***
Значит, газеты не лгали, а письма не терялись в пути… Спроси кто Матильду, кого из этих двоих она ненавидит сильнее, она бы не нашлась с ответом. Вопиющая грубость оказалась настолько прямолинейной, что и сказать нечего, кроме непечатных слов! Овдовевшая и потерявшая сына колдунья ждала заслуженного ареста или прощального письма от Робера, а получила то, что получила — кровные враги ломились в дом. Ладно, второй, положим, и не кровный, но лицезреть предательскую рожу, о которой не лучшим образом отзывался Эпинэ, не хотелось страшно. Чего припёрся? И без него тошно! Одного Алву она бы перенесла, в конце концов, не он это начал — придётся признать. Раньше признавать было проще. До смерти Альдо. Матильда не без злорадства протащила их по самой неудобной лестнице и устроила в самой маленькой кухоньке, предложив чай таким тоном, от которого могла бы отравиться ядовитейшая змеюка в мире. Змеюка и отравилась, во всяком случае, Валме не скрыл разочарования по поводу недружелюбного приёма. Вот и приходится отыгрываться на совершенно незнакомом человеке — Алве, судя по всему, глубоко плевать, трон ему предложат или колченогую табуретку. Хоть кто-то соответствует ожиданиям. Матильда представляла его примерно таким, когда ещё могла об этом думать… Теперь каждое противоречие с опозорившимся внуком причиняло острую боль. Альдо всегда хотел только самого лучшего… — Приятного аппетита, — с достоинством сказала Матильда и грохнула на стол тарелку печенья. Выпечка валялась в шкафу не меньше полугода, и к ней никто не притронулся. — Что вам надо? — Ничего сверх того, что вы можете предложить, — трогать полудохлое печенье Рокэ не стал, а чай выпил, не поморщившись. Матильде, предложившей самые мерзкие на вкус травы из запасов Анэсти, стало совестно на целых две секунды. — Давайте сразу определимся: я не заставляю вас войти в наше положение, не держать зла и прочие глупости, но и вы о том же не просите. Выбора не оставили ни одной из сторон, что сделано — то сделано, все кого-то потеряли и будут дальше с этим жить. — Согласна, — голос охрип, и она со злости сама хлебнула чаю. Отвратительно горько. — Я не прощу вам Альдо, хотя понимаю, что иначе выйти не могло… — Вот и отлично. Отлично ему. Матильда услужливо подлила ещё отвратного напитка. — Так что? — Пророчество, — Алва брал ещё и тем, что не ходил вокруг да около и не строил из себя жертву. Ему ничто не мешало с порога устроить скандал, поминая покойного отца и почти всё семейство, так не устроил же. Очередной удар ниже пояса: полная противоположность людям, с которыми Матильда провела большую часть своей жизни. — Если оно цело, я хотел бы его услышать. Или посмотреть. В каком виде сохранилась сия драгоценность? — Я покажу вам… — слишком быстро согласилась, ну, а что ей? Солить, что ли, это поганое пророчество? Пусть подавятся. — Признаться, я думала, вы уже всё знаете. — Неправда, — отозвался Валме, потому что она стрельнула взглядом в него. — Без метки никто не расколется, все ходят вокруг да около… Ещё и навязывают неправильную трактовку. Матильда сдержалась и не запустила ему в голову чайником. Да, неправильная. Да, ошиблись… Да, сама виновата — больше, чем кто-либо другой. Нельзя было потакать Анэсти! Нельзя было баловать внука, позволять им утонуть в этой сладкой лжи, не видя ничего дальше своего носа. Только духу не хватило выговорить всё вслух и не хватило б никогда. Именно поэтому Ринальди был отменным пророком — сколько «если» ни городи, всё по сценарию, никаких отступлений. — Пойдёмте наверх. Хорошо хоть, они не обязаны разговаривать. А то решительно не о чем, разве что сразу глотки друг другу рвать. Подробностей Матильда пока не знала и не хотела их знать, только если услышать лично от Робера, живого и невредимого. Не от этих! Алва бесил её тем, что объективно не бесил, а ему бы стоило; Валме раздражал одним своим присутствием. И пудрил мозги внуку, который ни разу не почуял подвоха. Робер писал часто, но неподробно, будто уже всё понял и хотел уберечь её от правды… Что хуже — приятное неведение или «здравствуйте, я убил вашего внука»? По-хорошему, всем бы дать по ушам… По винтовой лестнице поднимались молча, так нет же, раздвоившемуся шпиону приспичило отпустить комментарий в адрес какого-то гобелена. Госпожа Ракан любезно ответила, что гобелен тоже не счёл бы дорого гостя шибко симпатичным. Анэсти любил говаривать, что чистокровные маги всегда поймут друг друга… Как бы не так! К вершине башни она слегка запыхалась, но, разумеется, не сбавила шагу. Валме застрял где-то на лестнице, видимо, пререкаясь с очередным произведением искусства, Алва умудрился проскользнуть вперёд и открыть ей дверь. В её же помещения. Галантная зараза! И ведь не подлизывается, с таким бесстрастным лицом не подлизываются… и ни к чему… Что ж, у внука хотя бы был достойный противник перед смертью. — Осторожно, порожек, — бросила Матильда через плечо. — Благодарю вас, я заметил, — отозвался слизеринец, чуть подражая её медовому тону. Жаль. Мог бы споткнуться. — Оно здесь? — Рокэ игнорировал их перепалку, ощупывая взглядом незнакомое круглое помещение. Узкие окошки открывали вид на вялый лесок и не начавшее ещё леденеть озеро, в самой комнате ютились несколько замшелых кресел и старые ящики. В одном из них хранился хрустальный шар, передававшийся из поколения в поколение. — Да, — она хотела указать нужный ящик, но не пришлось: Алва безошибочно обнаружил его первым. Ну, весь из себя избранный, раз ему там мёдом намазано… Снова резануло без ножа. Внук никогда не обращал внимания на мелочи, ему подавай сразу зверей да врагов, и чтобы всего побольше. Подставки здесь не обнаружилось, её Матильда так и оставила в покоях Альдо. Бывших покоях… Манящие чары сработали за неё, с грохотом протащив трёхногую вещицу через несколько этажей замка. Ещё чего, не пойдёт она туда. — Позвольте мне, — шар Матильда вытащила первой, не хотелось давать его в чужие руки. По привычке. Муженёк неплохо натаскал, даже жаль, что не пригодилось… — Это всего лишь формальность, но у нас было принято относиться к нему с уважением. — И правильно, — Рокэ пронаблюдал за тем, как она водрузила шар на подставку и смахнула несуществующую пыль. Стекло не повреждено, белые облака тумана клубятся внутри, как положено, сообразуясь со своим никому не ведомым ритмом. — Как ни странно, вам удалось доказать, что к прошлому стоит относиться внимательнее. Чем древнее вещь, тем большего почтения она требует. — Издеваетесь? — ощетинилась Матильда. — Вовсе нет. Другое дело, что ваши товарищи и их предки из приличной идеи сделали то, что сделали, — пожал плечами Алва, не отрывая взгляда от мерцающего стекла. Альдо тоже так смотрел. Чувствовал, что внутри его судьба. — Вы позволите? — Прошу прощения, — Валме вмешался в самый неподходящий момент, по-другому он, видимо, не умел. — Я вам, конечно, жуть как доверяю, но всё же хотел бы потрогать штуку первым. — На здоровье, — буркнула Матильда и отошла. — Оно не убивает, а жаль. Смотреть на это со стороны — ничего интересного. Человек подходит, кладёт ладонь на шар, застывает, как бездушная статуя, и какое-то время таращится в никуда. Внимает, чтоб его… Одна радость — во время этой процедуры Валме наконец-то заткнулся. Может, так и оставить его? Избранный не удовлетворится дословным пересказом? — Не могу отделаться от мысли, что я его когда-то уже видел, — неожиданно поделился Алва, созерцая таинство. — Конечно, — Матильда не смогла удержаться от подколки. — Это ваш уважаемый напарник, и вы его видели пять минут назад на моей кухне. — «Издеваетесь»? — вернул шпильку мерзавец и усмехнулся. — Сколько угодно, и всё же я про шар. — Всё возможно, — нехотя уступила она. — Пусть недолго, но он был у вашего отца. Дома или в тайнике. Разговор прервался — Валме закончил. С крайне неопределённым лицом он отошёл от шара; думал, надо полагать. Матильда понимала, что сильно перегибает палку, но ничего поделать не могла — ну разумеется, змеехвостый не дурак, и всё же надо на ком-то срываться! На Алве поди сорвись, вряд ли он позволит. Разве что из вежливости и картинного ко всему безразличия, но у неё тоже есть совесть, и на этой совести отчасти лежит Азкабан. Когда шара с предсказанием коснулся настоящий избранный, ничего особенного не произошло. Рокэ тоже не изменился в лице, хотя мог бы себе позволить — как ни крути, этот текст управлял всей его жизнью. Матильда наблюдала и ждала. Комната погрузилась в полное молчание, и это позволило сделать передышку. Как же всё запуталось, просто отвратительно! Пророчество исполнилось в точности, оно не могло по-другому, и ни одному смертному не удалось повлиять на ход событий; они тщетно пытались, и насколько же нелепыми кажутся сейчас эти попытки. Если бы была возможность вернуться и поступить иначе, Матильда бы всё равно сжала зубы и распорядилась об устранении врагов… ведь они были врагами внука, дорогого обалдуя и любимого разгильдяя. Ну почему, почему он так набедокурил? А Робер, он-то почему молчит? Давно пора написать ей, как к этому пришло… — Какова судьба моих коллег? — холодно осведомилась она, оборачиваясь к единственному доступному собеседнику. Говорить не хотелось вообще ни с кем, но и молчать уже нет сил. — Пока они под стражей, — ответил Валме. Просто ответил, не надо надумывать себе… а что надумывать, Альдо-то он и впрямь провёл. У внука тоже были хорошие друзья, только его это не спасло. — Если хотите знать подробности… — Не от вас. — И всё же я скажу, — для человека, к которому проявляют открытое недружелюбие, он очень даже вежлив. — Когда началось то, что началось, некоторые из ваших товарищей не побросали палочки, а помогали защищать город, и первый из них — Робер, так что ему ничего не грозит. Альдо тоже ничего не грозит. Уже. — А те, кто остался здесь? Умершие старики да больные женщины… — Чего не знаю — того не знаю, — Валме развёл руками, не переставая параллельно о чём-то думать. — Но я уверен, скоро вы получите какую-нибудь весточку… от того же Робера… Слушайте, про что эта строчка с луной и мраком? Темно было, хоть глаз выколи, тут уж что-то одно — либо мрак, либо луна. Речь о превосходстве чистой крови? — Поздравляю, сообразили, — она не могла не огрызаться. Это единственный способ не зареветь с позором, а хотя бы сдаться с достоинством — будет же когда-то этот грёбанный арест. — Потомственные колдуны действительно «взошли», хоть и ненадолго. Весточка — это хорошо, это очень, очень к месту. Кто-то должен знать, что творилось в голове у внука, когда он перешагнул черту. Альдо с детства мечтал геройствовать, на что все с завидным постоянством закрывали глаза, и когда пробил час… он не дождался и решил взять всё в свои руки? Почуял неладное, произошло что-то ещё? А кто сказал, что во враге нет ничего хорошего? Кажется, первым это брякнул Карлион. Картавая скотина! Больше всего зла приписано Зверю, он и есть его порождение, что до людей… Нигде не написано, что враг — средоточие всего дурного… Как же мы меняем мнение, когда доходит до своих близких. Хитрюга Август, напялив судейскую мантию, доказывал какую-то ерунду, а они все глотали и верили, и лишь теперь стало ясно… Ну да, не должен он быть осью зла и слепым орудием в руках судьбы. А герой не обязан быть хорошим человеком. Две столкнувшиеся несовместимые силы, только и всего. И ведь ничего не изменилось: кто-то, по своей воли или против неё, стремился к победам, кому-то до свечки чужая любовь и чужая ненависть. Сорви маски и обнаружишь, что они поменялись местами. — Ну что? — Не только видел, но и слышал, — Алва убрал руку с шара, не отходя от него, будто продолжал что-то видеть там, внутри. Когда белёсые отсветы ложатся на и без того бледное лицо, становится как-то жутко. — Вот и я так подумал, — о чём речь-то, гости дорогие? А нечего было отвлекаться. — Ты его иногда почти цитировал… Только не говори про какой-нибудь очередной магический механизм, они и так в голове не укладываются. — Есть пара идей. — Удивительно, они и в самом деле устроили такой балаган из ничего, закрывая глаза на очевиднейшие ошибки. Матильда сильно сомневалась, что смогла бы их открыть после всего, что было… после гибели детей. Она настолько не хотела потерять ещё и Альдо, что поддалась всему этому бреду, не моргнув ни разу! Тяжело сопротивляться предопределённому, кто бы знал, что не сопротивляться ещё тяжелее. Особенно задним числом. — …госпожа Матильда. — Да? — выпала из жизни, молодец, самое время и самое место. — Я сказал, если мы вас обременяем, мы можем уйти. Матильда уставилась на Алву, надеясь, что со стороны выглядит задумчивой, а не обалдевшей. Они судили этого человека за всё и ни за что, прижгли клеймом, которого даже в пророчестве не было. Теперь она пытается смыть такое же клеймо с мёртвого уже внука, а этот-то что?! Он ведь теперь всё знает! — Мы не договорили, — сказала она вслух. Поговорить и вправду есть о чём, только с другими людьми. А будешь с этими. Избранный против воли и его преданный телохранитель вежливо ожидали. — Откуда слышал? — сориентировалась Матильда. — Так же, как и теперь — непосредственно из этой штуки, — деланая усмешка свидетельствовала о том, что господину герою не очень уж весело. Им всем сейчас паршиво, честно говоря. — Это было в далёком детстве, когда я залез в кабинет отца без его разрешения и вызвал его, мягко говоря, недовольство… Я успел услышать только часть начала, хотя не исключаю, что почтенный родитель не постеснялся стереть мне память. Или подправить — в голове отложились только хрустальные шары с похожим туманом, которыми пользовались гадалки. — Ты уверен? — Валме не стремился изображать вселенское равнодушие, в отличие от своего приятеля и от неё самой. — То есть, он всё-таки знал… — Или догадывался. Или всё это было случайностью. — Мы никогда не узнаем. — Не зарекайся, — рассеяно ответил Рокэ и по щелчку пальцев накрыл мерцающий шар какой-то старой тряпкой. В комнате сразу стало темнее прежнего, только перед глазами плясали пятна. — Легко говорить, когда всё решилось, но сейчас кажется очевидным, что речь шла о четверых. Думаю, один из нас понял это несколько раньше. — О пятерых тогда уж. Зверя не забывай, — буркнула Матильда. Она уже думала о такой возможности, перебирая в памяти слова пророчества, потому что кое-что не складывалось. То-то расстроился бы муженёк, узнав, что спасение миру принесёт не чистокровный маг! Позор! Тьфу… — О нём ещё забывать рано, — то ли Алва опять темнит, то ли она перестала отличать намёки от обычных слов. — С наследником великой крови всё ясно, но двойник вызывает вопросы. Матильда, не мне вас просить, однако дело касается вашего друга Эпинэ. Не ему её просить. Ну да. Он убил её внука, она приложила руку к отравленной шкатулке и проклятому приговору… — Минуточку, — как хорошо, что Валме трещит, можно успеть вынырнуть из прошлого и взять себя в руки. — Может, вам и ясно, но мне не совсем. — Не скромничай, потомок Салазара, — саркастически заметил избранный. — Тебя похвалить прилюдно, чтобы дошло? — Это я понял, но… — Зверь уничтожил тюрьму через несколько минут после того, как ты забрал меня, — до мурашек ровный голос звучал в тесной комнате смертельным приговором, хотя они обсуждали дела минувшие. — Если исходить из того, что пророчество замыкается на одном человеке, не возникает вопросов ни к строчке о спасении, ни к словам о двойнике. — А оно и замыкается. Не скромничай, не потомок, — не удержалась Матильда и впервые пожалела об этом: они, конечно, договорились не бить друг другу морды, но Алва так на неё посмотрел, что захотелось провалиться сквозь землю и дальше. — Думаете, я этого хотел? — Давайте-ка вернёмся вниз, — слизеринец шустро вклинился между ними. — Очень хочется ещё немного вашего чудесного чая.***
Чудесным чаем давились в библиотеке. Марсель торчал у окна с какой-то старой книжкой, ловя свет от палочки и делая вид, что не подслушивает; Матильда не то чтобы прониклась, но в качестве благодарности приняла во внимание, что у человека, водившего внука за нос, тоже есть имя. Больше вообще никто не мешал — ни один обитатель замка, коих осталось очень мало, не заметил топота на лестнице и огня в окнах. Надо обрадовать Жозину. Её-то сын выжил. — Об этом я ничего не знаю. Робер скорее неубедительно соврёт, чем поделится своими проблемами, — ворчливо сказала Матильда, грея в ладонях чашку. Долго её ещё хватит на напускное презрение? Хочется напиться и рыдать, а не с чужаками любезничать. Впрочем, им хотелось того же. Если б не обстоятельства, устроили бы совместную пирушку — и дело с концом. — Жаль. Хотя это, наверное, уже неважно, — Рокэ и в самом деле не был на него похож, но кто их знает, этих двойников. По всему получается, что пророк предвидел делёж сознания — по одному магу на каждую сторону. Для удобства, видать, или большего накала драмы. — И что, он правда «мешался беспокойной тенью»? — Вроде того. Я предпочитаю обращать внимание не на тени, а на их источник: на непонятные видения не хватало времени. Возможно, что-то прояснится, если нам дадут поговорить, — казалось, Алву не настолько занимает их связь с Робером. Угадала правильно. — Что вы думаете о последней строчке? Ни один из них не сможет жить спокойно, пока жив другой… Два обречённых волшебника и один Зверь. Под беспокойством понималось разное — древнее чудовище баламутило воду и погоду, его явно распирало от старой обиды, вот и вылез оголодавшей тварью и отправился доедать. Как хозяин приказал. Альдо весь светился от предвкушения, и его магия действительно становилась сильнее день ото дня, что все и поняли неправильно. О чувствах третьего участника процесса Матильда осведомляться не стала, тем более что отвечать ей он не обязан… — Всё кончается со смертью Зверя, — обронила она. Чашка показалась невыносимо тяжёлой, пришлось поставить на колени. — Поскольку Альдо уже погиб. — Вы используете настоящее время, — уточнил Рокэ, не глядя на неё. Матильда подумала, что ничто не мешает ей не огрызаться, кроме бедного внука. Никаких проблем: многоумные Раканы затачивали своё поведение под героя. Вот он, герой. Разве что человек не тот. — Да. — Говорите прямо, я от этого не умру. — Вы и так всё знаете, иначе бы не спрашивали… Что именно произошло со Зверем? — Он ушёл под воду, и больше его никто не видел. У сказки о Звере такой же конец, — Алва зачем-то наклонился, что-то поднял. Она и не заметила, как выронила злополучную чашку; хорошо, что пустую. — Чудовище насыщается и исчезает в день гибели своего творца. Казалось, всё объясняется пророчеством: он не погиб, чтобы в один день вернуться. — Хочешь сказать, эта мохнатая громадина ещё живая? — Валме поднял голову от книженции, которая едва ли его интересовала. — Но это невозможно… — Возможно, — Матильда понимала, чего от неё хотят, и воскресила в памяти все сомнительные знания о допотопных монстрах. К сожалению, несомнительных не было. — Вряд ли он когда-нибудь вернётся, если только мы не упустили из виду ещё какое-нибудь мерзкое пророчество. Будет валяться на дне океана мёртвым кораблём или вроде того… — Он будет спать, — если не ясный взгляд, можно подумать, что избранный впал в транс и бредит. — Как и все остальные, тот же подводный змий… Современная магия построена на том, что однажды убитое не вернётся, а ему ничто не мешает, кроме собственного желания. Змий — животное мирное, но где гарантии, что никто не захочет пощекотать Зверя? Что он сам не восстанет какое-то время спустя? Всё повторится и некому будет его приструнить, потому что Раканов не осталось. — Это правда может произойти, но веками спустя, — на какую-то жалкую секунду она вернулась в прошлое, вообразив, что рассказывает непоседливым чистокровным деткам основы колдовства. — Тем более, жив он или нет… — Он жив, только его сердце не бьётся, — Рокэ немного помолчал и всё-таки подловил её на паузе. — Значит, сердце. Рассказывайте. — О чём речь? — Валме мог сколько угодно прикидываться дурачком, но он тоже всё понял. — О том, как отвадить Зверя, надо полагать, — Матильду никто не перебивал, а она не хотела говорить. Альдо почти повезло, ему не придётся принимать таких решений… Вот тебе и участь героя. — В мире полно волшебных существ, существование которых так или иначе обеспечено людьми. Шотландские красные колпаки возникают там, где пролилась кровь, это для них хлеб и вода. Стражи Азкабана питаются человеческими чувствами и пожирают души. Против них есть чары, которые, впрочем, работают по тому же принципу: ты делишься кусочком своего счастья, и только благодаря силе патронуса это счастье потом возвращается. У Зверя слабое место — сердце. — Оно остановилось, — напомнил Валме. — Но это не привело к смерти. Во время его сна было так же — всё, что в последнее время видел и слышал мир, было звериным сердцебиением. В своё время мне рассказал это приезжий колдун, — она сама не заметила, как отвлеклась, но не почтить того человека казалось неправильным. — Иногда Анэсти приглашал посторонних самоучек, ища древние тайны… Этот Герман был из таких людей. Муж ничего полезного из его проповедей не вынес, я — тогда казалось — тоже, а ведь он увлекался историями о Звере не меньше нас. — Вы кому-нибудь рассказывали об этом? — Альдо знал. — И, кажется, ему это знание пригодилось сполна. — Хорошо, — вряд ли разговорчик предвещал хоть что-то хорошее, но Алва выразился именно так. — Что произойдёт, если Зверь получит новое сердце? — Он выживал за счёт сердец Раканов, — хрипло сказала Матильда. — Так свихнулся Ринальди и, полагаю, так же свихнулся внук… Их ритмы соответствуют его ритму. Без живого сердца Зверь не сможет сдвинуться ни к жизни, ни к смерти, и обещанного спокойствия не будет. — Но, если сердце чужое, он сможет исполнить другую волю. Не волю своего создателя или его потомков, — завершил Рокэ. Матильда кивнула, хотя, кажется, это больше смахивало на нервное дёрганье шеей. Бывает… тут и не так задёргаешься. — Что вы оба подразумеваете под сердцем? — поинтересовался Марсель с живостью, показавшейся несколько наигранной. — Скажите, что это метафора, иначе я кого-нибудь укушу. — В последнее время всё до неприличия буквально, — заметил Алва. — Сердце — значит, сердце… Не делайте такие лица, я умирать не собираюсь. — Ну, я надеюсь, — Матильде впервые стало искренне жалко двойного предателя. — Я, конечно, не святой Мунго, но могу сказать, что без сердца в груди долго не живут. — Правильно, без него не живут вообще. Сейчас никому ничего не угрожает, — спокойно сказал Рокэ, поднялся и налил им всем ещё чая, всё такого же невкусного и к тому же остывшего до неприличия. — И не будет угрожать ещё год или сто лет… или больше. — Ты не станешь его прогонять? — она опять скатилась в фамильярность, ну и пусть. — Считаю это своим рабочим долгом, однако дело и впрямь не срочное. Ваш чай. — Спасибо, — меньше всего на свете хотелось пить эту дрянь. И чего бы не предложить людям нормального вина? Ах да, враждуем… — То есть? — упрямо допрашивал Валме, которому явно было не по себе. — Насколько не срочное? — Поужинать успеем. Шучу… Присутствие Зверя в состоянии комы абсолютно безвредно; я буду знать, что он там, но мне это никак не помешает, — Матильда не стала вмешиваться в акт успокоения ближнего, хотя на языке вертелось «не сможет жить спокойно». Ну да, скрывать от близких всякую дрянь избранному явно не впервой. — И погибать повторно пока не тянет. Мне ещё убеждать «Ежедневный Пророк» в том, что я жив… — Дело хорошее, потому что я не хочу убеждать того же Варзова, что ты снова мёртв. — В этом никакой необходимости, — заверил Алва и перевёл взгляд на настенные часы. — Скоро полночь; не хотелось бы в такой час бродить по министерству, а напрямую мы отсюда не вернёмся. Если вы ещё какое-то время перенесёте наше общество… — Перенесу, — буркнула Матильда, поднимаясь с продавленного дивана. От этих бесед голова кругом, не хуже, чем от давешних новостей. — В замке полно пустых спален, так что мы можем не пересекаться. Осознание того, что враги — тоже люди, немного давило глухую боль в груди, но не настолько, чтобы забыть о ней совсем. Альдо отболит ещё нескоро, что бы он ни натворил, только если Робер не расскажет о нём что-то совсем страшное и непереносимое для бабкиного сердца. Сердце… Если Рокэ что-то затеял, это её не касается. Её вообще больше ничего не касается, кроме недописанного письма. Решено: этих двоих — в опустевшие покои восточного крыла, а себя — за стол. Нужно обращаться не напрямую к Роберу, а к власти. Одинокую старуху должны понять…***
Дело у него, как же. Торжественно умереть во имя светлого будущего — это не дело! Во всяком случае, не такое, чтобы убедить Марселя в его важности. Может, дело в замке, пропитанном чистой кровью и снобизмом от пола до потолка, но расхваленный древним пророком наследник хотел кусаться. Или грызться. Или что-нибудь ещё. Конечно, радости не прибавляла и негостеприимная хозяйка, но её можно понять — для неё Альдо был родным внуком и, наверное, неплохим человеком, Марселю довелось застать воплотившуюся гордыню, которая вдобавок мечтала убить его лучшего друга. Короче, не достичь им взаимоуважения, как и положено Слизерину с Гриффиндором, а в остальном-то что не так? Кажется, он сглазил, когда рассуждал о том, что все призывы не беспокоиться из уст Рокэ звучат как сигнал к непоправимому бедствию. Тем не менее, Алва пока никуда не делся, несмотря на поздний час. На всякий случай Марсель решил не ложиться, но, кажется, его переиграли — он уже клевал носом, а вредное кошачье под боком и не думало даже зевнуть. — Может, ты отвертелся от разговоров, но я с тебя глаз не спущу, — сварливо пригрозил Валме. Кот повёл ухом, потянул лапами и с удобством свернулся в крендель. Он даже прижался спиной к ноге Марселя — слишком очевидный отвлекающий манёвр! Ну и пожалуйста, не спать — так не спать. Сам же говорил, эти животные дрыхнут едва ли не сутками, и кто первый заснёт? Правильно. Какие глупости, детский сад… Подавив зевок, Марсель схватился за очередную ветхую книжку. Можно подумать, он латентный когтевранец, столько мути за одну ночь читать… Чтобы скоротать время, он решил поискать в местной библиотеке что-нибудь интересное и желательно не о древних монстрах, которые требуют жизнь в качестве платы за свой уход. Логично, до омерзения логично, в сказках главные герои всегда жертвуют собой… Но сколько можно жертвовать одним и тем же? Неужели Зверь не потерпит пару столетий? Увы, довод насчёт последнего Ракана был неоспорим: случись что, кто знает, в чьи руки попадёт спящая зверюга. Рокэ мог бы, скажем, тихо-мирно дожить до старости и в качестве последнего сюрприза для детей и внуков ритуально умереть, ни о чём не жалея и заодно завершая эпопею со Зверем; какая прекрасная идея, жаль, что ему не понравится. Всё равно что просить коня не лягаться, а птицу — не летать. Книжка повествовала о жизненном пути Годелота, одного из владельцев бузинной палочки и автора известнейшей книги о тёмном колдовстве. Назвал он её, правда, не шибко привлекательно: «Волхование всех презлейшее». Марсель бы в жизни не открыл текст с таким названием, ну, ему и не приходилось, а злые волшебники наверняка штудировали эту гадость в поисках самой… гадкой гадости… Мерлин, как же хочется спать! — Ничего не знал покойный Годелот, — чтобы отвлечься, он заговорил вслух. Пушистое ухо дёрнулось, внимая. — Нет бы написать о способах связи между двумя волшебниками. Нет, не интимной… хотя я не знаю, что вы там в тюрьме делали, конечно… — О, так мы не спим! Кот поднял голову, вывернул шею не хуже совы и уставился на него с неподдельным осуждением. — Извини, что разбудил, — мстительно сказал Валме. — Так вот, я ничего не нашёл, кроме наговора при рождении, разновидностей приворотных зелий и какой-то ерунды о волшебных палочках. Вряд ли мастер обдирал одного и того же феникса, это вообще редкость. Не говоря уж о том, что он не знает, какая начинка в палочке Эпинэ. Рокэ тоже свою не афишировал, но недаром же Марсель в своё время тонул в мракоборческих историях — кто-то об этом упоминал… Матильда рассчитывала запихнуть гостей в спальни, неплохие, кстати; гости же предпочли остаться в небольшой гостиной на пересечении двух пустующих коридоров. Здесь развели огонь и даже протёрли пыль с портретов, надо полагать, ждали возвращения… кого? Сквиба Лаптона, который оказал неоценимую услугу и не помнит об этом? А может, тут кантовался покойный Окделл, когда оставлял свою нелюбимую жену? Дизайн помещения ни о чём не говорил, неприятная коричневая обивка ни на что не намекала… Разбудить, что ли, достопочтенных нарисованных? Да пошли они. Марсель нашарил в кармане фамильные часы, треснувшие в каком-то из приключений, посветил на них. Час ночи. — Что ты от меня хочешь? — обратился он к коту. — Я не понимаю… Должно быть, в полутёмной старой комнате и на фоне всех переживаний прозвучало совсем жалко. Во всяком случае, свой голос со стороны совершенно не нравился. Была, конечно, мысль, что Рокэ взбрело в голову подсунуть другого кота, пользуясь кое-чьей безграмотностью, но нет — это он… Лежит себе и лежит, словно не планирует никаких дурацких исчезновений. — Тогда пойду спать, — рискнул Марсель. Мысль-то и вправду неплохая, вдруг он всё надумал… — Мрр? — во второй раз кот соизволил откликнуться; он снова вытянул шею и сонным немигающим взглядом уставился на Марселя, как будто ожидая продолжения тирады. Или чего-то ещё ожидая. Мерлин его разберёт. — Что «мрр», я тоже так могу, — Валме подумал-подумал и рискнул ещё раз, запустив пальцы в пушистый загривок. Покусает — не беда, хоть спать расхочется. Не покусал. — Да ладно? — чуточку осмелев, Марсель оставил в покое шею и почесал кота за ушами. Судя по довольному прищуру, маленький зверь искренне наслаждался происходящим. — В жизни бы не поверил. С другой стороны, скажи мне, как я должен был расшифровать твоё «почеши меня»? Чудеса! Может, он всё-таки уснул и видит дивный сон? Плевать, хоть что-то хорошее, и неважно, если оно нереально. Оказывается, процесс коточесания обоюдно приятен: во-первых, руке тепло, во-вторых, успокаивает… Так и быть, можно считать свою вражду с кошачьими оконченной. Раз и навсегда. — Возмещение ущерба, — изрёк Валме. — Ничего, это я слово вспоминал. Не обращай внимания… Он и не обращал. Нельзя сказать, чтобы столь любимый случайными попутчиками котик всем своим существом излучал любовь и нежность, но хотя бы не шипел. Мерного раскатистого урчания Марсель так и не дождался, и всё равно было приятно ощущать, как тебе добровольно подставляют ухо. Так бы и сидел… Увы, лимит тоже оказался весьма строгим. Начесавшись вдоволь, вредный, но почёсанный зверь с достоинством отстранился, тряхнул головой и изящно спрыгнул на пол. Тут-то и началось. Ну конечно, не могло всё быть так мило, а ты чего хотел? Решительно поднявшись следом, Валме так же решительно упал обратно. Не получил подножку, нет, просто его повело и… как странно, он же не мог устать настолько сильно. Перед глазами поплыли свечи и портреты, а комната загадочно заколыхалась и затанцевала, хотя никто её об этом не просил. — Эй… — он наугад пошарил рукой слева от себя, но обнаружил только подушки. Ноги не слушались, а голова постепенно тяжелела, как после удара или… перед сном. Снотворное?! Иначе как это объяснить? Или страшный яд, чьё действие начинается с сонливости? Нет, Матильда невзлюбила его за дело, но не настолько сильно, а последним, кто брал их чашки, был Рокэ… Зараза. Скотина и зараза, причём пушистая… И сам хорош — мог бы догадаться, что это неспроста! Пока голова не отказалась соображать окончательно, Марсель подумал о том, что животный облик не лишает анимага характера: Рокэ не стал бы ни с того ни с сего выражать признательность, даже если и другу. Вот попрощаться, исполнив напоследок старую просьбу, вполне в его духе…