(wont you let me) walk you home from school

Судя по всему, всё ещё пребывая в состоянии причудливого оцепенения, Бен толком не отдаёт себе отчёта в том, что, должно быть, большую часть обеда ни на секунду не выпускает Рей из поля зрения, продолжая тайком бросать на неё мимолётные взгляды вплоть до того самого момента, пока девушка, слегка нахмурив брови, не бормочет чуть раздражённым тоном: — Так, ну и в чём опять дело? Растерянно моргнув, Бен поворачивает голову таким образом, чтобы, пожалуй, впервые с тех пор, как они перекочевали из гостиной на кухню, наконец, получить возможность, взглянуть на неё как следует, а не украдкой. — Собственно, только в том, что твоё очевидное неумение вести себя за столом… страшно действует на нервы, — нахмурившись, недовольно ворчит он низким, слегка надломленным голосом. Рей однако, чёрт её возьми, как к немалому изумлению, так и к бессильной досаде Бена, вовсе не спешит возмущаться подобным неприкрытым хамством, по всей видимости, даже не думая воспринимать откровенно грубые, призванные задеть её за живое слова в качестве оскорбления, вместо этого совершенно непостижимым образом реагируя на произнесённое во всеуслышание издевательское замечание чуть ли ни как на лестный комплимент; несмотря на то, что её слегка подрагивающие губы так и не расплываются в привычно лучезарной улыбке, пробежавшая по лицу девушки, едва уловимая тень чего-то, разительно напоминающего удовлетворение, безошибочно указывает на то, что она сейчас чрезвычайно довольна собой. Не исключено, что скользящий в чертах Рей отголосок упоения происходящим является вполне закономерным следствием того, что ей в которой раз без особых усилий удалось довести его до ручки своими «утончёнными», вызывающими тихий ужас манерами. И если собственная неадекватная реакция на инцидент с киви в своё время показалась Бену весьма тревожным звоночком (и возбуждающим, чёрт возьми — до абсурда волнующим, до обидного чувственным происшествием), то одного только вида девушки, со зверским аппетитом поглощающей клюквенный соус, а после с почти что животным удовольствием сметающей картофельное пюре заодно с пугающим количеством булочек, более чем достаточно, чтобы заставить мужчину неделями напролёт во сне и наяву терзаться то и дело всплывающими в сознании, неотступно преследующими его вопиющими образами. — Да что ты говоришь? Насквозь пронизанный укоризной голос Бена, звучит подчёркнуто сухо, когда тот поспешно заверяет её: — Такое ощущение, что случайно наткнувшись на телеканал «В мире животных», я теперь вынужден наблюдать за тем, как прямо на моих глазах стая хищных канюков растерзывает на куски кишащий блохами труп льва. Задумчиво хмыкнув, Рей слегка наклоняет голову вбок, прежде чем, поджав губы, одарить его холодной, нарочито вежливой улыбкой. — Вот спасибо. И всё бы ничего, да только от внимания Бена не ускользает то, что буквально выплюнутая девушкой короткая фраза звучит так, словно на самом деле служит не более чем дипломатическим прикрытием, вынужденной альтернативой чему-то вроде «пошёл к чёрту», заставляя мужчину на мгновение затеряться в извилистом лабиринте собственных мыслей. Как бы он хотел услышать эти слова при совершенно иных обстоятельствах, став непосредственным поводом слетающей с губ Рей нескончаемой череды приглушённых, неконтролируемых ругательств — зовущих его, взывающих к нему… Если бы да кабы… Ежели бы желания были лошадьми… или как там говорится в той известной поговорке. — Бенджи. — Немедля переключившись на источник доносящегося до его слуха громоподобного голоса, Бен бросает рассеянный взгляд на величественную фигуру восседающей во главе стола матери, тотчас подмечая царящее на её лице суровое выражение. Многозначительно приподняв брови, Лея сейчас с отчетливым упрёком в глазах грозно смотрит на него поверх очков. — Мужчине не пристало отпускать в адрес девушки неуместные комментарии касательно правил застольного этикета. Дабы послужить последним гвоздём в крышке его гроба, при упоминании данного ему матерью в детстве крайне унизительного прозвища до слуха Бена явственно доносится слетевший с губ Рей, подозрительно напоминающий смешок, фыркающий звук, и, когда их взгляды снова встречаются, её лицо буквально светится от явного восторга. Не прекращая озорно улыбаться и глядя ему прямо в глаза, девушка демонстративно округляет свои, прежде чем беззвучно повторить: «Бенджи?» Нахмурившись и пробормотав себе под нос невнятные извинения, Бен спешит вернуться к отрешённому созерцанию своей тарелки, тем самым пытаясь избежать дальнейших нравоучений со стороны своей матери, одновременно припоминая все те причины, по которым он всегда ненавидел День Благодарения. Продолжая исподтишка наблюдать за тем, как Рей за обе щеки уминает вторую порцию индейки, мужчина, собрав всю волю в кулак, принуждает себя мысленно сосредоточиться на ключевом, самом что ни на есть рациональном и неопровержимом доводе — том самом, о котором каким-то образом всего каких-то полчаса назад умудрился полностью позабыть. При ближайшем рассмотрении у Бена не остаётся практически ни малейшего сомнения в том, что его сегодняшнее поведение в первую и последнюю очередь обусловлено отравлением угарным газом, представляя собой не более чем тревожный симптом острой интоксикации. Как иначе можно было бы объяснить его заботливое внимание и нетипично доброжелательное отношение к Рей? В особенности, после того, как та, даже не удосужившись посчитаться с его мнением, буквально вторглась в его собственный дом, в его семью? Или же совершенно идиотское, лишённое всяческого смысла инстинктивное стремление задействовать её в разговоре только для того, чтобы той с застывшим в чертах выражением печали и неловкости, не пришлось стоять в углу в полном одиночестве? Уже не говоря о бредовых попытках извиниться перед Рей, только потому что он, видите ли, не был осведомлён о её трудном детстве, или по сути явившимся из ниоткуда, пропитавшем каждую клеточку существа Бена жгучем чувстве стыда и вины за то, как именно он обращался с ней с самого момента их знакомства? Господи, он ведь находился всего в шаге от того, чтобы обратиться к Рей по имени… На счастье, Люк своим бесцеремонным поведением, сам того не подозревая, уберёг его от непростительной ошибки, даже если на памяти мужчины это единственный, хоть и безотчётный акт милосердия, когда-либо совершённый его чёртовым дядей. Как бы там ни было, он ненавидит её всеми фибрами души, настойчиво напоминает себе Бен. Сегодняшний день совершенно ничего не меняет в уже устоявшемся порядке вещей, как впрочем и неожиданная, ненадолго выбившая из-под его ног почву информация о её непростом детстве. Да, они заключили временное перемирие, предприняв попытку оставить в прошлом неприкрытую взаимную враждебность, только, как Бен уже успел выяснить, это решение нисколечко не влияет на то, что он испытывает по отношению к Рей, а именно: стойкую обоюдную неприязнь, острую антипатию… И, конечно… лютую ненависть. Досадливо стиснув челюсть с такой силой, что желваки на его скулах принимаются ходить ходуном, мужчина тянется к месту, где сидит его отец, чтобы забрав из рук того соусницу передать её своей матери, в процессе случайно чуть не задевая Рей рукой. На короткое мгновение ему мерещится, будто дыхание девушки слегка учащается, но, когда, откинувшись на спинку стула, он, наконец, снова отваживается посмотреть в её направлении, первое, что бросается Бену в глаза, это закравшаяся между бровями Рей крошечная морщинка, играющий на щеках бледно-розовый румянец и устремлённый в потолок, слегка расфокусированный взгляд. Ну, что ж, что и требовалось доказать, она, должно быть, действительно настолько презирает его, что физически не в состоянии вынести любую, ассоциируемую с ним форму близости — даже мимолётный, ни к чему не обязывающий контакт. По большому счёту, ему следовало бы сейчас же отодвинуть свой стул, чтобы отсев от неё подальше, по собственной воле максимально увеличить разделяющее их расстояние. Однако вместо того, чтобы воплотить в жизнь эту, кажется, единственно верную идею, Бен почему-то ни на миллиметр не двигается с места; в очередной раз вонзив вилку в бесцельно прозябающую в его тарелке индейку, он продолжает сверлить ни в чём неповинный ужин укоризненным взглядом. Как заведено в их доме, рассаживаясь, его родители по обыкновению заняли свои законные места напротив друг друга по обе стороны стола, в то время, как Люк с Финном, недолго думая, расположились на соседних стульях, в результате чего Бен, по необъяснимым причинам, в который раз оказался рядышком с Рей. Создаётся впечатление, будто им обоим «посчастливилось» стать жертвой злого рока, раз они всегда и везде умудряются очутиться в ситуациях, где кроме как необходимости терпеть компанию друг друга им не остаётся ровным счётом ничего. Возможно, и она в своё время, совершив тяжкий проступок, впала в немилость какой-нибудь языческой ведьмы, в качестве оружия мести поклявшейся обрушить на голову своей обидчицы страшное возмездие… зарёкшейся собственноручно покорить её? То есть, покарать… Как бы там ни было, её сомнительная затея однозначно обернулась полным успехом… Хотя все эти незначительные детали не имеют к делу никакого отношения; единственный, действительно существенный аргумент среди воцарившегося вокруг него хаоса заключается в том, что Бен ненавидит День Благодарения так же, как ненавидит Рей. Насупив брови, мужчина принимается кропотливо обдумывать это на первый взгляд правдивое утверждение, рассеянно гоняя по тарелке хлебную начинку, которую терпеть не мог с самого детства и которую мать буквально запихивала в него каждый год, потому что, видите ли, «некоторые дети отдали бы всё, чтобы получить один только шанс отведать хотя бы часть столь яростно отвергаемой им распрекрасной еды» — дети наподобие очаровательной, невероятно милой, безумно привлекательной Рей, которая в любом случае стала бы для них как куда более предпочтительным, так и гораздо более благодарным вариантом, чем он сам. После нескольких проведённых в мрачных раздумьях секунд, Бен приходит к следующему промежуточному выводу: он ненавидит День Благодарения почти так же, как ненавидит Рей. Вот, пожалуйста. Вполне себе даже основанное на достоверных фактах предложение, в придачу с корректной грамматической структурой, к которой по сути не придраться. И всё же, чем чаще мужчина пропускает его через себя, чем больше размышляет над смыслом данного утверждения, тем менее правильным, менее логичным оно ему кажется. Возможно, если переставить составляющие местами, оно приобретёт более очевидный, значительный смысл? Итак, он ненавидит Рей почти так же, как ненавидит День Благодарения… Нет… Что-то тут однозначно не так… Возможно, он больше не ненавидит День Благодарения? Что если, он не… — Если бы желания были лошадьми, — бурчит себе под нос Бен, когда остаток пословицы неожиданно всплывает в его памяти. Если бы желания были лошадьми, нищие могли бы ездить верхом. Частично удовлетворённый хотя бы тем, что, наконец, полностью вспомнил вертящуюся на кончике языка глупую поговорку, Бен поднимает взгляд, тотчас замечая, что Рей смотрит на него с откровенным недоумением, ощущая, как его лицо стремительно заливается краской, когда та раздосадованно бормочет: — Господи, да о чём ты вообще? Разрезающий относительную тишину комнаты гулкий звук, в одночасье заставляет приглушенный гул ведущихся за столом разговоров смолкнуть, тем самым позволяя громко хлопнувшему в ладони Хану завладеть безраздельным вниманием присутствующих. — Так как насчёт Sex Pistols?! — торжественно полуспрашивает-полуобъявляет он. — Никто не против? Моргнув, Бен резко выдыхает, радуясь как своевременному вмешательству со стороны, так и тому, что, похоже, не его одного ошарашило внезапное, драматическое заявление отца. В выражение лица Финна также успели закрасться хмурые нотки, а глаза отражают полное замешательство, когда тот растерянно вторит: — Sex Pistols? Энергично кивнув в знак подтверждения, Хан с торжествующей ухмылкой на губах достаёт свой телефон, принимаясь неуклюже возиться с кнопками, мучительно медленно водя пальцами по сенсорному экрану. — Ну, да. В качестве музыкального фона! Бен как раз на днях показал мне такую крутую штуку, позволяющую двум динамикам соединяться… Bluemouth… — Bluetooth, — на автомате поправляет Бен. — Очень сомневаюсь в том, что Sex Pistols — подходящий для Дня благодарения саундтрек, Хан, — протестует Лея, снисходительно посмеиваясь над почти детским простодушием мужа. — Как в принципе и Clash. Не пойми меня неправильно, но обе группы… уж чересчур английские. Не в обиду Рей будет сказано. Глаза девушки излучают искреннее недоумение, когда, забавно хмыкнув, та отвечает с яркой улыбкой на губах: — Ничего страшного. Если уж на то пошло, мы дома тоже не слишком лестно отзываемся об американцах в целом. Эхом прокатившийся по комнате громкий смех заставляет Бена только крепче вцепиться в свою вилку, прежде чем пустым взглядом уставиться на почти нетронутый кусок индейки, который он всё это время не столько ел, сколько бесцельно перемещал по поверхности тарелки. Естественно. Как же иначе. Они все просто души в ней не чают; даже по обыкновению плюющий на всё и вся с высокой колокольни Люк, чуть ли не в лепёшку разбился, пытаясь произвести на Рей хорошее впечатление. — Раз уж наша дорогая гостья родом из Англии, — парирует Хан, — самое малое, что мы можем сделать, это позаботиться о том, чтобы в нашей компании она чувствовала себя в своей тарелке, по-домашнему уютно. Фыркнув, Люк скептически приподнимает бровь, прежде чем произнести с едва заметной насмешкой в хрипловатом голосе: — Рей, ты вообще слышала хотя бы об одной из вышеупомянутых групп? От Бена не ускользают проступающие в интонации девушки лёгкие нотки раздражения, когда та, наконец, отвечает: — Представьте себе, прекрасно осведомлена обо всех — с первой до последней. Беря в расчёт их богатую предысторию, так уж сложилось, что Бен довольно неплохо разбирается во всевозможных, присущих голосу Рей вариациях и оттенках, в особенности, когда речь заходит о проявлении гнева и недовольства; в конце концов, он вынужден сталкиваться с теми во время буквально каждой их интеракции, однако сейчас выраженное девушкой без обиняков возмущение не вызывает в нём ничего, кроме чувства странного удовлетворения, обусловленного прежде всего тем, что в порядке исключения заслуженных пенделей навешивают не ему, а именно Люку. Сделав глоток вина, Бен довольно ухмыляется в бокал, краем глаза наблюдая за тем, как Люк, откинувшись на спинку стула, принимается великодушно кивать. — Что ж, я впечатлён, — негромко признаётся его дядя. — Надо же какая честь! Сдаётся мне, что она как-нибудь проживёт и без твоего одобрения, — вклинивается Бен, всё ещё слишком воодушевлённый неожиданным поворотом событий относительно внезапной перемены настроя Рей по отношению к его дяде. Слишком уж она бескомпромиссна, слишком искренна во всех своих проявлениях. — Возраст — не показатель ума. На короткое мгновение Бену мерещится, будто на лице Рей проскальзывает выражение благодарности, однако, стоит ему устремить на неё прямой взгляд, чтобы воочию удостовериться в этом, как её черты снова не отражают ничего, кроме полной отрешённости. Видимо, в очередной раз решив перетянуть на себя одеяло, указывая на сына удерживающей нож для масла рукой, Хан добродушно добавляет: — Он, чуть ли не с пелёнок, души не чаял в Sex Pistols. Зажмурившись, Бен тяжело вздыхает. — Папа… — Просто с ума по ним сходил, — продолжает Хан, полностью игнорируя поступивший со стороны сына протест. — Хотя, Dead Kennedys и Buzzcocks тоже заслушал до дыр. В общем-то все панк-рок-группы. Ну, и, конечно же, Beastie Boys. — Как по Бену, чем громче музыка, тем лучше, — поддразнивая, добавляет улыбающаяся Лея, в результате чего на лице Финна появляется чуть кривоватая ухмылка. — Вот оно как! Панк, значит? — По-моему, как раз тут всё сходится, — тихо бормочет Рей. Задержав взгляд на её лице, Бен замечает, что выражение того снова успело окраситься нотками веселья, возможно, даже затаённой, чуть снисходительной насмешки — будто ей доставляет удовольствие наблюдать за его очевидной агонией. — California Über Alles, — торжественно произносит девушка, поднимая бокал в издевательской манере, что в свою очередь вызывает у Хана новый приступ смеха. — Малец спал и видел себя Сидом Вишесом. — Мне было тринадцать! Чёрт возьми, ему едва исполнилось тринадцать лет в том самом злополучном году, в котором брак Хана и Леи был официально расторгнут, когда он собственноручно разрушил жизнь своих родителей, когда окончательно потерявшись в окружающей его семейной, глубоко личной трагедии, он продолжал всё глубже и глубже впадать в депрессию и воронку самоотрицания до тех пор, пока все в школе не возненавидели его, оставив Бена наедине с собой, стопкой кассет, безысходностью и всепоглощающим желанием слушать, как кто-то, надрывая глотку, истошным голосом горланит о любви к анархии и неприятии любого проявления веселья. — В любом случае, стиль его одежды с тех пор очевидно не претерпел существенных изменений, — продолжает его отец, словно не услышав ни единого, сказанного Беном слова. Более не в силах сдерживать закипающее внутри отчаяние, Бен испускает тихий протяжный стон, молясь о том, чтобы в ушах других тот не прозвучал также по-детски, как в его собственных, однако, основываясь на царящем сейчас на лице Рей выражении презрения вперемешку с нескрываемым наслаждением при виде его публичного унижения, можно смело предположить, что его надежды, как минимум, не оправданы. — Я просто предпочитаю чёрный, что в этом такого криминального? — Хан, дорогой, — мягко произносит Лея, голос которой в свою очередь указывает на то, что и она сейчас не прочь немного поразвлечься за счёт сына, — я не уверена, что Сид Вишес — самое лестное сравнение, учитывая конкретный контекст. — Нет, нет, ты права, конечно же, ты совершенно права, — соглашается Хан. — Сид зарезал свою девушку, на что, хочется верить, Бен никогда не пойдёт. — Господи боже мой… — Беспомощно уронив голову на руку, Бен принимается потирать висок. Чёрт возьми, ему срочно нужна обезболивающая таблетка… или на худой конец Ксанакс. А лучше, сразу четыре. — Кажется, не обращая внимания на явный дискомфорт сына, Хан продолжает гнуть свою линию. — Сид, к слову, умудрялся проигрывать буквально в каждой стычке, которую сам и затевал. Полное отсутствие инстинкта самосохранения на лицо. Моему же мальчику довелось поучаствовать только в одной настоящей драке, из которой в итоге он вышел победителем… — Хан… — в голосе Леи звучит явное предупреждение, к которому вошедший в кураж мужчина естественно и не думает прислушиваться, Бен однако резко вскидывает голову, начиная подозревать, к чему именно клонит его отец, но не имея возможности остановить в арифметической прогрессии нарастающий словно снежный ком, ход событий… Быть такого не может, принимается успокаивать себя он, будучи уверенным в том, что Хан не посмеет сейчас у всех на глазах поднять эту тему, только чтобы вскоре обнаружить, что, по всей видимости, в который раз критически недооценивает абсолютную эмоциональную слепоту и глухоту своего отца, который, как ни в чём не бывало, увлечённо продолжает свою тираду. — … Хотя, если здраво посудить, в конечном итоге он всё-таки потерпел поражение, — завершает Хан, пожимая плечами, — учитывая, что Люку пришлось исключить его… Рука Бена с грохотом приземляется на столе ещё до того, как тот успевает понять, что в него вселилось, с такой силой, что лежащие перед ним столовое серебро и тарелка подпрыгивают на месте, прежде чем снова со звоном приземлиться на ровной поверхности, заставляя комнату погрузиться в полную тишину. Единственный, доносящийся сейчас до его ушей звук ограничивается собственным дыханием — порывистым и тяжёлым. К чёрту всё это. И их всех тоже к чёрту. Уголки губ его матери сочувственно опускаются; вечно всё понимающая и ничего не предпринимающая Лея. — Бен. — Погоди-ка, Соло, — произносит Финн, явно заинтригованный подобным развитием событий. — Выходит, ты учился в Альянсе? Тебя, что, отчислили? Злобным взглядом пригвоздив отца к месту, Бен открывает рот, намереваясь вложить в слова всю свою горечь и обиду, однако, когда ему, наконец, удаётся заговорить, собственный голос подводит его, звуча скорее умоляюще, чем яростно. — Почему ты решил поднять эту тему именно сейчас? — Бен, — мягко произносит его мать, — дорогой, с тех пор столько воды утекло… — Да, но согласитесь, если закрыть глаза на последствия, нельзя не признать, что это было действительно круто, — добавляет Хан. — Так что там всё-таки случилось? — взволнованно уточняет Финн. — Мы действительно будем обсуждать это здесь и сейчас? — спрашивает Бен огрубевшим от переизбытка эмоций голосом. — Вы это серьёзно? Прямо посреди ужина, на глазах у моих коллег? — Из самой драки малец вышел бесспорным победителем. — Пропитанный смесью гордости и сожаления тон Хана невольно возвращает Бена к тому дню, когда сразу после злополучного происшествия в полном отчаянии пытаясь по телефону изложить отцу свою позицию, он в какой-то момент с ужасом осознал, что того по сути заботил один единственный вопрос, а именно, смог ли сын одержать победу над одноклассниками, чуть ли не ликуя, когда Бен, наконец, подтвердил его догадку. — На самом деле случившийся тогда инцидент и дракой-то не назовёшь, принимая во внимание, что Бен не являлся ни зачинщиком, ни добровольным участником ссоры, а просто-напросто был вынужден в одиночку защищаться сразу против троих… — В старших классах неизменно соблюдается политика абсолютной нетерпимости к любым проявлениям насилия, — спокойно отмечает Люк. Самодовольный, высокомерный ублюдок. — Но ведь время от времени попадаются особые случаи, в которых можно позволить себе сделать исключение, — тихо говорит Лея. Повременив, Люк поднимает в воздух палец, прежде чем помахать тем прямо перед их носом, будто собирается приступить к детальному изложению истории зарождения вселенной, а не к кодексу чести средней школы. — Поверь мне, это решение далось мне крайне нелегко, и на него были свои веские причины… — Конечно же, — опасно тихим голосом рычит Бен. — Потому что, как ты всегда любил повторять, что детям — тайм-аут, взрослым — тюрьма, как я мог это забыть?! — Схватив с колен вконец измятую салфетку, Бен швыряет её поверх своей полной тарелки, искренне сожалея о том, что тонкая ткань не в состоянии поднять шум, разбить, испортить что-нибудь драгоценное. Если бы желания были лошадьми. — Речь, чёрт возьми, шла о конце выпускного года. Я все силы бросил на то, чтобы поступить в колледж, а ты, мать твою, даже не посчитав нужным разобраться, просто вышвырнул меня как… — Бенджамин, следи за языком, — резко прерывает его мать. Люк тяжело вздыхает, будто в сложившейся ситуации он — невинная жертва, а не равнодушный палач, и Бен из последних сил сдерживается оттого, чтобы заехать кулаком прямо по носу дяди. — Я что, по-твоему, и по сей день должен продолжать просить прощения за то, что произошло более пятнадцати лет назад? Вздрогнув от возмущения, Бен издает резкий, похожий на лай смешок. — Ты никогда не извинялся передо мной. Его дядя, конечно, немедля принимает привычную для него, оборонительную позу. — Это не так. — Не смей. Ты защищался, оправдывался и увиливал от ответа. Но так и никогда, слышишь, ни разу не извинился! Какое-то время Люк продолжает пристально изучать лицо племянника, и Бен каждой клеточкой ощущает, что все до единого взгляды находящихся в комнате людей устремлены прямо на них двоих; однако острее всего мужчина чувствует тихое присутствие сидящей рядом с ним Рей. Он, должно быть, кажется ей сейчас таким… жалким. — Ты прав, — тихо произносит Люк спустя несколько долгих мгновений. — Пожалуй, самое время исправить свою ошибку. Прости меня, Бен. Я знаю, что был не прав, обвинив тебя тогда во всех грехах, без того, чтобы хотя бы просто выслушать. Мне действительно жаль, что всё так сложилось. Резко поднявшись, Бен неуклюже отодвигает свой стул. — Я уверен, что так оно и есть, — шипит он. Бен понятия не имеет, ни почему согласился на этот ужин, ни зачем вообще продолжает возвращаться домой, заранее зная, чем закончится каждая семейная встреча. — Бен, милый, — нараспев произносит его мать, каждая нотка голоса которой отражает годы опыта, проведённого в качестве профессионального педагога. — Присядь. Прошу тебя. Замерев на месте, мужчина настолько сильно сжимает руки в кулаки, что от напряжения начинает сводить пальцы, а ногти до боли впиваются в мякоть ладоней. Из последних сил пытаясь взять себя в руки, он принимается считать про себя: раз, два, три, четыре, пять. Присядь, Бенджи, криками ты ничего не добьешься. — Мне здесь, судя по всему, делать нечего, — твёрдо произносит он. — Желаю всем приятного аппетита… пожалуй, избавлю вас от своей нежелательной компании. Развернувшись, Бен решительно направляется к выходу, так ни разу и ни оглянувшись назад. Зарывшись рукой в ​​волосы и крепко стиснув челюсти, он быстро шагает по направлению к двери, надеясь только на то, что никто не попытается его остановить. Однако стоит мужчине добраться до гостиной, как до его ушей доносится раздающийся за его спиной гул быстрых шагов. Громко хлопнув входной дверью, Бен чуть ли не сбегает вниз по лестнице, когда вдогонку слышит своё имя, произнесённое её голосом с хорошо знакомым ему английским акцентом, но вместо того, чтобы просто запрыгнуть в машину, отчего-то замирает на месте, прежде чем резко обернуться. Только не она. Господи, кто угодно, кроме неё. Подняв глаза на стоящую на дорожке к дому среди райских птиц Рей и щурясь на солнце, Бен невольно вздрагивает при виде её затемнённого, застывшего на верхней ступеньке крыльца силуэта, буквально выплёвывая сквозь до боли стиснутые зубы: — Что ты здесь делаешь? Пожав плечами, девушка встречается с ним прямым взглядом, в то время, как тонкие, изящные черты её лица озаряет мимолётная улыбка. — Просто подумала, что тебе сейчас не помешает как следует выпустить пар, вот и хотела предложить свои услуги, раз уж у нас с тобой в этом плане успел сложиться такой плодотворный тандем, — задорно поясняет она, будто намереваясь свести всю ситуацию к шутке, однако замолкает, когда гримасничая, Бен злобно шипит в ответ. — Отвали, Джексон. Вместо того, чтобы послушаться, скрестив на груди руки, Рей с присущим её упрямством только кивает головой в сторону дома. — Давай вернёмся внутрь. Издав горький смешок, призванный выразить его полное презрение касательно её нелепого предложения, Бен принимается решительно мотать головой. — Я не нуждаюсь в твоей чёртовой жалости. Фыркнув себе под нос, девушка только решительно спускается на две ступеньки ниже. — При чём тут жалость? — недоумённо возражает Рей. — Это последнее, что приходит на ум, принимая во внимание сопутствующие всей ситуации обстоятельства. Подумаешь, какая трагедия? Да, тебя исключили из школы. Но ведь в итоге это ни на что не повлияло. Ты поступил в колледж. Закончил Стэнфорд. По-прежнему купаешься в деньгах, и, кажется, даже не замечаешь этого, плюс у тебя замечательная, любимая работа. С какой такой стати мне тебя жалеть? Если до этого момента Бен ошибочно полагал, что понимал, что значит унижение, то теперь каждой своей клеточкой ощущает, насколько заблуждался. — Почему ты здесь? Не сводя с него растерянного взгляда, Рей просто моргает. — Потому что ты… — Да нет же, — резко обрывает её теряющий последние капли терпения мужчина, — я имею в виду, почему ты здесь? В моём доме в День Благодарения? Ты, что же, не могла упустить шанс понаблюдать за тем, как моя собственная семья прилюдно унижает меня при любой подвернувшейся возможности? Ты… — чувствуя, что его голос предательски срывается, Бен резко замолкает, поскольку нуждается в нескольких секундах, чтобы снова собраться с мыслями, прежде чем продолжить. — Ты что, таким образом планировала занять моё место? Что ж, поздравляю. Как видишь, тебе это удалось. — Я этого не хотела, — шепчет она прерывающимся голосом, насквозь пронизанным таким недоумением и праведным возмущением, что Бен, к своему собственному удивлению, не может не поверить в её очевидную искренность. — Разве можно заменить родителям их ребёнка?! Я здесь, потому что меня пригласила твоя мама, и я подумала… подумала, что было бы здорово хотя бы однажды провести отпуск в кругу настоящей семьи. Я здесь, потому что твои мать и отец невероятно добры ко мне. — Почему ты не поехала в Чикаго? Замерев, Рей принимается беспомощно моргать. — Что? — Твой отец в Чикаго, — произносит Бен медленно и предельно осторожно, чётко выговаривая каждое слово, будто пытается объяснить теорию гравитации голубю. — Почему ты не проводишь каникулы с ним? На этих словах изо рта Рей вырывается смешок, почему-то больше напоминающий едва сдерживаемые рыдания, болезненно задевая что-то глубоко внутри Бена. — Потому что я ему не нужна, — отрезает она почти что срывающимся на крик, раздражённым голосом, хотя царящее на лице девушки скорбное выражение выдаёт, насколько ей горестно от собственных слов. — Как оказалось, он ужасно влиятельный и не менее занятый юрист, и когда я, наконец, нашла единственного родного мне человека, всё, что его интересовало, это на какую сумму ему придётся выписать чек, гарантирующий, что я больше никогда не потревожу его своим присутствием. Потому что… потому что он не хотел иметь со мной ничего общего. Понимаешь… я для него ровным счётом никто… пустое место. — На протяжении всего монолога Рей не сводит с него пристального взгляда, и Бен, хоть убей, не может вспомнить, когда он успел подойти к ней ближе, почти вплотную, каким образом им удалось настолько сблизиться. Единственное, что он осознаёт, это то, что теперь они, не отрываясь, смотрят друг другу в глаза; Рей — на нижней ступеньке крыльца, а Бен прямо перед ней на тротуаре — буквально на расстоянии вытянутой руки. Влажные глаза девушки горят, отражая неподдельное, непоправимое горе, когда она почти шёпотом произносит: — Твоя семья нуждается в тебе. Они любят тебя. Неужели ты этого не понимаешь? Разве ты не видишь, что я бы, не раздумывая, отдала всё на свете, чтобы хотя бы на мгновение почувствовать, что это значит, когда тебя хотят? А ты просто выбрасываешь этот бесценный дар прочь, словно ненужный мусор. На самом деле Бен понятия не имеет, почему говорит то, что вследствие говорит. Когда слова срываются с его губ, он не вкладывает в те ни малейшего значения, точно так же, как в далёком детстве, когда единственным доступным ему способом достучаться до кого-нибудь было спровоцировать собеседника, во всеуслышание крикнув что-то действительно вызывающее и дерзкое. Гнев, словно сокрушительная волна цунами, накатывает на мужчину, сметая на своём пути абсолютно всё, с лёгкостью овладевая каждой клеточкой его существа; точно так же, как раньше, в детские годы. — Так вот почему ты с самого первого момента люто на меня взъелась?! — насмешливо и жестоко выпаливает он. — Решила по полной программе отыграться на мне за то, как к тебе отнёсся собственный папочка? Резко выдохнув, Рей отскакивает от него настолько быстро, что может показаться, будто Бен только что ударил её, и этого короткого мгновения более чем достаточно, чтобы переливающаяся через край ярость, испарившись без следа, в одночасье покинула его — как по мановению волшебной палочки на место жалкого, бессмысленного гнева приходит жгучее запоздалое сожаление. Когда Рей снова заговаривает, в её чертах не прослеживается ни тени злобы, ни отголоска обиды — только безнадёжное смирение и глубокое разочарование. — Как же это подло, Бен. Отвернувшись от него, Рей, ни разу не оглянувшись, быстрыми шагами направляется прямо к дому; взлетевшие вверх ладони девушки приземляются на собственных локтях, пока та спешит сиротливо обнять себя руками, будто затягивая тонкой верёвкой мешочек, содержимое которого готово вот-вот вывалиться наружу. — Подожди, — выкрикивает он, прежде чем может остановить себя, попутно совершенно не узнавая собственный голос, который насквозь пропитан… отчаянием… Робкой мольбой. Если бы желания были лошадьми. — Пожалуйста, не уходи… Однако к тому времени, когда Бен произносит «прости меня», Рей уже успевает исчезнуть из поля зрения, стремительно скрывшись из виду за дверями дома, оставляя вконец раздавленного мужчину наедине со… звенящей внутри пустотой и сумбурными мыслями о всём том, что он мог бы сказать, о тайнах, которые мог ей поведать, и горьким осознанием того, что безнадёжно опоздал. С тем, что он, как никому и никогда в жизни, мог полностью довериться ей, открыв, каково это было — одному сидеть в кабинете своего дяди, терзаясь липким страхом, всепоглощающим чувством стыда и щемящей, опустошающей болью. С тем, что в который раз упустил шанс признаться Рей, как искренне сожалеет о том, что с самого момента их встречи недооценивал её, что, как ни старался, так и не смог подобрать подходящие, достойные слова, хотя бы приблизительно выражающие незнакомые, переполняющие его эмоции. С тем, что всё, что он действительно хотел ей сказать, заключалось в простом и искреннем: «Я не знаю, как это — что значит, не хотеть тебя». Некоторое время Бен неподвижно стоит у крыльца, окружённый терпким запахом издавна и глубоко ненавистных ему цветов, только чтобы следом вернувшись к своей пустой машине, в полном одиночестве отправиться домой.