Когда вода окрасится кровью

Хэнк не мог оторвать завороженного взгляда от благородного дикого зверя, раскинувшегося перед ним на песке во всю свою исполинскую длину. Весь его низ представлял собой огромный темно-синий хвост, чешуя которого в ясном солнечном сиянии отливала перламутровым оттенком. Длиной он был, казалось, в несколько футов, может, шесть или семь – издалека сказать было сложно. С двух сторон его хвост пересекали насыщенные голубые полосы, предназначавшиеся то ли для красоты, то ли для чего-то более практичного, а прямо на подступе к животу его венчал аккуратный голубой треугольничек. Хвост мягким градиентом переходил в обнаженный человеческий торс, сливался в единое целое с белоснежной, как блеск месяца, кожей, испещренной черными аккуратными родинками. Гладкая грудь горделивого создания тяжело вздымалась всякий раз, как оно делало новый вдох, шумный и хриплый. На тонкой лебединой шее беспомощно раздувались синеющие жабры. Очевидно, без воды ему было очень трудно. Мягкое юношеское лицо глядело на Хэнка в угрожающем оскале, но в глубине его темных шоколадных глаз мужчина не видел того же безумия, с каким набросился на него незнакомец. Вместо него, где-то глубоко-глубоко, в отражении двух черных, словно блестящий ограненный оникс, зрачков плясал ужас. Тонкие аккуратные губы морского дьявола, ровно как и зубы, маленькие и острые, были перепачканы в синей субстанции, вязко стекающей к миниатюрной ямочке на подбородке. Величественное создание, столь же прекрасное, сколь и опасное. Пред ним сердце Хэнка трепетало от ужаса и почтения. Рядом с ним – можно даже сказать, под ним, – лежал незнакомец. Его светлые спутанные волосы насквозь промокли и теперь извалялись в песке. Шея мужчины была разодрана – похоже, он давился собственной кровью, когда Хэнк услышал тот самый неприятный булькающий звук. Кровь у незнакомца была синяя – это было понятно еще тогда, когда глаз Хэнка впервые зацепился за трещины на коже мужчины, но адреналин, ударивший в голову во время поединка, очевидно, лишил его возможности рассуждать здраво и в полной мере осознать увиденное. И лишь теперь, пользуясь этой короткой передышкой, Хэнк внезапно понимает, насколько ничтожны оказались его познания о вселенной, насколько хорошо море хранит свои секреты, ведь прямо сейчас перед ним без прикрас лежат два гуманоидных неизвестных науке создания. Долбануться можно! Морской дьявол щетинится, пытаясь отползти на пару сантиметров назад, но лишь утопает мертвенно-бледными ладонями в песке, его огромный темно-синий хвост, закованный словно бы в змеиную или рыбью чешую, свивается, извиваясь причудливой дугой, и мелко подрагивает. Хэнк понимает, что, похоже, выругался вслух. По-хорошему, Хэнк должен позвать подмогу. По-хорошему, он должен сообщить об этом странном происшествии Джеффри, береговой охране, ученым, зоозащитникам – да хрен знает, кому еще! – но он чувствует, что не может вымолвить ни слова. И потом, что он им расскажет? Что на него напал каннибал с синей кровью, но потом от внезапной смерти его спасла волшебная русалочка? Билет в учреждение для душевнобольных будет обеспечен ему без очереди. Но, серьезно, что это сейчас, блин, было? Хэнк поднял руки в примирительном жесте и устало привалился к валуну. Ноги после схватки были ватными, а дыхание сбитым. Хэнк не считал себя слабым человеком. Наоборот, при его росте и габаритах (даже несмотря на деструктивный образ жизни в последнее время), он легко мог наподдать каждому задире в городе их заслуженных люлей и выйти, что называется, сухим из воды, но сила этого... существа была просто невероятной. Невозможно, чтобы человек имел такую силу. А ведь он выглядел как обычный мужчина, и от этого становилось еще тревожнее. Морской дьявол продолжал сопеть, словно задыхаясь, но с места не двигался, будто и не мог вовсе. Хэнк глянул на его огромный неловкий хвост и нахмурился – конечно, он не мог, дурья башка. — Эй, — мягко зовет его Хэнк. Он не знает, способен ли зверь понимать человеческий язык или тон голоса, но старается звучать как можно дружелюбнее. Что там говорят на этот счет легенды? Хэнк судорожно прокручивает в памяти все, что мог слышать о гуманоидных морских обитателях. Из рассказов моряков, морской дьявол был бичом рыболовного промысла. Он пугал рыбаков, рвал их сети, что паутинку, воровал добычу, а гарпун, брошенный в незримую тварь, мог вернуться надломленным или не вернуться вовсе. Морской дьявол ассоциировался с опасностью и вредом, и с первой частью Хэнк, глядя на зверя на песке, легко мог согласиться. Он был недвижим, но даже тогда в воздухе ощущалась угрожающая мощь, исходившая от этого удивительного создания. Легенды о сиренах гласили, что те способны были одним лишь сладким голосом заманивать людские корабли к себе на погибель. Только вот незадача, легенды рассказывают о прекрасных морских девах, а эта особь, вроде как, на девушку не тянет. С русалками та же проблема. Да и потом, они же, вроде, утопленницы... Русал – можно ли так назвать его? – на мягкий голос никак не реагирует, лишь дышит так же тяжело и часто, и попыток напасть или защититься не предпринимает. Хэнк, впрочем, все равно боится приблизиться к зверю ближе, чем он есть сейчас. Не хочется закончить жизнь разодранным в клочья, как тот несчастный парень. Кстати, о нем... — Ты спас меня, — говорит Хэнк первое, что приходит в голову. Он действительно уже попрощался с жизнью, когда этот русал неожиданно выпрыгнул из воды и спас его старую задницу, непонятно лишь для каких целей. Хочется сказать спасибо, но слова благодарности камнем застревают в горле. Русал все так же хрипит натужно, но видно, что плечи у него понемногу расслабляются. — Ты меня понимаешь? — Хэнк делает первую попытку придвинуться к дикому зверю ближе, но тот снова ерзает в песке и чуть не валится на спину с предупреждающим шипением. Очевидно, маневренность на суше у него в тысячу раз хуже, чем в море. Зачем только выпрыгивал, глупый? — Все хорошо, — Хэнк вновь поднимает руки, выставляя ладони вперед, — не бойся, я не причиню тебе зла. Хэнку даже смешно от этой фразы, сам-то он боится до чертиков. Русал дергается, извивается, словно угорь, но по-прежнему молчит, не пытается навредить человеку – почему-то Хэнк уверен, что тот на это способен, еще как способен. Тогда Хэнк делает еще одну попытку приблизиться и с напускным бесстрашием продвигается почти до самого хвоста. — Вот так, хороший мальчик, — говорит Хэнк, продолжая держать руки перед собой, словно знание, что Хэнк безоружен, должно как-то помочь зверю успокоиться. Вблизи зубы огромной рыбины уже не кажутся такими маленькими. Мужчина сглатывает, пытаясь унять дрожь в коленях, и наклоняется прямиком к юноше. Перламутровые чешуйки на его хвосте склизкие и холодные, в сиянии солнца они мягко переливаются зеленым и фиолетовым. Хэнк осторожно касается их пальцами, мимолетно, всего лишь для пробы опускает на них подушечки и едва успевает отскочить, когда хвост морского дьявола резко извивается в попытке отбиться от чужих прикосновений и едва не бьет его по лицу наотмашь. — Понял-понял, прости, — бормочет Хэнк, приземлившись на песок, — вот, больше не трогаю. Так они и играют в гляделки несколько мгновений. Русал щетинится еще некоторое время, пока полностью не выбивается из сил и не припадает щекой к белому песку. Дыхание у того похоже на скрип проржавевшего механизма, звук этот заставляет волосы на груди вставать дыбом. Кажется, что без воды он задыхается, и его рыбья часть преобладает над человеческой. — Чертова рыбина, я же помочь пытаюсь, — бормочет Хэнк обеспокоенно. Беспомощный вид такого прекрасного создания разрывает ему сердце, отталкивая страх перед угрозой, от него исходящей, на второй план. Сейчас он похож на огромного синего кита, выбросившегося на берег. Собрав все мужество в кулак, Хэнк неловко переступает труп, подходит к существу вплотную и пытается приподнять за талию его неподъемную тушку. Кожа у того такая же холодная и скользкая, как перламутровые чешуйки на кончике хвоста, разве что нежнее. Взгляд у русала совершенно мутный. Он припадает к телу человека как тряпичная кукла и словно в беспамятстве обвивает плечи Хэнка скользкими белоснежными руками. Хэнк пытается оттащить его безвольное тело к воде, но зверь, кажется, весит тонну. Не помогает делу и прокушенная рука, которая, кажется, ноет от каждого неловкого движения. Удается лишь немного проволочь его вдоль сереющих валунов, но, даже несмотря на рекордный прилив, этого все еще недостаточно – в пылу боя зверь и незнакомец откатились от моря дальше, чем Хэнк мог предположить. Левая нога Хэнка внезапно утопает в песке, и он, не удержавшись, поскальзывается, прибитый к земле огромным русалочьим телом. — Черт, — только и выдыхает Андерсон. Острые зубы зверя оказываются в опасной близости от его голой шеи. Его кожа пахнет морем. — Ч-черт, — неожиданно вторит существо свистящим шепотом. Хэнк удивленно отстраняет парня от себя и заглядывает в его человеческое лицо, высоко поднимая брови. Ситуация настолько абсурдная, что Хэнк не может удержать мальчишеской улыбки и смеется. Подумать только, первые слова мифического существа – и сразу ругательства. Долбануться. Человеческого в нем тоже немало. — Вот же чудо-юдо, — выдыхает Андерсон с усмешкой. Хэнк с пыхтением выпутывается из-под тяжелой русалочьей тушки и оглядывается на море. До места, откуда выпрыгнул этот прекрасный зверь, еще пара метров. В противоположной стороне темнеет глубокая песчаная борозда, оставленная темно-синим рыбьим хвостом при переносе. Хэнк чувствует мелкую дрожь в пальцах и внезапную сухость в горле. — Нет, — говорит он едва слышно, — это был ты... Русал лежит на песке, простирая руки к морю. Белесые песчинки забиваются ему меж жаберных крыльев, раздувающихся также размашисто, как кузнечные меха. Хэнк припадает на колени, обхватив лицо юноши своими огромными ладошками, глядит на него с трепетом в сердце, пытаясь найти ответ на все вопросы разом, в мягких ли округлых чертах или в тоне хриплого дыхания, но только больше теряется в глубине этих карих глаз, выглядывающих из-под устало опущенных молочных век. Тогда Хэнк зачарованно проводит пальцами по жабрам, очищая их от мелкого мусора, и запускает руку в волны каштановых мокрых волос. Хрипя, зверь ластится к его касаниям и пытается сомкнуть губы, испачканные синим, в попытке выдавить новое слово. — Помочь... пыт-таюсь, — нескладно повторяет юноша услышанную ранее фразу и переводит взгляд к морской глади. Хэнк не сразу понимает, является ли это ответом на его немые вопросы или напоминанием о том, что им пора двигаться дальше. — Конечно, сейчас, — бормочет Андерсон, стряхнув наваждение, — потерпи еще немного. Хэнк поднимается, скрипя коленями, хватает морского дьявола за руки и вновь тянет на себя. Дотащив его до небольшого каменного края, Хэнк обходит юношу сбоку и пытается подтолкнуть к воде его скользкий корпус. Когда тонкие белесые пальцы наконец-то касаются водной глади, юноша весь вздрагивает и будто оживает. Подтянувшись на краю, он юрко ускользает под воду, не оставляя после себя даже маленьких брызг. Довольный, Хэнк устало ложится на спину, и пытается привести сбитые мысли и дыхание в порядок, толком не осознавая, что же сейчас произошло. Веки, красные изнутри от яркого утреннего солнца, внезапно чернеют, и Хэнк открывает глаза. Над головой его, обращенной к морю, нависает любопытная голова морского дьявола. От его былого звериного испуга не остается и следа, да и лицо, теперь расслабленное и гладкое, не выражает решительно никаких эмоций. Соленая капелька с аккуратного прямого носа, подчиняясь силам притяжения, опускается Андерсону на лоб и неприятно холодит кожу. Хэнк морщится. Русал, склонив голову набок, с интересом разглядывает человеческое лицо. Его взгляд, четкий и анализирующий, цепляется то за седеющую бороду, то за большой нос, то за голубые, цвета лазурного моря глаза, то ненароком скользит к поврежденному плечу, и юноша неловко хмурится, едва заметно, буквально на долю секунды, словно выражение эмоций на лице дается ему не очень просто. Хэнк следует за взглядом русала и понимает, что тот обращен к саднящему укусу. — Это так, царапина, — говорит Хэнк зачем-то, — не ссы. Русал пропускает фразу Андерсона мимо ушей и ловко смыкает пальцы у него на груди в попытках расстегнуть на куртке маленькую пуговицу. — Эй-эй-эй, полегче! — Хэнк переворачивается на живот как ошпаренный и быстро приподнимается на локтях, так, что их лица теперь находятся на одном уровне. — Без рук. Тебя разве мама не учила? Вначале подари цветы, своди на свидание... Русал лишь глупо моргает. Сарказма он, конечно, не понимает. — Помочь пытаюсь, — вновь повторяет юноша. На этот раз голос его больше не свистит и не хрипит, и тембр оказывается мелодичный, хоть и, на вкус Хэнка, слишком высокий, безэмоциональный. Хэнк хмурится, отводя взгляд в сторону, и долго о чем-то рассуждает. — Я ведь даже имени твоего не знаю. У тебя есть имя? — спрашивает Хэнк вскоре. Русал вновь склоняет голову набок, и Хэнк теряется, не зная, как объяснить попроще. Затем он садится, придвигается к нему ближе и тыкает руками себе в грудь. — Хэнк. Я Хэнк, — ударив себя в грудь, Хэнк простирает руки к юноше и выразительно поднимает брови. Когда ответа не следует, он заново повторяет эту незамысловатую операцию. Русал наблюдает за его движениями с нескрываемым интересом и вскоре начинает их повторять. — Хэнк, — медленно тянет он, когда руки юноши указывают на Андерсона. Односложные слова явно не вызывают у него никаких проблем. Когда руки возвращаются обратно к нему, он задумчиво опускает голову. Мокрая аккуратная прядка выбивается у него из прически и падает на лоб, придавая его и без того фантастичному образу какое-то юношеское очарование. — К-Кон... Кон-нор. Коннор! Проговорив это, Коннор весь расцветает глазами и сияет как маленькое карманное солнышко. Лицо у него при этом все еще как парализованное, и этот контраст выглядит немного нелепо. Хэнк улыбается, глядя на его искреннюю радость такой, казалось бы, мелочи. Сам Хэнк давно разучился делать это, чувствовать что-то подобное. — Коннор, — повторяет Хэнк довольно. Имя, вкупе с лицом, теперь кажутся ему знакомыми, но он не помнит, где мог встречать их раньше. — Ты очень смышленый, Коннор. Так, значит, ты разговариваешь. Охренеть можно. Он все еще плохо понимает происходящее – простому человеческому разуму сложно переварить такой объем новой противоречащей всему, что он знал раньше, информации. Тяжесть реальности опускается Хэнку на плечи и давит, давит, давит. Хэнк устало потирает глаза и чувствует срочную потребность напиться. Чем угодно, лишь бы поскорее. — Звуки – сложно. Нет практики, — отвечает Коннор, запинаясь на каждом слоге. Руки его переносятся к горлу, туда, где по обыкновению находятся человеческие связки. — Ну, мне кажется, ты делаешь успехи, — усмехается Хэнк устало. — На твоем месте я бы не смог выговорить и буквы. Нет, правда, здорово. А этот... — мужчина неловко поворачивает голову к трупу незнакомца, — что это за хрень вообще?.. Он ведь не человек, верно? ...как ты, хочет добавить Андерсон, но почему-то не может. Коннор глядит в ту же сторону и вновь хмурит брови на долю секунды. — Девиант, — выдавливает он по слогам, — Даниэль. Моя работа. Хэнк вновь пытается переварить услышанное. Получается, Коннор охотился за этим Даниэлем и потому оказался поблизости? Интересно, он ли так исполосовал его кожу или это сделала куда более страшная, угрожающая сила? Девиант ведь, кем бы он ни был, лежал у воды, он вполне мог пытаться выбраться из нее, когда Сумо нашел его. А зачем Даниэль пытался убить его, Хэнка? Обилие вопросов готово было взорвать Андерсону мозг. — Ясно, — отвечает Хэнк, хотя нихрена ему, блять, не ясно, какого черта. Он все еще растерянно глядит на Даниэля, когда чужие пальцы вновь пытаются бесцеремонно раздеть его. Хэнк приходит в чувство лишь тогда, когда понимает, что куртка съехала с его плеч почти до локтей. — Я же сказал, без рук! — шипит Хэнк, раздраженно натягивая куртку назад. Руки Коннора требовательно останавливают его, когда Хэнк практически возвращает рукав обратно на больное плечо. Глаза Коннора, два черных тлеющих уголька, вкрадчиво глядят ему в самую душу, разжигают в ней большой пылающий кострище. От их напора во рту вновь пересыхает, и Хэнк не замечает, как начинает облизывать губы. Коннор действует на него гипнотически: не разрывая глубокого зрительного контакта, юноша нежно обхватывает широкие ладони Андерсона и разводит их в стороны. А затем, словно становясь еще ближе, пробирается скользкими мокрыми пальцами под одежду. От его прохладных влажных прикосновений по спине бегут мурашки. Хэнка поражает удивительная простота, с которой он позволяет юноше творить с ним все, что тот только захочет. Прикосновения у того излучают какое-то волшебное умиротворение, не иначе. Касания Коннора похожи на ласку морской волны, мягкую, напористую и необузданную. Заостренными на концах коготочками он разрывает рукав старой гавайки, обнажая кровоточащее плечо, а затем смотрит на плоды своей работы как-то оценивающе. Хэнку впору испытывать дискомфорт от такого наглого вторжения в личное пространство, но он настолько поражен раскинувшимся перед ним зрелищем что, кажется, забывает, что должен моргать. Коннор подтягивается к плечу еще ближе и внезапно слизывает с него кровь своим подвижным шершавым языком. — Фу, Коннор, господи! — Хэнк приходит в чувство и отпихивает русала от себя. — Ты меня сожрать собрался?! Коннор вздрагивает от внезапного сильного толчка и на мгновение с головой погружается в воду. — Нет, — отвечает Коннор растерянно, когда выныривает обратно на поверхность, — помочь... — ...пытаешься, ага, я понял, — перебивает Хэнк раздраженно. — Никогда не делай так больше. Господи. Не без удивления Хэнк отмечает, что место, которое успел лизнуть русал, стало саднить чуть меньше. Возможно, стоило позволить ему закончить начатое, но... нет, это было бы слишком странно. Мнение Хэнка, впрочем, все равно никто не спрашивает. Коннор вдруг выпрыгивает на него из воды и всем телом придавливает к песку, выбивая воздух из легких. Его руки, на вид и в половину менее сильные, чем они есть, надежно фиксируют Хэнка на земле, а тяжелый рыбий хвост устраивается на ногах, промочив джинсовую ткань штанов до нитки. Хэнк обхватывает руки Коннора своими в надежде стряхнуть их с себя, но терпит очередное фиаско – русал держит его слишком крепко. Коннор просто продолжает смотреть на него какое-то время, приоткрыв рот, чтобы дышать. Хэнк брыкается для приличия, но все же сдается, когда вновь попадает в ловушку серьезных напористых шоколадных глаз, глядящих на него с явным намерением закончить начатое. — Коннор, — выдыхает Хэнк рвано и предупреждающе. Он замирает, не зная, чего еще ожидать от русала, и лишь слушает, как в ушах томительно бьется сердце. Пускай Коннор ясно дал понять, что не причинит ему вреда, он все равно оставался диким животным, неразгаданной загадкой, а неизвестность, как правило, всегда является штукой угрожающей. Прямые руки юноши резко сгибаются в локтях, и Коннор припадает к плечу Андерсона влажными губами. Темные каштановые волосы всего на мгновение проезжаются по скуле, и Хэнк откидывает голову назад, отворачивается. Чувство отвращения смешивается внутри него с ощущением теплого языка на коже и облегчением, что приносят его незамысловатые, почти что ласковые прикосновения, и Хэнк не может решить, какому из этих чувств отдаться. Он просто старается отключиться, не думать о мягких губах на своем плече, о Конноре, кожа и волосы которого пахнут морем, потому что где-то глубоко-глубоко эти мысли чертовски неправильные. Язык Коннора вдруг замирает. Юноша поднимает голову, напряженно вглядываясь куда-то перед собой, а потом вновь выпрямляет руки. Вдалеке слышится знакомый басистый лай. Коннор тоже слышит его, возможно даже намного отчетливее Хэнка, и испуганно шмыгает обратно в воду, оттолкнувшись от груди Андерсона, как от трамплина. Округу разрезает звонкий короткий всплеск, и вот уже Коннор бесследно растворяется прямо перед глазами, словно морская пена после очередного прибоя. Где-то глубоко в груди Хэнк чувствует непонятную тоску от его исчезновения, признавать которую совершенно не хочется. Сумо обеспокоенно подбегает к хозяину и с интересом обнюхивает его с ног до головы, утыкается мокрым носом в обнаженное облизанное плечо. Хэнк треплет верного друга по шее, тщетно вглядываясь в синеву воды, но так никого и не обнаруживает.