1.

Последний шаг. Последнее усилие... Он стоял перед ней. Громадный. Тяжело дышащий выпускающими из себя разрывную боль кровяными, липкими, животворящими, сверкающими таинственно течениями. Она была пред ним. Юри набрала в грудь воздуха. - П-прости меня... Я... не знаю, не знаю, что со мной... - глаза ее подернулись поволокой - Не... - А вот и я! - Нацуки радостно подошла к ним. Человек бросил взгляд ей на щеку. Она была чиста, и без малейших следов раны или удара. Юри опустила взгляд. - Вы не видели Монику? - девочка озабоченно оглядела комнату. - Я не могу понять, что... Она заметила направленные на нее странные взгляды. Один, настороженный - человека, и один, полный боли - Юри. ...Мигом с ее лица сбежала краска. - Что?.. Что здесь у вас случилось? - испуганно спросила она, пытаясь поймать их взоры. Юри отвела глаза. Человек задумчиво поглядел на дверь. - Я спрашиваю... - Нацуки, пожалуйста, прости. Я этого не хотела, не думала об этом, оно случайно... - на одном дыхании, и тараторя начала Юри. Нацуки захлопала глазами и лишь недоуменно вскинула свои брови. Человек уже не смотрел на нее. Он знал, что все это означает. ...Юри выталкивала слова из себя вместе с неровным воздухом. Но было видно, что дается ей это с трудом. Глубоко в глазах, пульсирующих огромным сиреневым светом на содрогающемся нервно, и белом теле застыла роящаяся черная жуть. И пока губы ее торопливо выкидывали прочь слова, они, эти глаза, оставались немыми, прислушивающимися к чему-то иному... А это настораживало в ней человека. ... В класс мигом влетела запыхавшаяся Моника. - А вот и я... - проговорила она поспешно, и быстро обвела их всех, прорезав ветвящимся, как молния взглядом. Юри, смешавшаяся и задумавшаяся, повернула лицо к ней. - Моника... М-м-м... Ты снова опоздала?.. - Да, верно. - Моника равнодушно пожала плечами. - Я все еще играю на пианино... - И как? У тебя уже получается? - заинтересованная Нацуки с любопытными, блестящими глазами обратилась к ней. Моника, снова легко пожав плечами, улыбнулась скромно. Полосы света заиграли на ней золотыми зайчиками, и хрустальными венчиками... - Не мне судить... - Она с достоинством повернула голову к человеку. Тот молча ждал. Взгляд ее был непроницаем. - Я верю, что есть те, кто оценит мой труд по достоинству. - Она снова повернулась. Нацуки устало провела ладонью по щеке. - Надеюсь как-нибудь... услышать твой талант. Моника блеснула глазами. - Все приходит со временем... Я верю, ты дождешься. Моника несмело-сосредоточенно, обеспокоенно провела пальцами по пряди волос. Она прокашлялась. Ее хорошо поставленный голос зазвучал в комнате. - Итак, друзья! - Она обвела слушающих взглядом. Они все были здесь. - Фестиваль у нас на носу, а мы толком даже еще не начинали... Нас всех ждет серьезное испытание, и... - Человек не видел вокруг себя воодушевления. Нацуки громко прыснула. Она слегка наклонилась, и уперла кулачки в бока. Юри, снова ушедшая в себя, стыдливо отвела взгляд. - Моника! - Нацуки требовательно, привлекая к себе внимание, хлопнула рукой по столу. Моника вздрогнула. На лице ее отразилось королевское недоумение. Она повернулась к Нацуки. - Да? - непонимающе, озабоченно она приподняла бровь, уперев правую руку в бок. Как льется дождь, так и она разглядывала теперь Нацуки, как любопытное, пытливое, корректирующее препятствие на пути к цели, которое она позволяла из самодовольной, полной достоинства гудящей в сердце милости, своей выслушивать. Нацуки ответила ей тонкими и блестящими озерцами в овально сощуренных глазах. - Нам... - она подняла голову, осматривая всех - ... всем нет нужды в нем участвовать. Моника чуть прикрыла глаза. Человек видел, как подрагивает в бежевых волосах ее белый бант. - Что ты хочешь сказать мне?.. Что то, где мы находимся, и что мы делаем, уж не играет роли? А все, к чему мы... шли, ни для кого из вас теперь не важно?... - Человек вздохнул. И... - Моника дернула тревожно-задумчиво головой - вся литература, вся поэзия - что ее больше нет... И что она просто исчезнет, не отыскав своего пути?.. Дальше... Вперед? - Хм... - Рот ее горько-озабоченно сузился, исказившись. На секунду закрыв глаза, она снова распахнула их. Она выбросила вверх палец. - Да... Быть может... Возможно, ты права. - Нацуки сильно и странно заморгала. Розовые блики тут же рассыпались в ее глазах. - Наверное, нам... Юри вдруг резко прервала ее. - Нет... - Все посмотрели на нее. От этого девочка смутилась больше обычного. Пальцы ее снова впились в длинные черные пряди. - Я... Я считаю, что мы уже не можем отступить. На нас... ответственность. - Юри подавленно замолчала. Человек буквально слышал, как Нацуки заскрежетала зубами. - Нет!.. Моника, ты и сама все прекрасно знаешь... Все это уже неважно. Мы... - Нацуки, пожалуйста... - Моника, улыбнувшись, заглянула ей в лицо. - Всего только одна попытка... Не больше. А затем все пройдет. - Нацуки хотела что-то на это ответить, но, махнув рукой, она выразительно отошла на свое место. Комната узкая шумела вокруг них четверых приносимым ветром светом. - Моника... - Да, Юри? Юри склонила голову. - Чем для тебя всегда было это место? - Она смотрела с робкой надеждой, стремясь найти поддержку. Моника улыбнулась чисто. - Мне просто хотелось бы, чтобы каждый мог бы проявить себя. - Но... Ты понимаешь... - Да. Здесь... - Моника подняла наверх взгляд. - человек мог дать ответы на все те вопросы, что он задает всегда, на то, что ему, и для него единственно, и по-настоящему есть важно. Человек ощутил на себе ее прохладный взгляд. - И для того, чтобы, в конце концов осознав себя, продолжить путь. Юри кивнула. Ответ ее удовлетворил. Человек поднял взгляд на потолок. Ему было беспокойно. Яркие венчики солнечного света ярко горели на нем, наполняя комнату собой. Кипя от злобы, железным шагом, Нацуки направилась в сторону Юри. Та, заметив ее, как будто сжалась. Нацуки встала, не дойдя до той каких-то пару шагов. - Какая еще ответственность?.. И перед кем? - Нацуки злобно фыркнула. Юри не отвечала, прижав руки к груди, и смотря на нее испуганно. Нацуки провела взглядом по ней, скосила его, уперев кулачок в бок. Покачав головой, она болезненно вздохнула. - Важно то, что у нас уже просто не осталось времени. Боюсь, что уже ничего не выйдет... Нацуки выглядела слегка смирившейся. Грудь ее переставала так часто вздыматься, взгляд сделался уж вдруг мягким и рассеянным. Юри еще ниже наклонила голову. - Не понимаю! - продолжала щебетать Нацуки, с выразительной озабоченностью посматривая по сторонам комнаты. - Никто тут не готов, и... - Человек заметил лишь, как злобно, черным звериным блеском полыхнули зрачки у Юри. - Нацуки, будь так добра, даже не думай ставить под сомнение мной сказанное... - тихо произнесла она. Человек почувствовал вдруг, как истошно, тоскливо завыл, засипел, сгорая, вокруг окружающий воздух. - Помни о том, какими связями пользуемся мы. И о том, что... - взгляд Юри задержался на щеке Нацуки. Глаза жадно блеснули. - Лицо Нацуки начала заливать бледность. Она отступила, качнувшись, и потеряв равновесие, вдруг упала. Девочка с трудом поднялась, и, тихо, не произнося не звука, отступила, в миг ретировавшись... Юри повернулась. Она продолжала, но уже ровным голосом. - Моя книга... Ты ведь знаешь о ней, не так ли? - Человек ощутил холодок. Он сжал губы. - Да... Она мне известна. - Боюсь, не сильно хорошо... Что именно ты знаешь?.. - Юри прикрыла глаза. - Диалог быстро терял осмысленность. Человек с усилием заставил себя сфокусироваться на лице Юри. - Люди. И лагерь... А вечная зима, что облепляет его... И их... - Что ты имела ввиду, когда говорила про фестиваль? - То, что мы просто должны пройти до конца... - ему показалось, что лицо ее, застыв, не шевелится ни одной из своих мышц. Вокруг была тишина. Юри медленно отложила от себя свою книгу. Человек успел заметить оттиск тонких пальцев на кромке обложки, когда книга уже мягко, неспешно ложилась обложко на стол. А потом Юри повернулась, и глаза ее, всхлипнув, с угрюмым шумом расширились. И человек, уняв бьющееся в груди сердце, сжав зубы, стал готовым к схватке. ...Юри глядела на него спокойно. Крайне спокойно. Осторожно, недвижимо лежали на кончике стула ладони. Мертвенно тихо играли звуками и оттисками глаза. Выдыхалась, сокращаясь в пульсациях грудь. Тихо, неспешно вздымалась вверх рука с застывшим на ней стеклянным отражением солнечного света. - Чего же ты желаешь добиться?.. - Произнеся это, будто слегка про себя, Юри неглубоко, и мягко вздохнула. Свет, вырывающийся из рук, плавился по сторонам от ее фигуры, разливался, слепя ему глаза, сиял своими в него всплесками-фонарями. Комната, громадная, объемно-туманная пространством, закачалась перед глазами. И Юри тоже расплывалась перед его глазами. - Ты говоришь - я была не такой... Но что ты, в сущности, вообще мог видеть? И что за роль твоя здесь? Что за истину желаешь принести мне ты на своем щите? Кем ты являешься сам по себе, что понимаешь, что можешь видеть, а чего - нет? Что, увиденное тобой, есть истина? И что вообще есть истина? - Она внезапно присела на стул, вытянув ноги. Она положила подбородок на кисть правой руки, а сама облокотилась на стуле, уставившись, полу-насмешливо рассматривая его огромными и черными глазами. Свет блекнул на тонкой, восковой коже вытянутых ног. Человек перевел с пола на нее взгляд. За ласковым наивным любопытством Юри он наблюдал за клокочущей лавиной тьмы в самой глубине зрачков. Она отсчитывала секунды биения сердца. Отсчитывала неспешным отсчетом дрожание жил в глазных капиллярах. Расчетливо разводила в улыбке мышцы ее лица... И за этим всем он прозревал огромную, зеленоокую фигуру с пылающими неумолимо бурно-неугасимо чадящими огнями, пламенем, углями глаз, плавно выступающим перед его внутренним зрением, из тьмы. Она смотрела за ним. Он осторожно смотрел на нее в ответ. Он был бесстрашен. Юри была пред ним. Со своими яркими, напоенными болью и мукой сейчас, глазами. Кровь потекла быстрее. Медленно, неспешно, но верно кровообращение наращивалось. В глазах Юри он увидел вдруг промелькнувший страх. Она подняла руку. Кровь его хлынула вдруг отовсюду неостановимым потоком, и человек только подставил под нее, под многие-многие алые капли, свои сведенные руки. Боль резанула его по пальцам. Мир потемнел. В нем осталась лишь Юри и яркий, чистый и алый, поющий разливами у него в руках цветок. Юри закричала громко и дико, и рухнула на колени. Человек изо всех сил метнул разливающийся цветок от себя вверх, в клубящийся и глубочайший мрак... И тьма рассеялась. Мир, меняясь, и ускоряя свое движение, закипел, заглох, очистился, и вновь, снова закипел... Город, разлившийся в мощи своей по миру, имел основания, стены, и сонмы перегородок. Человек мог видеть их, будто он рассматривал это невероятное строение изнутри. И он видел, как причудливо, как странно наполняет их силой чернеющая, находящаяся с полу-закрытыми глазами где-то внизу, в нескончаемом шуме роящихся механизмов, что движут разрастающимся городом, в трансе, Юри. Как странно и темно трепещут все ее мышцы, изгоняя из лица приступы сонных гримас прозрачного, и жидко росой выступающего на нем пота, а узорчатые сети паутинками причудливой мелодии выполняют ее нескончаемые команды. ...Город был велик. В нем не было ни одного неучтенного и непрописанного места. Он жил собой. Юри зачарованно смотрела на него. Он видел, как наконец расправляются, избавленные от дикой нагрузки, ее плечи. Глаза принимают нормальный вид. В них застыло, кристально, узором, тяжелое, сонное, но пробужденное чувство. Она снова, теперь и вновь, была здорова... У него чуть не разорвалось сердце. Он, с искаженным мукой лицом, мешком осел на пол. Из глаз его, в отчаянном изнеможении, и с силой хлынула кровь. Комната громко стонала... Где-то далеко и протяжно вздрогнул, громко щелкнув, как будто ломаясь вдруг невидимый механизм...