Adapt or Die

      Она здесь вместо Питера Паркера. Верно?       Занимает чужое место. А значит, — обыкновенная шарлатанка, вводящая людей в заблуждение. Эстер просто занимает чужую нишу в мироздании.       И она ничем не лучше самого обыкновенного паразита. Злила собственная неспособность в корне не допускать подобных выворачивающих всё естество наружу мыслей.       Эстер уютно закуталась в меховое пальто, ощутив привычный комфорт. И тут из темноты, сбоку от входной двери, вышел мужчина и бесшумно направился прямо к ней, отчего у неё душа ушла в пятки. Он назвал её по имени, и сердце замерло, как бывает, когда спускаешься в скоростном лифте с сорокового этажа. Ветер нёс по улице обрывок газеты, но она слышала лишь, как колотится её сердце. — Я не был уверен, что ты ещё здесь живёшь.       Эстер подумала, что в обычной жизни так не бывает, и покачала головой. — Куда бы я делась… — Столько времени прошло, — сказал он. У Эстер пересохло в горле. — Да, — подтвердила она.       Уэйд Уилсон. Она внимательно вгляделась в него, ища перемен, но он совсем не изменился. Всё в нём по-прежнему. Те же волосы и глаза, тот же глубокий и ласковый голос. Даже одежда на нём такая же, как прежде: далеко не новая, однако на его фигуре она отнюдь не казалась потрёпанной, а выглядела несколько своеобразно — очень в его духе. — Я вижу, ты куда-то уходишь. — Да, ухожу и страшно опаздываю. Но… — Она отступила назад. — Ты входи, а то на улице холодно.       Он последовал за ней, осторожно и внимательно осматривая каждую уютную комнату со светлыми стенами, и удовлетворённо улыбнулся. — Здесь ничего не изменилось. Всё осталось так, как было. Это здорово, когда ничего не меняется, — он перевёл взгляд на её лицо. — А я думал, что ты уехала. Был почти уверен, что дверь откроет кто-то совершенно незнакомый мне. И вдруг появилась ты. Это просто чудо!       Эстер поняла, что совершенно не знает, что сказать. «Наверное, я лишилась дара речи», — подумала она. — Мне нужно поговорить с тобой. Это важно. И разговор у нас будет долгим.       Его слова прозвучали зловеще, как будто за ним кто-то гнался, например полиция или какой-нибудь головорез. Хотя Дэдпул сам был тем, кто преследует других. — С тобой ничего дурного не случилось? — Ну что ты забеспокоилась! — И, после эмоционального всплеска на первом предложении, добавил совсем буднично и спокойно, но так решительно, что у Эстер снова возникли дурные предчувствия. — Ничего не случилось, Продиджи. Дело в том, что нас двое. — Двое?       Она тут же представила себе или подружку, или пьяного приятеля, или даже собаку. Но зачем бы ему одного из них или даже всех сразу тащить к ней?       Вместо ответа он просто исчез, а затем вернулся, но руки у него оказались заняты: он держал большой свёрток с мирно спящим малышом.       В лице Эстер всегда была некая отстраненность, делающая его непроницаемым для постороннего взгляда; оно спокойное, вежливое, но и недоступное. Уэйд подошёл к ней, держа мальчика на руках. На ребенке были хлопчатобумажные брючки и белый свитер, весь измятый. Тёмные волосы были спутаные и потные на затылке и до самой шеи. Первым и единственным, что Эстер удалось узнать, — это то, что ребёнок — его сын, и ей пришлось довольствоваться только этой скудной информацией, потому что рассказывать что-либо ещё Дэдпул не спешил. Да и не успел бы до того момента, как малыш проснулся и залился слезами, от которых сразу же раскраснелось его круглое лицо.       Она смотрела на них с тяжёлым сердцем. Ей мало что известно о маленьких детях. Ни разу в жизни ей не приходилось держать на руках ребёнка. Чем их кормят? Что им нужно, если они так горько плачут? — Как его зовут? — Том.       Уэйд подкинул его в воздух и постарался повернуть лицом к Эстер. — Эй, Том, поздоровайся с Эстер.       Малыш взглянул на Эстер и истошным криком дал им знать, что он о ней думает. Она сняла пальто и бросила его на кресло. — Сколько ему? — Два года. — Если он голоден, надо дать ему поесть. — Это разумно.       Помощи от него не дождёшься. Эстер оставила Уэйда с малышом и отправилась на кухню поискать что-нибудь подходящее для ребёнка.       Мука, специи, чечевица.       Что он задумал, вернувшись в её жизнь после трехлетнего молчания? Что он делает здесь с ребёнком? Где мать Тома?       Конфитюр, сахар, овсянные хлопья. Пачка, купленная Эсме, помнится, она собиралась испечь какой-то особенный пирог, но благополучно забыла об этом на следующий день. — Он будет есть кашу? — крикнула Эстер.       Уэйд не ответил, потому что не слышал её из-за истошных воплей сына. Эстер пришлось подойти к открытой двери и повторить вопрос. — Думаю, да. Мне кажется, он будет есть что-угодно.       Едва сдерживая раздражение, Эстер вернулась на кухню, поставила на огонь кастрюльку с водой, всыпала туда овсяных хлопьев и нашла миску, ложку и кувшин молока. Когда каша закипела, она уменьшила огонь, вернулась в комнату и увидела, что её полностью оккупировал Уэйд. Повсюду были следы его пребывания: его виски, его пустой стакан, его окурки, его ребёнок. На полу валялась детская курточка, все подушки смяты, а воздух звенел от отчаянных воплей разобиженного малыша. Это было невыносимо. — Хватит, — сказала Эстер и решительно взяла Тома на руки. Слёзы градом катились у него по щекам. — Последи, чтобы каша не пригорела, — бросила она Уэйду и понесла Тома в ванную комнату.       Внутренне приготовившись к самому худшему в виде переполнившегося влагой памперса, она расстегнула брючки Тома и обнаружила, что никакого подгузника в них нет, а одежда совершенно сухая. В школе-интернате, естественно, не нашлось горшка, но, проявив чудеса изобретательности, она наконец смогла уговорить его помочиться в унитаз. Почему-то это скромное свершение положило конец слезам. — Вот и умница.       Он поднял к ней заплаканное лицо и неожиданно улыбнулся обезоруживающей улыбкой. Затем он взял губку и стал её жевать, а Эстер, преисполненная благодарности за то, что он перестал плакать, не стала её отнимать. Она застегнула ему брючки, умыла и повела на кухню. — Он сходил в туалет.       Уэйд уже опорожнил бутылку виски и теперь стоял с ней в одной руке и с ложкой в другой, помешивая кашу. — Она вроде бы уже готова.       Каша и в самом деле была готова. Эстер положила немного массы в миску, полила её молоком, села за кухонный стол, посадив Тома себе на колени, и дала ему ложку. Он не заставил себя ждать. После первой ложки она поспешно потянулась к полотенцу и обмотала его вокруг шеи малыша. Через пару минут миска была пуста, и Том, видимо, рассчитывал получить ещё. Уэйд отошёл от плиты. — Я выйду на минутку, — сказал он.       Эстер встревожилась: у неё возникло подозрение, что если он уйдёт, то уже не вернётся и она останется с малышом одна. — Тебе нельзя уходить. — Это почему? — Потому что ты не можешь оставить меня с малышом. Он ведь совсем меня не знает. — Он точно так же не знает и меня, но тем не менее, по-видимому, доволен жизнью и уплетает кашу за обе щеки.       Уэйд оперся ладонями о стол и, наклонившись, поцеловал её. В первый раз за три года, но последствие от поцелуя было до боли знакомо. В груди что-то растаяло, а внизу живота что-то замерло и опустилось. Сидя за столом с его ребёнком на коленях, она подумала: «Нет, только не это». — Я всего на пять минут. Хочу купить сигареты и бутылку вина. — Но ты вернёшься? — До чего ты недоверчива! Да, я вернусь. Теперь тебе будет не так-то легко от меня отделаться.       На самом деле он отсутствовал минут пятнадцать. Когда он вернулся, повсюду было прибрано, всё расставлено по своим местам, а пальто повешены на место. Он нашёл Эстер на кухне, где она, надев передник, мыла салат. — А где Том?       Она не обернулась. — Я уложила его в свою кровать. Он больше не плачет, наверное, скоро заснёт.       Уэйд решил, что повёрнутый к нему затылок выражал непримеримость. Он поставил пакет с бутылками и, подойдя к ней, повернул её лицом к себе. — Ты сердишься? — Нет, просто беспокоюсь. — Сейчас я всё объясню. — Придётся.       Она снова повернулась к мойке и занялась салатом. — Я не стану ничего объяснять, пока ты не будешь слушать как полагается. Брось свой салат, иди сюда и сядь. — Мне показалось, что ты проголодался. Уже очень поздно. — Не важно, сколько сейчас на часах. У нас впереди масса времени. Ну же, иди сюда, сядь рядом.       Пока Эстер развязывала фартук и водворяла его на место, он нашёл кубики льда и влил в стаканы виски. — Ну что: за встречу? — Хорошо: за встречу.       Тост как будто был безобидный. Стакан обжигал пальцы Эстер холодом. Она отпила немного и почувствовала себя лучше. Во всяком случае, была почти готова услышать то безумие, что собирался сказать Уэйд.       Он уселся на край дивана и посмотрел ей в глаза. На нём были джинсы с художественными заплатами на коленях и поношенные, все в пятнах, замшевые ботинки. Эстер невольно задумалась о том, на что он мог потратить плоды своих успехов. Он же ведь чем-то на жизнь зарабатывал, верно? Возможно, на виски. Или на дом в более благоприятном районе. — Нам нужно поговорить, — сказал он снова. — Говори. — Я думал ты переехала или вышла замуж, или и то и это сразу. — Это ты уже говорил. — А почему этого не произошло? — Не встретила человека, за которого хотела бы выйти замуж. А может быть, не нашла того, кто хотел бы взять меня в жёны. Или я даже не искала, — она пожала плечами и в свою очередь пристально уставилась на него. — Уэйд… Но он не хотел слушать её вопросы, возможно, потому что ещё не решил для себя — как на них отвечать, и поспешно перебил её. — Как прошёл вечер?       Эстер поняла, что он всячески увиливает от разговора о важном. Она пристально взглянула на него, а он встретил её взгляд с невинным видом, за которым таилась настороженность. И она подумала: «Какая разница? Ведь он сказал, что у нас масса времени, целая вечность. Рано или поздно ему придётся всё объяснить. Но чем раньше, тем лучше.» И она усилила свой напор до такой степени, что кончики её пальцев засияли радужными всполохами от готовившегося вырваться негодования. — Уэйд, не увиливай.       Он засмеялся, заметив её раздражение и досаду. — Не очень я любезен, да? А ты скоро лопнешь от любопытства. Ну так знай: я его украл.       Это признание было настолько хуже всех её опасений, что Эстер, сделав глубокий долгий вдох, едва не задохнулась. Немного успокоившись и взяв себя в руки, она всё же решила уточнить. — У кого ты его украл? — Себя и Ванессы в паралленльном мире. Знаешь, они совсем за ребёнком не смотрели! Оба умудрились скопытится, а я тамошний ещё и источником нового летального вируса* стал. Там в молекулах маленькие Дэдпульчики джигу дрыгают… И это ещё не полный пиздец! Хуже всего, что на Томе проводили эксперименты, потому что он единственный на всей планете, кто не заразился. Да, у пацана могучий иммунитет, он весь в меня! И я знал, что тот мир уже не спасти, но по крайней мере я смог спасти Тома.       Рассказал он это легко, как бы мимоходом, как будто воровать собственных детей из параллельных миров для него обыденность. Но это же было тоже самое, если бы Эстер заявилась к Паркерам и потребовала наследство Питера по причине того, что она его двойник. Дико, глупо и абсолютно нелепо. Но Дэдпул никогда не знал нравственных сомнений и страха причинить боль другим. — Том Уилсон, звучит как-то не очень. Может, Слэйд Уилсон было бы лучше? ** Уэйд, ну как ты мог? — А что такого? Почему бы мне не взять его с собой? Здесь его жизнь будет лучше и, в конце концов, он мой ребёнок. И я сам буду заботиться о нём! — А сможешь ли ты? — Он мой ребёнок, — продолжил настаивать Уэйд, лишь больше доказывая Эстер, что сам он всего лишь честолюбивый мальчишка. — Я его отец, это любой анализ докажет. Не преступник и имею полное право заботиться о нём. — Но в этом всё и дело, ты не сможешь. — Всё, что от меня требуется, — это обеспечить ему дом, приличное содержание и условия для его воспитания. — И где ты намерен это устроить?       Наступило долгое молчание, пока Уэйд задумчиво и с особым тщанием тушил сигарету в пепельнице. — Вот почему, — наконец сказал он, — я здесь.       Итак, карты раскрыты. — По крайней мере, теперь ты честен со мной, — сказала она, не зная какие именно эмоции ей положено в данный момент испытывать. — Я всегда честен, — возмутился Уэйд. — И ты хочешь, чтобы я заботилась о Томе? — Мы могли бы заботиться о нём вместе.       Дэдпул стянул свою маску, высморкался в неё, но хоть натягивать обратно не стал. Хотя Эстер всё равно мысленно содрогнулась от брезгливости. — Брось свои шуточки. Ты украл своего ребёнка из другого измерения! Ладно, тот мир был ужасен, но он же там родился, то место — его дом. Почему Том, оказавшись здесь, не заливается горючими слезами от горя и испуга, мне совершенно не понятно.       Его лицо в одну секунду сделалось серьёзным и замкнутым. — Если ты и вправду так думаешь, тогда я заберу мальчика и свалю. — Да не в этом дело. Просто ко всему случившемуся ты должен отнестись серьёзно. — Хорошо. Буду серьёзен. Посмотри, сейчас у меня самый серьёзный вид. Эстер даже не улыбнулась. — Ладно, не злись. Я никогда бы к тебе не пришёл, если бы знал, что ты так рассердишься. — Я даже не знаю, зачем ты вообще прибыл. — Потому что считал тебя как раз тем человеком, который мне поможет. А главное: не осудит и вообще я всё время думал только о тебе…       Эстер смотрела на него и не верила своим ушам. Она была возмущена, оскорблена, потрясена до глубины души. Он что в самом деле воображает, что у неё нет ни капли гордости? Ему даже в голову не приходит, какую страшную боль он причинил ей! Три года назад Уэйд Уилсон исчез из её жизни, одним махом разбив всё, оставив её в полном одиночестве собирать в меру своих сил разлетевшиеся осколки. А теперь она снова ему понадобилась — для того, чтобы заботиться о его ребёнке. И вот он уже сидит и строит планы, стараясь соблазнить её, уверенный в том, что рано или поздно ему удастся сломить её сопротивление. — Никаких туристов и прочих зевак, свободные дороги. Нам даже не придётся регистрироваться в гостиницах…       Он продолжал строить планы, рисуя картины синих морских просторов и полей, поросших желтыми нарциссами, извилистых просёлочных дорог, — такое вот беспечное бегство от досадных жизненных осложнений. А она слушала и дивилась его эгоизму. И ради минутной прихоти он украл ребёнка. Да кем Уэйд вообще себя себя возомнил?       Наконец он замолчал. Лицо его светилось энтузиазмом. Он был уверен, что не может быть никаких возражений против столь радужной перспективы. Немного помолчав, Эстер спросила о том, о чём ей действительно было важно знать. — Интересно, почему ты подумал обо мне? — Наверное, потому что ты — это ты. — Хочешь сказать — глупая влюбленная дурочка? — Нет, ты не глупая. — Тогда — готовая всё простить? — Ты просто не можешь быть другой. Этого у тебя не отнимешь. Кроме того, нам было хорошо вместе. Совсем неплохие были времена. И ты была рада меня видеть, я в этом уверен. — Не все душевные травмы выставляют напоказ, Уэйд. — И что это должно означать? — Наверное, в наказания за мои грехи я любила тебя. И я не желаю больше страдать: особенно по тебе.       На его губах расцвела нежная улыбка. — Очень решительное заявление. — И никуда с тобой не поеду.       Он ничего не ответил, но не отводил своих немигающих глаз от её лица. От сильного ветра в окнах задребезжали стёкла. Где-то завели мотор машины, женский голос окликнул кого-то по имени. Издалека доносился приглушенный шум уличного движения, хорошо слышный в разлившейся между ними тишине. — Ты не можешь на всю оставшуюся жизнь оградить себя от душевных травм. В противном случае тебе придётся отказаться от всякого рода общения. — Я только говорю, что не хочу, чтобы ты причинял мне боль. У тебя это слишком хорошо получается. — Я о тебе позабочусь… — Это ты мне уже обещал. Давным-давно. Но обещания не выполнил. — У тебя поразительная память. — Некоторые вещи очень трудно забыть.       Она вздохнула и решила на этом остановиться, не вступать с ним в саркастические пререкания и, чувствуя смертельную усталость, ушла к себе в спальню. Здесь горела лишь небольшая лампа на тумбочке. На одной стороне двуспальной кровати сладко спал Том: одна рука откинута в строну, большой палец другой — во рту. Эстер уже сняла с него одежду, оставив лишь маечку и трусики. Сложенная одежда лежала на стуле, а ботиночки и носочки были на полу под стулом. Она наклонилась и взяла его на руки. Тельце было теплое и мягкое. Она отнесла его в ванную комнату и уговорила ещё раз пописать. Он почти не проснулся: голова моталась из стороны в сторону, а палец всё время оставался во рту. Эстер отнесла его обратно в постель, и он, с облегчением вздохнув, снова заснул.       Она переоделась в ночную рубашку и осторожно легла с другой стороны кровати. Том даже не пошевелился. Эстер лежала на спине, уставившись в потолок, потом закрыла глаза и попробовала уснуть. Но сон не шёл. В голове крутились мысли об Уэйде, воспоминания о прошлом, и к тому же она чувствовала какое-то возбуждение: сердце учащённо билось, и это бесило её, потому что как раз этого она хотела меньше всего. Наконец, отчаявшись дождаться сна, Эстер открыла глаза и протянула руку за книгой, решив, что чтение успокоит её и поможет заснуть. Эстер невольно прислушалась и поняла, что Уэйд ходит по комнатам, выключая лампы, а затем направился в ванную.       Она положила книгу. Шаги… Уэйд остановился перед дверью в его комнату и она услышала, как повернулась ручка. В проёме возникла его долговязая фигура, силуэт которой выделялся на фоне ярко освещенного коридора. — Ещё не спишь? — Нет, — ответила Эстер.       Они говорили тихо, чтобы не разбудить спящего ребёнка. Уэйд, оставив дверь открытой, подошёл к кровати и сел на край. — Что собираешься делать завтра? — спросила настороженно Эстер. — С Томом? — Я решу это завтра, — он улыбнулся и дотянулся до книги. — Что читаешь? Это была книга в мягком переплёте. Эстер показала ему обложку. — Это одна из тех книг, которые можно перечитывать вновь и вновь. Одна из лучших вещей, с которой меня познакомил ваш мир. — Джек Хаммер, — Уэйд прочитал имя автора вслух, а затем перевернул и всмотрелся в портрет писателя. — Вот же пидрилка! — Читал? — Может быть, — уклончиво прошептал он, откладывая книгу в сторону и дотягиваясь до её руки своей. — Это автобиографическая книга. Он пишет о себе и своих братьях, которые росли в прекрасном доме в шотландской глубинке.       Его рука поползла вверх по её обнажённой руке, слегка надавливая и массируя. Она слышала, как громко бьётся её сердце. Кожа в том месте, где он её гладил, как будто горела. Эстер продолжала говорить о книге, отчаянно стараясь звуком своего голоса заглушить эти тревожные отклики плоти. -…там была поляна у водопада, куда они часто ездили на пикники. И ещё ручей, бежавший через пляж, а в горах водилось много оленей. Он пишет, что водопад был сердцем тех гор.       Уэйд наклонился и поцеловал её в губы, и поток слов наконец иссяк. Она знала, что он всё равно её не слушал. Потом он отбросил одеяла и просунул руки ей под спину; его губы оторвались от её рта и, пройдясь по щеке, приникли к ямке на шее. — Уэйд…       Эстер произнесла его имя и остановилась. Когда он ушёл от неё три года назад, она вся как бы застыла, перестав тревожиться даже о самой себе, но сейчас под тяжестью его теплого тела она согрелась, её решимость растаяла, и в ней пробудились давно забытые инстинкты. Она было подумала: «Ну нет» — и упёрлась руками в его плечи, стараясь оттолкнуть, но он был в тысячу раз сильнее, и её слабое сопротивление было жалким и бессмысленным, как попытка сбросить с себя огромное дерево. — Уэйд, нет.       Но Эстер могла и не произносить эти слова вслух. Он просто продолжал нежно ласкать её и скоро руки сами собой сползли с его плеч и обвились вокруг его спины. От него пахло чистотой и бельём, высушенным на свежем воздухе. Она почувствовала на себе, сквозь тонкую хлопковую рубашку, его грудную клетку, твердые мускулы под кожей. Услышала, как он сказал: — Теперь ты уже не притворяешься. — Последние остатки здравого смысла заставили её сказать: — Уэйд, здесь же Том…       Эстер показалось, что её слова его позабавили и он беззвучно смеется. Он отодвинулся от неё и встал, возвышаясь над ней во весь свой рост. — Это легко устроить, — сказал он и поднял её на руки так же легко и просто, как носил собственного сына.       Эстер показалось, что она невесома, что у неё кружится голова, и стены спальни вдруг завертелись и поплыли, и он понёс её сквозь открытую дверь через освещённую площадку в темноту пустой соседней комнаты. Здесь пахло камфарой, потому что уже годы напролёт помещение простаивало, и кровать, на которую он её опустил была узкой и жёсткой; шторы шевелил легкий ветерок, а наволочка оказалась прохладной.       Вглядываясь в темноту, где с трудом можно было различить его лицо, она сказала: — Я не хотела, чтобы это случилось. — Зато я хотел, — сказал Уэйд, а она подумала, что ей надо бы рассердиться, но теперь уже поздно. Потому что захотела.       Много позже — а она знала, что это было много позже, потому что слышала перезвон каминных часов в холле, которые пробили два часа после полуночи, — Уэйд поднялся на локте и склонился над Эстер, ища в темноте пиджак, чтобы достать из кармана сигареты и зажигалку. Язычок пламени на секунду осветил комнату, потом снова воцарилась благодатная темнота, и виден был лишь кончик сигареты.       Она лежала на его полусогнутой руке, положив голову ему на оголенное плечо. — Хочешь, будем строить планы? — Какие планы? — О том, что мы будем делать завтра. Ты, я и Том. — Разве я еду с вами? — Конечно. — Разве я сказала «да»? Он засмееялся и, поцеловав её, сказал «да». — Но я не хочу больше страдать. — Не нужно так бояться. Тебе вообще нечего бояться. Просто небольшой отпуск, перемена обстановки. Много смеха. Много любви.       Эстер не ответила. Ей нечего было сказать, мысли её путались. Она только знала, что в первый раз, с тех пор как он оставил её тогда, она снова обрела чувство покоя и умиротворенности. И завтра или послезавтра она уйдёт с Уэйдом. Снова доверилась ему… на радость или горе. А вдруг на этот раз что-нибудь да получится? Вдруг он переменился? И теперь всё сложится иначе? Если он сумел так сильно привязаться к Тому, то есть вероятность, что он сможет отнестись серьёзно и к другим людям. Понять, что такое верность и постоянство, что такое любовь. Но как бы то ни было: жребий брошен. Назад дороги нет и никогда не было для неё.       Эстер глубоко вздохнула, но скорее от сумятицы в голове, нежели оттого, что чувствовала себя в какой-то мере несчастной. — И куда мы отправимся? — Куда захочешь. Интересно, есть ли пепельница в этом чулане?       Эстер, протянув руку, нащупала пепельницу, которая, как она знала, стояла на тумбочке, и протянула её Уэйду. — Как называется место, о котором ты лепетала, когда так упорно старалась не поддаться страсти и уклониться от любовных объятий? То место, которое описывается в той книге? — Это не возможно. Мы не знакомы с людьми, которые там живут. — Я знаком. Эстер, святая простота. — Что ты хочешь сказать? — Я знаком с Джеком Хаммером. Хорёк — бармен и мой лучший дружбан. Правда, я не знал, что он писака, но это не беда. Отправимся завтра к нему, он закроет бар и с удовольствием подкинет нас к местам своей юности. Я уверен. Представь только, ты отправляешься в Шотландию со мной и Томом. — Ничего лучше я и вообразить не могу.       Уэйд нежно положил ей руку на живот; медленно-медленно его рука заскользила вверх по её телу, а потом легла на маленькую обнажённую грудь. — А я могу, — сказал он, своим обволакивающим сознание голосом.