Другое, близкое, родное

Зиберт считался душой компании; он умел пить, кутить и веселиться, разбавляя беседы острым словцом и занимательной историей. Именно поэтому, как только появлялась возможность, его звали кому только не лень – развеяться от опостылевшей службы. У бедного снабженца и так было немного времени, и те он проводил в разъездах по кабакам и ресторанам в компании пьяной пропахшей табаком военной шушеры. Вот и сегодня, в один из прохладных весенних вечеров, его пригласили посетить салон фрау Лисовской, вдовы и бывшей актрисы. Эта дама устраивала в своей квартире офицерские вечера с картами, коньяком и фортепианными пьесами, которые она, по слухам, исполняла просто превосходно. О госпоже Лисовской или попросту Лёли, военный слышал много отзывов, и все они буквально сочились похвалой, а лейтенант Петер, узнав, что друг никогда еще не был в салоне этой очаровательной женщины, незамедлительно потащил сослуживца с ней знакомиться. – Подожди, Петер… – молодые люди остановились перед крыльцом дома на Шлоссенштрассе. Улица эта отнюдь не была из самых обычных: именно здесь расположилось большинство расквартированных офицеров, отчего каждый уголок, каждый человек здесь был тщательно проверен гестапо. Множество обитателей местных домов сгубило игнорирование проверок, мол, не коснется меня то я тут уже полвека живу. Малейшая провинность, будь то неправильный взгляд или отсутствие портрета фюрера в гостиной, могла закончится плачевно в застенках тайной полиции. То, что фрау Лёля все еще жила на этой улице и даже принимала у себя офицеров, говорили о ее верности и преданности новому режиму. – Подожди, Петер, дай дух перевести, – Зиберт с легкой, почти незаметной в темноте улицы нервозностью, оправил серый китель. – Что-то с тобой не так, мой друг. Ты волнуешься? – с обеспокоенностью взглянул на сослуживца пухлощекий кутила-лейтенант. – Петер, я должен тебе признаться… Меня пугает эта женщина, – Штайн был готов услышать что угодно, но точно не это, отчего ободряюще похлопал блондина по спине и нажал на звонок. – О, Пауль, тогда тебе точно стоит с ней познакомиться. Уверен, ты ей понравишься. Оказалось, в этот вечер к пани Лёле, как ласково называли ее гости, пришли с десяток офицеров разных чинов и родов войск. В большой гостиной за заботливо укрытыми кружевными скатертями парой столов, которые были заполнены выпивкой и всевозможными закусками, разместились и пехотинцы вермахта, и служащие СС, курящие и играющие в карты. Знаки отличия на кителе выделяли среди прочих одного летчика. По имевшейся информации в восьми километрах от Ровно на аэродроме расположились около ста единиц боевых и транспортных самолетов. Это было серьезной угрозой для советской армии, и подобные сведения, переданные в Центр, в Москву, имели огромную ценность Что говорил Петер, когда представлял нового гостя хозяйке салона, обер-лейтенант не слышал. Голубое шелковое платье, струящееся по точеной стройной фигуре, острые плечи и такие привлекательные слегка выпирающие ключицы, подкрашенные алой помадой пухлые губы, из коротких темных локонов аккуратным цветком выглядывала заколка, выдавая состоятельность женщины. – Лидия Лисовская, – представилась актриса, улыбаясь тому, с каким трепетом новый гость целует ее руку. – Можно просто Лёля. – Пани Лёля… – едва заметно искаверкав непривычную букву в имени, что скорее получилась до смешного глупое «Ляля», Пауль представился ей в ответ. Первое впечатление эта женщина и правда производила просто превосходное и абсолютно неизгладимое. – Зиберт, кого я вижу! – из-за дальнего стола поднялся офицер с медицинскими значками поверх майорских погон, в котором блондин с удивлением узнает своего нового знакомого. – Как, и вы здесь, герр Ортель? – Пауль еще не определился, считать ли такую встречу приятной. Волей неволей эти чуть прищуренные серые глаза заставляли шевелиться внутри неясное беспокойство. – Пришли расслабиться в компании пани Лёли? – В отличие от вас, Зиберт, я уже успел побывать здесь не раз, и не два. В том числе и потому, что у госпожи Лисовской есть очаровательная сестра. Вы не знали? – он деликатно подтолкнул снабженца в центр залы и представил всем присутствующим как «хорошего знакомого». Что ж… Очень хотелось в это верить. От предложенного шнапса Зиберт отказался, предпочитая, как он отшутился, «в это время суток» именно коньяк. Чтобы поддержать, на этот выбор согласился и военный медик, услужливо наполнив два бокала. Думал ли когда-нибудь Пауль, что случайное прикосновение чужих пальцев, если это не интимная обстановка спальни, вызовет такую бурю эмоций? Те, к счастью, отразились лишь в его светлых глазах, ежесекундно промелькнув и утихнув. Но даже эта вспышка не укрылась от внимательного майора. – Я вижу, вам пришлось по вкусу общество пани Лёли, – на губах Ульриха заиграла самодовольная ухмылка, будто это он являлся хозяином вечера и всего, что здесь происходило, а не женщина в голубом платье. – Могу вас уверить, мой дорогой Зиберт, она весьма недурно играет и на фортепиано. – О, я слышал рассказы о ее пьесах… – мужчина решил отогнать легкую растерянность, решив пройтись вдоль залы. – Так может, попросим ее нам спеть дуэтом с очаровательной сестрой? Пани Лёля, милая Мари, исполните нам что-нибудь вокального! Фон Ортеля поддержали и другие гости, одобрительно зааплодировав. Каждый выпрашивал что-то свое: то народную немецкую песенку, то очередной шедевр Марлен Дитрих. Оказалось, что дамы не знали песен на немецком, в чем обе и признались, к великому сожалению всех военных. – Тогда спойте по-русски! Идея фон Ортеля, кажется, пришлась по душе Лисовским. Над пропахшими табаком мундирами взвились два кристально-чистых голоса, выводивших хорошо знакомую каждому русскому человеку мелодию романса «Гори, гори, моя звезда». Только сейчас внимание Зиберта привлекла младшая сестра актрисы. Мари, а по-русски, очевидно, Маша, была не такой впечатляющей особой как хозяйка дома. Обладая хрупким тельцем, даже слегка угловатым, только переросшим детскую неуклюжесть, девушка казалась очень бойкой и своенравной особой. Пока изящные пальцы время от времени поправляли подобную сестре прическу, разве что совсем не кудрявую и с шелковой лентой в волосах, на выточенном будто из мрамора лице с влажными розоватыми губами прямо храбрый взгляд, достойный всех наград на груди Зиберта. Она несомненно была симпатична Ортелю, и его выбор был понятен, но отнюдь не так прост, впрочем, как и он сам. Зиберт мог бы поклясться, что все сидящие здесь офицеры отдавали предпочтение именно старшей сестре, обворожительной роковой даме, нежели кукольной стесняшке, обладающей скрытым стержнем. – Даже на том варварском языке могут быть такие чудесные песни! – воскликнул Петер с восхищенным придыханием. – Жаль мы не знаем, о чем поют наши прелестницы. – А я вот попытаюсь… – врач не спеша затянулся, отпуская с губ очередное облачко сизого дыма. – Это песня о женщине, которая сравнивается со звездой. Поэт воспевает свои чувства, восхищается ее красотой, но все заканчивается плачевно, как и многие подобные тексты. Пока сослуживцы одобрительно кивали, благодаря дам за пение, Зиберт ненавязчиво задал приятелю вопрос: – Вы знаете русский? – ответом ему была усмешка. – Совсем немного. Эту песню я недавно просил перевести мне на немецкий. Видите ли, Зиберт, у меня абсолютный музыкальный слух, и эту мелодию я сразу узнал. Пока фон Ортель отошел манерно целовать руки Мари, блондин мягко подцепил за локоть хозяйку, попросив поговорить с ней с глазу на глаз. Актриса согласилась, выведя Зиберта в кухню и плотно прикрыв дверь. Полной конфиденциальности это не гарантировало, но хотя бы звук разговора приглушить позволит. В отличие от зала, эта комнатка была в разы меньше, настолько, что негде было развернуться. Все пространство занимал стол, уставленный утварью, шкаф с посудой да плита, на котором покоился уже подогретый чайник, для тех, кто пожелает кофе. – Вы потрясающе пели, Лёля… – Пауль принялся осыпать ее комплиментами, попутно целуя руки и очаровательно улыбаясь. Лисовская все же смутилась, позабыв о подобной настойчивости после смерти мужа, тем более от такого симпатичного молодого офицера. – Я могу быть чем-то полезной вам, господин обер-лейтенант? – она так же превосходно говорила по-немецки, как и все ее гости. – Милая пани, окажите мне одну услугу… Я еще нигде не остановился в Ровно, да и бываю тут день ото дня, по службе. Не откажите в милости, приютите жаждущего пристанище офицера. За комнату я вам щедро заплачу. Недолго раздумывая и взвесив все «за» и «против», Лидия кивнула, даря свое согласие. Коротко поблагодарив ее, Зиберт вернулся в гостиную с веселым «Ну что, господа, еще одну партию в карты?» К полуночи гости стали расходиться – многим предстоял ранний подъем на службу, кого-то ждала верная жена, приехавшая из Германии в эту дыру вслед за супругом. Снабженец же остался, отказавшись от вежливых предложений подвезти его к дому. То, что дом его теперь здесь, пьяные офицеры как-то и не подумали спросить. – Лёля… – ласково протянул он на ушко хозяйке, чуть приобняв затянутые в шелк плечи. – Этот вечер… он был чудесным. А ты была его главной горящей звездой. Подчеркнутое более близкое обращение с бархатным тембром военного заставили женщину вздрогнуть. – Ох, Пауль, вы запомнили, как называется песня? – пани убирала со столов посуду, решив не будь ушедшую спать сестру. Связь, установившаяся между ними еще с того момента, как блондин переступил порог ее дома, чувствовалась сейчас особенно остро, перекатываясь приятным волнением под кожей. Взгляды, которыми одаривал ее обер-лейтенант, комплименты, отмеченные изяществом витиеватых слов и его неожиданная просьба о постое, расшевелили давно уснувшее под пеленой скорби томительное женское ожидание. Как и любой даме, ей хотелось любви и заботы, а точнее всего того, что ушло со смертью ее мужа. Однако сразу сдаваться на милость победителю Лидия не решилась – оккупант пусть и был невероятно деликатен, все же являлся очередным гнусным вражеским поклонником; подобные ему заполонили целый город уже давно. – Герр Зиберт, мне нужно приготовить вам комнату, – она мягко сбрасывает его руки со своих плеч, надеясь, что постоялец приедет к ней с завтрашнего дня. – Но я планировал остаться на сегодняшнюю ночь, – к удивлению Лисовской в словах мужчины не было и капли подтекста. Скорее в ней сквозила целомудренная просьба с легким налетом тоски. – Так уж и быть. Переночуете тогда в моей спальне, сейчас я вам постелю… Женщина, расстилающая белье в переливающемся голубом платье, представляла зрелище и уютное, и соблазнительное. С легкостью можно было представить наверняка, как эти пальцы, заботливо перебирающие ткань простыней, касались бы сильной подтянутой груди. Немец вспомнил, как засматривался на приоткрытые в пении алые губы Лисовской, и хотел бы лично убедиться своем убеждении, что из этих уст могут вырываться и сладостные стоны. – Лёля… В мгновенье он поймал ее запястья, отвлекая от рытья в шкафу, и скользнул взглядом по недоуменно поднятым на него ресницам. Он был абсолютно уверен, что пани желает того же, и чуть склонился, касаясь ее губ тягучим, но отнюдь не приторным поцелуем. Приятно было обнаружить, когда спустя секунды Лидия начала отвечать, смело углубив поцелуй. Повинуясь желанию, мужчина притягивает ее ближе, крепко сжимая талию цепкими пальцами, и не глядя прикрывает дверь. Тогда же он слышит и первый сорвавшийся с пухлых губ стон. Новая постель приятно холодит кожу, уже избавленную от тесного кителя – Пауль чутко прислушивается к каждому выдоху актрисы, покрывая поцелуями ее ножки. Длинное платье на вечере не скрывало красивых туфель, девушка явно знала, какое впечатление производят на мужскую персону оголенные щиколотки. Она цепляется за его плечи, будто играя фортепианную пьесу, и путается в светлых волосах. Как же давно она не подпускала к себе мужчин, как же давно не чувствовала этих сильных объятий, способных защитить от любой напасти, и неважно, к какой нации принадлежит Пауль, хотелось ближе, глубже, слаще. Будто страдая от жажды, он вновь и вновь касался ее губ, стараясь впитать каждый поцелуй, каждое прикосновение, запомнить ее горящие от волнения щеки и в наслаждении вздымающуюся грудь. Толчок, еще один, они движутся в унисон и уже не слышат, как тихо открывается дверь соседней комнаты. Им слишком хорошо вдвоем, им обоим так сильно хочется забыть о проклятой войне. Утро уже заглянуло в окна квартиры на Шлоссенштрассе, силясь пробиться сквозь занавески и разбудить постояльца. Но первой все же проснулась хозяйка, и укрыв состоявшегося любовника одеялом, накинула халат и вышла в гостиную, где за столом уже сидела младшая сестра. С появлением Лидии движения ее стали более резкими: то с грохотом поставит чашку на блюдце, то начнет отрезать большие куски драгоценного масла. – Милая, ты плохо спала…? – начала актриса, но Мария резво перебила ее, обратив к сестре изобличающий взгляд. – Ты хоть понимаешь, что творишь, Лёля?! Он же немец! Надеюсь, завтра его уже здесь не будет. От такого смелого обвинения, брошенного в лицо напоминанием, что в ее кровати лежит оккупант, Лисовская задохнулась в возмущении – давненько ей не дерзила младшая сестра. Однако та, к великому сожалению, все же была права: у них с Паулем ничего не может быть, как бы не хотело ее истосковавшееся сердце. – Он снял у нас комнату, Маш, и время от времени будет так или иначе к нам заглядывать. Этот Зиберт выглядит приличным, в отличие от других. К нам все рано или поздно подселили бы офицера, так пусть из всех этих остолопов будет он. По крайней мере, теперь я уверена, что он не причинит нам вреда… – Уверена? – можно было доставать зонт, чтобы скрыться от туч, нависнувших над хрупкой девушкой, медленно поднявшейся из-за стола. – Ты знаешь его всего один вечер и спала с ним целую ночь. И ты говоришь, что ты уверена? – Guten morgen, – здороваясь, военный вышел из спальни актрисы, на ходу застегивая верхние пуговицы светло-зеленой рубашки. На лице его отразилась мягкая улыбка, тут же сменившаяся недоумением от звука хлопнувшей двери: младшая сестра Лёли, кинув на парочку испепеляющий взгляд, укрылась у себя в комнате. – Лёля… Я чем-то расстроил твою сестру? – Нет, Пауль, просто она не выспалась, – брюнетка прикрыла глаза, подставляясь под нежные поцелуи, осыпавшие шею. Снова лязг металла, скрежет и шипение, всевозможные аппараты работают, чтобы спаять, разрезать, собрать: завод Уралмаша живет своей жизнью. Эти бездушные тонны железа в разных агрегатных состояниях не волнует, выспался ты или нет, ты должен делать свою работу. Тем более, что день сегодня особенный – из заграницы приезжают иностранные инженеры (кажется, англичане), чтобы ознакомиться с новым проектом, и как расцеховщик конструкторского бюро, он просто обязан был присутствовать на встрече делегации и общем обсуждении. Иностранцы оказались внимательными высококвалифицированными людьми, общаться с ними было одно удовольствие, особенно за чашечкой чая, который они привезли с собой. Сложно было найти на заводе хоть кого-то, мало-мальски помнящего курс школьной литературы или истории, что уж говорить о произведениях заграничных авторов. Англичане были подарком, и беседа с ними оказалась настоящей отдушиной среди всей этой заводской копоти. Но нужно было не забывать о главной цели – склонить такие ценные кадры к работе на Советский союз. Иначе грош цена такому агенту, который даже механика завербовать не смог, что уж говорить о птицах покрупнее. Через неделю на завод приехали еще одни гости. Ничего сложного – поскорее отчитаться об успешно завершенной операции и спровадить проверяющих назад. – Николай Иванович Кузнецов? – приторно улыбнулся сотрудник НКВД. – Или лучше Никанор? Кровь в жилах мигом застыла – о том, что деревенское имя юноша сменил на более благородное, получая документы как полноправный городской житель, не знал никто. Кузнецов всегда действовал на свое усмотрение, по обстоятельствам, если это не мешало достижению основной цели. Поначалу командирам такая разнузданность казалась непростительной своевольщиной, однако успешность почти всех операций (а на счету разведчика их было немало) сглаживала острые углы. Таким образом Николай и получил негласные полномочия немного видоизменять отданные приказы. На этот раз вышло также. По сведениям Медведева, в Ровно находились два законсервированных агента, так называемых «спящих». Обычно подобного рода информаторы вербовались с перспективой на долгосрочную службу, их услуги могли понадобиться в любой момент. До установления связи же такие люди просто жили обычной жизнью. Однако существовала огромная опасность, что вражеская разведка могла включить «спящих» в свою собственную агентурную сеть, расширяющуюся с продвижением германских войск на юго-восток. Угадать, перевербованы ли агенты или хранят верность родине, было просто невозможно, а довериться им – оказалось бы угрозой для операции. Единственными способами разузнать это были множественные проверки связными или самим резидентом, заброшенным в город. Агент 17 с позывным "Лик", жила в доме на Шлоссенштрассе, именно в той квартире, где побывал недавно Пауль Зиберт. Целью проверки была младшая сестра Лисовской, Мария; для начала неплохо было бы увидеть ее настоящую реакцию на немцев. Бурный отклик на завязавшийся между оккупантом и сестрой романчик открыл Зиберту все карты – девушка была против связей с офицерами без причин. Возможно, ей все же удалось сохранить инкогнито внутри города, заполненного соглядатаями гестапо. Но все же не стоило бросаться в омут с головой и доверять информатору, долго находящегося во вражеском окружении, стоило понадежней проверить Лик. Старшая же сестра показалась Зиберту занимательной особой: она держала у себя салон и работала официанткой в том кафе, где часто бывал и сам снабженец, в то время как Мария, а точнее Агент 17, превосходно прижилась с той же профессией в офицерском казино «Deutchehaus» на Дойчештрассе. Удобная работа – находиться на виду, при этом оставляя лишь призрачный след своего присутствия, принося и унося бокалы и тарелки с закусками. Сколько разных сплетен могла слышать пани Лёля? Приказа вербовать актрису отдано не было, но разве лишние сведения помешают делу? Не спеша раскрывать свою личность, Кузнецов решает понаблюдать за Лидией, сблизившись с ней в качестве обер-лейтенанта Зиберта. В один из дней, проснувшись раньше нее, блондин решает самостоятельно приготовить кофе – такая обходительность всегда нравилась девушкам. Вот уже несколько ночей они проводили в одной постели, и актриса совсем не была против такого их союза, а во взгляде карих глаз Зиберт начал замечать отголоски чувств, пока тщательно скрываемых. Что греха таить, он и сам истосковался по женской ласке, проведя практически всю жизнь в конспирациях, без возможности завести долгих отношений. Кто знает, сколько еще ему придется оставаться в ровно? Пока никто из них не говорит вслух о том, что таится в сердце, можно было оставить все раздумья на потом, чтобы не загружать мысли лишними мыслями. – Пауль… – за спиной послышался знакомый, слегка сонный женский голос. – Так неожиданно увидеть тебя на кухне… – Я сделал тебе кофе, Лёля, – ариец чувственно поцеловал актрису в лоб, разглядывая ее вьющиеся волосы, едва приглаженные после сна. – А еще у меня для тебя есть подарок. Купил вчера на рынке. На плечи брюнетки опустился голубой ситцевый платок с узором из роз. Он был мягким и выглядел действительно достойно и богато; скорее всего, молодой человек выбирал его под то самое шелковое платье Лидии, в котором увидел ее при первой встрече. – Ох, благодарю, правда он не совсем в моем вкусе. – врать не хочется, но необходимо для успокоения хотя бы собственной совести. Не хватало еще подарки принимать из рук оккупанта. – Но он так идет тебе, – деликатно проигнорировав возражение, снабженец укутал свою пассию потеплей и коротко поцеловал. Очередной комплимент прервал звонок в дверь. – Ты кого-то ждешь? – и получив отрицательный ответ, блондин, нахмурившись, двинулся в прихожую. – Обер-лейтенант Пауль Зиберт? – четко отрапортовал посыльный и вручил конверт. – Вам срочное послание от гауптманна фон Бабаха. А внутри значилось: «Просьба прибыть Пауля Зиберта и его спутницу Валентину Довгер на личную аудиенцию к Эриху Коху в рейхскомиссариат завтра к 10 утра по берлинскому времени».