Раскаяние

— Ты когда-нибудь задумывалась о природе человека? Гермиона медленно подняла взгляд с эссе. Она сидела за одним из столов в малой библиотеке, примыкающей к гостиной Слизерина, и работала над сегодняшним домашним заданием по Нумерологии. Никого, кроме них, в помещении не было, поскольку Том ясно дал понять, что сегодня хотел бы занять малую гостиную для своих целей, и после того, как Абраксас вместе с Лестрейнджем и Эйвери, не проронив и слова, покинули комнату, остальные студенты оставили их одних. Поразительно, как быстро все приняли за само собой разумеющееся, что Том имел право отдавать такие команды. Уже в который раз Гермиона задавалась вопросом, а было бы ему так легко без поддержки таких влиятельных волшебников, как Абраксас Малфой. Она отложила перо в сторону и посмотрела на Тома, стоявшего у одной из полок спиной к ней и листавшего книгу. Он хранил молчание последние полчаса, что было весьма необычно для моментов, когда они оставались наедине, но его нежелание вести разговор дало Гермионе возможность делать домашнее задание в тишине. — Много раз, — честно ответила она. — Особенно с тех пор, как познакомилась с тобой. Том не стал оборачиваться, но перестал переворачивать страницы. — О, вот как? И почему же? Гермиона неосознанно начала играть с прядью волос. — Создаётся впечатление, что у тебя есть очень чёткое представление того, что из себя представляют люди. По сути своей. И кажется, что твоё видение не слишком притягательно. Ты уже несколько раз заявлял о своей крови, о разнице между волшебниками и маглами, о том, что возвышает тебя над другими магами. Ты говорил о цепях нравственности, которые не позволяют раскрыть свой потенциал. Многие вещи, которые я слышала от тебя, добавляют детали к картине, изображающей нас, людей, как глупых созданий, боящихся использовать свою силу — если у нас таковая имеется. Теперь она привлекла его внимание. Том захлопнул книгу и положил её на полку, после чего направился к её столу. — Острые и точные наблюдения, как и всегда, моя дорогая. Но вопрос был не в том, что я думаю о природе человека, а ты! Каково твоё мнение? Он упёрся обеими руками в стол напротив неё и начал пристально смотреть сверху вниз. В его глазах сверкал искренний интерес. Гермиона вдруг осознала, что этот разговор мог стать ключом к тому, чтобы больше узнать о планах Тома. Она была уверена, что он расценивал окружающих, независимо от того, волшебники они или маглы, как необразованную массу, которой он, чрезвычайно одарённый маг, должен управлять. Если ей удастся убедить его, что она думает в том же направлении, кто знает, что он предпримет? Гермиона окунулась в воспоминания. Что такого происходило в её жизни, что могло плохо отразиться на ней и её близких? Она знала храбрых, самоотверженных волшебников, подобно Гарри, которые могли добровольно пожертвовать чем угодно во имя общего блага. Она знала средних волшебников, таких, как Рон, хорошо знакомых со страхом, поражённых неуверенностью в себе и своих силах, но способных превозмочь себя в минуту, когда это было особенно важно. Все они служили доказательством того, что магическое сообщество соткано из множества сильных личностей. Но, обдумывая эту мысль, она вдруг нашла несколько противоположных примеров. Корнелиус Фадж, бывший министр магии, служил лучшим доказательством того, что может случиться, если слабый человек дорвётся до власти. И ещё одно недавнее происшествие пришло ей на ум. Гермиона какое-то время молчала, пытаясь разложить по полочкам мысли, затем аккуратно сложила руки перед собой и посмотрела на Тома с присущей ему же твёрдостью. — Многие люди, неважно, волшебники или маги, слабы. Слабы настолько, что власть в их руках может творить только зло. В нашем магическом сообществе был могущественный политик. Я не знаю, как он пришёл к власти, но он был некомпетентен. Чем дольше он находился в этом кресле, тем очевиднее становилось, что все его действия направлены только на то, чтобы закрепиться на должности. Вместо того, чтобы бороться с преступностью или признать правду, он давил на газеты, чтобы посредством прессы рисовать мирную, беззаботную жизнь, в то время как нам угрожали… реальные опасности. И всё рухнуло, потому что в какой-то момент преступники стали действовать в открытую. Если бы он не делал всё возможное, чтобы скрыть их существование, они бы не стали настолько могущественны. Вместо этого всё окончилось катастрофой с множеством смертей. Это было… достаточно давно, но для меня это явное предупреждение, что слабые люди никогда не должны находиться у власти. Вспомнив клеветническую кампанию, которую Фадж затеял против Гарри и Дамблдора, она вновь ощутила, что кровь забурлила в жилах. Столько всего могло пойти по-другому, лучше, если бы он не был так упрям и глуп. Гермиона заставила себя унять эмоции и полностью сконцентрироваться на настоящем. — Или взять Германию. Очевидно, что есть в Гитлере нечто такое, что привлекает людей. Но нельзя же серьёзно говорить, что ни одному политику ни в одной стране мира не приходила в голову мысль, что он может представлять опасность. Неужели мировые лидеры действительно хотят заявить нам, что они не подозревали, что провокации Германии могут привести к войне? И здесь тоже, слабые люди на могущественных должностях провалились. Они, как страусы, зарыли голову в песок, потому что боялись говорить неприятную правду на публику. Мы, как волшебники, как студенты этой замечательной школы, не слышим отголоски этой войны, но я уверена, что для маглов она жестока и ужасна. Гермиона оборвала себя. Опасно говорить об этой войне: она слишком много знала из книг по истории, слишком многое могло быть неизвестно в этот момент времени, в 1944 году. Она молча смотрела в глаза Тому, который в ответ без каких-либо эмоций смотрел в глаза ей. Он медленно выпрямился и сложил руки на груди. — Интересуешься политикой, да? Мне стоило догадаться. Ты уже доказала, что ты необычная женщина, так что, конечно, ты интересуешься теми сферами, которые более, чем остальные, предназначены для мужчин. Гермиона сердито сжала кулаки. Как будто пол является решающим фактором в вопросе, интересоваться политикой или нет. Но Том не дал ей возможности едко ответить, быстро продолжив: — Всё это очень хорошо. Интересные истории. Но ты так и не ответила на мой вопрос: что ты думаешь о природе человека? Гермиона проглотила свой гнев. В конце концов, она по-прежнему в сорок четвёртом, когда идеи гендерного равенства ещё только начинали укореняться в народных массах. Ей стоит принять это и вместо этого сфокусироваться на реальной работе. Перед ней стоял Том Реддл, и в зависимости от ответа, она могла приблизиться к нему. Не на личном уровне, а как соратница в его борьбе за мировое господство. Ледяная дрожь прошла по спине. Её пугала мысль, что Том действительно может признать её как равного партнёра, как товарища по оружию. Пугала потому, что восхищала. Обладала ли она всем необходимым, чтобы встать на сторону Тома Реддла? Гермиона осторожно подбирала слова. — Люди слабы. Нам нужно общество, чтобы чувствовать себя сильными. Но в каждом обществе должен быть кто-то, кто поведёт его. Великий парадокс нашей человечности. Наша человечность, сердцевина нашего существа, является нашей слабостью. Нами управляет страх, которым движет инстинкт самосохранения. Мы способны на эмпатию и сострадание, это также одни из формирующих черт нашего естества. Но когда дело доходит до драки, мы будем делать всё возможное, чтобы спасти наши жизни. Мы решаем делать то, что делают все, потому что, когда мы с толпой, мы чувствуем себя в безопасности. Мы не против подчиняться лидеру до тех пор, пока он гарантирует нам безопасность. Но как может один вести всех остальных? Если наша человечность по сути своей есть слабость, страх и только иногда сострадание — как может такой человек стать лидером? Она на мгновение остановилась, чтобы привести в порядок мысли. Действительно ли нужно заходить так далеко и говорить, что у неё действительно в голове? Обидят ли Тома её слова? Гермиона внимательно изучала его лицо, но ничего в нём не выдавало того, что он думает на самом деле. Очевиден был только интерес к её взглядам. Она мысленно выругалась на него за то, что он так хорошо контролирует свои эмоции. Гермиона сделала глубокий вдох. Она соберёт все яйца в одну корзину. Если ему понравятся её слова, значит, она его убедила. Если же нет… можно будет подумать об этом, когда он даст свой ответ. Упрямо буравя его взглядом, Гермиона медленно продолжила: — Это и есть парадокс нашего естества. Нам нужен лидер. И чтобы повести за собой, один из нас должен отказаться от своей собственной человечности. Одному из нас нужно отринуть слабость, перестать испытывать жалость. Уметь принимать непопулярные решения. Иметь ум и дальновидность, чтобы предвидеть последствия своих действий, иметь силу, чтобы осуществлять эти действия даже перед лицом сопротивления. Только человек, отказавшийся от своих слабостей и эмпатии, способен на это. Только человек, отказавшийся от человечности, может это. Чтобы повести людей, ты должен сам превратиться в монстра. Том молчал. Он просто молчал, по-прежнему держа руки на груди и смотря на неё сверху вниз. Гермиона пыталась выдержать тишину и его взгляд, чувствуя, что спина, однако, покрылась холодным потом. Нужно просто показать, что у неё есть своё собственное мнение и она может стоять на своём. Том медленно расцепил руки. Затем шагами, кажущимися почти нереалистично медленными, обошёл стол. Дыхание Гермионы участилось, её взгляд по-прежнему находился во власти взгляда Тома. Казалось, прошла бесконечность, прежде чем он преодолел короткую дистанцию между ними, но с каждым его шагом волнение Гермионы только усиливалось. Она не знала, обнимет ли он её и поцелует или проклянёт до конца жизни, не моргнув и глазом. Ничего в его лице или позе не выдавало его истинных намерений. — Почему? — тихо прошептал Том, наконец остановившись рядом с ней. Он наклонился и положил руку ей на щёку. — Почему ты продолжаешь сопротивляться мне снова и снова, если думаешь так же, как я? Почему ты так меня ненавидишь, если мы так похожи? Гермиона едва удержалась от того, чтобы не выдохнуть от облегчения. Его реакция кардинально отличалась от той, которую она ожидала, но по крайней мере его, кажется, удовлетворили её слова. Она нервно облизнула губы. — Я… Я не ненавижу тебя, Том. Больше нет. Он качнул головой, приблизившись к ней. — И всё же каждый раз бросаешь мне вызов и отказываешься подчиняться. Ты признаёшь, что принадлежишь мне, но не ведёшь себя, будто это так. Если ты понимаешь, действительно понимаешь, что представляет из себя природа человека, почему… Гермиона яростно оборвала его, отбросив с щеки его руку. — Думаешь, я просто собираюсь признать тебя своим повелителем и господином? Что паду ниц, как все слабые люди вокруг нас? Ты действительно такого низкого мнения обо мне? Этого ты хочешь от меня? Слепого подчинения? Я твоя, да. Но и ты в той же степени мой. Мы оба особенные, Том. Мы оба можем делать вещи, которые не могут нормальные люди. Я не одна из них! Я могу отбросить свою человечность — как ты! Разве я уже не единожды не доказывала это? И всегда хочешь спровоцировать именно ты! Ты испытывал меня на каждом шагу, чтобы узнать, как далеко я могу зайти! И ты видел, что я могу зайти так же далеко, как ты. Тогда почему ты всё ещё ждёшь, что я подчинюсь тебе? Тебе кажется, будто я бросаю тебе перчатку, потому что сам не понимаешь, насколько противоречивы твои собственные действия! Я остаюсь верной себе, неважно, что ты будешь пробовать! Я сильная ведьма и не подчинюсь тебе! Гермиона вложила в последние слова больше смысла, чем Том когда-либо мог догадаться, но, конечно, главной её целью было скрыть двойной смысл под ними. Что имело значение, так это то, что он наконец понял, что не может, с одной стороны, обучать её Тёмным искусствам, делать из неё соучастницу изнасилования, и, с другой стороны, требовать, чтобы она оставалась тихой, послушной, покорной женщиной. Даже если бы она не была Гермионой Грейнджер, путешественницей во времени с особой миссией, она бы не потерпела такое отношение. К её нескрываемому удивлению, Том лишь изогнул губы в лукавой улыбке. — О, моя милая Гермиона. Ты такая чудесная, когда злишься. Интересно, ты действительно видишь себя такой, какой притворяешься здесь прямо сейчас. Она невольно нахмурила брови. — Что ты имеешь в виду? Том снова положил руку ей на щёку, почти сразу скользнув пальцами по шее и слегка обхватив горло пальцами. Он максимально близко поднёс губы к её уху, так, чтобы она могла ощущать его дыхание у основания шеи и слышать каждое прошептанное им слово. — Если ты так стараешься казаться моей независимой спутницей, такой же сильной, как я, такой же решительной, как я, не подчиняясь никому, кроме как самой себе… То почему ты так наслаждаешься, когда подчиняешься мне? Голос Тома становился грубее, его запах окутывал её, а свободная рука легла Гермионе на спину. — Как так выходит, что ты таешь от похоти и желания, когда отдаёшься мне? Ты дурачишь саму себя. Ты сильна только под моим руководством. И под моим руководством ты не хочешь ничего более, чем быть слабой. Дрожь вновь прошла по позвоночнику, но в этот раз не от страха. Напротив. Всё тело охватил жар. Том прав. Почему её так возбуждало его превосходство?