Puzzle of dreams

Они оба спали плохо. Себастиан не пустил Хантера на двухместную кровать, и тому пришлось спать на софе, поджав под себя длинные ноги. За ночь они затекли и онемели, и холодные иголочки боли впились в бёдра и икры, заставив Кларингтона тихо застонать и сесть. Кровь прилила к ступням, но ощущение сведения усилилось в разы, и Хантер, переборов себя, со страдальческой миной поднялся, заставляя себя делать необходимые шаги. - Кряхтишь, как дедуля, - донеслось с кровати. Привыкшие к темноте глаза различили растрепанный силуэт, укутанный в одеяло по самые уши – только торчала взъерошенная макушка. - А ты чего полуночничаешь? – Устало спросил Кларингтон. Сил не то, что снова затевать выяснение отношений, но даже просто шевелить губами катастрофически не хватало. - Не могу заснуть, - просто ответил Себастиан. Проглотив позорное «без тебя». Да, они поговорили. Да, они согласились, что разводиться в медовый месяц – верх идиотизма. К тому же, и так придётся ждать около полугода и тратиться на семейных психологов, которые сделают всё, чтобы отбить полученные деньги и сохранить подгнивший брак. Но осадочек, как говорится, остался. Пожелав друг другу спокойной ночи, каждый из них подумал, что было бы неплохо никогда не жениться, а оставаться сожительствовать: из общего только квартира, кошка и кровать. Даже трахаться можно было свободно, ни один из них никогда не настаивал на ограничении отношений... И тут на тебе. Свадьба. А ведь Курт и Блейн предупреждали. Прошедшие через поспешную женитьбу и сотни разъездов, чтобы побыть вдали друг от друга, отдохнуть и понять, что всё же скучают, они предостерегали. Но Смайту и Кларингтону казалось, что они довольно хорошо знают друг друга, и кольцо на пальце ничего не изменит. Теперь-то уж точно: одно покоится на дне Аравийского моря, второе закатилось в слив раковины. И жалко не денег, а того, что так же смыло водой и пеной былой флёр, романтику и страсть отношений. Как коралловые рифы во время сильных отливов: остались только сухие, кривые, поломанные полипы взаимных обид, ревности, страхов и опостылевшей гордости, не дающей услышать и быть услышанным. И всё же, Хантер пошёл на кухню, чтобы сделать Себастиану успокаивающий чай. Уж что-что, а нужную смесь Кларингтон всегда брал с собой, зная о слишком уж живом воображении мужа, игравшего с ним злую шутку – слишком впечатлительный днём, Смайт мог вообще не спать ночью… И потом, да, его было невозможно добудиться. В гостиной раздались тихие шлепки босых ног о ламинат с подогревом – что-то там возился Смайт. Кларингтон не проронил больше ни слова, думая, как смотреть в глаза мужа завтра, когда солнце беспощадно осветит каждый уголок квартиры, заставляя их видеть всё: синяки под глазами, оставшиеся от цепкой хватки следы на запястьях, сухие, потрескавшиеся губы, слезящиеся, красные от недосыпа глаза, мятую мокрую одежду и некрасивые следы от подушек на щеках. Портрет несчастья. Хантер бы написал, но у него не было под рукой ни графита, ни чёрной краски в нужных количествах. Аромат заваренного чая разлетелся по небольшой квартире. Запахло лугом, свежестью, теплом, согретой солнцем землёй. Кларингтон поставил кружку и заварник на журнальный столик и ушёл на балкон, заметив, что с софы пропали его одеяло и подушка. Хантер лишь вздохнул, сетуя на мелочность Себастиана. Он был уверен, что у мужа есть более изощрённые способы мести, хотя и такая мелкая пакость больно отдавалась тянущим зудом под сердцем. Хантер опёрся о перила и посмотрел вниз. Где горели более яркие фонари, весело смеясь, в обнимку и чуть пошатываясь, шла компания отдыхающих. Где было потемнее – одинокий мужчина, согнувшись, брёл, пряча руки в карманах. Кларингтон бы хотел, чтобы в его жизни всё было так же просто: свет и тень, краски и монохром, право и лево. - Так не бывает, - тихо сказал он сам себе, глядя на опустевший палец и сжимая руку в кулак – так не было видно этого пугающего бледного ободка, оставшегося там, где под кольцом некогда пряталась незагоревшая кожа. - Помнишь, как мы сбежали из коттеджа Андерсонов и трахнулись прямо в лесу, на какой-то полянке? – Раздался позади тихий голос. Хантер не обернулся, но кивнул, даже позволяя себе робкую улыбку. - Курт потом за три километра это место обходил. Ещё клялся, что это его любимая полянка, хотя до того он о ней и слыхом не слыхивал, - фыркнул Кларингтон. - Да, а Блейн смеялся над моей зелёной задницей. Я так и не отстирал те джинсы, а ведь они стоили прилично! – Себастиан встал рядом, не касаясь, но достаточно близко, чтобы тепло обнажённой руки задевало руку Кларингтона. - Тебе шло быть таким жаждущим и желанным среди этих цветов, - усмехнулся Хантер. – Алые губы, сияющие зелёные глаза и эти фиолетовые цветы вокруг… - Ты обещал мне портрет, - надулся Смайт. – И так и не написал его. - Вернёмся – первым делом напишу, - на автомате поклялся Хантер. Впрочем, он и правда напишет, и неважно, останется ли натурщик рядом или уйдёт. Снизу залаяла собака, взлетели испуганные ею морские птицы. С недовольным криком они порхнули на соседнюю крышу. Прозвенел велосипедный звонок, кто-то выругался на весь квартал на незнакомом языке. Чуть подальше шуршало успокоившееся после шторма море. - Хани, - пробормотал Смайт. – А как назывался тот цветок? Ну, который ты потом сорвал и вплёл мне в волосы? Кларингтон свёл брови к переносице. - Ты же знаешь, что это была фиалка. - Угу. А знаешь, что она значит на языке цветов? – Себастиан посмотрел на мужа прямо, и его глаза сияли в полумраке. Хантер лишь качнул головой. Он не сильно вдавался в эту историю. - Прости меня, урок выучен, и это больше не повторится, - тихо сказал Смайт. Его пальцы аккуратно коснулись запястья Хантера, обернулись вокруг и настойчиво потянули тонкую кожу. – Пойдём спать. Хантер повиновался, решив подумать обо всём завтра. В темноте он разглядел свои подушку и одеяло на двухместной кровати, где (не) спал Себастиан.