Расскажи, что ты видел

Если бы Петю спросили, какая самая ненавистная просьба в его жизни, он бы, не задумываясь, ответил: «расскажи о себе». В приюте его заставляли делать это бесчисленное количество раз, когда приходили люди, желающие забрать его. В том, что именно забрать, как лошадь или собаку, а не подарить ему любящую семью, Петя знал с самого начала. И как тут не узнаешь, если к каждому приходу «родителей» всех мыли, одевали так прилично, как только могли, и велели быть милыми? Петя, как и все его товарищи по несчастью, чувствовал себя животным, которому придали божеский вид, чтобы быстрее сбыть с рук, но ничего не мог поделать. Ему хотелось любви, заботы, всего того, чего он был лишён из-за трагической гибели родителей, поэтому он делал всё, чтобы понравиться, но выбирали не его. Всегда выбирали не его. Никто и не смотрел в сторону Пети, чёрного, как воронёнок, тощего, с нервным тиком, проявлявшемся в подёргивании верхней губы. Только бросали мимолётный взгляд, а после уже не обращали внимания. Тогда одна из нянек, сердобольная немолодая женщина, стала подталкивать Петю к потенциальным родителям, нашёптывая ему, как заклинание: «расскажи о себе». И Петя слышал в этом «Заинтересуй их, представь себя так, чтобы им непременно захотелось забрать именно тебя». И Петя лез из кожи вон, чтобы понравиться. Рассказывал, что может петь, рисовать, рассказывать истории. Он чувствовал себя отвратительно, он ещё не знал, как назвать это чувство, и только немного погодя понял, что это было унижение. Всё заканчивалось одним и тем же, взрослые тактично, или не очень, обрывали его и уходили к другим детям. Петя оставался один. Окружённый сверстниками, постоянно находящийся с другими детьми, он всё же был бесконечно одинок. Люди вокруг и отсутствие личного пространства, все это расшатывало и без того некрепкое психологическое состояние ребёнка. Он всё больше и больше замыкался в себе и постепенно бросил попытки понравиться. Именно поэтому, когда в приюте появился красивый мужчина в щегольском чёрном фраке, Петя, стоя в одном ряду с другими детьми, не обратил на него никакого внимания. Он старался держаться, как его и учили, приветливо, но сам не испытывал ни малейшей радости. Зачем тешить себя бесполезными надеждами? Петя покорно стоял, дожидаясь, когда можно будет покинуть строй и вернуться к своим делам, но, неожиданно, мужчина подошёл прямо к нему. — Отчего ты так грустен, друг мой? Петя поднял на человека тёмно-ореховые глаза, в первую минуту даже опешив. Неужели это к нему обращаются? Да ещё так вежливо? Это так подкупало, особенно того, кто не слыхал ласковых слов. — Мне надоело притворяться счастливым, — ответил Петя. — Как тебя зовут? — Петя. — Сколько тебе лет? — Девять. — Ты рассуждаешь, как взрослый человек. От этой похвалы впалые щёки Пети покраснели, он кротко и восхищённо взглянул на человека. — Если ты и вправду умный, — сказал он, — то пойдёшь ко мне жить. Так Петя оказался в доме Бессонова Якова Николаевича. Поначалу жизнь в доме казалась ему благословением. У него была своя комната, большая библиотека, где он часто сидел и читал книги, много еды. Впрочем, Яков Николаевич не слишком хорошо кормил его, Петя по-прежнему не наедался досыта, но больше не испытывал голода, он даже немного поправился и теперь не походил на скелет, обтянутый кожей. Но всё-таки было нечто странное в том, как иногда Яков Николаевич смотрел на него. И потом, в доме, кроме служанки и поварихи, не было больше никого. Пете казалось, что здесь должна быть хотя бы жена, ведь, судя по всему, Яков Николаевич уже давно достиг возраста, в котором нужно было жениться. Однако сколько бы Петя ни бродил по большому дому, заглядывая в каждую комнату, он не мог найти следов пребывания женщины или детей. Кругом была идеальная чистота, всё стояло на своих местах. Каждую ночь Петя засыпал с мыслью о том, что на другой день непременно спросит у Якова Николаевича, почему у него нет жены, но каждый раз тот запирался в своём кабинете и выходил из него только на завтрак, обед и ужин, а за приёмами пищи расспрашивал Петю о его самочувствии и том, как проходят его дни. Петя хотел задавать вопросы, но он всё ещё несколько стеснялся своего приёмного родителя, даже несмотря на то, что тот был вполне дружелюбен. Всё равно, Петя чувствовал нечто, наподобие стеклянной стены между ними, и однажды эта стена разрушилась, а осколки больно поранили Петю, навсегда изувечив его душу. — Ты умный мальчик, поэтому ничего не кому не скажешь, — хрипло сказал Яков Николаевич, поднимаясь и поправляя ворот ночной рубашки. Петя, потрясённый ужасом и пережитой болью, лежал на животе, неудобно выгнувшись в пояснице. Всё болело, на внутренних сторонах бёдер ощущалась мерзкая горячая липкость. Петя действительно никому ничего не сказал, даже служанке, которая, впрочем, всё и так поняла. Она бросала на него полные сострадания взгляды, но более ничем не могла помочь мальчику. Его могло спасти только чудо, но в существовании этого самого чуда Петя был совсем неуверен. Два года он провёл в самом настоящем аду, до тех пор, пока Яков Николаевич не прогорел во всех смыслах этого слова. Кухарка не справилась с печью, огонь перекинулся на дубовый стол, с него на занавески, стремительно пополз по потолку. Имущество, которое не было уничтожено, Яков Николаевич был вынужден продать, а вместе с ним и Петю. С этого момента он стал переходить из рук в руки. Сначала он оказался у фабричного рабочего, который бил его за малейшую провинность, потом у ткача, запуганного, а оттого озлобленного, потом ещё у кого-то… Бесконечная череда рук, через которые он проходил, смешались в голове Пети, он уже не осознавал себя, какое место занимает в этом мире и когда же, наконец, он будет спокоен. В результате, в пятнадцать лет он оказался на улице, без средств к существованию. Связался с беспризорниками, а те привели его к старому фонарщику, Петру Тимофеевичу. Оказалось, что все они жили у него, называли друг друга братьями, хоть у Петра бы один единственный родной сын — Матвей, а остальных он подбирал на улице, как щенков. — У нас тут, конечно, не хоромы, но для восьмого место найдётся, — сказал Пётр. Так и стал жить Петя. Днём болтался со своими назваными братьями, учился искусству карманника, потом всё ворованное приносил домой. Там Пётр Тимофеевич, возвращаясь с работы, забирал всё, что его детишкам удалось нахватать, шёл и сбывал это, а после приносил еду, ткань и дрова для самодельной печурки. И, что самое главное, Пётр не бил никого из своих домочадцев, и не делал ничего подобного тому, что творил Яков Николаевич с Петей. Он бы сказал за это спасибо богу, если бы тот существовал. Три года продлилась пусть и не самая лёгкая и спокойная, но всё же благостная жизнь Пети. Но и она вдруг оборвалась, когда один жандарм зарезал Матвея, как собаку, в Вяземском саду. После этой трагедии Пётр Тимофеевич спился и через три недели помер. Все скудные, оставшиеся после двух похорон, сбережения названые братья поделили между собой и разошлись. Пете было восемнадцать лет, когда у всех жизнь только начинается, а он ощущал себя стариком. Не получив должного образования, умеющий только стряпать, шить да обкрадывать людей, он слонялся по городу, приходя ночевать в крошечную комнатку в мансарде, которую снимал у старой вдовы. И как-то раз, принеся ей расчёт, он увидел, что у старушки уже был гость. Молодой мужчина с вьющимися волосами и аристократичным лицом. Он, стоя напротив пожилой женщины, читал ей стихи. Петя замер, очарованный и, пусть услышал только самый конец, влюбился в этот тембр и то, как легко одна строчка соединялась с другой. — Ах, Кондратий Фёдорович, что бы я без тебя делала, — покачала головой старушка, прижимая сухие руки к груди. — Мой Иленька, бывало, тоже как примется читать стихи, заслушаешься… — Помню, помню, — проговорил мужчина сипло, словно бы ворот рубашки его душил. — Мне пора, Мария Александровна. Ещё зайду. Он повернулся, и Петя вспыхнул, когда в него впился внимательный каштановый взгляд. — У вас новый постоялец? — мужчина улыбнулся, повернувшись к Марии Александровне. — Что же вы мне не сказали? — А это Пётр Григорьевич, — сказала хозяйка, а после многозначительно добавила: — за комнату платит исправно, не шумит, ведёт себя прилично. Кондратий Фёдорович, продолжая улыбаться, подошёл к Пете, отчего он против воли сжался от страха, протянул ему руку. — Очень приятно, Пётр Григорьевич, — он с энтузиазмом пожал худую руку с узловатыми пальцами. — Кондратий Фёдорович. Видите ли, мне просто необходим помощник. Простите, если мой вопрос не уместен, вы умеете готовить? — Немного… — оторопело сказал Петя. — Отлично! — просиял Кондратий. — Если у вас нет другой работы, не могли бы вы наняться ко мне поваром? За работой я совершенно забываю поесть, что уже плачевно сказалось на моём желудке. Доктор посоветовал питаться регулярно, а то свои стихи мне придётся писать на больничной койке. Так вы согласны? — Да, — после некоторого промедления согласился Петя. «Хуже ведь уже не будет?», — спросил он сам себя, но, разумеется, так и не смог себе ответить.