putrefaction

Громкие голоса подростков почти заглушают пение цикад, сидящих на деревьях и в траве. Только что окончился учебный день и было вполне ожидаемо, что около главного школьного входа будет такой гам. Это был жаркий, душный летний день. Все казались такими радостными, будто слово «проблемы» не существовало вовсе. Нет. Картинка перед глазами плывёт, распадается на частицы, как лист упавший в чан полный кислоты, оставляя Гандама в полнейшей темноте. Он резко вскакивает, проснувшись, и хватается забинтованной рукой за голову. Краем глаза он замечает движение в углу тёмной, ничем не освещённой комнаты, но приглядевшись, понимает что опасности нет. —Сколько ещё? — с сонной хрипотцой интересуется Гандам, вздыхая. —Чуть больше часа. Спи ещё. Удовлетворённый ответом, парень повалился обратно. Кровать противно заскрипела, разрывая тишину, прерываемую до этого лишь дыханием двух людей и непонятной вознёй на улице. Но к этому они уже точно привыкли, сейчас и такая кровать, узкая, жесткая и воняющая либо пылью, либо влажностью, была роскошью. А когда Танака натыкался на дом с двуспальной кроватью… тогда он чувствовал себя как самый настоящий король тьмы, ведь в это время только им доставалась подобное великолепие. Ни Гандаму, ни его спутнику, не было известно, кому принадлежала эта квартира раньше. Это и не имело значения, раз никого нет, значит это их проблемы. Плохо приклеенные синие обои в цветочек, коричневато-жёлтые пятна на потолке, скрипящий пол и отвратительного качества мебель — все кричало о том, что прошлый владелец либо был из нищей семьи, либо тратил все деньги на что-то иное. Не то чтобы это имело значение — он в любом случае стал одним из… них. Грудой вонючей плоти, едва держащейся на костях, заново воскресшей лишь с целью жрать людей, превращать их в уродливое нечто, месиво, продолжение этого бесконечного круга смертей и «перерождения». Танака не помнит, каково это — быть сытым, выкидывать еду, что была неудовлетворительна, иметь… выбор. Не помнит и безопасность, в которой, как сейчас кажется, трудностей не было вовсе. Он не помнит чистоту, не помнит и голоса друзей или даже не особо любимой матери. Лишь один голос остался с ним. —Сон не придёт, — Гандам снова садится в кровати, не позволяя себе и виду подать, что что-то не так, — даю тебе возможность поспать самому. Меняемся. Фигура в углу комнаты поднимает на него голову, прежде чем подняться, тихо кряхтя. У него снова затекли кости? Гандам чувствует лёгкий укол вины и вздыхает тихо, поднимаясь со скрипучей кровати, уступая место когда-то полностью розововолосому, более низкому парню. Тому, кого он привык называть партнером, с тех пор, как тот прицепился к нему с отчаянной просьбой выживать вместе, когда это всё только начиналось. Кто они — друзья? Напарники? Партнёры? Какая разница, когда живые трупы угрожают жизням каждый день больше, чем голод. —Разбудишь меня когда солнце будет уже высоко, а, Танака-кун? — голос парня, ложащегося на кровать, пусть и уставший, но никогда так и не потерял своих задорных ноток. Гандаму только и остаётся, что утвердительно хмыкнуть, усаживаясь у двери — неизвестно, когда ожидать их приближения. Неизвестно так же, как и причина по которой они продолжают пытаться выживать. Глупые решительные юнцы.