Спокойно, я Дубровская Оля! А це хто? Ольга Белых Оооо, это Женя. Представляешь, он, оказывается, тоже работает в Главкино! Вот кофе ходили вместе пить, сфоткались. Он очень милый, на неделе до дома меня подвозил. Спокойно, я Дубровская Да ладно?
Я задумалась. Надо как-то задать интересующий меня вопрос так, чтобы не возбудить подозрений. Или использовать проверенный прием из старого анекдота про Штирлица и Еву Браун?Спокойно, я Дубровская Он к тебе подкатывает? Ольга Белых Ну... да, вроде бы есть такое. Ну ты понимаешь ;) Спокойно, я Дубровская И что ты? Ольга Белых Честно говоря... я не знаю. Давай потом это обсудим? Он тут рядом стоит, мне неудобно говорить. Мы в «Розмарине» сейчас. Спокойно, я Дубровская Окей:)
Я выключила телефон и нахмурилась. Пересказывать содержимое переписки Попову нельзя ни в коем случае. Он совершенно точно расскажет все Серёже, и тогда ещё не образовавшимся отношениям может прийти конец. А Оля, может быть, и не имеет никаких видов на этого Женю. – Ну что? – прошептал Арсений мне на ухо, снова притянув меня к себе. Я в ответ лишь пожала плечами. У меня начинала болеть голова. Настроение было испорчено. И дело было не только в сердечной драме Серёжи. Ближе к середине гастролей стало совершенно точно ясно, что тот маленький букетик предназначался именно для меня. Теперь в моей папке лежало уже четыре маленьких букета со вкусом подобранных цветов. Я находила их в самых неожиданных местах: в косметичке ребят, когда собиралась после концерта, между страниц своей книжки про Марию Антуанетту, у себя в номере после той прогулки с Арсением в самый первый день гастролей... Мое молодое сердечко, конечно, екало от радости, когда я натыкалась на них, перебирая в очередной раз документы, но все-таки их появление меня беспокоило. День рождения у меня еще совсем, совсем не скоро, только в середине весны. Поводов делать мне подарки ни у кого из ребят не было: я всего лишь выполняла свою работу, не больше и не меньше. Выше головы не прыгала, да и не хотела, поводов как-то выделять свою работу не давала, а профессиональные поощрения бы приняла только от Шеминова. Мне иногда казалось, что кто-то следит за мной, в таких неожиданных местах находились цветы. И я не могла догадаться, кто мне их подкладывает. Зачем, я догадывалась. За мной явно пытались ухаживать. Другого объяснения после четвертого букета быть просто не могло. Кому это могло прийти в голову, я не знала. Но мне это не нравилось. Я не хочу разбивать сердце другого человека: мое собственное еще не до конца склеено. Понимая, что с каждой минутой головная боль становится все сильнее, я осторожно встала с кресла. Сейчас перестрелки, погони и гам, творящийся в комнате, вовсе не способствовали хорошему самочувствию, как бы стильно ни был одет Джейсон Стетхем. Скомкано извинившись перед ребятами, я потихоньку выскользнула к себе в номер. Надо принять обезболивающее и идти спать. Надо идти спать. Надо... Надо... Только вот сна у меня не было ни в одном глазу. Обезболивающее я стащила из косметички ребят. У меня самой были таблетки, но только то, что стоматолог прописывал, когда мне удаляли зубы мудрости, такое лучше без надобности не использовать. У ребят же лежали более безопасные дротаверин и ибупрофен. В конце концов, что им жаловаться, я на свои деньги докупала таблетки перед гастролями. Запив таблетку, я переоделась в свою черную шелковую пижаму, нацепила на глаза повязку с мышкой и легла в постель. Но сон не шел. Головная боль потихоньку отпускала, но прошло полчаса, час... я слышала, как ребята досматривают кино и расходятся по своим номерам, как Антон подшучивает над Серёжей, а Кирилл и Максим тихо переговариваются со Стасом. В какой-то момент я психанула и включила музыку в наушниках, но первая же песня, Sing-hiozzo[2], вообще не способствовала достижению моей цели. Кто вообще может заснуть под драматичную песню с ярко выраженными ударными? Промаявшись так ещё немного, я поняла, что сейчас мне поможет только одно средство, и спросила в общем чате, есть ли у кого-нибудь снотворное. Ответ пришел мгновенно, и ответил, как ни странно, Арсений.Арсений Да, у меня есть. Номер номера помнишь?
Я усмехнулась. Король каламбуров потерял ключи от каламбурочной? Недовольно закряхтев, я вылезла из-под теплого одеяла, натянула джинсы прямо на пижаму и, не удосужившись снять со лба детскую повязку на глаза, а с шеи – наушники, поковыляла к Арсению в номер босиком. Дверь открыл Сережа. Я ввалилась в комнату и не сразу обратила внимание, что Матвиенко держал на вытянутой руке свой айфон. – Ты эфир ведёшь, что ли? – прохрипела я, усаживаясь на пол у стены и глядя, как Арсений переворачивает содержимое своего рюкзака. Сережа хохотнул и кивнул. Взгляд его многозначительно опустился на мою грудь. Я посмотрела вниз, на верх своей пижамы, и прикрыла руками все, что повыше груди. Вырез в пижаме был такой глубокий, что, казалось, не скрывал вообще ничего, даром, что это был обычный топ на аккуратных лямках. Да и есть ли смысл покупать что-то менее сексуальное, если ты решился на покупку пижамы из черного шелка? Только сейчас я поняла, что, во-первых, взорам парней сейчас открыты почти все мои прелести, во-вторых, эти самые прелести прямо сейчас могут оказаться засвеченными на многотысячный эфир. А, в-третьих, я была без нижнего белья, у меня встали соски, и при мысли о том, что парни это видят – а особенно, что это видит Арсений, у меня неожиданно появилось такое знакомое ощущение внизу живота. Внезапно мне захотелось, чтобы он вышел вместе со мной из номера, пошел ко мне, оттянул черную ткань, коснувшись при этом нежной кожи груди, накрыл своими губами предательски торчащие соски, а пальцами... О господи. Вот зачем я так к ним поперлась? – Арсу лучше в таком виде не показывайся, обкончается. А мне можно, – он лукаво подмигнул мне. – Ребята, тут к нам в гости заскочила наш администратор Машенька. Сразу предупреждаю, если вам нет восемнадцати, лучше выйдите из трансляции, здесь сейчас слишком горячо. Маша, хочешь передать что-нибудь ребятам? Арсений подлетел к нам в долю секунды. – Блять, Сережа, ты ее видел? Не надо ее снимать! Он встал между мной и Серёжей, загораживая меня от камеры. – Бля! – торжественно провозгласила я, отворачиваясь от них обоих и являя их взору открытую спину. – Сережа, я сейчас уйду, а пока избавь нас от твоего подросткового юмора, будь так добр, – я произнесла это на манер чародейки, которая одевается только в черное и белое. – И да, не надо меня снимать, пожалуйста! Я обернулась на все еще загораживающего меня от Сережи Арсения и перевела взгляд на его кровать. На гостиничном покрывале лежала скомканная концертная одежда и пакет с обувью, черная запасная футболка, бутылка воды, пустая упаковка от туфель комнатных, маленькая белая коробочка и небольшой выпотрошенный кошелечек, в котором, очевидно, лежали таблетки. Я заметила набор обезболивающего, что-то для желудка, парацетамол, активированный уголь – и ещё несколько блистеров, назначения которых я не знала. Арсений подошёл к Серёже, всё ещё загораживая меня от камеры, отвернул его к стене, схватил с кровати футболку и кинул ее мне. – На, надень, – небрежно сказал он. Он старательно отводил от меня взгляд, но я заметила, как потемнели радужки его глаз. Почему-то они были почти синими. Я смотрела на него и понимала, что и в моих глазах по какой-то причине поднимается самый настоящий шторм. Это заводило меня – и пугало одновременно. – А то за этим извращенцем не убудет запечатлеть тебя для потомков. Я посмотрела на него исподлобья и опустила глаза. Боже, что будет, если он увидит? Если Сережа случайно снимет, как я смотрю на него? Я чувствовала, как электризуется воздух вокруг меня и понимала: хочу. Низменное и животное чувство, которое не приносило ничего, кроме стыда, говорило о моем непрофессионализме, о том, что я не подхожу для этой работы, и о том, что если я не смогу справиться с этим чувством, то мне придется прощаться со всем, чего я достигла здесь – или могла бы достичь. Нахера я сверху ничего не накинула, скажите на милость? Я снова отвернулась от парней к стене, в жалкой попытке скрыть то, что происходит сейчас у меня в голове, и, испытывая чувство глубокой благодарности к тактичному парню, сняла наушники, натянула футболку и немного оттянула ее, чтобы прочитать надпись на принте. – Я не Сеня, – продекламировала я, как истинная фанатка бренда «Уберите рыбу». – Очень приятно, я тоже, – сказал Арсений. – Грязную дал поди? – воспользовавшись тем, что Попов снова начал копаться в лекарствах, Сережа направил на нас камеру. – Машенька, давай, скажи что-нибудь. Я понюхала черную ткань и покачала головой: – Ну разве что он стиральным порошком потеет. Сережа хохотнул. Вот так. Отшутиться. У меня просто недотрах, а то, что я не реагирую так на Матвиенко, еще ничего не значит. Просто дает о себе знать старая, не перегоревшая еще влюбленность в сценический образ, ничего больше. – Весьма глубокомысленная реплика, – изрёк Сережа. Глаза его чуть расширились, но он ничего не сказал. Я посмотрела на Арсения. Он сидел на своей кровати, скрестив ноги, и перебирал блистеры. – Нашел! – пробормотал он так, чтобы слышала только я. Я села рядом с ним на кровать. – Так, смотри, выпьешь одну, через двадцать минут должна подействовать. Должна будешь уснуть часов на восемь. – Поняла, – кивнула я. – Но если я умру, в этом будешь виноват ты. Он усмехнулся. – Спасибо, – я взяла блистер и поспешила в свой номер. Когда я выходила из комнаты, мне показалось, что Арсений хочет выйти следом за мной, но Сережа крикнул: – Арс, эфир-то будем заканчивать? И Попов опустил голову, в последний раз обратив на меня взгляд потемневших глаз, и быстро сгреб вещи в рюкзак, чтобы Сережа мог упасть на кровать рядом с ним. Арсений не обманывал: я действительно уснула через двадцать минут и в кои-то веки проспала всю ночь напролет. _______________ [1] Тут, конечно, идет речь о фильме "Форсаж: Хоббс и Шоу". [2] Negramaro – Sing-hiozzo. Очень советую, как и фильм, частью саундтрека к которому является эта песня.