***
Выпить не удалось — едва он разобрался, как работает почтовое отделение при министерстве, и решился на несвоевременную и безответственную вылазку в Косой переулок, его перехватил Валме. Зачем он ошивается столько времени в Атриуме и трётся вокруг остальных, Робер не знал и знать не хотел, но от пары приятелей услышал, что Марсель — видите ли! — наиприятнейший молодой человек с тяжёлой судьбой, но благородным сердцем. Очень благородным. Прям с ума сойти. — Вы не заняты? — с извечной своей улыбочкой осведомился предатель. Робер из принципа не смотрел ему в глаза, вперив взгляд в русый висок. Левый. — Надо полагать, уже нет. Что вы хотели? Тоже про тюрьму послушать? — Да нет, не обязательно, — стушевался змей. — Раз никакой суеты нет, и причин для беспокойства нет… не считая основной, разумеется… — Он взял его под руку, кошмар. Робер искренне не понимал, почему не может отряхнуться, видимо — воспитание не позволяет. Побрели по Атриуму вдоль фонтана; может, здесь не было принято бездельничать, но тут уж система, заготовленная Анэсти и компанией, подкачала — Потомкам с континента не нашлось занятия на острове. Пока не нашлось. — Ваш замечательный друг считает, что опасаться нечего. Правильно ли я понимаю, что вам было известно заранее обо всех этих ужасах? Такая подготовка, такой энтузиазм… Но как? — щебетал Валме, не отпуская свою жертву. — Поверьте, я знаю, Алва очень скрытный человек, и узнать о его планах даже на ближайший час решительно невозможно… — Вы правы, — обречённо вздохнул Робер. Что ж, рано или поздно ему бы кто-нибудь открылся. Процесс присвоения метки требует сильной магии, концентрации, чистого лунного неба, тишины, соответствующего времени суток… В общем, долго, а новичок и так уже разнюхал достаточно. Или своим умом дошёл. — Было пророчество, известное лишь немногим, о грядущей катастрофе. Точной даты нет, однако все знаки сошлись. — Вот как, — изумился Марсель, стискивая его локоть ещё сильнее. Робер демонстративно поморщился, его проигнорировали. — И что же, спасение всех нас любезным Альдо предречено? — Именно так, — не совсем так, но и хватит с тебя. — И своевременная расправа с виновником катастрофы — тоже? — У героя всегда есть враг, — Робер бездумно процитировал Карлиона, которого, честно говоря, недолюбливал. — Да, это тоже… Вы хотели узнать что-то ещё? — Возможно, вы хотели мне рассказать. — Эпинэ замедлил шаг; странное утверждение. — Я имел в виду, — доверительно шепнул Марсель, — о том, какая я сволочь и как вы меня не одобряете… Думаю, это должно быть высказано вслух, иначе вы изведётесь. — Я действительно не одобряю, — с облегчением подтвердил Робер. — Терпеть не могу предателей… — К вашим услугам, — Валме поклонился. — Да уж… Кстати об этом… вам велено передать, что это самое изящное предательство, какое видел свет. — Я же говорил, — суетливо пробормотал спутник, усиленно созерцая брызги фонтана. — Он будет в ярости. Ну, не сказал бы. Робер задумался, не подлить ли масла в огонь рассказами о том, как плохо в Азкабане, но есть более актуальные вопросы. Видит Мерлин, он бы был откровеннее, если б кое-кто не переметнулся!.. — Каково предавать? — спросил он, но в это время Валме тоже задал вопрос. — Простите? — Извините, это я вас перебил… Хотел уточнить, что именно вы рассказали. — Всё, — пожал плечами Робер. — Все ваши слова. Я должен был объяснить, зачем явился и почему высматриваю окно, так что… — Да-да, — ему снова любезнейше улыбнулись. — Я вас не осуждаю. Это я и хотел услышать. Так вот?.. Каково?.. Смотря что хотите услышать вы… И, главное, зачем. Для себя, знаешь. Есть большая вероятность, что придётся пройти твоим путём… — Понять вас хотел бы, — буркнул Эпинэ, зная, что неубедительно. — Поверю на слово, — отозвался Марсель, начиная третий обход фонтана братства. — Я совру, если скажу, что это легко и весело… Это противно и неприятно, однако вы выбираете сторону. Выбираете то, что вам дорого на самом деле. И отвергаете всё остальное. — И что же вам дорого? — Ну конечно же, жизнь, здоровье, престиж и положение в обществе, — терпеливо объяснил Валме, как будто маленькому ребёнку. — А вам? Что дорого вам? Он бы хоть знал, насколько этот вопрос сейчас тяжёл!.. Самому-то, судя по всему, «легко и весело», что бы он ни городил. Робер ненадолго поджал губы и решил, что ничего не теряет. Скорей всего, этому пустозвону до свечки чужие откровения. — Я хотел бы найти ответы на некоторые вопросы. Валме заткнулся изумительно надолго, пришлось продолжить самому: — Не будете допытываться? — Не буду, — увильнул предатель, погладив кулон со змеёй на своей шее. — Ваше дело, ваше право… И как, успешно? — И да, и нет. Я во многом не уверен, — как удачно, что он не переспрашивает, хоть и престранно. — Кое с чем помогла подруга, хорошо знающая магию… Чует сердце, лучше многих местных колдунов и преподавателей Хогвартса. — Что же она такого вам сказала? Если не секрет, конечно. — Те, чьи души соприкасаются с самой тёмной мглой, прокляты навеки, — плевать, что он выбалтывает это первому попавшемуся змею. Кто под рукой — с тем и говори! Тем более, Мэллица была бы не против, а Роберу от этой правды ничего не сделается. — Они чувствуют всё злое слишком близко у своего сердца… Не спрашивайте только, зачем это мне. Сам толком объяснить не могу… Вы ничего такого не чувствуете? Как волшебник. — Как волшебник, — эхом повторил Марсель. — Да-да. То есть, нет, ничего подобного. Я, знаете ли, не гений, чтобы столько всего ощущать… Колдую сносно, но лучше думаю головой… — Не думаю, что дело в таланте или способностях, — возразил Робер, не сочтя уместным съязвить насчёт великих дум предателя. — Она ещё говорила: юные души более восприимчивы к мраку. — Душевный разговор, — криво улыбнулся Валме. — Прошу прощенья за каламбур. — Что тут ещё скажешь, — было не смешно, но Робер поймал себя на том, что улыбается. Так, слегка. Момент показался удачным; он не планировал искать помощи у Марселя, с другой стороны — чем плох кандидат? Сам же предложил свои услуги по выбалтыванию мракоборческих тайн, вот пусть и отрабатывает. — Послушайте, раз так, я бы у вас ещё кое-что спросил… В рамках предательства, разумеется… — С большим удовольствием что-нибудь вам расскажу, — заверил его Валме, резко меняя траекторию — от фонтана к лифтовому холлу. — Но прямо сейчас я вспомнил, что меня приглашал любезный Уолтер обсудить пару вопросов… Любезный Уолтер, ну уж нет! Робер не сомневался, что от него осознанно пытаются избавиться, что ж, манипулятор не прогадал — к Айнсмеллеру мы не пойдём. — Спасибо, я тоже вспомнил, что ищу Альдо, — встретились два вруна на перепутье. И разошлись, как будто так и должно… Поборов желание действительно найти Альдо и вытряхнуть из него что-нибудь, похожее на правду, Эпинэ вернулся к себе бездельничать и ждать письма. Голову занимала одна мысль — вряд ли младший Ракан действительно эту правду знает… особенно о себе.***
Матильда ответила очень скоро. Занеся ладонь над исписанным листом, Робер сжёг его; пламя кололо пальцы и ладонь, пока он уверял себя, что объяснять столь частую переписку министру и Альдо было бы неудобно. А сжечь — значит, скрывать, а скрывать — значит, ступить на ту самую предательскую дорожку… Впрочем, ничего страшного Матильда не рассказала. Очередной противоречивый ход! Угроза, вписанная в официальную повестку, могла читаться по-разному. В случае вины она всего лишь подзуживает сдаться, обещая, что тайное всё равно станет явным через то или иное количество жертв. Даже распоследней сволочи не к лицу подставлять бывшего опекуна. В случае невиновности… — Робер, — в этот раз Альдо даже стучать не стал, зараза. — Ты меня искал, говорят? Мы там с дедом… — Искал, — пепел удачно смешался с пылью, почти незаметно. — Глупость, ничего такого. Сейчас не время кутить. — Почему это? Самое время, — оказалось, он сменил торжественную белую мантию на что-то более повседневное, почти невзрачное. Это ненавязчивое желание затеряться в толпе снова укусило совесть: откуда столько недоверия к лучшему другу? Он всё ещё не сделал ничего дурного. — Как насчёт женской компании? Я думаю, рыжуля не откажется, и я тут познакомился с одной… — Нет, — отрезал Робер, прекрасно понимая, к чему он ведёт. — Я просто хотел… выпить и поговорить. — Ладно, — Альдо удивлённо вскинул брови, но уточнять не стал. — Пойдём тогда на волю. Ради хмеля уж придётся вылезти из-под земли. Да уж, распивать в министерстве им бы никто не позволил. Не став неуместно отшучиваться, Эпинэ быстро накинул на плечи первое, что попалось под руку, и отправился за другом, не запоминая дороги ни в здешних коридорах, ни снаружи. Оказывается, под землёй потеряться во времени ничего не стоит: солнце садилось, а он был уверен, что наверху — глубокая ночь или раннее утро. «Дырявый котёл» Альдо чем-то не угодил, но лучше места не было, тем более, им за неслабую сумму предложили целую комнату на вечер. Сидеть и болтать в общем зале наотрез отказался Робер, хотя тут им двигал не разум и не смутное предчувствие, а банальное нежелание трепаться при большом количестве людей. Лондонские маги, видимо, любили после работы пропустить стаканчик, к тому же, заведение служило проходом в местный колдовской район. Ни минуты покоя, ещё и с Раканом за одним столом! — Кстати, если бы ты меня не позвал, я бы сам тебя вытащил, — начал Альдо, не успевши ещё устроиться напротив еды. Горбатый слуга подал им вина и каких-то мясных блюд, Робер ограничился тем, что подтянул к себе овощной салат с приятно переливающимся соусом; выглядело чудесно, вот аппетита не было вообще. — Неужели министерство не понравилось? Ты всем полюбился. — Полюбился… — раздосадованно проворчал друг, тоже ковыряя мясо вилкой с некоторой неохотой. — Я пока ничего не сделал, и все это знают. Обещать — удел великих, только не все тут чистой крови и не все понимают, сколько значит фамилия. Слышал, что дед говорит? Он считает, это Алва со Зверем хитрит и задерживает его. Выставляя нас дураками и бессмысленными захватчиками… Как тебе такое? — А ты что думаешь? — нашёлся Робер, не желая слушать эту сомнительную теорию заново. — Мне всё равно, но звучит так себе. Дело в другом, — Альдо оттолкнул тарелку, взъерошил светлые волосы рассеянным и немного раздражённым жестом, потом схватился за бокал. — Неважно… позже объясню. Короче, в министерстве круто быть только министром. — Согласен, нет ничего хуже безделья. — Тебе там тоже нездорово? — Ещё как, — нужно как-то вернуть разговор в прежнее русло. — Больше всего меня, правда, угнетает ожидание… Мэллица говорила, что мы все по-своему чувствуем скорый приход Зверя, но я не думал, что… — Много она говорит, — перебил Альдо, уставившись в окно. Со второго этажа открывался скромный вид на магловский проулок, по которому растекалось садящееся солнце. — Ты особо-то голову не забивай. Девочка умная, конечно, но далеко не во всём разбирается… — Ты не можешь спорить с тем, что она отменная колдунья! — А вот и могу. Робер, в Хогвартсе тоже отменные колдуны учились, и? Многие из них такое могут? Он хлопнул в ладоши излюбленным жестом, и бутылка вина разлила себя сама. В комнате, закрытой со всех сторон, задул свежий морской ветер, внезапно послышались крики чаек, которых тут явно быть не могло. Оглянувшись через плечо, Робер не увидел обшарпанной стены «Дырявого котла» — друг друга сменяли природные пейзажи и виды, моря, пустыни, пожары и ураганы. — Иллюзия? — поинтересовался Эпинэ, протягивая руку к внезапно пошедшему над столом снегу. — Не совсем, — улыбнулся Альдо, у которого резко и маняще светились глаза. Снежинка, упавшая на ладонь, была холодной и растаяла лишь после того, как магический акт завершился, а его создатель мирно вгрызся в мясо. Последний чаячий крик эхом отдавался в коридоре, и кто-то завопил, чтобы из здания выгнали птицу. — Не спорю, волшебная палочка своё дело делает — это контроль, — немножко поколдовав, Альдо явно повеселел и даже заразил его своим аппетитом. — Ага, ешь давай… Так вот, как по мне, магический атрибут не сдерживать и направлять должен, а придавать сил. Не быть совсем уж простым оружием. — Теперь понятно, почему ты их с детства ломаешь… Грезишь о бузинной палочке? — Чего это ты о дарах смерти вспомнил? Не наша тема, — в самом деле, среди Потомков к этой истории относились скорее равнодушно. Когда Робер в юности спросил у Матильды, почему так (ему очень хотелось попробовать мантию-невидимку), она объяснила это весьма туманно — уже почти забыл, но сейчас Альдо явно повторял бабушкины слова. — На самом деле, они немного бесполезны… Воскрешающий камень — глупость, мёртвых не вернёшь. — Не вернёшь, — согласился Эпинэ с удивившей его самого чёрствостью, прихлебнув вина. — Хотя поговорить недолго, спросить что-то, извиниться… — Не начинай, им уже всё равно. — Мне не всё равно. Ладно, продолжай… — Хватит увязать в прошлом, — посоветовал Альдо. — Ты же у Алвы выяснил, что хотел? — Нет, — снова враньё, а точнее — полуправда. — Мы, конечно, поговорили, но он уже немного не в себе, так что… — Ну вот и отлично, похорони свой нездоровый интерес. Короче, камень — ерунда. Способы связаться с мёртвыми все какие-то гнилые, то, что мертво и хочет вернуться — само придёт, — глаза его ненадолго потемнели. Снова вспомнил о Звере, если, конечно, забывал. — Что до мантии-невидимки, не знаю… Её приписывают самому умному из братьев, но скрываться и прятаться — не в моём вкусе. — В твоём вкусе громко заявить о себе и помахать бузинной палочкой? — ухмыльнулся Робер. Сейчас бы не захмелеть, а то разговора толкового не получится. — Как-то так, — Альдо изобразил скромное выражение лица и рассмеялся. — Нет, серьёзно, она прекрасна! Единственная на свете палочка, которая служит лишь сильнейшему и сама делится с ним какой-то мощью… А начинка из хвоста фестрала — каково? — Мне и с фениксом хорошо, знаешь ли. Не хочу постоянно таскать в руках память о существе, которое является только тем, кто видел смерть… — Робер, душа моя, опять о могилах… — Не хочешь о могилах — давай о Звере, — будь что будет, в конце концов. — Когда? У меня от него голова болит. — Хочешь, чтобы пришёл и откусил? — угадал, надо же. Друг всё ещё улыбался, но доброй эта улыбка не была. — Знаешь, в чём проблема дедовых догадок… Рыженькая вот права, когда лопочет, что Зверь — самостоятельный разум, а дед неправ насчёт Алвы. Он уже сделал всё, что мог; раз ты говоришь, что он свихнулся — рассчитывать больше не на что, он врат не откроет. Каким образом? Любой магический акт такой силы требует полной ясности сознания, нас же учили. — Согласен, — осторожно поддакнул Робер. Желание жевать мясо стремительно сходило на нет. — Я тоже с собой согласен. А теперь знаешь, что ещё более проблемно, чем это? Помимо того, что твоя голова болеть не перестанет? Нас вытурят отсюда. Погонят пинками, и плевать им всем, как наша фамилия. У деда сторонников набралось лишь на старых сказках и остатках денег, сейчас как-то держимся, а дальше что? — Твоя дальновидность поражает. — Спасибо, не дурак. Так вот, если эта подводная тварина не явится как можно скорее, у нас не будет шанса её уничтожить. У меня — исполнить своё предназначение, у деда — получить сполна заслуженную власть… Мне не нравится идея править кучкой колдунов, скрываясь от маглов, Робер. Либо всё — либо ничего, здесь такого нет… Министерство магии — полный отстой. Я никогда не думал о такой власти, она казалась мне ненастоящей… — Что же кажется тебе настоящим? — Зверь. Зверь, которого нет. Ты пойми, — он чуть подался вперёд, небыстро вертя в руках полупустой бокал, — я всю жизнь этого ждал, я жил ради этого. С самого начала знал, что смогу сделать что-то великое, не потому что я — Ракан… потому что я — это я. Хорошо, допустим, я это переживу, у меня вся жизнь впереди — придумаю что-нибудь, а остальные наши, кто постарше? Кто тоже жизнь положил на это дело? Они убивали и умирали ради нас. Ради меня, Робер. Подумай о Матильде, каково на пороге старости понять, что дело твоей жизни пошло прахом? Мы должны победить, чего бы это ни стоило. Я могу умереть в бою, но позора и провала для всех нас не допущу. Эпинэ молчал, ловя каждое слово. В этом был смысл, в этом была логика, в этом была… забота, которую Альдо когда-то давно пообещал. Он держал слово и объяснял, что думает, тогда откуда этот озноб и желание уйти куда подальше? И засчитал бы давно покойный пророк слова своего потомка как желание выставить себя героем? Как же всё неопределённо, нет бы предсказать по-человечески!.. Впервые Робер задумался, сколько всего и при каких условиях может означать «герой». Как выяснилось позже, не только он. — И что ты придумал? Мы могли бы рассказать всем правду о Звере или отказаться от идеи превосходства чистой крови, — Робер ещё не договорил, а уже знал, что такое никто не примет. — Звучит страшно, конечно, но… — Но что это изменит? Искренность — хорошая штука, когда ты точно знаешь, что получишь из неё выгоду. Сделаем, как ты сказал — к нам проникнутся симпатией другие маги, полукровки, грязнокровки, сквибы; возможно, присоединятся мракоборцы, я у деда так ни одного и не видел… А ещё от нас откажутся старые друзья, которые чтят древность и неприкосновенность волшебства, которые, мать их, помогают нам с деньгами! Ради великого дела… — Дела, которого пока нет. Альдо, чтобы сделать всё правильно, мы можем только ждать. — А тебе не кажется, что всё неправильно? — спросил Альдо Ракан, щурясь на закатном солнце и глядя ему в глаза. Он залпом допил вино и погладил пальцем краешек бокала. — Кажется, — пробормотал Робер. Думал он совсем о другом «неправильно». — Когда двоим кажется, так и есть. И вот что я скажу, раз дело гладко не идёт — нужно ему помочь, — вот он это и сказал. То ли от собственных ожиданий, то ли от лёгкого хмеля Робер не удивился, не испугался, не наорал на него: слушал дальше в немом оцепенении, глядя, как вихры на неугомонной дружеской голове алеют и отбрасывают тени на лицо. На лицо, которое становилось чужим, будто его на ходу лепили заново. — Я знаю, что ты скажешь… Имеешь полное право дать мне пощёчину, накричать, ещё что… Только я всё равно это сделаю, и теперь ты знаешь, почему. Какая разница, кто из нас призовёт этого проклятого Зверя, из всех нас? Никакой! Важно, кто убьёт… Я делаю это не ради славы, Робер. Ради истины. Потому что так надо — так, а не иначе. То, что я раньше сказал, подумай ещё раз… Все наши с тобой родные и близкие, все, кто помогал нам столько лет, они не должны получить пинок под зад только потому, что древнее чудовище сильно опоздало. — Ты не можешь… — Я смогу. И то, и другое. Возможно, — он внезапно улыбнулся, — возможно, в этом и есть участь героя? Кто знает, что Ринальди имел в виду… Не говори Матильде. Я не хочу, чтобы она это знала. Бабушка заслужила только нашу победу, не меньше! — Ради всего… Зачем ты рассказал это мне? — Потому что я тебе верю. Ты единственный, кому я настолько верю, понимаешь? Робер принуждённо улыбнулся и через силу пихнул в рот салат. Спокойно. Только без паники. Альдо взбрело в голову завершить призыв, а потом убить Зверя. Ему просто надоело ждать — так было всегда, даже когда они играли в детстве в прятки… Стоило спрятаться очень хорошо, и будущий герой через какое-то время начинал капризничать, что игра затянулась… Игра затянулась! Так и есть, но теперь на кону столько жизней и судеб. Как его отговорить? Остановить силой не получится — Альдо сильнее в разы, предавать и шантажировать Робер, видимо, так и не научился. Ложью отвращать от человека его близких — это… Где же мы это видели?.. Надо было не думать, а слушать своё сердце прямо на суде! Да, он тогда ещё не знал о мести, вернее, об её отсутствии, но каков дурак! Робер прекрасно помнил — он не поверил Рокэ… и почему-то поверил Альдо ещё до того, как тот высказал всё вслух. Должно было быть наоборот. Альдо прав: всё стало совсем неправильно. — И когда? Знаешь, у всего есть хорошая сторона, — чужим голосом сказал Эпинэ. — Мы сможем под ложным предлогом эвакуировать кого-нибудь. Куда-нибудь… — Не выйдет, — покачал головой Альдо. — Зверь не палочка, никакого контроля не будет. Я, конечно, выступлю в роли хозяина и убийцы, но… — Альдо, не получится. Оставь эту затею, пока не поздно! Я никому не скажу, никто не узнает, но не забывай о Звере, — настаивал Робер. — У него есть сознание, у него есть… — Сердце? Сердце есть, — друг ещё раз мотнул головой, недовольно зажмурился от попавшего в глаз алого луча — когда уже сядет солнце? — и вслепую сжал бокал. Вышло слишком сильно, и стекло лопнуло. Осколок причудливой формы залило кровью Ракана и огнём заката. — Оно же бьётся, ты и сам это слышал. Если я правильно понял, что тебе на самом деле снится и чудится. А он-то думал, это топот. Может, и то, и другое… Робер, как зачарованный, уставился на осколок. Альдо говорил что-то ещё, жестикулировал не окровавленной рукой, а он не слышал: ни голоса, ни шагов, ни сердцебиения — вообще ничего. Окутала звенящая тишина, как в страшном сне, как в самые напряжённые моменты суда. Солнце услышало просьбу Робера Эпинэ и наконец-то село. Теперь всё вокруг окрасилось холодным синим, настолько неестественным, что не верилось. Не могло так скоро стемнеть, без перехода от остывающего розового к предвещающему тьму серому, лиловому, почти чёрному… Синева неба — глубокая, опасная, ненастоящая. По полу повеяло холодом, как в Азкабане при приближении дементора. Мощный толчок из-под земли заставил забыть обо всех красках мира. Землетрясений в этой части мира если и ждали, то очень редко, однако посуда полетела на пол, затряслись стены, с потолка посыпалась то ли штукатурка, то ли пыль, то ли ещё какая дрянная труха. Робер подскочил; глупость, очередное движение заставило рухнуть назад, на скамью… Вторая глупость — вместо того, чтобы что-то предпринять или хотя бы выбежать из грозившего рухнуть дома, он снова стал пялиться на битое стекло. Новый осколок, круглый и кривой, отблёскивал из-за уличного фонаря и теперь напоминал луну. Луна упала на пол и разбилась. В наступившей полутьме Робер нащупал палочку — она выпала из кармана и теперь валялась рядом с ним, на полу, заваленном трухой, стеклом и древесиной. Охватил не страх, но тягучий ужас, трясиной засасывающий всё глубже и глубже и шепчущий о том, что всё кончено. Робер сжал палочку и поднял голову: дом всё ещё трясло, как и улицу, и весь мир, но Альдо стоял неподвижно, рассматривая окровавленную ладонь. Он и не пошатнулся-то ни разу. — Альдо… Без ответа. Бежать? Трусливо. Сражаться? С лучшим другом? С тем, кто только что одной лишь кровью и волей пробудил древнее чудовище? — Альдо! Стучало не в голове — это падали и бились тарелки внизу, на кухне. Робер скосил глаза и увидел верхушку фонарного столба, который недавно светил на осколок. Через мгновенье этот столб исчез, ухнув вниз, словно в разверзшуюся бездну. — Ответь мне, пожалуйста. Лица не видать — темно. Стены вновь заходили ходуном, внизу закричали громче. Звенела посуда, гремели и топали сапоги, скрипели и скрежетали зеркала, трещали окна. Если сейчас же не выйти, останешься погребённым в бывшем «Дырявом котле». Лучше ли на улице? Трещин на земле избежать проще, чем летящей на голову балки. Крики стихли — постояльцы, слуги и хозяин наверняка сообразили, что лучше трансгрессировать, и покинули дом. Робер бы последовал за ними, раз тут никому не нужна помощь, но напротив него всё ещё стоял Альдо. Кое-как поднявшись, Эпинэ одной рукой опёрся на ставшую ненадёжной стену, второй — поднял и опустил палочку. Как бы он мог, да и чем это поможет? Слева просвистела и рухнула люстра, не задев его, но подняв кучу пыли и грязи с дрожащего пола. — Не бойся нас, — сказал Альдо и кто-то рядом с ним. Робер снова вскинул палочку, на этот раз — с огоньком на конце, но никого больше не увидел. Внешне Альдо совершенно не изменился, то же лицо, те же глаза; выражения никакого, хоть бы рожу скорчил, Мерлина ради! — Не бойся, — повторил он. Ну конечно, второй голос принадлежал тому же Ракану… или другому, который умер давным-давно. — Мы тебя не тронем. Спасибо за услугу… Язык прилип к нёбу, не издать ни звука. Хорошо хоть, землетрясение постепенно сходило на нет, но скольким оно успело навредить? Колдуны могут быстрее восстановить порушенные здания, только это не гарантирует своевременного убежища. Маглы… о маглах сейчас лучше не думать. Перед глазами поплыло, и он снова оказался на полу — не помня, как, не зная, сколько времени прошло, минута или час. Слабак! Не сейчас!.. Свет погас, высокая фигура всё ещё в комнате… Робер поднёс ладонь к лицу, деревянным, безумно медленным жестом вытер кровь. Пошла из носа, наверное, когда он упал. — Это пройдёт, — снова сказали ему. — А больше мы тебя не тронем. — Кто — вы? — переспросил Робер, с отвращением слушая собственный голос — хриплый, вялый, едва ли не жалостливый. Нет, его, конечно, приложило, но надо же… — Мы, Альдо Ракан, — ответил друг, и его глаза полыхнули в темноте: алая вспышка посреди разгрома. Эпинэ промолчал, не надеясь на более связное объяснение и не желая тратить силы — все они уходили на то, чтобы оставаться в сознании и по возможности видеть и слышать, что говорит… этот человек. Какая ирония — даже убедившись, что звёзды сложились не в пользу Альдо, он уже ничего не сделает. Поздно! Надо было застать врасплох за столом, споить, в конце концов, согласиться на девиц, а не строить из себя воспитанного и щепетильного… И всё равно бы всё вышло так, а не иначе. То ли из-за древнего предзнаменования, то ли из-за того, что Робер и теперь не мог поднять палочку на друга. Даже будь у него шанс победить… Кругом стало потише, поспокойней. Зверь чувствовался не так остро, как раньше — крупная тень ушла с границы подсознания, перестала мучить сердце и вгрызаться в виски, и Робер понял — Он пришёл, Он уже здесь, полностью пробуждённый от своего многовекового сна. Альдо рассматривал свои руки, изучая их, будто оружие перед боем. Так и есть! Он коснулся и заката, и луны, пришла иссиня-чёрная тьма, сотрясло землю… Буквальность сказки о Звере пугала, но всё равно не так, как слетевший с катушек младший Ракан… — Люди умирают, — сказал Альдо двумя голосами. Один был холодный, равнодушный и чуть заинтригованный, второй — напуганный и растерянный. Страшнее всего было лицо: оно также двоилось, не расколовшись пополам, но сменяя противоречивые маски секунда за секундой. — Он уже убивает? — как же это остановить? Альдо мог бы… мог бы, если бы был в себе, а он словно оказался в ком-то другом. Не хотелось думать, что это и впрямь мстительный дух Ринальди, но влияние его было сильно. — Нет, — после паузы ответили голоса. — Одно Его пришествие оттуда, откуда не положено возвращаться и куда не положено уходить, нарушает положение звёзд, вод и дерев, — нет, от друга тут только оболочка. Он бы такого не сказал… — Ты знаешь сам, каково это. — Я не знаю, — в голову взбрела безумная мысль: потянуть время, набраться сил и ни в коем случае не выпускать его отсюда, пока не очухается. Только вот всё внутри кричало, что это безнадёжно с самого начала. — Ты знаешь. То, что ты месяцами чувствовал боль убиенных и давление толщи вод, под которыми покоился Зверь, предвещало Его прибытие, — Альдо удивлённо улыбнулся, снова став похожим на себя. — Мы многое слышим и многое умеем. Нам открылось древнее знание… — И что, теперь все будут это чувствовать?! — Не все. Но время на исходе, — было ли это предупреждением об опасности или угрозой, не узнать. Смешная параллель, правда, грустная тоже… Альдо исчез; трансгрессировал, как их учили в шестнадцать лет в большом зале замка, или улетучился как-то иначе. Куда? Вряд ли на рубеж ловить своё чудовище… Ему бы не позволила эта неведомая сущность, вылезшая из ниоткуда сразу после призыва… Такому их не учили. В теории Робер представлял, какими способами можно попытаться — попытаться! — уничтожить Зверя, но раздвоение личности не входило ни в одну из изучаемых легенд. Что ж, значит, затянувшаяся болезнь и впрямь… предвещала. Возможно, это чувствовал не он один. О муторном, вязком состоянии говорили все, от рядовых чародеев до скисшей погоды; кого винить, что он оказался чувствительнее других! Подсказки Мэллицы не утешали, а мысль о том, что теперь-то арест Алвы точно несправедлив, дала под дых. Ошиблись вы все страшно, но это не повод торчать здесь и ничего не делать! Представляя, что сказала бы Матильда, а сказала бы она примерно это и ещё пару слов покрепче, Робер усмехнулся и кое-как сел, встал, вышел в коридор; никого нет, в доме опасно — того и гляди рухнет, но вдруг кто-то остался? Вдруг кто-то не успел спастись? Эпинэ понимал, что он сейчас нужнее где угодно, но не здесь, хотя бы и в министерстве, и всё же не ушёл, пока не проверил первый этаж. Пыль стояла в воздухе, на барной стойке догорала чудом уцелевшая маленькая свечка, рассыпались столы и скамьи, люстра со второго этажа проломила потолок и теперь гордо кривилась посреди главного обеденного зала. Брошенные в бегстве газеты, шляпы, личные письма и рабочие портфели, недоеденные блюда, недопитые вина… Иногда приходилось лезть через завалы, спотыкаясь, едва не вывихивая лодыжки и получая занозы; иногда — закрывать нос и рот воротником, чтобы не задохнуться от пыли. Глаза щипало, будто в них насыпали песка и всей этой потолочной трухи разом. Сверху опасно заскрипело… К Мерлину, он никого здесь не спасёт, надо уходить. Глупо погибнуть, задержавшись в разваленном землетрясением здании, Робер не собирался. Это уже слишком… У него, у живого, есть ещё дела и обязательства перед мёртвыми. И перед другими живыми, которые по вине предков, Потомков и его лично страдали теперь… Дойдя до порога, он наконец собрался трансгрессировать — сил выходить на улицу и смотреть на ущерб не осталось, помощь окажет кто-то другой, а ему срочно нужно вернуться к Мэллице, к Анэсти, да хотя бы к Валме или к его любезному Уолтеру. От лихорадочных размышлений отвлёк тоненький писк. Обернувшись и прибавив света мягким движением кисти, Робер никого не увидел и лишь потом разглядел маленького зверька, похожего на крысу. — Застрял, бедняга?.. — крысу придавило чьим-то забытым сапогом. Для человека — глупость, для маленького грызуна — настоящая катастрофа. Представив, как ему больно, Робер не удержался и поднял сапог, а спасённый зверёныш проверещал что-то на своём крысином и испуганно юркнул ему в рукав. — Вот опять… Я когда-нибудь перестану рисковать головой, вытаскивая всяких животных? Он об этом не жалел. Каким-то образом крысёныш помог вернуться в реальность, понять на самом деле, что нужно идти, помогать, решать, выкручиваться. Убедившись, что благодарный питомец послушно сидит во внутреннем кармане, Робер наконец покинул то, что осталось от «Дырявого котла», абсолютно не представляя, что делать дальше.