Будущий "мышонок"

Врач повторно замеряет раскрытие: 6 см. Он подходит к Брюсу и деликатно отводит его в сторонку: — Раскрытие приостановилось. Так Джокер вообще не родит. Надо что-то делать. — Почему? — Посмотри, как он зажимается, сковывается. Стоицизм хорош, где угодно, только не в родах. Думаешь, можно под анекдоты привести ребенка на свет? Роды — это естественный процесс, которому просто не надо мешать, но в Джокере нет ничего естественного. Он же так напряжен, что от мышечных спазмов процесс может стать мучительным и длинным. Как-то надо расслабиться… Попробую поговорить. Но ты его лучше знаешь. Твой выход, Бэтмен. — Джей, не бойся, не сопротивляйся, — уговаривает полушепотом Лесли. — Это хорошая боль. Она тебя не разрушит. Откройся навстречу, расслабься. Пусть боль пройдет сквозь тебя, выпусти ее наружу, и будет легче. Кричи, плачь, пой, только не притворяйся, что ничего не чувствуешь. Джокер дико смотрит на доктора. Он даже не знает, злиться ему или нет. Несмотря на всю подготовку, пройденную «для галочки», у Джокера самые примитивные представления о родах. Будет больно, очень-очень. Ха! С этим он справится. Легко. Боли он умеет противостоять и даже ею наслаждаться. Потом ребенка как-то из него достанут. Все. Ну там еще: «Вдох-выдох. — Я с тобой. — Больше не могу! — Крик младенца. — Посмотрите, какого прелестного малыша вы родили. — Дорогой, ты подарил мне сына». Тьфу, и где он этой пакости набрался?! Но открываться навстречу боли? Кричать?! Джокер, совсем уже зеленый от переживаний и ощущений, затаив дыхание, пытается перетерпеть схватку. Теперь пробует Бэтмен. — Мой же ты умница, сына рожаешь, — начинает он издалека. — Через пару часов, если все хорошо, будешь уже вместе с ребенком отдыхать. Что тебе нужно, чтобы стало полегче? Чтобы ты расслабился, а? Что мне сделать, Джей? — Выгони их всех к черту, — яростно шепчет Джокер. — Я не могу при них рожать. Брюс немного в шоке. Все же отвечать за благополучие роженника без медиков страшно. Но он надеется: в какой-то момент Джей сам оценит, что помощь нужна. — Хорошо. Что еще? Музыку включить? И давай-ка, дыши с криком, пой, стони (это совсем не стыдно), только не молчи. Нельзя молчать, вредно. Джей и сейчас молчит. Бэтмен вглядывается в ошалелые зеленые глаза с расширенными зрачками и понимает, что охотно родил бы сам: так хоть понятно, что делать. — Джеюшка, а давай ты хоть материться будешь, а? — приходит ему в голову. — Это очень… брутально. Сквернословие Джокер не любит, считает примитивным. Но это лучше, чем распускать нюни. Брюс громко включает очень нецензурные рэп-треки, а вот свет приглушает. Да, он, конечно, хотел бы, чтобы сын пришел в этот мир под музыку Вивальди, а не под мат. Но — есть «правильно», а есть «правильно-если-имеешь-дело-с-зеленоволосым-клоуном». Ребенку вообще не выпадет шанса услышать Вивальди, если он не родится сегодня. Бэтмен отправляет Лесли и его помощников в дальний кабинет — подождать, пока уж совсем не припечет. Один из акушеров, брезгливо прислушивается к музыке и уже доносящемуся джокеровскому: — Маааааааааааать…. Бляаааааааааа Он не догадывается, кто избранник мистера Уэйна, поэтому черт дергает его поговорить. По-своему, по-омежьи. — Нельзя ругаться, — снисходительно поясняет он Джею. — Ребенок злым родится, мат генетический код разрушит. Что тут за цирк устроили? Дело-то житейское, все омеги рожают, не Вы первый, не Вы последний. Джокера как раз накрывает особо сильная схватка, он не может ничего сказать и разогнуться, и просто копит в уме те напутственные пожелания, которые сейчас выскажет, и те виды смертей, которые омеге предложит. Но безобразие замечает Бэтмен. — Так, а ну-ка вон отсюда, — набрасывается он коршуном на акушера. — Кто разрешал к моему омеге подходить, а?! Свои правила навязывать? Ваши услуги нам не нужны. Вон! Молча! Еще звук услышу — и не найдете в Готэме работу даже дворником. Джокер, которого отпустило, не говорит ни слова. Обидеть его придет в голову только суициднику, за себя-то он всегда постоит. Но какое наслаждение наблюдать, как тебя защищает альфа! Он опять пробует повисеть на Брюсе. Запах альфы успокаивает. Но тут боль просто ослепляет, Джей стискивает зубы, шипит, а Брюс требует открыть рот, ругаться, орать, а то, мол, поставит стоматологический расширитель. Джокер злится: — А где же твое вечное чувство вины? Посмотри, что ты со мной сделал! Но Брюс непробиваемо спокоен. Это цепляет Джея, и, повиснув в очередной раз на шее, он со вкусом впивается зубами в его плечо. Теперь они стонут оба — один из-за ранки, другой из-за схваток. Отпрянув, Джей напряженно разглядывает альфу: подпустит ли тот назад. Но Брюс понимает, что роды — не шутка. Перевязав плечо, качает головой: — Иди уж сюда, кусака. — Бляаааааа… — Давай-давай, понемножку. Получается. Молодец. Скоро все будет позади. Процесс опять пошел: схватки теперь намного-намного сильнее. Джокеру кажется, что он умрет. Как он забыл! В каждом втором рассказе, который он читал на эту тему, «фарфорово-белый роженник, увидав ребенка, в последний раз улыбается и медленно падает в обморок. А его альфа целует хладный лоб, обливаясь слезами, и обещает любить младенчика так же, как любил омегу». Может, что-то идет не так, а ему не говорят? Джей умирает? О чем Брюс шептался с доктором? Может, потому-то он настолько ласковый? Фарфорово-белым Джокер стал уже давно, при жизни. — Брюс, я не переживу, — бормочет Джей. — Умираю. Похорони меня в филетовом костюме… — Будешь настраиваться на смерть — придушу, — обещает Бэтмен. — Не-а. Ты же не… — Сделаю исключение. Скажу себе, что был в аффекте. Не каждый день у меня дети родятся, можно кого-то и убить. Джокер думает, пока у него пауза. — Знаешь, Брюс, что такое убийственная шутка? — Нет. — Это когда ты тут умираешь, а Бэтмен неудачно пытается пошутить, — рычит он. Тянущая боль накатывает с такой силой, что Джей почти теряет сознание. Брюс, который куда-то отходил, кидается к нему, хватает за руки: клоун пытался вывихнуть себе пальцы, отвлекаясь от боли внизу живота. — Что я теперь делать буду, — хрипло бормочет Джокер. — Даже убить, как следует, не получится: это же каждого придурка какой-то омежка в таких муках рожал. — Вот и хорошо. Вот и не убивай. — А куда ты меня денешь после всего? В Аркхэм? Отпустишь? — Смотри, — Брюс неловко сует в руку Джею коробочку, за которой ходил. Внутри — две печатки из белого золота с бриллиантами. Клоун недоуменно их рассматривает. В голову приходят ограбления ювелиров, клады и все, что угодно, только не… — Не собираюсь растить ребенка в одиночку, — мнется Бэтмен. — Обещай никого не убивать — малышу такой пример ни к чему. И давай это…гм…все сделаем по закону… Только не… обручальные кольца! Джокер забывает рожать от удивления. — Ты чего? — У тебя будут новые документы, — уже увереннее объясняет Брюс. — Почти настоящие. Джокера объявят убитым. Мы поженимся. Только ни твоих, ни моих друзей звать не будем. Тайная, в общем, церемония. Но ты силы-то экономь. Еще предстоит потрепать мне нервы, чтоб сделать свадьбу такой, как захочешь. Джей просто в шоке. В прострации. Но шоковая терапия, оказывается, — прекрасное средство обезболивания. — Специально не говорил до родов, чтобы тебя хоть немного этой новостью отвлечь. Когда в следующий раз доктор проводит осмотр, раскрытие полное. — Все, ребенок пошел, — говорит Лесли. — Отлично! Теперь надо поработать, Джей. Тужься, напрягай мышцы пресса, выталкивай. Ребенок — не враг. Он делает больно тебе, а ты — ему, просто потому что вы связаны воедино. После потуг Джокер обессиленно обмякает. А потом слабо хихикает:  — Прямо как мы, Брюс. — Остаешься или выйдешь? — спрашивает Бэтмена доктор Томпкинс. — Большинство альф боятся или брезгуют смотреть на то, как ребенок появляется из омеги. Джокер цепляется в истерике за любимого, только услыхав про такое предложение. Но Брюс как настоящий герой, остается. А через несколько минут выясняется, что ему придется не просто стоять, но и помогать доктору. Дело в том, что Джей по-прежнему отказывается подпускать к себе незнакомого акушера, особенно сейчас, когда боль совсем запредельная, и природа подсказывает принять не самую красивую позу — на корточках, пыхтеть в потугах. Если новый медик приблизится, клоун обещает что-нибудь ему откусить — на выбор: палец, нос или ухо. А потом еще найти после родов и убить самым страшным способом. Когда Джей, матерясь и постанывая, пытается перечислить эти способы, акушер почему-то уходит, не прощаясь. Даже Томпкинсу командовать, когда тужится и какую позу принять, Джокер не разрешает. Сейчас, когда он дышит, дышит, дышит, трясется от напряжения и, кажется, рвется на куски, он слышит только Брюса. Приходится тому становится таким же посредником между Джокером и Лесли, как обычно между ним же и Альфредом. И он что-то подает доктору, передает его слова, а в остальное время непрестанно успокаивает, гладит, подбадривает, хвалит, охваченный состраданием. Какие испытания приходится переносить омегам! Бэтмену не верится, что ребенок идет сквозь такое небольшое отверстие. Впрочем, Лесли говорит, что все зависит от эластичности тканей родового канала, с этим тут отлично, и сейчас процесс идет на «ура». Потуги делают роды и легче, и сложнее. Сложнее, потому что боль становится просто безумной. Говорить клоун уже не может. Легче, потому что появляется смысл: Джей чувствует, как ребенок внутри него сдвигается вниз его собственными усилиями, и как только он выйдет — мучение закончится. Правда, ребенок регулярно словно уползает назад. Но врач считает: так и должно быть. Наконец все погружается в какой-то туман, терпеть больше невозможно, что-то взрывается в сознании Джокера, и он кричит от боли, всхлипывая, подвывая. На глаза наворачиваются слезы, и он моргает, пытаясь их прогнать. Когда потуги прерываются, Джей с удивлением осознает, что Брюс нежит его в объятьях, что никто не смеется, не отталкивает, не смотрит со снисходительной жалостью. В общем, мир не рухнул. А Бэтмен вполне искренне и уважительно шепчет, какой Джокер герой, и что осталось совсем немножко. Клоун расслабляется по-настоящему — может быть, впервые в жизни. Оставшиеся потуги он почти рыдает, кричит, не забывая выталкивать ребенка, — и так наконец-то намного проще. Отстраненно, будто это происходит не с ним, Джокер слушает, что появилась какая-то головка… «Брюс, держи осторожно, чтобы шею не сломать»… что-то надо повернуть… между ног течет кровь… — Джей, давай! Всего раз! Он, кажется, убивает себя этим рывком, толкается куда-то в нечеловеческую боль и темноту. Забывается. А когда приходит в себя, что-то странно, пронзительно мяукает, тело ноет, но при этом расслаблено до блаженства, а внутри — пустота, будто сдулся воздушный шар. И Джокеру делается по-настоящему, катастрофически страшно. Не так, как боишься чего-то конкретного, и даже не так, как от тех самых слов Бэтмена: «Вы для меня — пустое место». Этот страх давний, жуткий, засасывающий, словно «черная дыра». Пустота, которая растворяет в себе, которую, возможно, и называют безумием. Девять месяцев было смешно, глупо, странно, приятно, сложно, но внутри Джокера происходило нечто важное. А теперь все, пустота. И он больше никому не нужен, да? В нем никого нет? Они с Брюсом больше не связаны? Джей помнит про кольца, но на фоне засасывающей пустоты, они кажутся чем-то внешним, ничего не меняющим. К Джею наклоняется Темный рыцарь, у него на глазах почему-то слезы, а на широких ладонях — чуть больше их — пищит что-то красное, измазанное, сморщенное. Джокер кивает и упорно не понимает, чего от него хотят. Даже когда смутно догадывается, что это Джус, что все позади, роды уже закончились. Ему самому ничего не хочется. Брюс передает ребенка Лесли, наклоняется к клоуну и крепко, длинно, по-взрослому, будто никого нет рядом, целует его в губы. — Ты — мой, — говорит он. — Навсегда, чудушко. У нас сын. У тебя теперь есть семья. И пустота вдруг пугается этих простых, рубленых «бэт-фраз». Джей с обожанием смотрит на Бэтмена. А потом — с интересом на Джуса. В животе и на сердце становится тепло. Немного щиплет глаза. Джокер понимает, что в первый раз в жизни не сбежал, прошел через невозможное. И все это — не конец. А самое-самое начало истории.