***
Несмотря на холодный ветер и накрапывающий потихоньку дождь, на рынке было не протолкнуться. Арсений шел на два шага позади Иры, надеясь случайно отстать и раствориться в толпе до того момента, как она это заметит. Девушка же решительно шла вперед, покачивая бедрами и без умолку сыпля комментариями по поводу и без. — Мы должны купить мандарины. Посмотри только, какие зрелые. А ты готовил ему мясо по-французски? В соус можно добавлять сок цитрусовых. Ой, видел бы ты, как он ест морские деликатесы! Ты хочешь взять яблок? Это же так скучно… Я ни капли не сомневаюсь, что ему нужно что-то более утонченное. Антон ведь настоящий гурман. Один раз мы были в ресторане, и он съел все шесть блюд от шеф-повара! Представляешь?! Я так боялась, что ему может стать плохо! К тому же как можно столько есть и не толстеть? Он ненасытный мужчина… — Ира покачала головой. Арсений медленно закипал. В висках уже стучало, и он усиленно делал вид, что выбирает какие-то продукты, иначе бы просто не выдержал. — Ой, тебе, наверное, неприятно слушать подобные воспоминания… Но я знаю Антона так хорошо, поэтому дам совет. Побалуй Антона, закажи суши. Поедание китайской и японской кухни его так возбуждает… — Спасибо, я вполне в состоянии придумать, что съесть на ужин, — с холодной яростью отозвался Попов. Ира замедлила шаг, и ему ничего не оставалось, как пойти рядом с ней. И смотреть на её будто бы обиженное лицо после его слов. — Я слышала, что он уже несколько недель ничего не рисует. Мужчину так и подмывало спросить, кто ей докладывает обо всем, но он всё еще контролировал себя. Дать повод этой сучке выставить себя в плохом свете он ни за что не даст. — Мы только что поженились. Ему было не до этого. — Ты же знаешь, он очень талантлив. Ему нельзя отвлекаться, а только творить и творить! — Он говорит, что пишет картины, только когда готов к этому. Ира демонстративно пропускала его ответы мимо ушей, но кажется поняла, что вывести его из себя не получится, поэтому перешла к новой тактике: — Знаешь, все так удивились, когда узнали, что он женился. Такой человек, как Антон. К тому же, теперь непонятно, кому он сможет передать свои способности… Арсений непонимающе уставился на неё. Она многозначительно смотрела на его живот и то, что находится немного ниже. Попов даже не сразу понял, насколько изощренно было нанесено оскорбление. Это же до какой степени она… У него не хватало слов. Он ожидал много, но не такого толстого намека на то, что он не сможет родить детей. Ему хотелось сказать: « Антон уговаривал меня согласиться. Ему страшно было подумать, что другой человек может на меня посмотреть. И разглядеть то, что увидел он. Ему нужен я. И если уж на то пошло, существует множество способов завести детей». Но столкнувшись с такой ненавистью, прикрытой довольной улыбкой, он решил оставить всё внутри. Пусть думает, что хочет. Она остановилась, окинув Арсения внимательным взглядом: — Тебе не стоит принимать так близко к сердцу. Тем более, что мой вопрос вполне логичен. Мы были достаточно близки с ним, а о тебе его знакомые практически ничего не знают. Все эти общие воспоминания, прозвища и шутки достаточно трудно понять с лёту. — Мы с Антоном вполне счастливы вдвоем. Чтобы подружиться с людьми, необязательно иметь общее прошлое с детского сада. — Конечно. Но ты должен понимать, что это не продлится вечно. Ведь он очень общительный человек. Тебе очень повезло связать с ним жизнь, даже если это не продлится долго, — Ира понизила голос и бросила на него многозначительный взгляд. — Возможно это не тактично с моей стороны, но ему нужна свобода. Сейчас он счастлив, всё замечательно, но когда он снова вернется к творчеству, ты должен быть готов предоставить ему… свободу. — Прости, что? — Ты хочешь, чтобы я сказала всё прямо? — Можешь потрудиться и объяснить, на что ты намекаешь. — Ты не первый человек, выступающий в качестве натурщика, с которым у него были близкие отношения. Ему удаются чудесные портреты, в которых можно увидеть всю внутреннюю изнанку. Такого мужчину нельзя держать в рамках. Это повредит его творческой натуре. Это было последней каплей. Арсений развернулся и пошел прочь, её слова звенели в ушах, а костяшки кулаков побелели от напряжения. «Женщин бить нельзя, женщин бить нельзя», — сквозь мигрень, охватывающую всё тело, прорывалась единственная адекватная мысль.***
Мужчина позволяет себе медленно обойти весь второй этаж, внимательно изучая каждую картину. В главный штаб Эрмитажа попасть намного легче, чем в так называемый Зимний дворец. Он рассматривает одиноких посетителей, иногда натыкаясь на группы туристов с гидами, и сразу стараясь отойти от них в менее популярные ответвления. Арсению хочется позвонить Серому, просто ради живого общения и необидных подколок, но тогда он точно распишется в полном провале. Сергей же предупреждал его. Кто в своем уме станет звонить во время медового месяца, чтобы пожаловаться, что всё совершенно ужасно? На секунду обида вновь заслоняет все чувства, но Попов знает, что на самом деле полностью вывела его из себя эта Ирина, а не Антон. По какой-то непонятной причине люди вокруг раздражают. Хотя поначалу он пришел сюда, чтобы почувствовать себя частью целого. А теперь еще больше погрязает в одиночестве. Он поворачивает назад, проходит один, два зала, мимо серии пейзажей, около входа на другую выставку. Оружия, знамена, военные мундиры. Арсений пытается уделить внимание деталям, но ничего не вызывает особого интереса, и он присаживается на небольшой прозрачный стул в углу. Охранник проходит мимо, скользя взглядом по нему и удостоверяясь, что тот не пользуется селфи-палкой и другими запрещенными здесь вещами. В одной из витрин Арсений видит свое отражение. Мысль, случайно пришедшая в голову, теперь там вполне прочно держится. Ему хочется отвернуться, но он не в силах. «Мне тридцать семь лет, — думает он. — Конечно, не закат жизни, но и не самое начало, когда можно совершать глупые ошибки. И я согласился обручиться с человеком, поместившем меня на задворки своего сознания. Своего мира. Как будто я никуда оттуда не уйду, всегда буду терпеливо ждать. Я становлюсь озлобленным на всех, реагирую на обидные комментарии о моей личной жизни, хотя раньше даже если это меня ранило, никто не мог об этом догадаться. Я жажду внимания от любимого человека, и постоянно расстраиваюсь, если его не получаю. А если получаю, то чувствую себя урывающим остатки с богатого стола». Он представляет себе их будущее. Поездки, когда он будет рассматривать путеводители и гулять в гордом одиночестве, стараясь выглядеть не слишком расстроенным, когда у Антона вновь появятся важные дела, которые он не станет откладывать. Эта неделя как репетиция перед тем, что его ждет дальше. Если он не готов к этому, то стоит остановить это сейчас. В музее неожиданно становится слишком людно и шумно. Он бежит обратно, игнорируя замечания, и ни перед кем не извиняясь. Сворачивает не в ту сторону, возвращается, попадает в зал кафе, где собралась огромная очередь. Где же этот проклятый выход?! Кое-как добирается до турникетов, забирает свое пальто и выходит на улицу. Ощупывает телефон в кармане. Никаких сообщений. Арсений пристально смотрит на экран блокировки, где стоит фотка Антона, пытаясь осмыслить происходящее. Пытаясь осмыслить тот факт, что он был близок к панической атаке и… что он хочет расстаться со своим мужем.***
Когда он приходит в отель, Антона еще нет. Он споласкивает лицо холодной водой. Из зеркала над раковиной на него смотрит непривычно мрачный человек, губы сердито сжаты в тонкую линию. Арсений пытается улыбнуться, вновь стать тем, кого возможно разглядел в нем Антон, но ничего не получается. В отражении стоит настороженный мужчина, который чувствует подвох, но не понимает, в чем он заключается. Арсений, обожающий вытворять нечто неожиданное и сумасшедшее, исчез. Он наливает бокал коньяка и выпивает залпом. А затем еще один. Прежде он никогда не позволял себе алкоголь в дневное время. И пока он сидит в полной тишине, в ушах звенят слова: …ему нужна свобода…он ненасытный… ему удаются такие образы не просто так… А потом Арсений швыряет бокал в стену. Он смотрит картины Антона Шастуна в интернете. Неужели он со всеми ними спал? Он молча сидит, глядя на кучу вкладок, не в силах оторвать взгляд, глухо ненавидя изображенных там женщин и мужчин, придумывая им другие жизни вместе с его Антоном.***
— Блять, я так соскучился, ты не представляешь. Ты исчез на весь день. Прости меня, пожалуйста, — Антон притягивает Арса к себе и нежно целует в ухо. От него пахнет сигаретным дымом. Арсений, ничего не отвечая, проходит в кухонную зону. Он буквально спиной чувствует озадаченный взгляд на себе. — Голодный? — Я всегда голодный. На столе лежат суши. Антон, смотрит на них, но не берет в руки палочки. Арсению так хочется, чтобы он не ел их, чтобы он сказал, что не любит такую кухню, что просто ненавидит её. Однако Антон просит достать вилку и берет кусочек в рот. — Антон, заказать суши мне посоветовала Ира. — Какая Ира? А-а-а, понятно, — он на секунду перестаёт жевать. — Ну… она знает толк в еде. — И не только в еде, не так ли? — О чем ты? Суши лежат нетронутыми на тарелке Арсения. Ему не лезет кусок в горло. У мужчины слабый желудок, и он сомневается, что эти штуки завертывались чистыми руками… Проблема всё равно сейчас была в другом. — Арс, в чём дело? Почему ты молчишь? Я тебя не узнаю в последние дни, — Антон кладёт вилку на стол. — Я тоже себя не узнаю в последние дни. — Ты расстроен из-за моей работы? Или из-за того, что я не был девственником, когда с тобой познакомился? Мы же уже это обсуждали. Я тебя никогда не обманывал и не изменял. — А вдруг ты захочешь с ней переспать? — Что? — Когда семейная жизнь надоест? Когда я надоем? Ведь ты сам говоришь, что я изменился! — Ты чего? — Господи, ты будешь есть эти долбаные суши или нет? Я заказывал их только ради тебя! Жри уже их! И перестань делать вид, что тебя всё устраивает и как будто ничего не было после наших ссор! Руки Антона начинают дрожать. Он сутулится, как будто старается спрятаться глубоко в себе. — Чем я заслужил подобное отношение? Разве я давал повод сомневаться в себе, в моей верности к тебе? Да я работаю, но это же всем на благо… — Не в этом дело. — Так в чем же? — Как тебе удается заставить их так смотреть на тебя? Всех этих Оксан и Ир. Как тебе удается заставить их так откровенно позировать? Зачем тебе я, если есть они? — последнее предложение звучит совсем тихо. Антон открывает и закрывает рот. — Я просто просил их об этом. Арс, с чего ты решил, что я сплю со своими натурщицами? Я, черт побери, женился на мужчине, в прямом смысле этого слова, действительно зачем мне они?! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! МНЕ ПЛЕВАТЬ НА ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ! Мы вместе счастливы… ты и я. — Нам не следовало торопиться. Нужно было подождать, пожить вместе дольше. Мы не устраивали пышной свадьбы… никто бы и не одобрил подобное мероприятие. Мои родители до сих пор считают, что это затянувшаяся шутка! Мы можем просто… сделать вид, что ничего не было. Как будто ничего этого не случилось… — Арс, о чем ты говоришь… как ты можешь… — Антон, мне только сейчас всё стало ясно. Мне казалось, что что-то не так с самого начала. Я просто не мог разобраться в чем дело, искал проблему в себе. Ты взял… свои наброски и рабочие бумаги… в нашу маленькую поездку, — он произносил каждое слово медленно, по слогам, добавляя боли самому себе. — Ты заранее знал о встречах. Или того хуже! Ты спланировал поездку, чтобы убить двух зайцев. Только вот я живой человек. — Я не знал о встречах. Я надеялся, — Антон отводит взгляд. — Я бы не стал поступать так с тобой. Я думал, ты обрадуешься, что мы двигаемся вперед… — Ты двигаешься вперед. Я остаюсь позади. Я не хочу ждать, когда ты будешь на меня оборачиваться, чтобы убедиться, что я всё еще там. Арсений закрывает руками лицо. Он знает, что давным-давно переступил черту, когда можно было легко помириться. С каждым словом всё хуже и хуже. — Арс, я люблю тебя. Но ты… Ты меня больше не любишь, да? — Я люблю тебя. По-настоящему. Хочу любить и быть любимым. Но я не могу так это оставлять. Я сам на себя не похож в последнее время, — Арсений переводит дух, поднимая руку, прося дать ему время договорить до конца. — Я не желаю чувствовать себя человеком, которым пренебрегают даже в медовый месяц… — Я вовсе не пренебрегаю тобой… — Но ты заставляешь меня так себя чувствовать. А потом расстраиваться, что именно так я себя и чувствую. Это замкнутый круг. Я вполне резонно ожидал, что мы посвятим всё время друг другу. Я хотел слушать рассказы о том, кем ты был до нашего знакомства. Рассказывать тебе обо всём, что запланировал на эту неделю. Целовать тебя. Черт побери, заниматься сексом. Даже сейчас ты не можешь понять, что такого страшного в том, чтобы потратить два дня из нашего четырехдневного медового месяца, втюхивая свой проект какому-то бизнесмену, — Арсений судорожно сглатывает, наконец-то давая себе полную свободу в выборе слов. Ему кажется. Что его трясет: — Я не знаю, как еще объяснить тебе… подобрать слова… Я не был готов к тому, что твоя бывшая любовница обвинит меня в том, что я недостаточно хорош для тебя… и что я не обеспечу тебе детей. И не ожидал, что мне придется убивать время одному. С таким же успехом можно было вовсе никуда не ехать. Прости, я был настолько увлечен тобой, что, видимо, плохо соображал. И не подумал, каково это будет, когда мы будем вместе. Пока ты не сможешь понять, что я имею в виду и чего ты хочешь от этих отношений… мне стоит уйти. Это лучше, чем ссориться каждый день. Арсений снимает куртку с вешалки, поворачивается и выходит из номера. Антон не совершает попытки его остановить. Он просто сидит за накрытым столом. Такого просто не должно было произойти.***
Когда Антону было пятнадцать, родители нашли у него в рюкзаке сигареты. Они успокаивали себя тем, что по крайней мере мальчик не поддается этим новомодным веяниям непонятного движения ЛГБТ. Когда в семнадцать Антон угнал машину и разбил переднюю фару, снова работало то же оправдание: зато настоящий мужик растет, повзрослеет и перебесится. Когда в двадцать четыре они застукали его целующимся с парнем, а потом выслушали сбивчивое признание, то провели кучу разъяснительных бесед на эту тему. Когда взрослый сын через пару лет пригласил к себе на свадьбу, родители уже знали и приняли, что он гей. Они сказали себе: зато сын — талантливый художник. Антон знал, что Арсению было в несколько раз тяжелее в этом плане. Его родители давно подозревали, что тот играет за другую команду, но упорно прочили ему хорошую жену и детей. Так и появилась Алена, которая вспыхнула и погасла в жизни Арсения. Она сама поняла, что этот брак искусственный, а муж хотя и ценит, и уважает, но страсти не испытывает. Попов выдержал намного больше нотаций, от него отказались некоторые друзья. И вместо того, чтобы быть поддержкой, Антон почему-то решил, что Арсений сам справился со всем этим. Каждое слово отдавалось внутри вместе с новыми невысказанными эмоциями, пока он сидел за столом, а небо за окном стремительно чернело.