***
После такого спонтанного заявления, хотя, спонтанным оно было скорее для Дазая, нежели Накахары, у первого в горле пересохло от странного волнения. Но стоит отметить, что последнему тоже внезапно захотелось пить и он, на несколько секунд разорвав объятия, подтащил рюкзак к себе, выуживая из его кармана небольшую бутылку, почти на самом дне которой плескалось немного воды. Спросив у шатена о том, хочет ли он пить, Чуя, услышав отрицательный ответ, очень удивился, когда Осаму вдруг повернулся и чуть смущенно пробормотал «У тебя случайно нет воды?» Парню очень хотелось стукнуть себя рукой по лбу, но он, узрев столь милое, по его мнению, от смущения личико, решил, что даже если он уже и почти всю воду выпил, но поделиться как-то надо, а не думать тут о всяком ненужном в сией ситуации. Почему-то сразу вспомнились все прочитанные фанфики, и он не нашел ничего лучше, чем тут же податься вперед и изо всех сил попытаться повторить все так, как читал — чтобы и вода не пролилась, и Осаму досталась, и поцелуй получился. Вот поэтому они сейчас и сидят рядом, с мокрыми воротниками рубашек. О, точнее не сидят, а сидит один Чуя, ибо только что Дазай, не понимающий, что произошло, последовал своему же примеру и снова смотался, правда, в этот раз в лаборантскую. Чуя чуть вымученно вздохнул, но тут же ухмыльнулся — Дазай, сам того не понимая, загнал себя, можно сказать, в ловушку. Просто представьте — лаборантская, ее можно закрыть на ключ, сейчас идет урок, никого нет, камер тоже нет… Какой случай, мм. Надо обязательно воспользоваться! — Скажи, ты… — голос неожиданно раздался прямо за спиной учителя, а ведь он даже не заметил как открылась дверь, — Собираешься от меня убегать всегда, и после того, как я признался тебе, тоже? Не давая парню лишнего повода для поползновений на него, который и так сегодня столько испытал — признание, первый поцелуй, второй поцелуй, третий и еще много каких домогательств, да еще и со стороны того, в кого он сам влюблен, Дазай резво, также как в те моменты, что убегал, разворачивается и замирает, встретившись со взглядом ученика. Эти глаза, они смотрят пронзительно, будто пронизывают насквозь, и нет даже и мысли, чтобы соврать или отмолчаться. Он словно гипнотизирует, этот взгляд. — Ты. Чего ты от меня хочешь? — ох уж эта дурная привычка Осаму отвечать вопросом на вопрос, но Чуе она, похоже, нравится. Почему ему должна не нравиться такая мелочь, которая все равно является частью того, кого он любит? — Я много чего хочу, но для меня важнее, чего хочешь ты. — эти слова ставят Осаму в ступор, а Чуя продолжает, как-то странно улыбаясь, — Что же ты молчишь? Ну же, ответь, чего ты хочешь? — на повторение вопроса Осаму лишь головой мотает и жалобно смотрит непонимающими глазами, Накахара вздыхает, — Ты боишься? — Дазай снова мотает головой, однако на этот вопрос гораздо увереннее, — Что тогда? Почему так делаешь, почему убегаешь? Тебе неприятна моя компания или тебе не нравятся мои действия по отношению тебя? — шатен стопорится. Он не знает как объяснить юноше, что они не могут ничего такого делать, потому что не позволяет их работа, а не потому, что он не хочет. Он то хочет, но им нельзя. Видя, что Дазай стал сомневаться, Чуя хитровато тянет, поглаживая правой рукой левое плечо Осаму, который каким-то образом снова оказывается прижатым к стенке, — Я ведь вижу, прекрасно вижу, что тебе нравятся мои действия по отношению тебя же. Наконец, Дазай открывает рот и пытается возразить, в то время как рука все еще поглаживает, ненавязчиво оттягивая ворот рубашки чуть в сторону. — Мы не можем ничем таким заниматься. Мы не должны. Да, это потому, что мы учитель и ученик. По крайней мере, ты мой ученик еще как минимум около месяца. Я не отрицаю, что хочу, причем очень сильно, но… — договорить ему не дают, потому как Накахара просит: — Если ты этого так хочешь и я тоже хочу, то почему бы нам не сделать это? — Осаму краснеет, а до Чуи доходит неожиданная догадка, — Ты о чем подумал-то? Я же о поцелуе говорю. — Дазай краснеет еще больше, стесняясь своей распутной мысли, — Хоть раз, давай еще поцелуемся? Мы же оба этого хотим. — физик сглатывает, прикрывает глаза, но сдается. Перед тем, как прижаться к губам, Осаму вопросительно шепчет: — Бегать от самого себя глупо же, да? — и, чуть склонившись, тянется за поцелуем. Сам. Конечно же, одним поцелуем они не ограничиваются и в итоге Осаму выползает из лаборантской, еле сдерживаясь, чтобы не натворить приятных глупостей прямо в школе, а Чуя, довольный, идет за ним, закрыв дверь лаборантской на ключ, и, видимо, чтобы окончательно добить возлюбленного, принимает попытку поползновения еще и в кабинете, правда потом дожидается и его и на удивление спокойно провожает до дома, несмотря на все сопротивления.***
Тогда Чуя, дойдя вместе с Осаму до обиталища последнего, причем дойдя весьма спокойно, быстро попрощался, всё же на последок приобняв учителя. Хотелось бы подольше так постоять, но юноша не был до конца уверен, что физик разделяет это хотение вместе с ним, к тому же всё-таки есть разница между тем, когда ученик просто помогает учителю донести до дома отнюдь не лёгкий, из-за тетрадей, пакет или когда стоит, подолгу обнимая того, кто, по идее, должен его лишь учить. Дазай даже удивляется — за этот день он успел привыкнуть к тому, что Чуя просто так никакое дело не завершает. Физик уже сам себя понять не в силах — то он сбегает от ученика, от своих чувств, а то ему ещё и напоследок обняться хочется и постоять немного ещё. Вообще, Накахара бы с удовольствием попытался навязаться в гости, однако на его поступок есть несколько причин. Во-первых, всё-таки он слишком торопится. Конечно, целый год вожделенных взглядов, попыток провести больше времени с любимым учителем, в основном состоящих из того, чтобы не принести домашку, специально плохо написать тест и остаться после уроков его переписывать; не такое уж и короткое время. Но есть одно «но». Все эти дни, недели и месяцы он донимал учителя, не говоря о том, почему так себя ведёт. Ну не знал Чуя, что у Осаму не будет в голове ни единой мысли о том, что доставучий ученик просто-напросто неровно дышит к нему. А во-вторых, Накахара ещё после десятого класса задумывался о том, чтобы найти работу и потихоньку съехать от мамы. Сейчас же эта мысль приобрела ещё больше причин, самой первой из которых было то, что тогда парень сможет приглашать Дазая в гости когда угодно, а второй — он не будет никак мешать маме. Они родственники, причем самые близкие, это никто не отменял, и в то же время никто не отменял того, что Коё — женщина весьма молодая, умная и потрясающе красивая — хочет завести отношения, и тогда все равно так будет удобнее им обоим. Накахара все не делал почти никаких действий для приближения мечты потому, что — как банально — не только учеба не позволяла в тот момент думать о чем-то ещё, кроме неё, а Озаки была занята на своей работе, ибо что-то приключилось такое, что ей приходилось очень часто пропадать там намного больше, но и ещё был фактор того, что Чуя не понимал на какую он может устроиться работу в его возрасте и с его возможностями. Сегодня же он, когда они с Осаму шли до дома шатена, совершенно случайно увидел объявление, по пунктам которого он подходил просто идеально. Тогда же Накахара незаметно записал в телефон номер, по которому надо было звонить, и собирался сделать это прямо сегодня же вечером, не медля ни дня. Именно поэтому ученик, распрощавшись с Дазаем, идёт к себе домой, быстрее обычного шагая и с улыбкой смотря по сторонам. Район, в котором, как выяснилось, живёт Осаму, был Чуе знаком, но не очень хорошо. Сейчас же парню казалось, что эта прогулка — прекрасная возможность узнать сию местность получше, тем более, учитывая факт обитания в данном месте возлюбленного. Начало мая — красивая пора. Практически нигде нет тех грязных луж, что бывают где-то в марте-начале апреля, светит яркое солнышко, но не жарко, а тепло, словно оглаживая плечи, ноги, голову — всё тело своими ласковыми лучами. Трава уже зелёная, недавно открылись почки на деревьях и теперь они светятся новыми листочками, весело шелестящими на лёгком, игривом ветерке. Птицы, прилетевшие недавно с южных земель, радостно поют негромкие деферамбы чему-то, известному только им или, быть может, весне. На улице, по которой идёт паренёк, чисто, вокруг понастроены аккуратные дома — многоэтажки, высокие, как титаны, чередуются с низенькими домиками в два-три этажа. Чуя сам не замечает, как сворачивает влево и оказывается на более знакомой улице, по которой надо дойти до кондитерского магазинчика с нежно-голубой крышей, повернуть ещё раз налево, а затем, через два квартала будет их с мамой дом, с зелёным балконом-лоджией на пятом этаже. Из размышлений Накахару выводит слишком знакомый голос. Надо же, что они тут забыли, оба ведь живут намного дальше, через шесть домов от него. Как он и думал, это Рюноскэ и Ацуши. Хмурый юноша сидит на длинной зелёной качеле, не без удовольствия на бледном лице зарываясь пальцами в пепельные пряди одноклассника, который преспокойно лежит головой у него на коленях и с воодушевлением о чем-то болтает. Чуя колеблется, но все же подходит, благодарит за то, что Ацу оповестил его об изменениях в расписании и чисто из воспитания спрашивает какими судьбами они здесь, присаживаясь напротив, на скамеечке. — У нас свидание, — очаровательно улыбаясь выдает белобрысое создание, забавно розовея, а его парень белеет сильнее, так смотря на Тигрёнка, как он любя называет Накаджиму, словно тот выдал тайну отечества. — Рад за вас. Может, в гости ко мне? — опять же из вежливости предлагает Накахара и, услышав отказ, прощается, ссылаясь на домашние дела да домашка в целом, что, вообще-то, так и есть, а затем уходит, слыша напоследок небольшой диалог одноклассников о том, что так прямо не говорят о таком, на что Ацу справедливо спрашивает почему, после чего Аку замолкает. Действительно, почему? Рыжик не задумывается об этом, у него и так есть дела. После всего обычного, ежедневного он наконец садится и звонит по тому номеру. Сегодня Чуя необычайно рад. Мало того, что парень признался в своих чувствах и его не отвергли, он ещё и все же совершил то, чего так страстно желал — наконец поцеловал Осаму, который не очень-то сопротивлялся, так ещё ему сказали, что завтра ждут на собеседование и если все пройдет хорошо, то его возьмут на испытательный срок, который, заметим, был весьма маленьким — всего месяц. Правда потом ему позвонили и сказали, что планы немного изменились — Чуя тогда даже подумал, сейчас ему скажут, что больше не нуждаются в работниках и вакансия закрыта, но все оказалось гораздо проще — его спросили, может ли он пройти собеседование сегодня. Как раз в этот момент в двери повернулся ключ — пришла мама — и Чуя ответил, что перезвоните в ближайшее четверть часа. Коё была уставшая и довольная, правда все еще витала в своих мыслях о том, как ей преподнести сей «сюрприз» сыну. Тот, как только положил телефон, сразу же подскочил к женщине, беря из ее рук пакет и небольшую сумочку, исчез на кухне, ожидая Озаки и складывая из пакета бутылочное молоко и шоколадное печенье. — Добрый день, мам. Коё, мягко улыбаясь, поприветствовала сына и, вымыв руки, села за стол напротив него. — У меня есть для тебя новость, — хором сказали родственники. Озаки тихо засмеялась, её голос мелодичным колокольчиком раздался по квартире: — Говори первым, Чуя. — Ладно. В общем, я нашёл работу и сегодня собеседование. Как раз примерно через час. — у Накахары голос какой-то нервный. — Я рада за тебя. — вновь улыбается Коё, — Скажи, мне кажется, или ты хочешь еще что-то добавить? Чуя мнётся. — Если у меня получится устроиться, то я думал о том, чтобы съехать… Ты не против такого? Озаки совсем не против и даже говорит, что если у него получится, то она даст ему номер одной её коллеги, которая на днях собирается сдавать квартиру. После, когда сын возвращается с собеседования с радостной новостью, женщина звонит той самой коллеге и пока Чуя делает уроки, он может слышать голос Озаки, которая как-то странно мило щебечет о том — о сём, а затем на его столе появляется маленький кусочек бумаги с номером и подписью «Акико Йосано». Накахара еще не знает, что эта женщина сыграет одну из главных ролей во всей этой ситуации.***
Спит Чуя очень спокойно, причем засыпает сразу, что для него не свойственно. Наверное, это из-за такого насыщенного дня — тест по физике, работа, эта странная мамина знакомая и, конечно же, Осаму. Последний не покидает его мысли даже во сне и Чуя снова просыпается с «утренней неожиданностью», ставшей практически регулярной. После утреннего туалета сонный Чу сидит на кухне, попивая молоко со вчерашними печеньками. В его еще пустую от мыслей голову заползает-таки одна мыслишка о том, что как-то странно ему везет. Сразу вспоминается поговорка «не везет в картах, повезет в любви» и Чуя всерьёз подумывает, что если ему так повезло с работой, то вдруг с Осаму у них не пол… Но Накахара обрывает себя. С чего это он так думает? Он вообще во все эти приметы-поговорки-пословицы не верит. В школе у него все отлично, никаких проблем нет, а домашнее он все сделал. Чуя даже улавливает момент и, заглянув в кабинет к Осаму, застает того совершенно одного, полуспящего, потому ненавязчиво гладит по голове, по мягким кудряшкам, очерчивает пальцами нос, брови, губы… Потом Дазай проснулся и минуты две возмущалась, потому что «нас же увидеть могли!». Чуя никак не оправдывал свои действия, только хмыкнул о том, что Дазай не против, если их не увидят, на что последний смутился, раскраснелся, но ничего не ответил — звонок прозвенел. Чуя вообще после этого Осаму всю неделю не доставал — некогда было. Сначала он звонил Йосано, потом они встречались — договаривались на счет квартиры, затем надо было сложить вещи и все равно сделать какую-никакую приборку, потом было что-то вроде новоселья. Накахара позвал не только Коё, но и папу, Огая, который пришел со странным высоким мужчиной, что на вопрос кто они друг другу постоянно отмалчивался, к тому же, в довершение, каким-то странным образом в компашку затесалась Акико. Чуя решил, что Дазая он пригласит позже и уже одного. Напоследок Коё проворковала о том, чтобы Чуя не забывал частенько захаживать в гости или звать ее к себе. После, когда Накахара остался доделывать уроки, вся компания пошла вместе и никак не обошлась расспросами о том, почему это Мори пришел с этим незнакомым человеком — Фукудзавой, однако потом до женщины дошло, что красивые золотые кольца на руках обоих мужчин кое-что означают. Если честно, то Коё была рада познакомиться с тем, кто сумел окольцевать её бывшего мужа. Потом Юкичи, откланившись и поцеловав дамам ручку на прощание, удаляется вместе с мужем, растворяясь в густых сизых сумерках. Тишину, возникшую меж женщинами, первой прерывает травматолог. — Что ж. У тебя милый сын, Озаки. Я… Пойду, ладно? — в голосе брюнетки слышится невысказанный вопрос. — Слушай, вот ты сдала квартиру. Где жить-то собралась, у сына? — Акико слегка кивнула. Она вообще не знает, зачем решила сдать квартиру. Просто вот так и все. — Слушай… Переезжай ко мне. — смотрит в вишневые глаза рыжевласая, не спрашивая, а утверждая. Акико в нерешительности смотрит на женщину. — Если приглашаешь, — наконец, соглашается она. Озаки вообще, в этой ситуации все устраивает — она может отложить разговор с любимым сыночком на тему ее «подруги-любовницы-будущей-жены-врача-Йосано-Акико» и наконец-то высказывает свое желание на тему того, чтобы они съехались.***
Через еще одну неделю, а точнее через пять дней, Чуя все-таки подходит к Осаму и просит о том, чтобы провести с ним одно дополнительное занятие. Он знает, что у Дазая на сегодня уроков нет, а завтра, в субботу, нет даже факультативов и у Чуи завтра тоже нет ни уроков, ни ничего дополнительного. Дазай интуитивно чувствует какой-то подвох, но соглашается, а Накахара ещё спрашивает о том, может ли учитель вечером провести занятие, на что Осаму соглашается-таки. И вот потом Дазай о-о-очень удивляется, когда на «дополнительные занятия», как он все еще наивно думает, приходит на съёмную квартиру его ученика и узнает в этой квартире квартиру своей мамы. Но до этого им надо сначала доехать до нового дома Чуи. Конечно, поездка не проходит гладко. Единственный недостаток нового обиталища Чуи заключается в том, что до школы ему теперь приходится ехать на автобусе от одной конечной до другой, а ежели опаздал, то на двух, с пересадкой, поэтому теперь парню надо каждый месяц двадцать пятого числа покупать проездной. Хотя Накахаре нравятся эти поездки, так что в его случае это даже не недостаток, а самый что ни на есть плюс. Именно поэтому они сейчас, простояв около получаса на остановке — Осаму даже замёрзнуть успел, всё-таки даже если и май, но холодный вечер никто не отменял, поэтому прижался к Чуе, который с неприкрытой радостью обнял того и даже позволил себе маленькое покушение на поясницу Дазая, но быстро убрал руки от греха подальше, и к его счастью или наоборот огорчению учитель сия не заметил — наконец дождались автобуса. Вот только даже на конечной остановке набралось столько народа, что, конечно, они не то что сесть, еле влезли в автобус. О, какая потрясающая давка! Народ так тесно набился, как маленькие шпротинки в банке. И вся эта масса придавливает Осаму к Чуе, заставляя первого так низко склониться к ученику, что они едва ли не в губы дышат друг другу. Такая близость с ума Чую сводится, а у Осаму снова в животе порхают те мифические бабочки. Они, наивные, оделись намного легче, чем надо было — Чуя в одном пиджаке, а Дазай в лёгкой курточке, и теперь мёрзнет не только он, но и Накахара тоже. Постепенно толпой их сносит в конец автобуса, чуть ли не в самый угол, и рыжик, пользуясь случаем очень хочет хоть что-нибудь сделать. Он, а эти две недели так соскучился. Дазай начинает засыпать как раз в то время, когда людей постепенно становится все меньше и меньше. Совсем скоро они остаются абсолютно одни, не считая кондуктора, которая преспокойно уткнулась в телефон, видимо, читает. Поэтому Накахара тащит своего учителя на самое заднее кресло, пытаясь всё же усадить того к себе на колени, но Осаму, розовея, отваживается к окну. Им остаётся несколько остановок проехать — то ли четыре, то ли шесть — и будут дома, ну, это Чуя будет дома, Осаму то в гостях. И тут сонное сознание Дазая понимает тот подвох. Он сейчас и так сонный, а потом, объяснив тему, устанет ещё больше — благо, завтра у него выходной и он может проверить тесты и другие работы не сегодня — к тому же, выходной завтра и у Чуи, потом — живёт Накахара теперь намного дальше, и вечером автобусы ходят хуже, а значит, что Осаму придется остаться у ученика. Хотя, может, он всё это себе напридумывал, и это не рыжик так все подстроил, а он будет напрашиваться на ночь? Вот неудобно-то будет… Конечно, на уровне подсознания Осаму понимает, что он прав в том, о чем сейчас думает, но. Но вдруг он ошибается? Время, кажется, тянется так медленно, что это ещё больше клонит в сон. Шатен не может больше сопротивляться организму и налегает головой на окно, однако там очень сильно стучит по голове, это больно. Чуя, прекрасно знающий сие на своем опыте, решает как всегда сделать первый шаг первым — даже в мыслях у него нередко тавтология, к его сожалению — поэтому аккуратно склоняет шатенистую голову себе на плечо. Вскоре, ему приходится подвинуться, потому что Осаму, окончательно расслабившись, укладывается ему на колени. Чуя удивляется тому, как в такой позе вообще можно заснуть, но ему очень приятно и тепло. Он снимает с себя пиджак и осторожно укладывается на Дазая так, что его голова у Чуи на коленях, а чуина голова где-то в районе дазаевской спины-поясницы. Не очень комфортно, зато тепло. Накахара укрывает их своим пиджаком. Так они и едут до конечной. Первым просыпается Чуя. Он мутным взором смотрит в чуть-чуть запотевшее — всё-таки в автобусе только они, кондуктор да водитель — мало людей совсем — окно и с поразительной быстротой соображает, они почти приехали. Растормашив Дазая, он пытается надеть на него свой пиджак, после чего получает ворчливо-сонного Осаму, который категорически отказывается от этого и сам запихивает Накахару в его же пиджак. Парочка выходит из автобуса, попрощавшись с удивленной кондуктором — мало кто говорит «здравствуйте» и «досвидания». Хорошо, что до дома Чуи надо пройти совсем немного. Когда они подходят к очень знакомому Дазаю дому, он не удивляется — бывают же совпадения в жизни. То же самое он думает и про четвертый этаж, куда они поднимаются на лифте. Но вот только в съемной квартире Чуи под номером что семнадцать он узнает квартиру… Своей мамы, Йосано Акико. Отойдя от немого шока, Дазай раздевается, моет руки и медленно идёт в комнату, заниматься. Чуя не очень понимает его настроение, но считает, что если человек хочет, то сам расскажет об этом.***
Когда они делают перерыв, шатен звонит маме. Ну просто не может он не спросить о том, что же случилось, однако трубку снимает какая-то другая женщина с очень приятным голосом, которая на его фразу о том, что он, видимо, ошибся, спрашивает: — Кого вы ищете? Йосано Акико? — Да. Вы знакомы? Это же ее телефон или я все-таки ошибся? — Её. Извините, она сейчас не может подойти, а я взяла на себя дерзость ответить. Может, надо что-то передать? — Осаму уже хочет сказать, что перезвонит потом, но голос восклицает, — О, вот она вышла, я сейчас дам ей телефон, подождите. — и через несколько секунд он слышит голос мамы. — Я вас слушаю. Кто это? — узнав сына, Акико спохватилась и попыталась быстро закончить разговор, — Извини, я только из душа, телефон что-то перезагрузился и некоторые контакты удалил. — Кто это был до тебя? — задает первый интересующий вопрос Дазай. На том конце провода молчат. — Я позже перезвоню тебе, — как-то неуверенно произносит она и отключается. Дазай остается в полном недоумении. Мама квартиру сдала, где сейчас находится — неизвестно, с кем — аналогично, зачем сдала квартиру — непонятно, а еще непонятно то, зачем Чуя просил его объяснить тему, если он, как выяснилось, ее понял, причём очень хорошо. Накахара в этот момент тактично молчит, а Дазаю хочется оказаться дома и не думать обо всем этом. Конечно, его родители — взрослые люди, но он имеет право за них волноваться. — С какой целью ты просил меня рассказать еще раз эту тему, если ее прекрасно понимаешь? — Осаму говорит очень тихо, наверное, злится. Чуя не отвечает, а просто подсаживается ближе и заключает парня в свои объятия. — Я скучал. Эти недели выдались слишком загруженными, чтобы пытаться проводить больше времени с тобой. — не в попад говорит Накахара, в следующую минуту уставившись на Осаму, — А ты… Ты не скучал по мне? — Разве должен? — столь холодно отзывается физик, что у Чуи замирает сердце. А если он все себе навыдумывал и нет, и не может быть, и не будет между ними ничего? От этого щемит сердце, а во рту горько. Резко становится как-то так грустно, одиноко… Учитель видит все эти эмоции на лице своего ученика и ужасается. Как он мог так сказать? Он этим, похоже, сделал Накахаре очень больно. Дазай сам себе становится противен. Но что в этой ситуации сделает то, что он осознал свою ошибу? Надо что-то делать, — решает шатен и, поддаваясь порыву сердца, души и тела, стремительно подается вперёд, заваливая Накахару на диван, на котором они сейчас лежат, и придавливая его, не давая шанса оттолкнуть от себя Дазая, влажным взглядом смотрит на него. — Прости. Я… Я не хотел это сказать. Я скучал, — с этими словами парень подается вперёд, неумело целуясь. Чуя шокирован. Он не думал, что Дазай сам проявит инициативу и сделает что-то подобное. Накахара, не разрывая поцелуя, осторожно из лежачего положения переходит в сидячее, подгребая инициатора к себе поближе и устраивая на своих коленях. Осаму, видимо, за эти две недели успел выяснить, что когда целуешься, можно дышать — Чуя надеется, что выяснял он на теории, оставив практику для них — поэтому целуются они долго, намного дольше. Осаму настолько невинный, неискушенный, у Чуи просто сердце замирает от того, что это именно он — его первый. Никому его не отдаст. Физик вздрагивает, покрывается мурашками, елозит по коленям, вертится, прижимается к Чуе. Последний млеет, гладит чужую спинку, легонько щипается, зачем-то стягивает с учителя жилетку, которая теперь лежит где-то сбоку, расстегивает несколько пуговиц и замирает — парень оторвался от его губ, облизываясь и смотря каким-то туманным взглядом, но таким…естественным, не так, как он смотрит на него в школе или на улице, а потом резко ткнулся лицом в шею рыжика и, лизнув, начал что-то с ней вытворять. Накахара округлил глаза, когда понял, что именно совершает сие невинное существо. — Осаму? Он не отозвался, только все же перестал мучать шею, с удовлетворением косясь на небольшой засос, постепенно наливающийся темно-красным. В этот вечер Осаму не поехал домой, а остался у Чуи, что и не требовалось доказывать. Чуя очень спокойно отнёсся к этому, даже радостно — ещё бы, его план завершился успехом, и потом все же сознался в том, что Дазай был прав на счёт того, что Чуя не просто так все это затеял. Как оказалось, его любовь готовит божественно, как выразился Чуя. Шатен сумел сварганить из трёх яиц, одной помидорки, двух кусков хлеба и четырех мини-сосисок такой чудесный ужин, что Накахара, будь бы он котом, и тарелку б облизал. Притом Осаму совершенно не беспокоился о том, что может что-то спалить, пережарить или наоборот. Он преспокойно нарезал все ингредиенты и на энное время оставил в сковороде на небольшом пламени. Правда Дазай оказался тем ещё аккуратистом — работа с Куникидой открыла в нем сие, похоже — он полетел мыть тарелку и сковородку за собой сразу же после того, как закончил есть. Он потом смущённо извинился за это, да и за том, что хозяйничал на чужой — точнее, не очень чужой — кухне, однако Накахара счёл сию его черту весьма и весьма прелестной, снова заставляя этим Осаму краснеть. А после рыжик допытывался до неосторожно оброненной фразой Дазая о «не совсем чужой кухне» и шатен раскололся-таки. Лицо и эмоции Чуи, когда тот узнал, что Акико — мама родная его возлюбленного, бесценны. Юноша ещё минут пять сидел в ступоре, но потом решил не вдаваться пока во все это. Лучше уж завтра, на свежую голову. Осаму согласился с ним и попытался намекнуть на то, что пора бы и спать ложиться. Несмотря на то, что намеки у парня выходили обычно не очень, Накахара его понял и следующие минуты они провели, споря о том, где будет спать Дазай — на диване у окна или на кровати, с Чуей. Последний аргументировал это тем, что у окна можно простудиться, а он не может допустить того, чтобы его любимый учитель заболел. — Но… Но я не готов к такому! — восклицает Дазай, чуть надувная губы. — Да ладно тебе, я даже приставать особо не буду, — решается Чуя. И тут у Осаму как вылетит: — Тогда точно не лягу. — и вот сейчас вы можете наблюдать дивную картину, состоящую из розовых щек до этого говорящего и лукаво улыбающегося рыжика, который шепчет: — Значит, хочешь, чтобы я приставал к тебе? Тебе это нравится, так? — Осаму не знает что и думать, с одной стороны ему очень стыдно, а с другой это может повлечь приятные для них обоих обстоятельства за собой. Накахара не дожидается ответа — всё и так очевидно, тянет за собой Осаму, в душе радуясь тому, что приготовил зачем-то две подушки. Учитель не сопротивляется. Наконец, Чуя плюхается в постель, похлопывая рядом с собой ладонью, Дазай медленно заползает к нему в объятия, смотрит жалобным взглядом, словно прося приласкать, на что Чуя радостно ухмыляется и вновь начинает то, чего так хотел всё эти дни, то, о чем тогда говорил Дазаю. Ловкие пальцы бегают по спине, ладони гладят ее, Осаму прижимается ближе, а Чуя уже уверенно залезает прохладными руками под футболку возлюбленного, который расслабляется ещё больше, не без смущения, но довольно улыбаясь. Кончики пальцев проходятся по позвонкам вниз, но дальше кромки домашних брюк не идут. Накахара удивляется — когда это Дазай успел переодеться? Наверное, когда он в ванную ходил, причесать на ночь волосы. Удивительно ещё то, что Осаму отыскал свою старую одежду в том небольшом шкафу, который Акико не разобрала и предупредила его об этом. Из одежды Дазай немного вырос, так что штаны ему как бриджи, а футболка иногда задирается, открывая взору Чуи аккуратный пупок, который так и хочется лизнуть. Накахаре эти желания кажутся странными, но если Осаму позволит… Рыжик тянется к аккуратному ушку, начиная его терзать. Совсем слабо покусывает, посасывает краешек, оттягивает зубами мочку, а в довершение толкается языком в ушную раковину, замечая, что редки удивлённые ахи сменил тихий, еле слышный стон. Накахара повторяет, пытаясь толкнуться ещё глубже и тело Осаму начинает вздрагивать. Тому сейчас так хорошо, что глаза прикрываются, щеки вновь пылают, а внизу живота предательски сладко начинает тянуть. И тут эти приятные действия, так быстро возбуждающие, резко заканчиваются. Дазай испытывает некое разочарование, прижимает Чую за спину ладонями к себе ближе, без слов намекая на то, что явно хочет продолжение, однако парень вообще от него отстраняется, смотря потемневшими, кажется, синими глазами в удивлённые каре-кофейные. — Можно я кое-что сделаю? — с придыханием спрашивает соблазнить, скоро добавляя, — Если тебе не понравится, я тут же остановлюсь, обещаю. Шатен кивает. Голос, сам вид Накахары заставляют верить ему. Чуя улыбается и аккуратно укладывает парня на спину, нависая над ним, затем усаживается ниже осамовских бёдер и облизывается в предвкушении. Этот жест кажется лежащему странным, но он верит Чуе. Чуя не причинит ему ничего плохого. Наконец, рыжеволосый, прекратив томить ожиданием и себя и своего гостя, задирает на нем футболку, открывая голодному взору плоский животик. Помедлив ещё секунду, он, больше не в силах растягивать момент, не очень всё-таки при этом спеша, обводит пальцем пупок, заставляя живот чуть втянуться. Затем он тыкается туда носом, шумно вдыхая запах Осаму. Он пахнет просто чудесно и Накахара пытается вдохнуть как можно больше, чтобы подольше запомнить этот аромат. — Ты очень вкусно пахнешь, Осаму. — шепчет он, отрываясь и давая шатену развести ноги в стороны, пуская его между ними. Какое доверие, Чуя умиляется, а Дазай краснеет, но расставляет ноги шире, чтобы соблазнитель улёгся удобнее. Чуя думает, что можно и продолжить, но сначала кивает Осаму на светильник и тот тянется чуть дрожащей рукой, выключая его. Они погружаются в теплую тьму, окутывающую со всех сторон я, но парадокс — со своим не очень хорошим зрением Дазай все же видит Чую, пусть и не так четко как последний его. Наконец, юноша вновь тянется к возжделенному месту и, огладив сначала низ живота, легко задев выпирающие тазовые косточки, от чего Дазай зажмурился, что-то промычав, наклонился и облизнул пупок горячим языком, снова делая также как и с ушком — толкаясь языком вперёд и к тому же добавляя руки, оглаживающие вновь те косточки, а затем переходя чуть ниже и, залезая руками под штаны, сжимая бедра. Осаму от обилия возбуждающих действий, не смог сдерживать голос и протяжно застонал, поворачивая голову то влево, то вправо, то расставляя ноги, то сгибая их и притискивая Накахару к себе сильнее, выгибаясь в пояснице, подставляя пупок выше и зарываясь в рыжие волосы, в попытке прижаться ещё теснее. Накахаре все это безумно нравилось, особенно то, когда Осаму закинул на него ноги, скрещивая их за его спиной. Сейчас шатен был такой открытый, нежный, чувствительный, рыжик просто не понимал, как сможет спокойно рядом сидеть со своей любовью. Из мыслей в реальность его вернуло то, что он почувствовал что-то, упирающееся ему в грудь. Конечно, до него сразу дошло осознание и он взглянул на Осаму. Тот лежал краснее обычного, с неким страхом взирая на него. Чуя перестал терзать бледный пупок и забрался повыше на того, кого только что возбудил. — Может… Останешься сейчас, и мы вместе? — туманно спросил он. Дазай посмотрел на него широко открытыми глазами, словно выражающими «ты что, дурак?», а затем быстро и изумительно ловко для его состояния сполз с кровати и скрылся за дверьми сначала комнаты, а потом туалета. — Мне и так стыдно за то, что я сейчас делаю здесь, — донеслось отчаянное из-за закрытой двери. — Ну может пустишь меня? Я только помогу, — просили с другой её стороны. Дазай не выдержал напора Накахары и промычал согласие. Дверь тут же отворилась, являя парню встрепанного юношу. Осаму сидел на краешке ванны, странно смотря себе между ног. Чуя присел рядышком. — Я только помогу, — вновь повторился он, с надеждой спрашивая, — Позволишь? Осаму кивнул, уже сгорая от смущения, а пришедший слишком резво стянул с него штаны, обнаружив, что только штаны на нем и были.