Это просто фанфик по Far Cry 5

— Ты совершила очень глупую ошибку. Непоправимую, — словно пытаясь подвести итог недавних опрометчивых действий Мари, категорично заявляет Роберт. — Ты должна хорошо уяснить. Должна понять, что Джейкоб — это не тот человек, к которому можно завалиться в любое удобное для тебя время, и тем более пытаться с ним о чём-то договориться. Девушка только недовольно скрещивает тонкие руки на груди и крепче стискивает зубы, всеми силами пытаясь подавить острое желание решительно возразить. Спорить с мужчиной сейчас бесполезно, ведь честно признаваясь самой себе, она понимает, что он, к огромному сожалению, прав. — Ты по-идиотски загнала сама себя в ловушку. Слышать такое довольно неприятно и откровенно страшно. Хотя, где-то в глубине души ещё призрачно теплится слабая надежда, что сектант намеренно преувеличивает, стараясь нагнать на неё жути. Вот только до конца не понятно — зачем? — Мари, — Роберт твёрдо произносит её имя, тем самым пытаясь придать этому моменту особой важности. — Уясни. Любые твои решения, любые действия влекут за собой последствия, — он подносит перебинтованную руку к своему лицу и как-то задумчиво поправляет бороду, точно пытается правильно сформулировать глубокие мысли в собственной голове. И в момент затишья внезапно раздаётся надсадный кашель. Девочка быстро закрывает рот рукой, пытаясь подавить его. В горле противно першит, словно туда песка насыпали, а плечи, невольно содрогаясь, ходят ходуном. Пытаясь выровнять хриплое дыхание, она вытирает заслезившиеся глаза рукавом джинсовки. В голове слабо гудит от недолгой нехватки воздуха. Куда стремительнее, чем сегодняшним утром, неприятная слабость продолжает разливаться по всему телу, от чего уже начинает заметно знобить. Сомнений быть не может, и без того крайне разбитое состояние последних дней усугубилось лишь одним — бессознательным пребыванием в холодной кровавой луже во дворе собственного дома. — С того самого дня, как ты вернулась, считай, тебе всё ещё сказочно везёт, — тактично подождав, когда Мари будет в силах вновь его внимательно слушать, продолжает мужчина. — Твой дом — он пока ещё твой. Но хорошо запомни, что всё может вмиг поменяться. — Да?! Ну и что может поменяться? — наконец не выдержав, ядовито огрызается девушка, как-то нервно вновь поправляя подол платья. — Этот хер со своей тупоголовой сворой жить ко мне переедет? — Переедешь ты, — резко обрывает грубый голос Роберта. — Переедешь прямиком в клетку. Получив весомый аргумент на свои язвительные пререкания, девочка недовольно отворачивается в сторону, машинально начиная обдумывать только что услышанные слова. — Будешь день и ночь, в любую непогоду, сидеть на холодном полу по соседству с волками. Клетка тебе и кровать и сортир. Будешь ссать и срать здесь же, если будет чем, — сектант криво ухмыляется. — Ни еды, ни воды. Вместо ванной — ледяной душ из шланга по утрам. Готова к такому? На этот риторический вопрос ответ очевиден — НЕТ. Где это видано, чтобы такая первобытная дикость происходила в наше время? Никто и никогда, будучи в здравом уме, не станет добровольно усугублять собственное рискованное положение. Хотя-я-я... — задумчиво тянет мужчина. — Если ты не против попробовать человечины, то можешь просто наплевать на мои слова и продолжать закапывать себя ещё глубже. — Ты уже перегнул, — не оборачиваясь в его сторону, со странной насмешкой в голосе произносит Мари, точно по-детски пытается убедить в этом саму себя. — Человечину? Серьёзно? — Человечину. Серьёзно. — Ты под своей сектантской наркотой? Роберт едва заметно хмурит брови, но с ответом не торопится. Неприятное молчание затягивается. Мари опускает голову и смотрит на свои ладони. На правой отчётливо виднеется синяк от ключа, уже начавший понемногу желтеть. Девочка тут же как-то непроизвольно потирает его большим пальцем, точно этим действием пытаясь его с себя стереть. Внимательно смотрит на голые коленки, на которых всё ещё неизменно красуются остатки мелких ссадин. А затем пытается внимательно рассмотреть то тут, то там, не пойми откуда взявшиеся, новые ушибы по всему многострадальному телу, хотя и прежних более, чем достаточно. Ещё где-то на голове остаётся прекрасно заметное двухнедельное рассечение, да и многочисленные глубокие порезы на лице от стекла, конечно же, никуда не делись. Ну а что больше всего раздражает и заставляет злиться до такой неимоверной силы, словно внутри начинает пугающе пробуждаться нечто тёмное — омерзительные лиловые засосы, которые, непременно, не спутать ни с чем, да и только ленивый не заметит их. Эта чёртова дрянь на нежной коже создаёт непотребный образ распутной девки, с которым у Мари и вовсе никогда не было ничего общего. Собственное ослабшее тело сейчас, как никогда, напоминает неподъёмный мешок для битья, на котором в изобилии красуются чужие отметины. Стараясь прикрыть уродливые синяки, девушка лишь в очередной раз нервно поправляет подол платья. За окном всё чаще начинают появляться люди. С каждой минутой их становится только больше. Эти смутные силуэты, вперемешку с деревьями и небольшими строениями позади, спешно мелькают на фоне раскинувшихся зелёных полей. Временами в общую картину снаружи начинают постепенно вклиниваться маленькие светящиеся точки. Но скорость автомобиля кажется настолько стремительной, что в таком разбитом состоянии перед глазами всё слишком нечётко и противно плывёт, напоминая собой нескончаемый конвейер, который быстро мчится размытой пёстрой лентой. Всё происходит настолько молниеносно, что затуманенному взгляду зацепиться не за что, а от такого бесконечного потока голова принимается кружиться ещё сильнее, заставляя лёгкое чувство тошноты мерзко подкатывать к горлу. Мари инстинктивно закрывает лицо рукой и едва склоняет голову, мучительно стараясь остановить дикую карусель в голове. Настойчиво донимает острое желание лечь на пол и свернуться калачиком, а ещё лучше — сделать это дома в своей постели, спасительно накрывшись мягким одеялом. Какое-то болезненно стабильное состояние полнейшей безысходности собственного положения... Что это? Полная утрата надежды хоть на какое-то сносное будущее, или же просто временный, слишком затянувшийся упадок сил? Мир вокруг понемногу приобрёл неприятные тусклые оттенки. На него словно легла страшная огромная тень чудовища, чётко обозначив зону твоего безрадостного существования. И только попробуй сделай один неверный шаг за эти строгие границы, как сильная рука опасного монстра грубо схватит за загривок и, особо не церемонясь, затащит обратно в свои жуткие владения. А на фоне всей этой унылой, блёклой картины грязным багровым пятном безобразно выделяется разлагающийся в кровавой луже труп. Мысль за мыслью девушка уже не в первый раз прокручивает в голове всевозможные варианты развития дальнейших событий, но всегда неизменно приходит к одному и тому же — если всё-таки обезображенное тело Уоллера останется на месте, то как она не старайся, но кто-нибудь обязательно его увидит. И этим кем-то будет либо Кайл, о состоянии которого лишь приходится догадываться, либо Сара — самые близкие на данный момент люди, которые даже и знать не знают, что произошло в жизни девочки за эти последние четыре дня. В последнюю их встречу она обещала прийти на следующий день, но волей судьбы этого не случилось. Сейчас в округе царит не самая безопасная и спокойная обстановка. Мари выбрала не самый подходящий момент вот так взять и пропасть без предупреждения на несколько дней. Время идёт. И они, разумеется, уже заподозрили что-то неладное и волнуются больше обычного. И пока не увидят её целой и живой — не успокоятся. Они точно скоро будут у неё. Возможно, счёт идёт уже на часы. Сегодня вечером или завтра утром... Отчуждённо зарываясь всё глубже и глубже, в какой-то момент девушка полностью погружается в свои мрачные мысли и почти перестаёт реагировать на окружение. — Сейчас ты в хреновом положении, — строгий голос бесцеремонно вырывает из собственных тягостных размышлений, заставляя что-то в груди тревожно ёкнуть. — В хреновом, но пока не в критическом. Постарайся не усугублять, — и мужчина неожиданно останавливает машину. Мари наконец недовольно убирает руку от лица и с неприятным удивлением обнаруживает, что они уже прибыли на место. Задумчиво хмуря брови, она непонимающе смотрит через лобовое стекло. Напряжённо пытается понять, что здесь вообще происходит. Её, вроде, привезли на праздник местной секты, где она думала увидеть что-то вроде подготовки к своеобразному ритуалу поклонения их лидеру. Но то, что сейчас является её жадному взору, никак не укладывается в голове, и только с каждой секундой порождает всё больше новых вопросов. За словами Роберта намеренно не стояло никакой конкретики. Только чёткие действия по указке, только неукоснительное выполнение любых приказов Сида. — Что это за дерьмо? — как-то даже слегка резковато спрашивает девочка, явно нуждаясь в разъяснениях. Сектант медленно поворачивает голову в её сторону и смотрит так пристально и тяжело, от чего сразу становится понятно, что в своих словах она позволяет себе слишком много лишнего. Мари определённо не в том положении, чтобы возмущаться и задавать какие-либо вопросы. — Держи язык за зубами, — весьма грубо отвечает мужчина. — Это последнее предупреждение. Иначе Джейкоб выпотрошит тебя, — он вынимает ключ из зажигания и, громко хлопнув дверью, выходит из автомобиля. — Так всё-таки выпотрошит или посадит в клетку? — себе под нос иронично шепчет девушка, внимательно провожая взглядом Роберта, который резво огибает машину спереди и открывает дверцу с её стороны. Короткое мгновение он смотрит на Мари так напряжённо, точно пытается понять, получилось ли ему донести до неё суть всего происходящего. Уловила ли она серьёзность всей ситуации, или так надёжно отгородилась своими озлобленными пререканиями и спорами, что намертво осталась за толщей своих страхов. — Выходи. — Я не хочу туда, — сильно впившись тонкими пальцами в ремень безопасности, удручённо произносит девочка, хотя прекрасно понимает, что её желания здесь никого не интересуют, и спустя несколько секунд она всё равно окажется на улице. Мужчина, особо не церемонясь, наклоняется вперёд и отстёгивает ремень Мари, который до последнего служил ей неким подобием спасительной преграды от мира снаружи. Инстинктивно тело напрягается тугой пружиной, в тревожном предчувствии физического на него воздействия. — Выходи, — и сектант крепко хватает за плечо и одним резким рывком вытаскивает из салона автомобиля. — Убери руки, — желчно шипит девочка и сердито одёргивает руку. — Отвали, — и тотчас заходится в новом приступе надрывного кашля. На мгновение Роберт ослабляет хватку, давая ей прийти в себя. — Отпусти, — повторяет Мари, лихорадочно утирая лицо от вновь накативших, непрошенных слёз. Несколько секунд мужчина задумчиво смотрит на неё, точно решает в уме какую-то сложную головоломку: — Надеюсь, ты прекрасно понимаешь, что о нашем разговоре в машине никто не должен знать, — и, не дожидаясь ответа, начинает тащить девушку за собой — в самый эпицентр праздника. Всё существо противится такому грубому отношению, заставляя машинально вновь и вновь резко дёргать рукой в череде неудачных попыток высвободиться. — Хватит уже, — злобно говорит Мари и начинает инстинктивно оглядываться по сторонам. Пытается понять — не наблюдает ли кто-то за ними со стороны. Не насмехается ли кто-нибудь над ней, видя, как культист волочит её за собой, словно грозный родитель, очень рассерженный плохим поведением своей малолетней дочери. Лихорадочно беглый взгляд пытается уцепиться за каждого человека в этой шумной пёстрой толпе. В своём разбитом состоянии перед глазами временами всё двоится и противно расплывается яркими пятнами, пугающее меняя силуэты незнакомых людей во что-то устрашающее таинственное, что-то до жути похожее на привидения, которые, точно тени, неожиданно возникают перед самыми глазами и точно так же быстро исчезают, растворяясь в сгустившемся пространстве. Возбуждённое людское многоголосие и всеобщее ликование, наполняющие округу какой-то особой гнетущей атмосферой подступающего праздника. Тысячи цветных огоньков гирлянд, растянутых переливающейся сетью повсюду и перерезающими тёмное вечернее небо на отдельные кусочки, сказочно превратившие небесное полотно в один огромный пазл. Вся эта безудержная вакханалия будто окутывает невидимой массой, заставляя только с двойной силой напрячься всем телом. Напрячься и по какой-то необъяснимой причине испытывать противоречивое, но такое дурманящее чувство опасного и всепоглощающего ликования. Пьянящие запахи, тихая музыка. Сквозь множество суетливых культистов в шумной толпе, непрестанно снующих туда-обратно и добросовестно выполняющих свою работу, вид Джейкоба, по своей многолетней привычке грозно выпрямившегося во весь свой огромный рост. А на его скрещенных на мощной груди руках аккуратная женская ладошка, нежно водящая вперёд-назад и, по всей видимости, ласково прощупывающая его шрамы и заживающие ожоги. До одури прожигающее чувство обиды... Необычной, неприятной, неестественно больно кольнувшей в районе груди. — Отпусти, — что-то отвратительное внутри заставляет нервничать и злиться сильнее обычного. — Отпусти, повторяет Мари и в очередной неудачной попытке неистово дёргает рукой. — Прекрати, — Роберт смотрит слегка удивлённым взором, — С ума сошла? — Отпусти меня, — и она яростно упирается в землю ногами, словно маленький ребёнок, не желающий идти в детский сад. На мгновение культист останавливается, прекращая насильно тянуть девушку за собой. Смотрит таким напряжённым выпытывающим взором, будто пытается найти в её взгляде причину такого неожиданного приступа агрессии. — Хватит, — Мари поднимает на него свои горящие неприкрытой злобой глаза. — Хватит, Роберт. Отпусти, — на удивление голосок звучит совсем тихо, почти не слышно за монотонным гулом толпы, и почти умоляюще. — Мари? — мужчина угрюмо сводит брови к переносице. — Что? — Мари? — предельно чётко повторяет он, оставляя после своих слов гнетущую паузу. Всё так странно. Необычно. Неприятно. Так мучительно тягостно. Девочка полностью теряется в происходящем. Глядя на то, как Джейкоб крайне сдержанно — с присущими ему поразительным отсутствием эмоций и завидным самообладанием, но так заинтересованно реагирует на девчонку в одежде прислуги, что так мягко касается его кожи, невольно возникает бесконечное множество соответствующих вопросов. Любил ли он хоть раз? Была ли в его жизни женщина, от одной мысли о которой томительно изнывало всё его могучее тело? Ради которой стоило жить и делать всё, лишь бы она была счастлива. Именно та — самая дорогая, самая желанная, самая родная... светлые воспоминания о которой он до сих пор бережно хранит где-то очень глубоко в своём каменном сердце, жёстко пресекая их малейшие попытки взять над собой верх. Или же любовь попросту обошла его стороной? Не было ни долгожданных вечерних встреч, ни громких обещаний любить до гроба, ни красивых слов и нерушимых клятв в верности, ни рыцарского чувства, что нет ничего невозможного. Ничего, что обычно присуще страстно влюблённому мужчине. Была ли хоть одна, которая вызвала желание завести с ней постоянные отношения, или весь его опыт общения с женщинами сводится лишь ни к чему не обязывающему сексу? Только сладостная разрядка тела. Только случайные и бессмысленные связи. Сколько их было? Кто эта юная девочка? Что между ними? Почему вообще собственное сознание принимается так беспощадно перебирать в голове всю эту вереницу вопросов? — Ты меня слышишь? — твёрдый голос Роберта в очередной раз нахально, но так спасительно вырывает из пучины собственных тяжёлых мыслей. — Да, — сама не понимая зачем, врёт Мари. — Скоро всё начнётся. Будь готова, — и он очередным резким рывком за плечо заставляет молниеносно сорваться с места и последовать за ним. — К чему? К чему готовой? — непонимающе, с опаской в голосе спрашивает девочка, предательски оглядываясь назад. — Роберт? — но он настораживающе молчит, продолжая упорно тянуть за собой.