надейтесь, что она вам поможет…
— Это уж я сам решу…
— Не надейтесь, — зачем-то повторил он. Краем глаза удалось разглядеть приближающуюся чёрную тень; прутья решёток рядом покрылись инеем, а мужчина, беспрестанно зовущий Барри, умолк и уполз в тень. — Кого вы убили? — опасаясь, что им придётся свернуть разговор, не узнав правды и не увидев окна, Робер заспешил. Самому нездорово, хотя его трогать не должны… если Алва ничего не скажет сейчас, придётся вернуться потом… — Просто скажите мне, кого вы убили, я должен знать!..
Рокэ не ответил, склонив голову к плечу и словно прислушиваясь к шуршанию по полу чёрного плаща. На бледном исхудавшем лице проступила ухмылка, но сейчас она куда больше походила на безумную, чем на вызывающую.
— Скажите…
— Да никого я не убивал, — неразборчиво ответил враг и негромко засмеялся. В соседних камерах люди забились об стены, заметались, пытаясь вырваться или умереть, тёкший по полу холод поднялся до колен. — Из ваших уважаемых родных… зачем?..
— Я не верю!
— Мне плевать, во что вы верите… Задали вопрос — извольте слушать ответ. Нас было пятеро, как и вас… ушли четверо… где моя благодарность?.. Не очень-то и хотелось, но вы вроде как человек воспитанный…
— Нет, — пробормотал Робер. — Так ещё хуже… зачем, на кой чёрт вы меня не убили?!
— А что, жить надоело? — на сей раз он расхохотался в голос, что нисколько не отпугнуло дементора, зато, кажется, взнуздало и без того засуетившихся соседей. Кто-то принялся грызть решётку, кто-то — рыдать. — Так прыгни с башни, кто тебе мешает! Свяжи себе удавку наподобие магловской и обвини в этом меня…
— Почему вы меня не убили? — дорога всё равно отрезана, он не уйдёт. Робер отступил к тупиковой стене, сделал ещё шаг к нужной камере. — Рокэ… отвечайте, вам всё равно…
— Всё равно — что? Ну да… — он не был напуган или взбешён, как остальные пленники при виде стража, но явно стремительно терял рассудок. — Не бойтесь, оно вас не тронет, так — пощекочет слегка… Вы же гость…
— Я жду, пожалуйста…
— Зачем мне вас убивать? Вы были заняты делом — лечили коня… Как он, кстати?
— Отлично, — в горле пересохло от такой правды. Нашёл время допрашивать, но потом стало бы совсем поздно. — Хотите сказать…
— Не хочу, но вы на редкость настойчивы… Не обманывайтесь! Если бы я хотел остановить убийство, я бы остановил… сёстры не виноваты… будет скучно — навестите Мунго, развлечётесь. Коня просто жаль, — он снова замолчал, теперь леденящий душу скрип дементора был совсем близко. — И смысла в этом нет, — чтобы расслышать, Роберу пришлось приникнуть к решётке. Он совсем ничего не видел, кроме парящей в коридоре ужасающей фигуры. — Во всём, абсолютно во всём нет смысла…
Трёхметровый страх во плоти завис напротив, протяжно дыша и изучая из-под капюшона незнакомое лицо. Вперёд потянулась неестественно тонкая рука, вся в струпьях и в слизи, с кривыми худыми пальцами. Робер не заметил, как оказался на полу, но затылок ощутил ледяную стену, а ладони — пол. Всё исчезло… он снова там — задыхается болотом, тонет в тумане, бредёт по смерти, бежит от жизни… крылатые кони улетают прочь…
— Беги! — кричит отец.
— Беги же! — надрывается мать.
— Опусти палочку, она бесполезна, — шепчет голос друга.
— Тебе придётся отдать палочку брата, — говорит друг отца.
Бац! Он падает в овраг… падает на пол, коленям больно… Стёртые в кровь ноги… стёртые в кровь ладони — неужели это поводья…
— Они умерли из-за меня, — думаешь ты.
— Это из-за меня они умерли, — так ты думаешь.
— Убийцы должны умереть!
— Убийцы должны умереть!
Ты просыпаешься в сотый раз от кошмара, в котором все умирают. Ты растёшь и узнаёшь правду… ты понимаешь, что жить не должен, и в то же время — должен жить… Что это, кони? Откуда? Крылатые бросили братьев в лесу… Крылатые привезли карету, чтобы забрать мать и брата…
Душат слёзы, которым нельзя пролиться. Горло сжимается в тисках, и единственный воздух — тот, который слабо ползёт из воспоминаний о вечном лете…
***
Когда он пришёл в себя, не было страшного силуэта, не было и страха. Какое-то опустошение выедало сердце изнутри, а тело колотило от холода. Слегка мутило, перед глазами — рябь, в остальном — цел, жив и цел…
— Барри, — возобновилось бормотание. Звякнули цепи. — Барри. Ты где, Барри?
— У-у, — проскулил жалобный женский голос.
Наудачу пошевелив плечом, Робер убедился, что ничего сильно не ушиб, и встал. Не сам, при помощи стены и пары крепких выражений сквозь зубы. Оставалось вспомнить, зачем он вообще сюда пришёл.
— Помнится, мы не договорили, — в напряжённой тиши, прерываемой скулежом и плачем других пленников, голос Алвы прозвучал неестественно спокойно и почти равнодушно, как будто он только что не реагировал на этих… проклятых стражей. Робер почувствовал, как тошнотворный туман выветривается из головы — хотя бы от возмущения.
— Я всё спросил и узнал… — он мельком глянул в поисках окна. Совсем узкое, даже воробей не пролезет. Долбить клювом — услышат и придут. — Вы всё равно… находитесь здесь по праву…
— С этим спорить бесполезно, — опять усмешка, он тут точно обезумел. — А я не всё спросил. Вы упоминали предательство…
— Да, — устало подтвердил Робер. — Я поэтому и пришёл… Ничего не выйдет. Вы не улетите отсюда, будь вы хоть четырежды ворон, а Зверь — Зверя не остановит никто… Что смешного?
— Ничего, — заверил его Рокэ, всё ещё смеясь. Это, конечно, смех не от радости, но не разозлит ли он дементоров, не привлечёт ли в качестве ложного обеда? — Ничего, вы правы, очень грустно… При случае передайте моему бывшему напарнику, что это самое изящное предательство, какое видел свет.
Разговор закончился. Слегка припадая к чужим решёткам и стенным выступам, Робер пошёл обратно. Охранника он обнаружил там, где надо — на лестнице; о дементоре ничего сказано не было, Эпинэ не стал возмущаться, что ему тоже досталось. Может, и стоило, но на это придётся потратить силы, которых и так нет.
Смертельно долгая лестница вниз.
Бормотание безумных пленников со всех сторон.
Холод и соль, соль повсюду…
— Слава Раканам! — заверещали из дальней камеры на первом этаже. Откуда знает? Из газет? Ну конечно, газеты им приносят… — Раканам слава!
— Доорёшься, — равнодушно буркнул охранник. Робер краем глаза увидел, как в сторону шумной камеры устремляется дементор, и предпочёл отвернуться. Политические вопли сменились звуками плача и удушья.
До выхода осталось совсем чуть-чуть. Там карета, кучер, тепло, Мэллица. Час полёта через солёный ветер и камин на берегу. Министерство, бесполезно потраченное время и Зверь… Надо было спросить, когда Он придёт, хотя по мнению Алвы прошла уже неделя.
Пришлось остановиться почти у самых дверей — какому-то стражу не понравился очередной пленник, и он навис над камерой, хлопая крыльями плаща в экстазе. Робер не успел вовремя отвести взгляд и увидел, как из неловко приоткрытого рта измученного человека выплывает по воздуху маленький беленький огонёк, мягкий свет, мерцающий шар… Поцелуй дементора. Выглядело ужасно, но оторваться не получалось: страшное зрелище притягивало и завораживало вопреки всему.
— К этому привыкаешь, — сказал охранник и неожиданно шевельнул губами в пародии на улыбку. Ему нравилось?! Как можно? А как можно содействовать аресту, спроси себя?
Не ответив ничего, Робер резко крутанулся в сторону, лишь бы не видеть ни дементора, ни человека. Перед ним оказалась очередная камера, скорей каморка, где в привычной полутьме сидела скованная по рукам и ногам женщина. Она безмятежно покачивалась вперёд и назад, обхватив колени.
— Шил-шил-шила, — неожиданно чётко сказала она, встретив взгляд Робера. — Киска крыску задушила.
— О, разговаривает, — вяло обрадовался охранник. — Пойдёмте, уже можно. Обычно она не разговаривает. Раз только рот открыла, в начале в самом… К чему бы это?
В самом деле, к чему? Киски и крыски ни о чём не говорили, но от самого этого обращения стало жутко. Очередное сумасшедшее лицо, так почему именно она?
— Шил-шил-шила, — пропела женщина в спину уходящему Роберу и снова умолкла, отныне — навсегда.
***
Они с Мэллицей вышли из камина, очутившись не в общем холле, но в кабинете Анэсти. Сегодня министр не казался особенно счастливым на своём новом посту.
— Что случилось? — почему-то Робер был уверен, что не Зверь. Он бы почувствовал, сам не зная, как, да и Мэллица… Чутьё рыжей ведьмочки не обнаружило ничего необычного на острове дементоров, пока он бродил по лестницам и немного сходил с ума.
— Что? Ах, это вы, — рассеянно пробормотал министр Ракан, отворачиваясь от портрета, с которым беседовал. Последний Эрнани! — Ничего нового. Люди ведь продолжают бояться из-за грядущей катастрофы… Паника нарастает.
— Мы же справимся, — с удивившим его самого скепсисом отозвался Эпинэ, жестом предлагая Мэллице выйти. Она подчинилась беспрекословно, а вот это похоже на последний разговор с отцом. — Разве нет?
— Всё так, мальчик мой, — из уст Штанцлера это звучало более мерзко. — Я не сомневаюсь. Не только справимся, но и докажем, что достойны — особенно Альдо… Только вот пока ничего не произошло. Сам знаешь, каково это — страшиться неизвестного будущего, зная лишь, что оно опасно. Тебе не удалось узнать, когда?..
— Нет.
— Поразительное коварство! — кажется, он сейчас впервые в жизни наблюдал злого Анэсти. Матильда всегда отзывалась о муже как о человеке вялом и бесхребетном, но что-то его разъярило до дополнительных морщин на лбу. — Он всё ещё им управляет… назло нам…
— Кто и кем? — на всякий случай переспросил Робер. Общаться с новым министром в его новом кабинете было как-то неловко, и он надеялся, что сейчас из ниоткуда выскочит на подмогу Альдо или кто-то из старших.
— Алва — Зверем, разумеется. Призыв — дело тонкое, — забормотал почтенный маг, мелкими шажками выхаживая по кабинету. — Наверняка есть варианты… позвать, но не открыть двери… задержать на полпути, чтобы мы заметались ещё сильней… Мерлин милостивый, Робер! Я никогда не встречал человека, который бы настолько ненавидел этот мир!
Ненавидел ли?.. Возможно, людей, но не мир уж точно. Оставив Анэсти наедине с его метаниями, Робер тихо вышел и закрыл за собой дверь, оказавшись в пустом белом коридоре. Рокэ либо был сумасшедшим, либо стал им; быть отъявленным человеконенавистником ему шло, а вот всё остальное… Нет, он вряд ли солгал, трудно врать в таком состоянии — говоришь, что думаешь… Вы лечили коня! Разве можно одновременно мечтать уничтожить всё живое, причинять боль близким и чужим, и при этом позволить вражескому сыну лечить коня?!
Он снова колебался, и что-то подсказывало, что больше не получится задвинуть свои сомнения в дальний угол. Эпинэ постоял немного у стены, прислушиваясь к нарастающему гомону с соседнего яруса. Действительно, шумят… Люди боятся… И он боится, но не того, чего они… Милостивый Мерлин — слабо сказано!
Только один человек мог убедить Робера в том, что они не ошибаются. Только тот, за кем он всю жизнь слепо шёл, уверенный, что держит глаза широко открытыми. Глаза и впрямь были открыты, вот смотрели они в одну точку, исключая все остальные возможности.
…в Атриуме царил не бунт, но близко. Рядовые чиновники оставляли свои посты, из каминов, лифтов и прочих входов появлялись новые и новые колдуны, потрясая котелками и шляпами. Встревоженные женщины, злые и обеспокоенные мужчины, один-два плачущих ребёнка, возмущённые старики.
— Нам нужны гарантии безопасности! — голосили они. — Раз мы больше не можем верить мракоборцам, кто нас защитит?
— Что-то будет, я чувствую кожей, но хватит ли у нас сил?!
— Мамочки, мне страшно!
— Хватит ли сил у нашего министерства? — перекричали предыдущих ораторов. — Вы говорите красивые слова и обещаете спасти нас, но сами хоть знаете, от чего?
— Безалаберный суд!.. Вы даже не допросили Алву, что именно он собирается сделать!..
— Может, это и не он вовсе! — того, кто это прокричал, столкнули в фонтан. Пока он захлёбывался водой, подключились и другие:
— А и правда! Подставной, подставной процесс, я сразу говорил!
— Грохнули бы Штанцлера, никчёмный был старик… Да он и так небось сбежал!..
— Верните Алву! Верните Алву!
— Да леший с ним, с этим испанским выскочкой, но защита!..
— Блокада не была ловушкой! — гремело снова и снова. — Требую закрыть границы! Закрыть всё! Если объединим силы, мы защитим нашу страну…
Казалось, не миновать им нехорошего. Робер поискал глазами своих: Мэллицы не видать, даже поганого Айнсмеллера не попалось, есть картавый Карлион, машущий руками перед чьим-то лицом, есть Эгмонт, друг покойного отца, тоже пытающийся усмирить толпу… Не узнал бы, если б не хромота — он всё чаще посвящал время семье… Раздался звонкий властный звук — хлопок в ладони откуда-то со стороны фонтана. Все умолкли против своей воли, и на многих лицах отразилась растерянность. Их ведь на самом деле заставили замолчать.
— Друзья, — Альдо взобрался на бортик фонтана, привлекая к себе внимание. Естественно, хлопал тоже он… Робер придвинулся поближе, обойдя несколько кучек онемевших людей. Друг смотрелся внушительно и важно, а ещё — очень спокойно, чего сейчас всем так не хватало. В сердце вернулась надежда… — Друзья, причина вашего страха ясна, но не бойтесь: ничего страшного не случится. Да, отменить проклятие, насланное на мир нашим врагом, мы не в силах, однако это не значит, что мы не готовы.
Он говорил громко и чётко, без жеманных и заискивающих ноток своего деда. Статная, хорошо сложенная фигура в небрежно переброшенной через плечо белой мантии — всё, что нужно перепуганному народу в настоящую минуту. Наверное, Альдо даже не прибегал к гипнозу: всё решал закон толпы, столь отчаянно нуждающейся в новом вожаке.
— Вы можете нам довериться, — продолжал спаситель. Избранный. Народом или судьбой? Робер слушал успокаивающие слова, глядя то в толпу, то на отдельно стоящих чародеев. Вот и Мэллица — рыжая девочка смотрит с таким восторгом на своего лидера. Совсем рядом с ней обнаружился Марсель, он внимательно вглядывался в Альдо и — о чудо — не походил в этот момент на трусливого дурака. Чудо ли? — Моё имя — Альдо Ракан, я с гордостью унаследовал его от своего деда и великих потомков. И, когда мир падёт, я готов вас защитить.
В беззвучии заполненного людьми Атриума он снова хлопнул в ладони, и молчание рассеялось в воздухе.
— А тебя звали? — гаркнул какой-то старик. Роберу показалось, что Альдо сейчас кинет в него чем-нибудь тяжёлым или просто проклянёт, но друг сдержанно улыбнулся и ответил:
— Нет, не звали… Тем не менее, я пришёл.
Эти слова возымели эффект, и люди стали успокаиваться. Из разномастной толпы стали доноситься новые крики. Слава Ракану! Слава Альдо Ракану! Долой конец света!.. Робер не поверил — он видел и слышал, что первыми кричат его старые друзья, а остальные лишь подхватывают, жадные до надежды, мечтающие о мире.
Он даже не пытался поддерживать остальных — уже не было нужды, успокоенная силой и уверенностью Альдо толпа становилась лояльнее. Какие-то одиночки умудрялись не поддаваться общему влиянию, но их по пальцам сосчитать. Привычно заныло в висках… Слышит ли Зверь, что творится на земле? Его правда сдерживает Рокэ или он сам решает?.. Мэллица сказала бы так…
Мэллица! Славная, славная медноволосая ведьмочка из странной семьи. Тебя можно понять, ты влюбилась в будущего героя — конечно, ты не будешь колебаться ни на секунду… А вот стоящий рядом с тобой человек… Как много знает? Тот ли он, за кого себя выдаёт? Лицо Валме, когда он не чесал языком и не пресмыкался перед Потомками, менялось до неузнаваемости: на Альдо, раз за разом вскидывающего вверх кулак, местный предатель смотрел безрадостно и совершенно не подобострастно и словно просчитывал что-то в голове.
— Раканам слава! — проорали прямо в ухо Роберу. Он не среагировал, только поморщился и сжал пальцами переносицу. Раканам слава… Раканам будет слава… Всё будет хорошо.
В следующий миг он увидел такое, от чего сердце зашлось в бешеном темпе, не давая возможности дышать и крепко держаться на ногах. Нет! Именем Мерлина, только не теперь!.. Перепуганная и мастерски успокоенная толпа была благодарна своему спасителю, благодарна человеку, который одним жестом и несколькими словами вернул им утраченное равновесие. Понукаемые то Айнсмеллером, то Карлионом, волшебники и волшебницы Лондона потянулись вперёд, как прибиваемая к берегу волна, и подхватили Альдо. Под высокими сводами министерского Атриума его качала толпа, и Робер отдал бы всё на свете, лишь бы этого не видеть.
Альдо Ракана несли на руках.
