Эффект бабочки

      Твою мать. Дерьмо. Как это могло произойти? Почему так больно? Это кажется сущим адом.       Но руки привыкают. Не дрожат — уже хорошо. Хотя плеч Саске все ещё не чувствует. Эта боль сжигает всю грудную клетку, заставляя словно огнем дышать. Руки изредка подрагивают, не так сильно, как раньше. Затуманенный взгляд смотрит на них — двоятся. Правый кулак сжимается, более-менее унимая дрожь — слушаются. Но боль все также расплывается по телу, словно пытаясь захватить его.       В голове туман, лишь страшная жажда крови и жадность до силы. Мозг понимает, что теперь следует менять все подчистую. Что теперь все изменится. Но Саске не хочет этого; эта сила пугает его. Пугает настолько, что после трёх дней отгулов, плечи продолжает трясти. Может ли быть такое, что он придумал себе это на почве страха? Не может же быть такого, что перед глазами каждый раз плывет, даже при осознавании всей ситуации; не может же быть, что он каждый раз ощущает, как плечи немеют, а резкая боль колит в районе изгиба. Так же не бывает?       Бывает.       Три дня. Три чертовых дня ада, когда мальчик просыпался от резкого укола в район метки. Он отторгает ее, но она продолжает сжирать его по частям, словно голодный зверь, которого не выпускали наружу все это время.       На дворе ночь. Темно, хоть глаз выколи. Саске устал. Ему плохо. У него болит голова и ломят пальцы — не важно, придумал это он себе или нет. В очередной раз он просыпается от ужасных ощущений, что не оставят его до утра. Но на этот раз все пошло просто в гору. Настолько, что плечи теперь не ломят, а горят натуральным огнем.       Зубы скрипят, а корпус поднимается с кровати, принимая положение сидя. Ещё сильнее побледневшие руки сжимают свое плечо, пока по виску стекают капельки пота. Челюсть сжимается, а узкие больные глаза жмурятся. — Уймись же ты, — шипит мальчишка в пустоту почти не слышно. За стенкой все ещё есть его опекун, которому нужен сон, — дерьмо.       Длинные ногти шкрябают по бледной коже в районе плеч. Саске прикусывает губу почти до крови — ужасно больно. Он ещё никогда не ощущал такого физически. Это в новинку, поэтому он и переступит себя и все свои убеждения.       В глазах по-прежнему туманится, будто эта печать играет с ним. Мол, это продолжится, пока ты не примешь ее. Чертов змей. Тогда, в лесу смерти, Саске тысячу раз успел пожалеть о том, что позволил ему сделать это. Но теперь это уже не исправишь.       Ноги поднимаются с кровати, медленно волочатся по полу, вот-вот споткнутся друг об друга. С виска падает новая капля пота, а лёгкие словно открыли второе дыхание, ибо имевшегося ему просто не хватало. Дверь со скрипом открывается, выпуская мальчика в проветренную прихожую, откуда свежий воздух так и бьёт в нос. Учиха находится в таком беспомощном состоянии, что даже ребенок способен побить его до полусмерти. Но ему не важно сейчас это.       Подрагивающая рука касается стен, опираясь на которую плечом, юноша делает передышку после нескольких шагов. Все куда хуже, чем ему кажется. Тогда, на втором этапе, когда он был словно сам не свой, пришло смирение, принятие этой дряни, и все было хорошо. Он сломал обе руки парню из Звука, желая только драк и крови. После слов Шуншина, чье мнение является для него не последним, он успел вникнуть в ситуацию. И все пошло по одному месту. — Шисуи, — зовёт мальчишка не особо громко, зажмуриваясь. Однако старшему хватает и этого, чтобы резко открыть глаза. Должно быть, привычки АНБУ не уйдут от него ещё очень долго. Но сейчас они спасли одному мальчишке нервы и, может быть, жизнь. — Саске? — обеспокоенный голос звучит из комнаты, а после его обладатель выходит, включая свет. На лице старшего покоится беспокойство и лёгкая нотка паники, должно быть, он сталкивается с этим впервые, — черт… это следует запечатать немедленно.       Шуншин не теряет времени зря, аккуратно заводя ребенка в свою комнату. Потребуется некоторое время для подготовки и самого процесса, но Саске терпит, лишь сжимая кулаки. И, честно говоря, даже это не было так больно, как чертово жжение, что было ранее. Метка поддавалась плохо, но будучи опытным человеком в этом деле, Шисуи смог подавить ее. А навсегда ли?       Боль постепенно утихала, лишь преследуя чужой разум фантомными ломками. Вот теперь ему точно кажется.       Глаза прикрываются на пару секунд. Мальчик лишь издает облегченный выдох, пока сильные руки кузена приподнимают чужое тело, укладывая на свою кровать. Не стоило так делать, мальчик способен добраться до своего места. Не сейчас, но точно скоро.       Учиха младший дышит тяжело, невидящим взглядом смотря в потолок, пока мокрая челка спадает с глаз из-за положения лёжа. Старший суетится рядом, трогая лоб Саске, а потом ходит ему за стаканом воды и нужными лекарствами. — Нам следовало посоветоваться с более знающими людьми до того, как запечатать ее. Но, видимо, уже ничего не поделаешь. Поэтому, тебе следует быть аккуратнее. Если ты выпустишь ее, то все повторится. В твоих же приоритетах не использовать эту силу, — вздыхает Шисуи, присаживаясь рядом с мальчиком, помогая ему смочить горло водой. Как же Саске стыдно за свою беспомощность, — не нужно, мальчик. Не смотри на меня так. Ты можешь положиться на меня все время, будь хоть в сто раз больше беспомощнее.       Лисьи глаза слегка щурятся, а губы расплываются в ласковой улыбке, от которой по телу расплывается тепло. Саске привязался к этому юноше, каким бы странным его ни считал. Привязался как к родному брату когда-то. — Я не хотел бы тревожить тебя, поэтому эту ночь доспишь у меня. Возражения не принимаются. Я лягу у тебя или на диване. Но для начала дождусь, пока ты уснешь, Саске, — голос мягкий, бархатный, словно Учиха всю жизнь работает с проблемными детьми и уже знает подход к каждому.       Мальчик не говорит ничего, лишь уперся взглядом куда-то в стену. Переваривает все это в своей голове, ещё раз проверяя, нет ли у него тех ощущений. Молчит долго, но спать не горит желанием. Сон у него уже отбили. Может быть, это из-за непривычных условий? Не удавалось ему ещё проводить ночь в чужой кровати. — Хочу спросить, — хрипит мальчик, позже прочищая горло. Они не разговаривали толком все прошлое время после экзамена. Саске избегал этого сам, ведь не знал, как отреагирует старший на его печать. И, если честно, не хотелось ему избавляться от нее. А сейчас появился момент спросить то, о чем он так хотел бы узнать, — ты говорил, что хочешь помочь Итачи… С чего вдруг? Почему он должен послушать тебя? Каков гарант, что он вообще не убьет тебя?       Все это действительно волновало Саске. Говорить о старшем брате в такой момент паршиво, но лучше сейчас, чем портить себе настроение в любой другой раз. Итачи перестал быть его родственником. Скорее Шисуи похож на его старшего брата, нежели тот человек. А вот старший только слабо улыбается. Беззаботно, словно не преступнику в лапы собрался лезть, а с принцессами пить чай. — Знаешь, Саске. Чувствую, что здесь все не так просто, — щурит глаза старший. Естественно, он осознает, на что идёт. Но между двух зол, если понадобится, он обвинит клан, а не деревню. Саске не маленький, имеет право знать, с какими ублюдками он рос, — к тому же, не убьет он меня. При всем уважении, учил его я. И я прекрасно знаю, какие у него слабые стороны. Поверь мне, этот Учиха не изменился ни на грамм за все это время.       Младший поджимает губы. Непривычно. Саске знает брата одним, но Шисуи видит его другим, словно всего этого дерьма и не было. Здесь и правда что-то не так. Но скажет ли кузен об этом прямо? Вряд ли. Но у Учихи ещё остались важные вопросы, которые он хотел бы задать здесь и сейчас. Шисуи уже никуда не убежит от них. — Однажды ты мне сказал, что у тебя есть три самые важные вещи: узы, семья и любовь. Деревня, я и Итачи. В этом высказывании мне показалось много чего непонятным… Для начала, почему он все ещё находится в этом списке? Разве… разве ты не чувствуешь того же, что чувствую я к нему? — мальчик немного приподнимается на локтях, словно желая подобраться ближе к чужим глазам. Руки до сих пор слегка дрожат, но он стоически держится, пока старший молчит. Молчит, смотря в окно. А потом поднимается, открывая дверь на балкон. Видимо, чтобы проветрилось помещение. — Я знал его больше и лучше твоего. Несомненно, то, что он сделал — непростительно… Но есть вещи, которые так просто не убрать, как бы ни хотелось. Моя мать умерла ещё до этого, поэтому, можно сказать, винить в ее смерти Итачи — бессмысленно. В моей жизни было два солнца. Одно угасло безвозвратно, а второе закрыла луна. Но даже после этого, я не могу оставить его. Мы дружили очень долго… — юноша говорит тихо, обдумывая каждое сказанное слово. Должно быть, он догадывается, какой следующий вопрос будет его ожидать, потому и старается объяснить это как можно проще, чтобы ребенок понял. — Была ли ещё одна причина, по которой ты не можешь отпустить его? — Саске говорит тоже тихо, не желая перебивать тишину. Она успокаивает. Диалог, что происходит сейчас, кажется таким особенным. Искренним. Шисуи раскрывается ему, а мальчик узнает кузена ещё больше. Ведь раньше он вовсе не интересовался ни им, ни его личной жизнью. — Ты и так это знаешь, Саске, зачем спрашивать, — с полуулыбкой произносит Шисуи, смотря в чужие глаза, которые тут же отводятся вбок. Вот оно что. Теперь в голове многое путается. Но одно он знает наверняка со слов старшего — между Итачи и Шисуи было нечто большее, чем дружба. И это конкретно путает все, что он успел раздобыть. Теорий множество. И ни одна не кажется веселой.       Саске чувствует, что тут действительно что-то не так. Словно он упускает важную деталь пазла. И ни одну. Вот-вот он докопается до нее, но она уходит все глубже и глубже. Но одно он знает наверняка — Шисуи не может влюбиться бездумно. Была причина. И она остаётся, раз он не смог забыть о своей любви в пользу Саске и деревни. — Ты знал, что я собираюсь убить его рано или поздно, — говорит Саске, укладываясь обратно спиной на кровать, пока глаза устремляются в потолок. Час от часу не легче. Почему-то от такой мысли внутри все органы вверх дном переворачивает. Но Саске решил — он не отступит. Любой ценой прикончит человека, который лишил его всего, — почему не отговаривал? Он же важен для тебя… — Потому что мы оба этого захотели, Саске. Я не вправе влезать между вами. И не вправе уговаривать кого-то отступиться. Это ваш путь. Я лишь делаю то, что требуется от меня, — объясняет старший, аккуратно потрепав чужие волосы. Голова гудит ужасно. А на душе становится паршиво. Но он не отступит. Но думать не перестанет, потому что разгадка находится так близко. С этой мыслью мальчик и засыпает, пока ласковые глаза смотрят на него, одаряя искренним теплом и заботой.       Саске не смеет порицать выбор Шисуи. Будь то хоть самый отбитый преступник — это его личная жизнь. Мальчик удивился, что их с братом связывало нечто большее, но не более. В какой-то степени Учиха младший даже надеется, что это все не одностороннее. Что Итачи не посмеет поднять руку на кузена в случае чего. Все же…       Шисуи остался последним из семьи, кто стал таким дорогим для сердца.

***

      Очевидно, на верхах уже в курсе про проклятую печать Саске, но почему-то снимать его с экзамена не спешат. Старику Третьему интересно, что будет из этого? Это только бьёт по нервам Шисуи, ведь, очевидно, что Итачи оставил брата на Хокаге. А последний смотрит на мальчика, как на зверушку, что выступает в цирке. Шуншину очень обидно за кузена.       Третий этап, кстати, можно даже и не называть таким. Он является промежуточным испытанием, чтобы выкинуть ненужных людей из экзамена. С одной стороны, это верно, ведь гости Конохи не будут долго ждать, оценивая абсолютно каждого. Казекаге — человек занятой. Понятное дело, что надолго он тут не задержится.       Естественно, Учиху старшего пропустили сюда, как зрителя. Он даже в гражданском соизволил придти, ибо, по сути, был не на работе. А пока детям объясняли ход экзамена, Шуншин поднялся на балкон, придерживаясь за перила, разглядывая округу и людей, что остались здесь.       Эта арена всегда была для закрытых состязаний. Атмосфера на ней довольно мрачная. Можно сказать, очень пыльно. Коноховские — любители разнообразия в полях для боёв, взять тот же лес смерти или эту арену.       Что касается печати Саске — Шисуи подавил ее не до конца. Ее вообще вряд ли возможно уничтожить. Так, на один раз. Следует взглянуть, что получится из этого, если Саске будет соблюдать осторожность. В противном случае, мальчика стоит отдать более опытным людям в этом деле. Тому же Какаши, например. Учиха уверен, этот человек знает, что с этим делать. Скорее всего, даже Шисуи пустили сюда непосредственно ради Саске. Чтобы в случае чего, Шуншин был рядом и этого мальчика скинули непосредственно на опекуна.       Детей на поле осталось много. В основном те, которых Шисуи видел ранее. Седьмая, десятая, восьмая. Команда Гая есть. Даже та тройка из Песка. Остальные люди принадлежали другой деревне, но, кажется, были не так уж и просты.       Лисьи глаза останавливаются на Сакуре, что лишилась половины длины волос. Кажется, второй этап и на ней сказался не так просто. Но самое интересное тут не ее внешний вид, а их тихие перешептывания с Саске. В глазах Харуно читается беспокойство. Значит, она тоже в курсе о том, что произошло ранее с ее сокомандником. — Спасибо, Хокаге-сама за объяснения. Меня зовут Хаяте Гекко, я являюсь экзаменатором этого промежуточного боя, — юноша лет двадцати пяти, что каждый раз кашлял в стороне, представился сейчас. Он обернулся на Анко, после чего женщина дала команду на открытие табла, — сейчас система случайно выберет ваши имена. Просьба выйти первых двух счастливчиков, а остальных подняться на балкон.       Табло мигает быстро, выбирая имена противников, останавливаясь на Учихе Саске и юноше из Конохи. Ей-богу, Шисуи не видел его здесь ни разу, что тоже не остаётся без внимания.       Младший Учиха выходит вперёд, облизывая пересохшие губы, а потом осматривается. В поисках кузена? Так он здесь. Шисуи даже помахал ему рукой, слабо улыбнувшись. Как и обещал, он будет присутствовать на этом этапе. А пока что к нему поднимаются остальные люди, которые даже вряд ли знают его. Но остатки седьмой команды узнают. Первым подаёт голос Наруто, подходя ближе, Сакура же здоровается как-то отстраненно, будто расстроенная чем-то. Если кузен нагрубил ей, то это даже все объясняет.       Какаши, поднявшийся за своими ребятами, встаёт рядом, тихо поздоровавшись. Сейчас им не до смеха, ведь следует наблюдать за изменениями в теле и состоянии Саске. И по возможности, оказать помощь. — Тише, Наруто. Спокойнее, — просит кудрявый, не отводя взгляд от своего кузена, пока Узумаки что-то спрашивал у джонина. Не хотелось бы обижать мальчика, но сейчас действительно не до разговоров, — я обязательно отвечу на все немного позже. Хорошо, мальчик?       И длинные пальцы опускаются на блондинистую макушку, слегка потрепав их, пока голубоглазый молчит. Наблюдает за старшим, за его эмоциями на лице, видимо, понимая, что тут что-то не так. Замолкает, обращает свое внимание на Саске.       Бой начался. И первое время мальчик прилично получал по лицу, периодически держась за плечо. Снова болит? Или это скорее привычка проверять? Должно быть, Какаши ему успел что-то сказать, раз Учиха не пользуется чакрой и глазами. Хатаке как всегда перестраховался наперед. Отличный ход. Однако все меняется, когда мальчик начинает отбиваться. Шисуи буквально видит, как печать на его плече начинает пульсировать, видимо, создавая дискомфорт и жгучую боль. Ее следует запечатать еще раз, уже более умело. И последней каплей становится то, как чужое лицо в полете покрывается метками, что выходят из этой печати. Твою мать, это паршивее, чем кажется. — Он подавил ее сам, невероятно, — тихо поражается Какаши, явно заметив это тоже. Печать не будет сидеть долго без действий, как оказалось. Но самое поражающее было то, что Учиха смог обуздать ее, подчинить ненадолго. — Ее немедленно следует запечатать, — кудрявый поворачивает голову в сторону Хатаке, пока со стороны арены раздается грохот — Саске использовал технику Ли, добивая противника ей. Способный мальчик, очень способный. Этот бой понравился Шисуи. Саске мог бы быть ещё лучше, если бы не имел эту чёртову метку и повод переживать за нее. Должно быть, первые секунды он даже не сосредотачивался на бое — головой был в собственных ощущениях.       Младший Учиха заканчивает бой, но валится с ног, отчего Шисуи и Какаши одновременно дёргаются, намереваясь спуститься и подойти оказать помощь. Но младший с горем пополам поднимается на дрожащих руках, тихо шипя от дискомфорта. — В связи с тем, что противник не может продолжать бой, побеждает Учиха Саске, — сообщает Хаяте, проверяя пульс у того юноши из Конохи, а кудрявый с Хатаке на пару мигом спускаются вниз, придерживая Саске под руки.       Пока продолжаются состязания, эти двое работают над печатью более детально, рисуя символы, чтобы подавить эту метку на как можно дольше. — Все остаётся в твоих руках. Печать Какаши-сана будет более эффективной, но тебе нельзя будет пытаться использовать эту метку, — объясняет Шисуи, помогая мальчишке настроиться. — Будет больно, но не долго, — себе под нос произносит Какаши, заканчивая с символами для печати. Секунда, и в комнате раздается крик, что бьёт по ушам. Сердце Шисуи разрывается на тысячу частей — как же ему жаль этого бедного мальчика. Но он окажет ему нужную поддержку в дальнейшем, чтобы у Саске не было проблем. — Ты не должен винить себя в случившемся, — Какаши обращает внимание на младшего, аккуратно приподнимая отключившегося Саске, —его следует доставить в больницу и поставить АНБУ на защиту. Его жизнь сейчас в потенциальной опасности. — Легко тебе сказать, Какаши-сан. Меня не было рядом… Будь я в нужное время там, этого можно было бы избежать, — отстраненно произносит Шуншин, забирая Саске себе на руки. Это его чадо. Он обязан присмотреть за ним, — он будет дома под моим досмотром. Я не смогу быть все время рядом в больнице. Его жизни могут угрожать. Я не доверяю АНБУ.       Какаши молчит пару секунд, а потом соглашается. Шисуи уж сможет постоять за своего кузена в случае чего. Поэтому эта задача с данного момента ложится на его плечи. — Расскажешь мне, как прошли остальные бои, — немного поднимает уголки губ кудрявый, разглядывая Какаши. А тот только кивает, используя Телесное Мерцание, чтобы вернуться обратно на арену. Вопросов будет уйма. В основном от Наруто, Шисуи чувствует. И от них стоит как-то отбиваться. Но единственное, что сейчас его волнует — обессиленный ребенок на его руках. Его ребенок.