какие-то драбблы

Когда Чонгук замечает за собой, что на каждом перерыве прокладывает свой маршрут таким образом, чтобы он пролегал возле кабинета трансфигурации, приходится признать: ему не всё равно. Вся эта злость бурлит в нём будто в кипящем чайнике: того и гляди, либо крышку сорвёт, либо днище подгорит. Поэтому Чонгук, как только понимание его озаряет, сразу же решает, что не стоит копить всё дерьмо в себе. Он судорожно выдыхает и, дёрнув ручку двери, вваливается в кабинет, чтобы… Никого там не найти. Чонгук, опешив, нелепо застывает в проёме, пока его взгляд бегает от парты к парте. И вообще-то логично: то, что он однажды застукал тут Юнги, не значит, что тот тут ошивается каждый день. Поэтому Чонгуку приходится уйти ни с чем. Но вот желание выговорить всё, что на уме никуда не уходит. Чонгук начинает подкарауливать Юнги каждый перерыв и даже после занятий на ежедневной основе, как по расписанию. Заметивший это Сокджин без смущения называет это одержимостью, но тактично решает не вмешиваться, словив на себе весьма говорящий яростный взгляд. — Только давай, пожалуйста, в пределах нормы. И без мордобоя. — Когда я вообще устраивал мордобои, — закатывает глаза Чонгук. — Всё бывает в первый раз, — тяжело вздыхает Сокджин, и Чонгук невольно с ним соглашается. Юнги похож на того, с кем хотелось бы впервые подраться: у Чонгука даже сердце сладко ёкает, когда он думает об этом, преисполненный чего-то тёмного и ядовитого. Чонгук успевает построить в своей весь диалог несколько сотен раз. Иногда он в своей голове чуть ли не набрасывается на Юнги, втаптывая его в грязь одним оскорблением за другим. Иногда он представляет, как остаётся выше всего этого и лишь холодно требует объяснений. Иногда… Иногда, по ночам, Чонгук просто плачет от собственного бессилия. Он и сам понимает, что хочет повести себя как мудак только для того, чтобы увидеть что-то колючее и болезненное на лице Юнги. Чтобы упиться ощущением того, что не только Юнги может причинить ему столько боли. Но всё это так глупо и бессмысленно. Чонгук и сам не понимает, чего хочет добиться. В один из вечером, после очередного дня, полного пустого ожидания, Чонгук признает перед Сокджином: — Наверное, мне стоит забыть об этом и просто помириться с Тэхёном. — Думаю, так будет лучше, — кивает тот. — Просто я не знаю… Неужели мне не стоит попросить его объясниться? Просто для того, чтобы понять, почему. Ведь всё было нормально. Я, правда, уже давно не вёл себя с ним, как мудак. Сокджин останавливает на нём свой внимательный взгляд: на мгновение Чонгуку даже кажется, будто он видит его насквозь. — Только если тебе кажется, что от правды тебе на самом деле станет легче. Я понимаю, что из-за твоих чувств к Юнги тебе до ужаса хочется оправдать его в своих глазах, но помни, что также он может сказать что-то, что обидит тебя ещё больше. И пусть Чонгук не думает, что Сокджин действительно прав: с желанием оправдать и прочим; но всё же его слова оседают в мыслях. И одним прекрасным утром Чонгука отпускает. То утро выдаётся довольно прохладным, поэтому хочется остаться валяться под тёплым одеялом подольше, но мысли о Юнги сменяются мыслями о том, что пора бы уже перестать себя жалеть. И это впервые за долгое время, когда у Чонгука получается свободно вздохнуть полной грудью.