***
— Друзьяшки-барашки, я понимаю, зарядка была выматывающая, — с неприкрытым сарказмом вещает Оксана, которая даже не вспотела после пятнадцати минут упражнений, — но нам надо обсудить распорядок дня, а потом пойдём на завтрак. Дмитрий, — передаёт бразды правления напарнику Фролова. Арсений, в отличие от сверстников, подобно Оксане совсем не устал, потому что утренний подъём даже не думал отпускать. На чистоту — он готов отмахать ещё пять таких зарядок даже без отдышки. Парень лишь зачёсывает назад отросшие тёмные волосы и удобнее устраивается на чуть влажной от росы траве. По правую руку — группа девчонок из соседней комнаты, по левую — пригревшийся на слабом утреннем солнышке Шаст, который с непривычки щурит глаза. — Спасибо, коллега, — выделив «о», произносит Позов. — Так, каждое утро после зарядки мы с вами будем обсуждать планы на день, поэтому никто не бежит, сломя голову, на завтрак, ок? Ок. Сегодня сразу после трапезы мы идём в номера, собираем шмотки на море. День обещают солнечный, поэтому никто не пренебрегает кремом от загара. Потом у нас обед, тихий час и самое интересное — свободное время, которое вы будете вынуждены потратить на подготовку к вечернему мероприятию. После ужина у нас открытие смены, на котором от каждой комнаты должен быть номер. — Да, ребятки, — это может быть что угодно, — вклинивается Оксана, потому что Дима придаёт мероприятию излишнюю серьёзность. — Танец, постановка, песня, стих. Формат свободный абсолютно, но хотелось бы, чтобы поучаствовали все. Это всегда очень ламповое мероприятие, открывающее смену, от него всегда остаются только приятные воспоминания. — Надеемся, вы постараетесь, тогда мы постараемся для вас, — заключает Позов, слезая с лавочки, на которой расположились они с Оксаной в окружении детей. — Теперь дуйте на завтрак, в десять тридцать встречаемся у холла со всеми пляжными вещами. Арсений, выслушивающий этот план первого дня смены далеко не в первый раз, уже тоже пригревается на солнышке, откинувшись на локти для удобства, когда ребята вокруг начинают вставать и бодро идти в сторону столовой. Он щурится недовольно, пытаясь открыть глаза, только солнце мешает, но перед ним возникает высокая тень, позволяющая приподнять ресницы. — Арс Сергеевич, — произносит Шастун, протягивая ему ладонь, — пошли на завтрак. Попов улыбается тому, что Антон запомнил его отчество с прошлой смены, и принимает крепкую ладонь, выпрямляясь в полный рост.***
Честно говоря, Шастун не очень любит ту часть смены, где они торчат на пляже, занимаясь ничегонеделанием. Неправда. Они принимают солнечные ванны и резвятся в солёненькой водичке под какую-нибудь музыку из колонки Оксаны. Но у Антона кожа светлая от природы, и почти ни один крем не спасает его от ожогов, поэтому парень носа не кажет из-под зонта, давая организму несколько дней привыкнуть к ультрафиолету, натягивает на голову кепку, а на нос — очки. Он с видом видавшего виды старца смотрит за младшими ребятами отряда, плещущимися на мелководье с Фроловой, и старшими, играющими в мяч с Димой подальше от берега. И упорно говорит себе, что ни разу не завидует, хотя ручонки сами тянутся сбросить и без того расстёгнутую рубашку, и ринуться в море, поднимая песок в воздух после себя. — Вода классная, — комментирует Серёжа, останавливаясь около Шастуна, и достаёт из рюкзака полотенце. — Не брызжи на меня, — куксится Антон, подбирая лодыжки под себя. — Что ты сказал? Брызнуть на тебя? — притворно спрашивает Эд, когда приближается к другу, выжимает на него воду из своих шорт и смеётся. — Жестоко, Выграновский, — произносит подоспевший Попов и роняет своё тело на расстеленное полотенце. Отнимает у Антона очки, натягивает их на нос и разворачивает спину к солнцу. — Ребят, мне кажется, надо поскорее придумать номер на вечер, — обеспокоено замечает Матвиенко, прыгая на одной ноге, чтобы пробить воду в ухе. — А шо тут думать? — сощурив нос, удивляется Эд. — У нас музыкант с укулеле есть — петь и будем. Да, Арс? — Да, Эд, — чуть недовольно соглашается парень, приподнимая Шастунские очки на лоб. — В моём репертуаре разнообразные композиции: от Пошлой Молли до Лолиты. — Мне твоя прошлогодняя песня понравилась, которую ты на экватор смены пел, — задумчиво произносит Антон из-под зонта. — Да, — быстро подхватывает Выграновский. — Про тёлку. Арсений сильно нахмуривается, пытаясь понять, что имеют в виду ребята, но песни с таким посылом — явно не его стиль. — «Ну что ты несёшь, какая вторая тёлка»? — наконец озаряет Попова, но недоумения от этого не убавляется. — Вообще-то это песня мужчину, который наконец-то нашёл свою истинную любовь и заверяет её, что у них в дальнейшем всё сложится. — Звучит красиво, — эфемерно комментирует Матвиенко. — Ещё такая есть? — деловито осведомляется Выграновский. Арсений опускает очки на нос, выдыхая протяжно-пафосно, и переворачивается на спину, подставляя лицо солнцу. Зарывает пятки в горячий песок, опускает высохшие ладони на мокрую ткань плавок, театрально шмыгает носом. — Найдём.***
Арсению кажется, что, не будь он таким умным, пошёл бы в переход играть на укулеле ретро-песни и всё равно снискал бы популярность. Потому что его милое четырёхструнное чудо из липы вкупе с обаятельными голубыми глазами, глубоким голосом и изящной кистью, играющей бой, дают ему завидное преимущество. Он выглядит загадочно, но как-то по-родному, когда зажимает в руках крохотный инструмент и умело извлекает из него незатейливую мелодию. Десять базовых аккордов, парочка боев, один перебор, и ты — Бог игры на гавайской гитаре. Главное, чтобы окружающие не были осведомлены о такой подкупающей простоте овладения инструментом. А если задать правильную атмосферу под песню на укулеле, то можно добиться неожиданных результатов. Поэтому Арсений уламывает Диму объявить их в этом импровизированном концерте последними, когда на улице окончательно стемнеет, а помещении будет полумрак от свечей. Чтобы загадочно-романтичная песня переплелась с завораживающей темнотой, язычками пламени на арома-свечках и нашла отражение в сердце каждого присутствующего. — Ой, будем объективны — девчонки показали класс, — с улыбкой хвалит Оксана танец под «Thunder». — Теперь у нас последние выступающие… 357 комната! Они не парятся от слова «совсем». Надевают по мере возможного одинаковые чёрные футболки без принтов, садятся прямо на пол, Серёжа включает фонарик на телефоне и кладёт его экраном вниз, Эд ставит на него бутылку с водой, создавая красивое рассеянное освещение, и Арс берёт первый аккорд. Фа мажор.«Тебя тянет? Меня тянет, Будто нами управляют инопланетяне. Куда там губами? Тебя коснуться хотя бы локтями, Но я за домами, а ты за туманами»
Песня не сложная, но красивая до абсурда. И никакая «вторая тёлка» рядом не стояла. Антон петь толком-то не умеет, но старательно вытягивает ноты, пытаясь не портить общее звучание, и получается чисто. Он расслабляется, закидывая голову вверх, сканирует побелённый потолок, пропуская песню через себя, и тогда находит какую-то дурацкую параллель между словами и жизнью. «Тебя тянет?» Неизвестно, но Шаста тянет к Арсу со скоростью света. «Куда там губами?» И правда, перестать бы волноваться внутри всякий раз, когда Попов обращает взгляд своих проникновенных голубых глаз, не то, что нечто большее. «А ты за туманами». По другую сторону рая. Другой, отличный от мировоззрения Антона, но от того такой загадочный, интригующий и привлекательный. Каждая песня рассказывает какую-то обобщённую историю любви, чтобы каждый смог найти в ней себя и от этого чувствовал себя особенным. Но эта проходится по всему самому животрепещущему, самому важному, поэтому создаётся впечатление, что автор заглянул в голову к Шасту. «Ой, да этот парень так мучается! Столько неподдельных эмоций! Слушателю такое понравится» И Антон правда не может понять этой дурацкой иронии.«Зима, холода, одинокие дома, Моря, города — всё как будто изо льда, Но скоро весна, снег растает, и тогда За белой стеной мы останемся с тобой»
Каждое слово — по живому. Задевает короткие волоски на руках, вспарывает кожу филигранно, купается в крови с наслаждением садиста. И Антон терпит, почему-то. Потому что украдкой смотрит на Арсения, бьющего струны, и не может насмотреться. Идеал. Совершенный вплоть до света, играющего в тёмных ресницах, до острых коленок, выделяющихся из-за положения сидя, до чуть подрагивающего кончика носа. Личное божество. И Шастун принимает эту религию без оглядки, пусть даже любая другая за это нашлёт на него анафему. Он смирится. Потому смотрит на Арса и не может насмотреться. — …За белой стеной мы останемся с тобой. И в этот момент голубые глаза встречаются с зелёными.***
Арсений очень любит отрядные свечки. Момент, когда все говорят то, что думают, а другие не перебивают. Свет выключен, ты не знаешь, кто сидит уже в метре от тебя, потому что темнота окутывает каждого плотным покрывалом. Только в середине круга пара свечек, отбрасывающих причудливые тени на стены и создающих чуть сонную атмосферу доверия. Попов любит это мероприятие, потому что ты можешь сказать всё, что угодно, и все должны будут слушать. Это момент негласной тишины, когда может звучать только один голос. — Знаете, — звучит чуть приглушённый голос Антона, до которого дошла очередь, и Арсений прислушивается старательно, — для меня лагерь — это маленькая жизнь. Здесь есть своя семья, свои взлёты и падения, свои… интриги. Поэтому каждый раз здесь я рождаюсь заново. Я пытаюсь быть более открытым, инициативным, брать на себя ответственность. Я делаю то, на что в обычной жизни не хватает духу. — Попов может поклясться, что в этот момент Шастун бросает мимолётный взгляд на него. — Я очень благодарен всем вам за то, что вы здесь, и надеюсь, что смена будет замечательная. Арсений вместе со всеми трёт ладошку о ладошку вместо аплодисментов, как принято на свечке, и не может понять, что не так. Но какое-то постороннее чувство селится внутри от слов и взгляда Шаста. Оно инородное абсолютно, новое, волнительное. Чуть пугающее. Его идеально выстроенная речь, которую он должен был произнести через несколько человек, кажется какой-то неискренней после слов Антона. Сухой и односложной. В скрытых темнотой глазах Шастуна прячется загадка, которую парень не желает раскрывать, а Арсений азартный. Если вызов брошен, он его примет.