Аметистовые ночи

У Потапкина имелась одна тайная слабость, можно даже сказать, страсть - к латиноамериканским сериалам, он пересмотрел их все: и «Рабыню Изауру», и «Богатые тоже плачут», и «Дикую розу», и все они полюбились ему, каждый по-своему. Но один сериал запал в душу по-особенному, всколыхнул потайные ниточки защитной плащ-палатки, натянутой вокруг сердца - для маскировки и обороны, сорвал все бронежилеты, обезоружил и ударил в самое яблочко без предупреждения. И называется этот сериал «Дикий ангел». «Мунэка брава», - подхихикивал охранник каждый раз, когда читал название на нерусском языке (между прочим Сергей Сергеевич первоклассно освоил немецкие буквы в школе, всего лишь за шесть лет обучения). Вообще, Потапкину нравился больше сам процесс просмотра, когда сидишь в полнейшей тишине, один, в пустой компании, в руках кружка пива и пересушенная вобла, а на глазах слёзы, потому что на экране показывают настоящую жизнь… - Донья АнхЕлика, нет! - кричал Потапкин, разрывая тишину первого этажа. - Не смейте его слушать! Донья Анхелика! Прибывший лифт потонул в этом диком крике. Андрей даже оторвался от губ Катерины и посмотрел на охранника удивленно. - Катюш, кажется, Сергей Сергеевич сошёл с ума, - прошептал он Кате на ушко. - Если ты сейчас же не доставишь меня домой, то с ума сойдёт мой папа. - Почему бы тебе не позвонить… и не предупредить, что задержишься… до завтра. Катя сделала большие глаза. - Что? - удивился Андрей. - Ты уже так делала, и ничего. Скажи, что тебе… Ну, скажем… надо подумать… подольше о… о расставании с Поварешкиным, осознать всю степень своего счастья. Ой, прости. Не дерись! - поймал ее кулачок. - Конечно же, я хотел сказать, всю степень потери… Михаила, его полный провал. - Ах, ты, - замахнулась для нового удара, но Андрей остановил ее руку губами. - Ай, Катюш. Не надо, - поцелуй в запястье. - Из нас двоих должен остаться кто-то один не покалеченным. Понимаешь, - быстрый поцелуй в центр ладошки. - Иначе это будет выглядеть смешно. Ты хромая. Я косой. Твои кулачки, знаешь ли, очень острые, - сжал ее кулачок, приблизил к своему лицу, рассматривая. - Я вполне могу лишиться глаза. Вот кто тебя тогда доставит домой? - Коля, - посмотрела хмуро. - Или таксист. - Катенька, я лучше! - взмолился жалобно. - Выбери меня. Я очень комфортабельный, ультрасовременный и экстра в тебя влюблённый. - И очень медленный. Андрей, неужели ты думаешь, что я не понимаю, почему ты тянешь время и так долго идёшь до машины? - Всё потому, что я не в состоянии от тебя оторваться, любимая, - снова припал к ее губам, прикидывая, как бы совсем не сорваться с катушек, и посылая Дениске сотни проклятий за медлительность. - Ложь! - оттолкнула губы Андрея, отдышалась. - Ты тянешь время, чтобы встретиться с Денисом. - Катенька, это несправедливая клевета! - «оскорбился». - Зачем мне встречаться с этим подлецом, испортившим тебе жизнь на долгие годы, с этим беспринципным ублюдком, воспользовавшимся твоей доверчивостью? Чтобы набить его подлую мордашку? Катюш, ты меня недооцениваешь. «Мордашкой он не отделается». - Ну… очень многие пользовались моей доверчивостью. - Кать. Катюш, - затих, выдохнул тяжело. - Пользовался, - кивнул покаянно. - Но и сам тебе доверял, безоговорочно. - Доверял ли? - грустно усмехнулась. - Да! Доверял, как никому другому. Я всегда доверял тебе. Но сомневался в Зорькине. Кать. Он казался мне жуликом, невиданным чудищем, выкачивающим из тебя деньги. Я Зорькину не доверял. Ты должна это понимать. - А почему сразу чудище? - Ну, не чудище… а этакий холёный красавчик, вскруживший тебе голову. - И этот красавчик, конечно же, не мог в меня просто так влюбиться, да? Из всех прелестей, что он во мне мог тогда разглядеть был только солидный счёт «Никамоды» и долговая расписка «Зималетто». Так? - Да. Я был уверен, что Зорькин тебя обманывает. Он не мог любить тебя больше… больше, чем… Кать… давай остановимся. Пожалуйста. Я очень тебя люблю, и боюсь потерять. Слышишь, как стучит мое сердце? - вымученно улыбнулся, притянул Катерину к себе, застывшую, заледеневшую, снова отдалившуюся, словно на десятки километров. - Кать. Завертела головой, отодвинулась. Стояла самостоятельно, держась за стену. - Оно так стучит, потому что ищет пути, чтобы меня обмануть снова, - отвернулась, посмотрела на рыдающего Потапкина, вытирающего слёзы носовым платком. - Нет, оно ищет пути, чтобы сохранить тебя. Кать. Взял ее за руку, заставил посмотреть в глаза. Так и стояли. Первой не выдержала Катя. - Ты прав… Надо остановиться… - сама придвинулась ближе и обняла, легко, еле касаясь. - Это больно, Андрей… вспоминать. Подхватил ее на руки. - Кать, - прислонил к стене, посмотрел серьезно. - Нам надо научиться жить с нашим прошлым. Какое бы оно ни было, оно наше. И я не жалею ни об одной минуте проведённой рядом с тобой, ни о чем не жалею, ни о чём... кроме инструкции... Отвезти тебя домой или… - Домой. Мне надо подумать. И родители. Папа. И мама. - Катюш, я уже говорил тебе, что очень тебя люблю? Улыбнулась. - Нет. За последние тридцать секунд ни разу. - Как я мог! Я. Тебя. Люблю. Осыпал лицо быстрыми поцелуями, подхватил поудобнее ошалевшую от столь неожиданных поцелуев, Катерину и двинулся к выходу. Нет, он не будет ждать какого-то там Дениса. Не сегодня. Лучше Андрей набьёт ему морду в другой раз и без присутствия Катеньки, зачем травмировать ее психику? У девочки и так хватает проблем, ее Жданов любит! - Донья Анхелика! - кричал Потапкин, вжавшись в кресло вместе с ногами, и обхватив колени руками. - Не слушайте своего сына, он врет! Он не посмеет застрелиться, потому что Федерико трус. Доньюшка Анхелика, скажите Милагрос, что вы знаете, что она ваша внучка. Скажите ей это сейчас, ей это очень нужно. Потому что Мили и так давно уже всё знает, что вы ее бабушка, а Федерико - отец, а Росарио - мать, которая не мать, а подставная актриса, посланная мафией, той, что заправляет Пабло - двоюродный брат Иво, которого Мили любит... Нет, это невозможно. Что они творят! Донья Анхелика, - прошептал Потапкин обреченно, тихо подпевая заставке. - Камбьё долор пор либерта-а-а… За пределами стеклянной вертушки бушевали аметистовые тучи над, разогретым безжалостными солнечными лучами, городом. Горячий припар струился вверх - к тёмному небу, окутывая дома густым туманом. Город спешил домой, город слепил фонарями, как маяками, указывая путь потерявшимся, и предостерегая от неверных путей. Коля тонул в шумной музыке. Зачем Юлиана притащила его в этот клуб? Чтобы напоить? Раз бокальчик, два бокальчик, а посередине зонтик. Что это? Нет, не ножницы. Жуть, как смешно. Колька смеялся и осушал третий бокал с каким-то смешным названием, про какую-то там Мэри. Мэри, Мэри… Это Машка, что ли? Хорошо, хоть не Вика! Вика. Виктория… Ах… Четвёртый коктейль пошёл туго. И вправду, как это он так запутался, потерялся в отвратительной музыке, что налакался алкоголя без предварительного бутерброда со сливочным маслом? И без особого повода. В чем повод этой попойки? В том, что он, Николай - неудачник, каких ещё поискать надо? В том, что Вика окончательно растоптала его мужскую гордость? Или в том, что несмотря на солидную зарплату, престижную должность, на наличие приличного костюма и шикарной машины, Коля ни на шаг не приблизился к своей мечте? Какой мечте? Быть взрослым и важным. Быть значительным. Быть кем-то бОльшим, чем соседский парнишка, бегающий в гости к Пушкаревым, чтобы вкусно поесть. У него ведь голова на плечах… «Золотой ум», - как говорили профессора. Что он тут делает, в этом клубе? Вместо того, чтобы играть на бирже, выслушивает какие-то непонятные наставления от Юлианы. Вот что она говорит? - Коленька, тебе не хватает уверенности. Как тебя могут ценить другие, если ты сам себя не ценишь? Ценишь, цена… Что-то знакомое. В этих словах есть какой-то смысл. Но уловить трудно… Наверное, он действительно пьян. Точно. В стельку. Надо встать. Ага. Где тут юг, а где тут север? В смысле, где выход, а где… Э, нет. На ногах держится вполне… стабильно. - Коля, ну куда ты? Опять эта Виноградова на пути, с ее надоедливым зонтиком! - В туалет. Мне надо, - промычал Коля, с трудом сфокусировавшись. - Неправильный ответ. - Да? - Да. Не в туалет, а вон к той брюнетке. Ты выпил достаточно для храбрости. Так что вперёд. - А что мне с ней делать? - Пригласи ее на танец. Просто пригласи. И не нужно рассказывать о своих акциях в нефтяных компаниях, о целом гараже машин или ювелирной компании, что якобы тебе принадлежит. Просто пригласи на танец. Понял задачу? - Понял, - постоял, таращась на брюнетку, указанную Юлианой. - А зачем? - спросил вдруг, резко повернувшись, и едва не потеряв равновесие. - В смысле, зачем? - ухватила Коленьку под руку. - Она и так танцует, - выдал Коля вполне логичный ответ. - А ей скучно танцевать одной. Понял? - Понял. - Тогда иди. Зорькин снова встал как вкопанный. - Ну, что опять? - А если я тоже скучный? Я не умею веселить. - Ты просто пригласи. Она сама сразу же развеселится. Коля, иди! Зорькин решительно двинулся по направлению в девушке, к брюнетке. Если смотреть со спины, то она даже чем-то похожа на Вику. Виктория… - Добрый вечер! - Коля решил быть вежливым. - Я… я тут… Забыл. Что он должен был сказать? О чем говорила Юлиана? О ювелирах, о гаражах… Нет… О, вспомнил! - Я тут приехал со своей нефтяной скважины… на осмотре был, знаешь, чтобы ее всю объехать, надо минимум два дня. Безумно устал. - Ну, так сходи, отдохни, - противненько пропищала брюнетка, и уплыла куда-то в толпу. Зорькин часто заморгал глазами. Что он сделал не так? Зонтик больно ткнул в спину. - О-о, как всё запущено. * * * На выставке было интересно. Кругом шоколад, пробники, симпатичные девушки в швейцарских народных костюмчиках, с очень короткими юбочками. Шурка бегает от стола к столу, сверкает румяными щечками. Играет забавная деревенская музычка, навевающая мысли о коровах и больших лугах в зелёной травке, в ромашках и с разноцветными бабочками. Роман даже немного расслабился. Перестал злиться на Жданова, и вздрагивать в ужасе, вспоминая Катеньку, и прикидывая возможные репресии, что последуют с ее стороны. Это она с Андрюшей помирилась, это Андрюшу она простила, а вот Ромка - другого поля ягода - злодей, коварный написатель подлых инструкций и противненьких открыток. А шоколадки, между прочим, она лопала с превеликой радостью, и даже брекеты не помяла. Лицемерка. Кстати, о шоколадках. Надо прикупить Шурке парочку. Пусть грызёт, они ей идут на пользу, щёчки мигом розовеют. Да, прикупим. И не парочку, а штук десять. Можно будет их каждую неделю выдавать. Или поквартально. Возле какого столика она дольше всего задержалась? Роман подошёл ближе, прочитал надпись. Ого! С ликеро-водочной начинкой. То-то Шура так взбодрилась. Вон уже приёмчики на охраннике отрабатывает. Так, берём шоколад. Ага, заверните мне этот, и этот, и этот. И к Шуре. Эх, Шурочка, что ж ты так!.. А хихикает она славно. Это сколько ж таких конфеток надо было съесть, чтоб так развезло? - Мы уже уходим? - огорчилась, повисла на руке Романа, отказываясь выталкиваться в дверь. - Шурочка, уже время. Да и устали вы. Простите, вы целый день работали. А я вас ещё на выставку притащил. - И ничего я не устала. И выставка мне понравилась. И вы, Роман Дмитрич, - хихикнула. - Что я? - посмотрел растерянно. - Просто вы, - выбежала на улицу, закружилась, прямо посреди парковки, глядя на небо, раскинув руки в стороны. - Роман Дмитрич, - закричала громко-громко. - Что? Шура, а вы… Малиновский растерялся. У него сейчас было такое состояние, будто после встречи с неопознанным объектом. А что происходит-то? - Роман Дмитрич, ну, что вы там стоите? Идите сюда, - подбежала, бесцеремонно взяла Романа за руку, и притащила на то самое место, где до этого стояла. - Посмотрите вон туда, - указала глазами на небо. - Э-э-э… Смотрю. И… что? Небо, как небо. Что там? Метеорит, что ли, летит? Или самолёт? Или у Шурки глюки. - Не видите? Правда, не видите? - А давайте, вы скажете, что я должен увидеть, и я непременно увижу. - Нет, так скучно. Шура расстроилась. И медленно побрела куда-то в сторону тротуара. Догнал. Постарался улыбнуться искренне. А как ещё общаться с психами? - Шур, у меня же зрение минус один. Это кажется, что я все вижу. Потому что очки не ношу, не привык. А… что там было? Шура пожала плечами. - Чтобы увидеть это, не нужно хорошее зрение, Роман Дмитрич. Нужно просто видеть. - Так я ж недалекий! Шурочка, я самый примитивный из примитивнейших. Вот из чего, по-вашему, состоит Роман Малиновский? Шура смутилась, отвернулась. - Не жалейте меня. Говорите прямо: из ночных загулов, красивых бабОчек и дорогих машин, так? - Не совсем. Вы состоите из миллиарда смешинок, таких маленьких-маленьких, почти невидимых. Что летают вокруг вас, и ещё долго остаются в воздухе, когда вы уходите. А ещё… вы состоите из легкости и обидчивости, из свитеров с белочками… и из… - взглянула на обалдевшего Романа. - Ой, простите, я не хотела… - Нет, уж! Говорите до конца. Из каких там белочек и свитеров я состою? Растерянность, наряду с диким смехом, зрела внутри, собираясь в огромный ком, и рвалась наружу. - Какие там смешинки вокруг меня летают? Я не понял. Голос его булькнул и взорвался смехом. Следом засмеялась и Шура, сначала смущенно, потом открыто, громко. - Смотрите, - сказала она, продолжая улыбаться. - Видите россыпь на небе? Роман присмотрелся, ещё, и ещё, наклонил голову набок. - Эм… фиолетовые пятна вижу. - Они не фиолетовые, а аметистовые. - Какие-какие? - Аметистовые. Есть такой камень - аметист. Аметист с древнегреческого переводится как «не пьяный», то есть трезвый, то есть мыслящий ясно, видящий ясно… Когда я смотрю на это небо, я все понимаю. Пелена спадает… Роман Дмитрич, в этих пятнах я вижу вас и миллиард смешинок. - А… - прокашлялся, горло запершило. - А я там в профиль или в анфас? Роман шутил. Хотя ему было не до шуток. Спадает пелена, говорите? Наступает трезвость? Что за нло перед ним? Розовощёкая Шурочка, объевшаяся конфеток с ликеро-водочной начинкой? - А пойдёмте в парке погуляем! Точно! Неопознанный летающий объект, в первую очередь, советуют как следует исследовать. - А пойдёмте, Шура! Размахивая пакетом, набитым швейцарскими шоколадками, Роман уверенно шагал по тротуару, то и дело поглядывая то на аметистовые пятна, то на прыгающую рядом Шуру. * * * - Андрей, я должна сказать… - удержала его руку перед приближением к звонку. - Денис… он сам пришёл, несколько недель назад. Просился на работу. Я его выгнала… И всё. - Он пришёл в «Зималетто»? - Да. Я сама удивилась, когда Маша сказала, что пришли по делу, открылась дверь, а там он. - Как он вообще узнал, где ты работаешь? - Не сказал. Да и неважно это. Пришёл и пришёл. Просто неожиданно очень. На несколько секунд я, кажется, даже перестала дышать, когда его увидела. - Тебе было очень больно? - Нет. Это странно. Но мне было все равно. Ни плохо, ни хорошо. Никак. Просто чужой человек, которого я, к тому же, плохо помню. Это так странно… - Тогда давай забудем о нем, хорошо? Поскорее стереть воспоминания об этом подонке, отвлечь, излечить. Катенька. Андрей обнял ее, вдохнул запах волос. Катя улыбнулась. - Звони, чувствую, там папа уже пиджак с орденами одел и в «Зималетто» собирается. - Кать, может, все же ко мне? А родителям позвоним… потом. - Андрей, - посмотрела с укором. - Понял, понял. Все осознал. Нажал на звонок. Дверь им открыли не сразу. И на пороге стоял никак не Валерий Сергеевич, а… Борщовы. - Явились? - сказали они почти одновременно.