* * *
Так, с легкой руки Долохова, близнецы, сами того не подозревая, были приняты в круг общения чистокровных. Пусть и не ярких звезд факультета, вроде Блэка или Лестрейнджа — наследников древнейших фамилий. Но из просто маглорожденных они стали маглорожденными перспективными. Что сильно продвинуло их в местном табеле о рангах. А значит, в будущем никому неизвестные Реддлы при должном старании могут претендовать на вступление в ковен. И тем самым обеспечить себе достойную жизнь под крылом благородного лорда. Это популярно объяснила Магдалине Иванна, заметив, что близнецы, не обрадовавшись обрушившемуся на них вниманию, попытались спрятаться обратно в тень, из которой их вытащил неугомонный Тони. Практичная Магдалина выгоду поняла быстро и безропотно приняла правила игры. Том, которому претило находиться у кого бы то ни было на побегушках, сжав зубы, согласился с доводами сестры. Тем более, его просветил Эйвери, пусть и не так мягко. — В нашем мире вы никто, — сухо констатировал Авитус. — За вами не стоит род, у вас даже имени нет. Когда все это закончится, — он обвел рукой гостиную, — вам придется куда-то деваться. И если ты не хочешь вернуться в маггловский мир, как другие грязнокровки, или сидеть на задворках Косого и радоваться должности младшего помощника младшего клерка, не стоит отказываться от покровительства. Второй раз его уже не предложат. С этим поспорить Том не мог. Грустная правда жизни, усвоенная еще в приюте, говорила, что лучше всего будет смириться со своим положением. Если бы он был один, то взыгравшая гордыня не позволила бы так легко принять покровительство, которое унижало его достоинство. Но… еще была Магдалина, и Том нес за нее ответственность. Поэтому он был вынужден принять новые обстоятельства. Впрочем, вопреки опасениям это никак не повлияло на их повседневную жизнь. Уроки шли своим чередом. Редкие межфакультетские конфликты их не касались. А самые громкие сплетни, как правило, были об очередной наивной маглокровке, раздвинушей ноги перед заскучавшим наследником. Выдохнув, Том с прежним усердием взялся за учебу, донимая профессоров просьбами о дополнительных материалах и заданиях. Колдовство давалось ему легко. Чары получались с первых попыток, словно он учился им с самого рождения. И, пользуясь этим, Том стремился впитать все, что могли дать ему преподаватели и многочисленные книги из школьной библиотеки. Приятельство с чистокровными позволило приобщиться к тому, как учат своих детей волшебники, и Том, пользуясь этим, ненавязчиво изучал ранее недоступную сторону магической жизни. И страшно завидовал тому, чего сам был лишен. Том любил магию всей душой, иногда крамольно ставя ее выше даже безусловной любви к Магдалине. Та, в свою очередь, с головой ушла в новые составы на зельеварении и в изучение новых, еще более привередливых, растений. Она могла оценить тонкую магию, творившуюся в бурлящем котле. Ей нравилось, как одна щепотка растертого ингредиента могла превратить основу в зелье, снимающее боль, или в яд, выкручивающий внутренности. Помешивая свое варево, она чувствовала себя не меньше, чем богиней, способной карать и миловать по своему желанию. Профессор Слизнорт вскоре стал давать задания сложнее, проверяя способную студентку, и вынужден был признать в девочке врожденный талант. Хотя вслух он никогда этого не произносил. Успехи на зельеварении никак не могли помочь справиться с упрямой трансфигурацией, которую Магдалина брала измором. И посильной помощью Иванны, которая, казалось, дышала этой наукой. Та настолько естественно превращала ближайшее перо в веер, если было душно, или чей-то забытый листок в бокал, будто в этом не было вообще ничего волшебного. Проще, чем моргнуть. Понаблюдав за своими чистокровными приятельницами, Магдалина пришла к неутешительному выводу: они знают гораздо больше, чем учат в школе. И самая огромная разница между ней и той же Иванной заключалась не в стоимости нарядов или чистоте крови, а в самом отношении к магии. Для Иванны магия не была чудом. Магия была жизнью. Колдовать так же естественно, как дышать. А Магдалина все еще относилась к своему дару как к опасному зверю, которого нужно укротить и заставить служить себе. И если они с Томом не научатся относиться к магии, как к руке или ноге, как бы грубо это ни звучало, то они так и останутся в этом мире белыми воронами. Впрочем, вряд ли у Тома были с этим проблемы, рассуждала Магдалина, замечая, что брат, как и его приятели, колдует не задумываясь, словно делал это всегда. Приняв нелегкое решение, Лина все же обратилась за помощью к Иванне, сумбурно объяснив, что именно ее волнует. Как ни странно, та только понимающе улыбнулась и взялась за опекаемую сироту железной хваткой. Как выяснилось, обидные жалящие заклятия прекрасно способствуют усвоению материала. И через несколько месяцев Магдалина с удивлением заметила за собой, что уже перестала задумываться прежде чем призвать к себе учебник или машинально трансфигурировать перо, чтобы черкнуть пару предложений в свитке. Довольная своими преподавательскими успехами, Иванна вдруг решила продолжить обучение Лины, намереваясь сделать из нее приличную девушку. Чем знание придворного этикета или правил великосветской беседы помогут ей в дальнейшей жизни, “приличная девушка” не понимала, но спорить с Иванной было бесполезно. Поэтому вечерами она послушно ходила с тяжелой книгой на макушке, выправляя осанку, училась правильно делать реверанс и говорить так, как полагается леди, а не бродяжке с окраин. Теперь полагалось заплетать волосы в строгие косы, ходить размеренным шагом, не заговаривать первой, не хохотать, не выказывать неподобающих эмоций, сидеть прямо, не облокачиваясь на спинку кресла, и еще много-много разных “не”, о существовании которых Магдалина и не подозревала раньше. Вспоминая свои наивные мечты о том, чтобы стать хоть на десятую часть такой, как благородные девицы, Магдалина ругала себя сквозь зубы, думая, что с желаниями нужно быть осторожнее, ведь они имеют свойства сбываться. Иванна оказалась настоящим деспотом. Она вдалбливала в голову Лины правила поведения леди жалящими заклинаниями и ледяным тоном. На робкое замечание, что простолюдинке это никогда не пригодится, она сузила глаза и, стукнув палочкой по раскрытой ладони, холодно произнесла: — Все благородные рода когда-то были основаны простолюдинами, грязнокровками или бастардами. Умея подать себя, ты можешь рассчитывать на выгодный брак. Ни один обеспеченный полукровка или чистокровный из незнатного рода в здравом уме не возьмет в жены мещанку, Магдалина. — Но если я не хочу выходить замуж? — робко спросила та. — А чего же ты тогда хочешь? — Я не знаю… Может, увидеть мир… — И кто же помешает тебе сделать это, будучи замужем? — перебила ее Иванна. — Забудь эти маггловские суждения. Нашим миром правят мужчины. А вот мужчинами правят их жены. Она хитро подмигнула ей и тут же ужалила заклинанием, сурово сказав: — Не сутулься!* * *
Том, погруженный в свой новый круг общения и учебу, не сразу заметил изменения, произошедшие с его сестрой. Они как-то отдалились друг от друга, занятые своими делами. Первое осознание, что с Магдалиной что-то не так, посетило его после урока чар. Сестра остановилась неподалеку от профессора и смотрела на него прямо, пока тот не обратил на нее свое внимание. — Мисс Реддл, у вас есть вопросы? Только после этого она приблизилась к его столу и, показав свой конспект, что-то тихо спросила. Профессор пожевал губами и, написав на листке пергамента пару строк, отдал его Магдалине. Та поблагодарила его и, сделав шаг назад, чуть присела в поклоне, после чего развернулась и, как ни в чем не бывало, удалилась неспешным шагом к ожидавшей ее Иванне. Удивленный Том успел заметить, как профессор Лингрейм довольно кивнул вслед ушедшей Магдалине. Озадаченный этим странным поведением, Том пронаблюдал за другими однокурсницами весь тот день. И к вечеру понял, что абсолютно все чистокровные и полукровные девушки поступали схожим образом — приседали в поклоне при обращении к профессорскому составу. Маглорожденные и те из полукровок, кто жил только на маггловской стороне, ничего подобного не делали. Несложно догадаться, кто надоумил Магдалину изменить свое поведение. Иванна Долохова везде ходила вместе со своей протеже, на полшага впереди, как и полагается благородной леди. Наблюдая за ними в гостиной, где девицы облюбовали уголок рядом с камином, Том подмечал, что его сестра теперь часто вела тихие разговоры с другими “фрейлинами” Долоховой, держа на коленях раскрытую книгу или свитки с конспектами. При приближении покровительницы все они поднимались и приседали в реверансе, садясь только после того, как Иванна займет свое место. Как на это реагировать Том не знал, а Тони в ответ на прямой вопрос только отмахнулся: — Дурному не научит. — Какая ей выгода — возиться с Магдалиной? — спросил Том, не удовлетворившись таким ответом. — Все-то ты меряешь выгодой, — поморщился тот. — Влияние. Она показывает, что способна не только собрать себе свиту, но и любую замарашку, не в обиду милой Лине будет сказано, сделать леди. — И что будет, когда она наиграется? — Ничего. Она взяла на себя обязательства, взяв под крыло твою сестру. Я не думаю, что Магдалина способна отколоть что-то настолько предосудительное, что милая кузина откажется от нее. — Тони похлопал его по плечу. Это мало успокаивало, но за неимением других идей Том решил не трогать сестру. В конце концов, запретить ей играться в леди он не может: Магдалина была упряма не меньше него, и если ей что-то нравилось, переубедить ее было невозможно.* * *
Рождество наступило абсолютно внезапно. Предпраздничная суматоха волной накрыла факультет. Студенты торопливо собирались домой, рассчитывая на отдых от опостылевших уроков и однокурсников. Оставались, как и в прошлый раз, близнецы и измученные старшекурсники, которые, обложившись конспектами и учебниками, злобно шипели и проклинали каждого неосторожного студента, осмелившегося подойти к ним слишком близко. Магдалина прощалась с Иванной, улыбаясь и внутренне радуясь, что не увидит свой личный кошмар ближайшие пару недель. Том выторговал у Мальсибера интересный трактат по ЗОТИ и теперь мысленно потирал руки в предвкушении занимательного чтения, во время которого никакие Долоховы и Роули не будут его отвлекать. — Мы вновь расстаемся, милая Магдалина, — голосом трагического героя говорил Тони, подавая руку своей кузине. — Я пришлю тебе весточку, чтобы наша разлука прошла не так болезненно. — Одна мысль о том, что вы помните обо мне в разлуке, греет мое сердце, милорд, — присела в книксене Магдалина. — Что ты наделала, кузина? — всплеснул руками Долохов. — Она была так очаровательно жива, а теперь твоя темная копия. Ты разбила мне сердце! — Не паясничай, кузен, — улыбка Иванны лучилась довольством и гордостью.— Я прослежу, чтобы в свою весточку он положил что-то достойное приличной девушки. — Легкой дороги, Иванна, — Магдалина еще раз присела в книксене, чувствуя, что ноги все еще подрагивают от этого крайне неудобного способа выказать свое уважение. Когда за Долоховыми, наконец, закрылась дверь, Лина выдохнула чуть ссутулив плечи, и тут же распрямилась обратно, как натянутая струна, невольно ожидая жалящего заклятья и грозного “Не сутулься!”. Том с ехидной усмешкой наблюдал за ее нервными движениями, но прежде, чем он успел отпустить язвительный комментарий, Магдалина яростно сверкнула на него темными глазами и прошипела на том самом языке, на котором они разговаривали со змеями: — Только попробуй. Взяв брата под руку, она неспешно повела его в сторону мужского крыла. Так, как учила Иванна. Немногочисленные студенты, оставшиеся в гостиной, не обратили на них никакого внимания. Оказавшись в комнате Тома, Магдалина со стоном упала на его кровать и, уронив голову на руки, простонала: — Я так устала. Том неторопливо снял форменный пиджак и небрежно бросил его на спинку кровати, после чего сел рядом с сестрой и все же не смог сдержаться: — А кто говорил: “Ах, Том, они так изящны!”, — передразнил он ее тонким голосом. Магдалина посмотрела на него исподлобья совсем не любящим взглядом: — Ты мне сейчас совсем не помогаешь. Запустив тонкие пальцы в волосы, она с шипением выдернула несколько шпилек, и вся аккуратная корона из кос рассыпалась темной волной по ее плечам. Голова нестерпимо чесалась, как и всегда после долгого ношения туго затянутых причесок, скрепленных шпильками и заклинаниями. Обняв брата за пояс, Магдалина спрятала лицо на его груди, завесившись густыми волосами. Том провел рукой по ее голове, перебирая пальцами локоны, и, опершись щекой о ее макушку, вздохнул. — Иногда мне очень хотелось, чтобы ты меня спас от этих гарпий, — доверительно сообщила брату Магдалина, положив голову ему на плечо. — Мне казалось, тебе нравится быть в обществе чистокровных леди, — улыбнулся Том. — Я же сказала “иногда”. С ними довольно интересно, хотя и утомительно. — Девочка завозилась, устраиваясь поудобнее. — Я по тебе соскучилась. — У нас есть каникулы, — тихо сказал Том, отфыркиваясь от пушистых волос, которые лезли в рот и нос. — Я тоже соскучился. Близнецы вновь стали неразлучны. Брат и сестра не могли надышаться друг другом. Казалось, дней, проведенных вместе, им катастрофически не хватало. Магдалина повадилась приходить к Тому засветло, когда замок еще спал, и, потеснив его на кровати, досыпать еще пару часов в обнимку. Иванна и миссис Коул непременно пришли бы в ужас и, она была уверена, с одинаковыми интонациями высказали бы ей, что приличные девушки так себя не ведут. Вот только ей было все равно, и плевать она хотела на условности, мешающие ей провести несколько часов под теплым боком Тома, как в детстве. Тем более брат был совсем не против, послушно отодвигаясь во сне и позволял закидывать на себя руки и ноги. Трактат по ЗОТИ близнецы читали вдвоем, запершись в комнате Тома. Сидя на кровати в коконе из одеял. Но если Тому действительно было интересно узнавать новое о необъяснимых монстрах и явлениях волшебного мира, о темных искусствах и методах защиты от них, то Магдалина легкомысленно разглядывала иллюстрации и просто наслаждалась возможностью побыть рядом с братом. На следующий день после рождества сова принесла обещанную Долоховым весточку. В плотную пергаментную бумагу была упакована внушительной толщины книга с простой коричневой обложкой, на которой золотыми буквами было написано “Анна Каренина”. Магдалина открыла форзац, на котором Тони вывел своим округлым почерком: “Магдалине Реддл от Антонина Долохова, 1940.” Девочка провела кончиками пальцев по шершавой бумаге, почувствовав ударивший по чувствам полюбившийся книжный запах. Внутри все засвербило от непреодолимого желания спрятаться подальше ото всех и погрузиться в рассказ о жизни этой таинственной Анны. Том заглянул через ее плечо на первые страницы, но, прочитав: “Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме.” — сморщился и отвернулся. Любви к подобного рода литературе он не понимал и, откровенно говоря, понимать не хотел, считая ее девчоночьей блажью. Магдалина была потеряна. Она по-прежнему приходила к нему, но теперь забиралась на кровать, чтобы, свернувшись мягким клубком у него под боком, читать подарок Долохова. Ее вполне устраивала царящая между ними тишина, и достаточно было иметь возможность время от времени бросать на точеный профиль брата быстрые взгляды. Иногда она начинала беззвучно плакать, закусывая губы и сильнее прижимаясь к Тому. Ему ничего не оставалось, как пустить ее в свои руки, позволив упереться худой спиной в грудь, и продолжить изучать действительно важную книгу.* * *
Последний день каникул Магдалина встретила в ужаснейшем настроении. Роман закончился, оставив горьковатое послевкусие. Хотелось сидеть у камина и грустить, а нужно было приводить себя в порядок и готовиться к учебе. В это утро она не пошла к Тому, оставшись у себя и потратив целый час на то, чтобы вспомнить, как правильно плести тугие косы. Когда она наконец вышла из своей спальни, идеально прямая, с гладко зачесанными волосами, в аккуратно застегнутой мантии, Том отчетливо понял, что отдых закончился, и сразу помрачнел. Он не говорил, но ему нравилось просыпаться рядом с сестрой и проводить с ней уютные молчаливые дни. Студенты начали прибывать к обеду. Большой зал вновь наполнился суматохой и гомоном. Соскучившиеся друзья громко приветствовали друг друга и спешили делиться новостями. И на этом ярком счастливом фоне неожиданно блекло и серо, как выцветшие фотографии, выглядели некоторые студенты. Они словно разом стали старше. За недолгие полторы недели постарев на добрый десяток лет. Магдалина разглядывала их украдкой, отмечая резкие отметины морщин на молодых лицах и седину, осевшую пеплом на головах. Среди этих теней то и дело раздавалось короткое и страшное слово — война. И никто, абсолютно никто, не обращал внимания на этих молодых стариков. И никто не понял бы интерес слизеринской второкурсницы, приближенной к Долоховой, к безвестным магглокровкам с других факультетов. И Магдалина, не смея нарушить негласные правила, терзалась мрачным любопытством. Им с Томом тоже возвращаться на “ту” сторону, и совершенно неясно, что их ждет. Ее брат проявлял удивительное равнодушие, никак не отреагировав на мучавшуюся сомнениями сестру. Он слышал о войне в Европе, но, как и большинство студентов, считал, что она слишком далеко, чтобы касаться их. А маглорожденные его интересовали и того меньше. Посоветовав сестре поменьше драматизировать и не обращать внимания на слухи, Том легкомысленно отмахнулся от нее, занятый общением со своими приятелями и учебой. И среди наперсниц Иванны Магдалина тоже не нашла понимания. Девочки не размышляли о таких вещах. И не интересовались магглокровками, считая ниже своего достоинства вообще замечать их присутствие. Не желая потерять их расположение, Магдалина смирилась и перестала задавать вопросы. Только нет-нет да и цеплялся глаз за серое лицо, бельмом выделявшееся в пестрой толпе учеников. Год медленно подходил к концу. Время двигалось рывками: вроде вот была зима, а потом как-то резко без всяких переходов распустились яблони во дворе замка. Теплые весенние ночи навевали на подростков романтическое настроение, а старостам добавляли головной боли. Старшекурсники то и дело сбегали по ночам, рискуя попасться профессорам. Парочки прятались по заброшенным аудиториям, тайным проходам и маленьким нишам. Парни воровали в теплицах цветы и тайком сбегали в Хогсмид за шоколадом. Девушки прятали бесстыжие глаза и закусывали припухшие губы. Впрочем, любовное помрачение быстро прошло, когда на носу оказались экзамены. Профессора задавали столько заданий, словно переживали, что у студентов слишком много времени для сна. Второкурсников огорошили необходимостью выбора дополнительных предметов на следующий год. Изучив список, близнецы решили взять Нумерологию и Древние руны. Магдалине было в общем-то все равно, и она просто пошла за братом. Иванна советовала взять Прорицания, потому что леди прилично увлекаться чем-то таким, и, уступив ей, Магдалина записалась и на них. Экзаменационные дни прошли как-то мимо близнецов. Выдрессированная Иванной, Лина достойно справилась с трансфигурацией и чарами, не опозорив свою наставницу. Профессор Слагхорн поставил ей высший балл почти не глядя в котел, уверенный, что эта студентка способна сварить любое зелье из программы второго курса и даже несколько составов из третьего. Никаких вопросов к ней не возникло и на травологии. Магдалина даже смогла немного помочь брату, которого откровенно не любил Луговой Лисохвост. Том блестяще справился со всеми экзаменами, явно намереваясь подтвердить идеальный прошлогодний результат. Иванна закончила, как и полагается, безупречно. А безалаберный Тони вообще не задумывался о результатах, не получив, впрочем, ни одной низкой оценки. Солнечное начало лета студенты встретили массовым исходом из мрачного замка. На берегу Черного Озера было практически не протолкнуться. Большие компании друзей занимали внушительные участки песчаного пляжа, самые смелые из них устраивали заплывы по озеру, дразня русалок. Девушки постарше надевали белые льняные платья и демонстративно гуляли неподалеку от шумных парней, стреляя глазами и томно улыбаясь подкрашенными губами. Магдалина вместе со своим девичьим кружком наслаждалась последними деньками в Хогвартсе, гуляла и слушала романсы, помогала устраивать пикники, на которые непременно заявлялся Долохов, а вместе с ним и вся его мужская компания. Они много шутили и рассказывали семейные байки, молчаливый Роули раздобыл где-то гитару и наигрывал несложные мелодии, Тони, лукаво улыбаясь мрачному Тому, учил Магдалину плести венки, а потом носил их на светлой голове, как корону. Этот солнечный июнь был лучшим в жизни близнецов. Светлый и радостный, наполненный приятной усталостью от хорошо выполненной работы, журчащий звонким девичьим смехом и тонким переливом гитарных струн. И тем горше было садиться в купе Хогвартс-экспресса и тоскливо смотреть, как удаляются шотландские холмы, покрытые солнечными бликами. Когда замок стал совсем крошечным и скрылся за высокими деревьями, Магдалина сморгнула слезы и откинулась на спинку сидения, наплевав на правила приличия, после чего принялась мягко гладить брата, который улегся ей на колени, по темным волосам. Они ехали в молчании. Несколько раз к ним заходили приятели Тома, и они о чем-то разговаривали, но Магдалина не прислушивалась, погруженная в свою тоску. Ее смогла расшевелить только Иванна, под чьим ледяным взглядом даже непрошибаемый Том смутился и сел ровно, освободив колени сестры. Требовательная леди изгнала его из купе, отправив поискать Тони и “не мешать разговаривать”. Несмотря на неравное положение, Иванна по-своему привязалась к Магдалине, оценив ее послушание и верность. И сердце у нее было совсем не каменное. Они провели вместе несколько часов, болтали о разном, смеялись. Словно через несколько часов между ними не разверзнется пропасть. Словно Иванна Долохова не отправится в летнее поместье ее дяди, а Магдалина Реддл не отправиться в серые застенки приюта. Чем ближе становился Лондон, тем тяжелее казалось небо. Когда паровоз, издав душераздирающий гудок, остановился у перрона, утонув в облаках белого дыма, Магдалина подхватила свой чемодан и, в последний раз окинув взглядом купе, направилась к выходу. На платформе ее уже ждал Том. Попрощавшись с Долоховыми аккуратным книксеном, Магдалина крепко взяла брата за руку и словно нехотя пошла за ним к барьеру. Шум волшебной платформы растворился, как только они сделали первые шаги на маггловскую сторону.* * *
Они не узнали Лондон. Пол вокзала был засыпан каменной крошкой и пылью. Кое-где валялись оплавленные и почерневшие куски арматуры и битое стекло. Над головами близнецов сквозь дыры в стеклянном потолке завывал ветер. Людей не было. Том крепко взял сестру за руку и повел за собой к погнутым дверям с выбитыми стеклами. Когда они вышли на улицу, то от потрясения не смогли заставить себя сдвинуться с места. Лондон умирал. Покореженные машины небрежно валялись на мостовых, словно игрушки неаккуратного мальчишки. Большой красный автобус, разломанный пополам обломком здания, догорал, чадя едким черным дымом. Издалека доносился тяжелый вибрирующий звук, от которого чесалось изнутри горло и ныли зубы. Близнецы заторможено прошли вперед, вглядываясь в клубы оседающей пыли. Здания смотрели на них мертвыми глазницами выбитых окон и скалились покореженными проходами парадных. Некоторые из них тлели внутри, обдавая детей удушливой гарью. Пахло пылью и отбивными. Чем дальше они продвигались по разгромленной улице, тем сильнее был запах. И это было так странно, что порождало нездоровое любопытство. Вдалеке послышались звуки пожарной сирены и шум приближающихся автомобилей. Близнецы завернули за угол осыпающегося дома, и запах подгоревшего мяса стал совсем невыносимым. Том шумно вздохнул и, уронив свой чемодан, резко развернул ничего не понимающую Магдалину к себе, после чего крепко обнял, не давая пошевелиться и, самое главное, обернуться. Прямо перед ними на мостовой разверзлась воронка, в которой виднелись покореженные водопроводные трубы. Вокруг все было черным от гари. Близлежащие дома обуглились и разрушились, сложившись, как карточные домики. Покореженные остовы автомобилей оплавились, прикипев к развороченной земле. Том не мог оторвать взгляда от тела, которое свесилось из разрушенного окна. Теперь уже было не опознать, был погибший мужчиной или женщиной. Он казался искусственным. Красно-черный, покрытый коричневыми подтеками зажарившейся крови. Его руки свисали прямо в огонь, жадно лизавший их и распространявший вокруг тот самый запах подгорелых отбивных. Том сделал шаг назад, удерживая в своих руках сестру, и его повело в сторону. Взгляд против воли стал находить все новые и новые тела. Спекшийся комок в развороченном автомобиле оказался не тряпкой, а горелым телом. Грязно-розовое месиво на углу дома — содержимым головы несчастной женщины, которая сползла по стене, как сломанная кукла. Прямо на арматуру, торчавшую из полуразрушенного дома, как букашка был насажен мужчина. Его развороченное лицо выглядело как порванный мяч, из глазницы на тонкой нитке нерва свисало глазное яблоко. Огонь уже начал пожирать его ноги, разъедая брюки и заставляя кожу краснеть и лопаться, сочась прозрачным соком. Тошнотворный запах вызвал у Тома судорожные спазмы, горькая слюна заполнила рот. Он упорно тащил за собой сестру, не давая ей оторвать лицо от своей шеи. Чемодан, повинуясь его сырой силе, немедленно рванул ему прямо в руку. Магдалина, оглушенная животным ужасом брата, послушно переставляла ноги, даже не делая попыток освободиться, для верности еще и крепко зажмурив глаза. Оказавшись за углом, Том схватил сестру за руку и бегом потащил ее в совершенно другом направлении. Страх гнал его. Хлестал раскаленным бичом по оголенным нервам. Горло душили рвотные позывы, но он держался, сглатывая вязкую слюну. И продолжал бежать. Магдалина едва успевала за ним, путаясь в юбке и спотыкаясь о камни. Совсем скоро у нее закололо в боку. Пыльный воздух немилосердно царапал пересохшее горло. Она попробовала затормозить, но Том сильнее дернул ее за руку, почти вывернув плечо, и продолжил тащить вперед. Он успокоился только тогда, когда они оказались в паре кварталов от приюта. Магдалина обессиленно опустилась на колени, не жалея платья. Надрывно кашляя, она держалась за руку, на которой наливались синевой отпечатки пальцев брата. Том сполз по стене дома рядом с ней. Сердце стучало у него прямо в висках, сквозь кровавую пелену он едва мог видеть в метре от себя. Едва справившись с дыханием, он с трудом поднялся на ноги, подал руку сестре, и, медленно переставляя гудящие ноги, они двинулись дальше по улице.* * *
Двери приюта Вула были заколочены. Близнецы, с трудом одолевшие кованые ворота, теперь тупо разглядывали намертво забитые двери. Их явно никто не ждал. Сплюнув, Том уцепился за заколоченную ставню окна на первом этаже и, пустив по рукам магию, сумел выломать ее. Из носа хлынула кровь, и тут же потемнело в глазах. Тряхнув головой, он подобрал с земли обломок кирпича и бросил его в окно. С жалобным звоном стеклом раскололось, и, из последних сил забравшись на высокий подоконник, Том выбил осколки обмотанной пиджаком рукой. С трудом затащив внутрь Магдалину, он обессиленно упал на диван, успев отметить, что они удачно залезли в приемную миссис Коул. Сестра опустилась рядом, баюкая поврежденную руку. В покинутом здании приюта царили неуютные тишина и темнота. Сквозь поврежденную крышу задувал ветер. Дом тяжело вздыхал, скрипя рассохшимися балками. По пустым коридорам проносились шорохи, напоминавшие чьи-то вкрадчивые шаги. Магдалина поднялась в жилые комнаты и, забрав оттуда несколько тощих подушек и тонких одеял, спустилась к брату, обессиленно лежавшему на диване. Под носом у него запеклись кровавые разводы. Он посмотрел на нее из-под полуприкрытых век и с трудом поднялся. Она осторожно вытерла кровь с его лица смоченной в застоявшейся воде тряпочкой и, подложив подушку, аккуратно уложила, накрыв тонким одеялом. Им двоим вполне хватило бы места, если прижаться друг к другу, но Магдалина не хотела мешать вымотавшемуся Тому. Она присмотрела себе кресло, в котором могла подремать, следя за состоянием брата. Но он перехватил ее за руку и мягко потянул на себя. Том улегся на спину, а Магдалина осторожно опустилась рядом, положив голову ему на плечо. Брат обнял ее, крепче прижав к себе, и ровно задышал, почти мгновенно уснув. Магдалина закрыла глаза и, слушая мерное биение его сердца, сама не заметила, как провалилась в сон. Том проснулся от того, что сестра почти полностью забралась на него во сне, и ее длинные волосы мешали ему дышать. Он попытался аккуратно встать, не разбудив Магдалину, но та только насупилась и крепче вцепилась в него. Какое-то время он смиренно лежал, задумчиво наматывая на пальцы волосы сестры. Заурчавший живот напомнил о том, что последний раз они ели вчера днем. Том зашевелился, и это все же разбудило Магдалину. Она вздрогнула, больно стукнулась головой о подбородок Тома и, испугавшись этого, скатилась на пол. — Доброе утро? — спросил тот, разглядывая потиравшую то макушку, то ногу Магдалину. — Куда уж добрее, — буркнула та и поднялась, одернув задравшуюся юбку. — Как ты? — Ты мне полтуловища отлежала. Как сама думаешь? — усмехнулся Том. — Ты костлявый, у меня тоже все болит. — отмахнулась Магдалина. Собрав с пола одеяло и сложив его в кресло, она наскоро заплела растрепанные волосы в косу и поспешила за братом, отправившимся на поиски чего-нибудь съестного. По-видимому, перед отъездом настоятельница приказала вынести все, что только может пригодиться. Близнецы не нашли ничего, кроме завалившейся за ящик полупустой пачки овсянки. Но с голода и не такое съешь. Запарив кашу кипятком, они позавтракали без всякого удовольствия и, засев в облюбованной приемной, решали, что им делать дальше. — Мы можем вернуться обратно, — предложила Магдалина. — Нет, — отрезал Том. — У нас нет денег, нет знакомых и мы абсолютно беззащитны перед другими, пока не можем колдовать. — А как же твои друзья? — Так же, как и твои. Близнецы замолчали, мрачно обдумывая безрадостные перспективы. — Мы могли бы попроситься на работу к кому-нибудь, — вслух размышляла Магдалина. — Ну так, прибираться, может. Или еще какую работу делать… — А магия им на что? — снисходительно спросил Том, устало потерев глаза.— Тебе твои подружки не рассказывали, как ведется хозяйство в волшебной семье? Девочка поморщилась. Конечно, ей рассказывали. И про домашних эльфов, и про бытовые чары, и даже про последнюю моду у самых богатых: горничных и дворецких. И, конечно, Том прав — они на волшебной стороне никому не нужны. Да и на этой безродные сироты тоже даром никому не сдались. — Ты видел, что творится в городе, — привела последний аргумент Магдалина. — Здесь страшно. Том заметно побледнел и бросил быстрый взгляд в сторону окна. Лина почувствовала едкий страх, на мгновение окутавший брата, но тот справился с эмоциями: — Дом практически не поврежден. Здесь безопасно. И воры не залезут — что брать с приюта? Это лучший наш вариант. — Хорошо. А есть мы будем суп из обоев? Том подошел к выбитому окну и долго смотрел на улицу, словно принимал нелегкое решение и не был уверен, что сестра его поддержит. — Там, — наконец глухо сказал он, указав на другие дома. — Может быть что-то есть. — Предлагаешь мародерствовать? — тихо переспросила Магдалина, вставая рядом с ним. — Я могу один… — Еще чего, — перебила Лина, крепко взяв брата за руку. — Я не пущу тебя одного. Мы же близнецы. — Близнецы, — эхом откликнулся Том, пожимая маленькую ладошку Магдалины.* * *
Целый месяц пролетел как дурной сон. Близнецы выбирались на промысел в волчий час, когда город еще спал, но уже начинало светлеть. Днем и ночью они ходить попросту боялись, предпочитая оставаться в своем убежище. В одном из разрушенных домов Том нашел змеиное логово. Учитывая, что и брат, и сестра прекрасно понимали змеиную речь, им ничего не стоило договориться с хладнокровными питомцами. Маленькие юркие змейки отправлялись на разведку и сторожили местность, пока близнецы искали припасы, еще не растащенные другими мародерами. Худо-бедно им удавалось выживать. Магдалина, которая и так никогда не была упитанной, стала похожа на скелет, обтянутый кожей. О ее скулы можно было порезать палец. Том, несмотря ни на что продолжавший тянуться вверх, мало чем отличался от сестры. Они оба пытались отдать друг другу порцию побольше, отчаянно экономя каждую крошечку. Иногда еды не было по нескольку дней. Иногда им приходилось бросать все и убегать от других воров, спасая свои жизни. Человеческая жизнь стоила очень мало. Их вполне могли зарезать за банку тушенки, а на колдовство сил почти не было. Довольно быстро близнецы узнали, что питание выдавалось по карточкам. Пусть мало, но это лучше, чем от отчаяния ловить крыс. Оголодавшие дети без труда и моральных страданий украли несколько карточек, пробравшись в жилой дом. Но, когда они попытались выручить на них продукты, выяснилось, что карточки именные и что полиция не церемонится с ворами. Уйти тогда получилось чудом. Но Том, которого здорово отходили дубинкой по ребрам, еще неделю не мог встать с кровати. Магдалина тратила все свои невеликие силы на то, чтобы вылечить брата. Она отдавала ему все, доводя себя до кровавых пятен перед глазами, падая без сил на пол. Но каждое утро она поднималась, наказывала змеям охранять Тома, и уходила на поиски хоть чего-нибудь съестного. Ей повезло наткнуться на огород, разбитый в близлежащем парке. Такие тогда делали на каждом свободном клочке земли. Но этот охраняли из рук вон плохо. Магдалина приходила туда, рискуя быть избитой еще хуже, чем Том, а то и вовсе быть отправленной в работный дом. Но в те страшные дни она думала не о себе, а о том, что без пары картофелин ее единственный брат может не оправиться. Много она не брала. Сил унести не было. Поэтому приходилось рисковать и ходить через день. Видимо, Бог хранил Магдалину, потому что за все время ее ни разу не заметили в парке. И не остановили на улице. Том очень медленно шел на поправку. Узнав, что, пока он валялся в забытьи, разбитый и слабый, Магдалина доводила себя до истощения и рисковала жизнью, пришел в ярость. Он злился на себя. Что подвел сестру, которую должен был оберегать. Глядя в больные, запавшие глаза Лины, он клялся, что все исправит и умолял ее не выходить в город одну. Но сестра была непреклонна. — Мы же близнецы, Том, — упрямо говорила она, укутывая его в два одеяла. — Кто, если не я, позаботится о тебе? Однажды Том проснулся относительно здоровым и первым, что он увидел, была Магдалина, со слезами срезавшая свои волосы. От голода они начали выпадать. А от нехватки воды и мыла в них завелись вши. Густая черная коса лежала у нее на коленях, и девочка молча роняла на нее слезы. Настоятельница говорила, что у их матери были длинные черные волосы, совсем, как у Магдалины. И она гордилась ими, радуясь этой маленькой, но такой важной связи с умершей мамой. Но сейчас выхода не было. Том с трудом дошел до плачущей сестры, обнял острые плечи, прижал к себе. Магдалина заплакала громче. Неровная линия волос не доставала даже до плеч. Том забрал из слабых рук сестры бритву, найденную ими в одном из домов, и пошатываясь побрел в сторону туалетной комнаты. Он сам не понимал, зачем делает это. Но почему-то ему казалось крайне важным поддержать сестру. Успокоившись, Магдалина в последний раз погладила косу и бросила ее в камин. Чистокровные подружки объясняли, что будет, если недоброжелатели найдут частичку ее тела. И пусть в маггловском мире никто не мог провести нужный обряд, привычка уничтожать волосы и ногти осталась. Слабый огонь жадно слизал черные волосы, быстро заполнив комнату запахом горелой шерсти. Магдалина посмотрела на себя в оконное отражение и утерла слезы. За ее спиной в дверях появилась угловатая фигура брата. Вглядевшись в отражение девочка ахнула и, резко обернувшись, вновь заплакала. Побривший голову Том выглядел как тюремный узник. На отощавшем лице резко выделялись острые скулы. Он провел ладонью по макушке, стряхивая капли воды. Магдалина молча обняла его за пояс, пряча лицо в отвороте рваной рубахи, болтавшейся на Томе как на пугале. — Отрастут, — уверенно ответил брат на ее немой вопрос. — И у тебя отрастут. Еще лучше, чем раньше. Не удержавшись Магдалина взяла его лицо в ладони и, вынудив наклониться к себе, прижалась лбом к его лбу. Ежик неровно побритых волос колол пальцы. Том отстранился и поцеловал сестру в лоб. Они сели на диван, обняли друг друга, укутавшись в одеяла. Бушующий за окном ливень осветила молния, а следом раздался оглушающий грохот громового раската.* * *
Человек ко всему привыкает. Ужасную правдивость этой фразы близнецы осознали, когда перестали бояться сирены. Когда город накрывал взрывающий голову вой, они просто бросали свои дела и шли в подвал. Следом обычно раздавался невыносимый шум двигателей самолетов, пролетавших так низко, что можно было увидеть люки, из которых падали бомбы, если, конечно, нашелся бы безумец, которому понадобилось бы их разглядывать. Бомб всегда было много, они ложились линией вслед улетевшему истребителю. Оставляли за собой воронки выгоревшей земли. Пожары. И обезображенные тела тех несчастных, кто не успел спрятаться. Первую бомбежку близнецы встретили, рыская по окрестным домам. Когда взвыла сирена, они замерли, оглушенные. Не зная, что делать, забились в доме в самую дальнюю комнату. И ждали. Сначала был свист. Такой силы, что от него выкручивало зубы. А потом, через мгновение тишины, раздались взрывы. Грохот стоял такой, что Магдалине показалось, будто она в самом центре грозы. А следом пришла волна обжигающего воздуха, сносившая каменные стены, как листики. А потом был вой сирен пожарных расчетов и крики. Отчаянные, безнадежные крики. В тот раз им повезло. Возьми вражеский пилот чуть-чуть правее, и жизни близнецов оборвались бы в том самом доме. В центре воронки. Но они выжили. И, поступив абсолютно бесчестно, поспешили к месту катастрофы в надежде урвать побольше добра, прямо и просто рассудив, что живым оно понадобится больше, чем мертвым. Гораздо позже Магдалина задумалась, давно ли вид страдающего человека, мучающегося от ран, не трогает ее сердце? Как же быстро они огрубели! Как быстро все высокое вылетает из головы, когда первой и единственной целью стоит спасение собственной шкуры. Близнецы стали озлобленными волчатами меньше, чем за полтора месяца. И расслабились, забыв, что их окружают волки старше и безжалостнее. Им улыбнулась удача. Район, недавно подвергшейся бомбежке, еще не успели оцепить как следует. Полицейские и пожарные были заняты разбором завалов и тушением пожаров. И до двух юрких сирот никому не было дела. В их случае это означало добрую добычу и несколько относительно сытых и спокойных дней. Близился конец августа, а значит, скоро они отправятся в Хогвартс. Это означает конец голоду и холоду. Конец войне. В Хогвартсе они получат помощь. Том был уверен, что, узнав о творящихся в маггловском мире ужасах, им не позволят сюда вернуться. Их спасут. Они шли домой, нагруженные холщовыми мешками. Они были почти счастливы. И они были преступно невнимательны. Том не мог точно сказать, что произошло. Просто в какой-то момент он почувствовал резкую боль в затылке. А потом сквозь кровавую пелену увидел мужчину, пинавшего его сестру, будто та была бродячей собакой. Сквозь писк в ушах он слышал, что Магдалина зовет его, но тягучая слабость никак не хотела его отпускать. Том видел, словно отдельными кадрами, как сестра отталкивает обидчика и бросается к нему. Как тот хватает ее за руку и грубо дергает на себя, что-то шипит ей прямо в лицо. Как сестра пытается вырваться и получает за это пощечину, от которой лопается губа. Том попытался пошевелится, встать, дать отпор, но в глазах потемнело. Он словно погрузился под воду. Следующее, что он слышит, это пронзительный, жалобный крик. Резко открыв глаза, Том видит, что сестра лежит на земле, придавленная своим мучителем. Он по-хозяйски щупает ее тело и что-то говорит. Она вырывает руки, пытаясь вцепиться ему в лицо. В воздухе начинает пахнуть грозой, но насильник неожиданно подается вперед и бьет ее лбом в переносицу. Магдалина заходится кашлем, разбрызгивая ярко-красные капли крови, смешанной со слюной. Насильник грубо берет ее за лицо, сжав челюсти толстыми пальцами, и ударяет ее затылком о мостовую. Том снова подается вперед. Ослабевшие руки подгибаются под весом собственного тела, но он упорно ползет вперед. Насильник не обращает на него никакого внимания. Он занят тем, что стягивает с Магдалины штаны, другой рукой, ослабляя свой ремень. Резко наклонившись к ее лицу он что-то рычит прямо в окровавленные губы. И она тонко вскрикивает. Чужим, не своим голосом. Глаза Тома застилает кровавая ярость. Ярость подстегивает его, заставляет подорваться с места. Он сам не смог бы сказать, откуда в его руке взялся обломок кирпича. Он налетел на противника вдвое крупнее себя. Сбил его на землю. Ударил. Он сидел на его груди и остервенело бил ненавистное лицо. Не замечая крови, осколков костей, вытекающих мозгов. Он бил его со всей своей ненавистью. Бил, пока не стер его лицо. Пока в красном месиве на грязной земле не осталось обезглавленное тело. Он улыбался, чувствуя, как по подбородку стекают тягучие капли его собственной крови, смешиваясь с кровью ублюдка, посмевшего прикоснуться к его сестре. Сестре! Том обернулся. В пыли и брызгах крови изломанной вещью лежала Магдалина. Под ее глазами начали наливаться синяки. Из искривленного ударом носа не прекращала идти тонкая струйка крови. Еще одна стекала из лопнувшей губы. И это были единственные цветные пятна на белом лице. Том бросился к ней, перевернул на спину. Мертвый ублюдок успел разорвать на ней рубашку, оголив тощую грудь, с забором выступающих ребер. Том стянул с себя заляпанную кровью одежду и поспешил прикрыть сестру. Хотя она никак не реагировала на свою наготу. Грязные штаны болтались на выступающих тазовых косточках. Не успел, мысленно обрадовался Том. Он поднял деревянную Магдалину, одел ее в свою рубашку, помог ей встать. Подхватив злосчастные мешки, повел ее домой. Она шагала механически, на негнущихся ногах. Бледная. В подтеках крови. Только глаза раньше лихорадочно блестевшие, начали тускнеть, как у старой фарфоровой куклы. Этой же ночью бродячие собаки, привлеченные запахом крови, плотно набьют свои животы.* * *
Магдалина закрылась в плотную скорлупу. Она не говорила. Не думала. Не чувствовала. Она не видела ничего перед собой. Ничего не ела и не пила. Иногда Тому казалось, что она не дышала. Он привел ее приют, усадил на диван, умыл ледяной водой. Попытался поговорить с ней, но сестра смотрела сквозь него тусклыми глазами. Не зная, как себя вести, он решил оставить ее, подумав, что Лине просто нужно отойти от пережитого. Но наутро ничего не изменилось. Она лежала в той же позе, в которой он оставил ее. Он звал ее. Держал ледяные руки. Просил. Но она продолжала молчать. Ничего не изменилось и через день. Она по прежнему ничего не говорила. Худое лицо заострилось, как у покойника. Глаза она уже почти не открывала. Тогда Том осознал, что может ее потерять. Вот так просто. Его сестра просто не проснется. И он, Том, ничего не может с эти поделать. Он стоял перед ней на коленях. Уговаривал. Умолял. Угрожал. Но она оставалась глуха. Горе оглушило его. Придавило к земле черными ледяными лапами. У горя были глаза Магдалины. Том сидел на полу рядом с диваном, на котором покоилась его сестра. Он прижимал к губам ее ледяную руку и говорил. Каялся. Просил прощения за все свои грехи, начиная с рождения. Говорил, что любит ее. Говорил, что если она умрет, то и он умрет в ту же секунду, потому что она — его сердце. А без сердца человек жить не может. Говорил несколько часов, пока не охрип. И тогда просто сидел на полу, прижав маленькую ладонь сестры к горящему лицу. Горе сомкнуло длинные пальцы на его шее, обняло его. Начало с ним срастаться. — Очнись, — шептал он ледяным пальцам. — Пожалуйста. Том вскочил на диван, поднял слабое тело сестры, прижал к себе, уткнувшись лицом в остриженные волосы. Сжал. Изо всех своих сил, всем своим сердцем пожелал ей очнуться. Даже если после этого он никогда не сможет колдовать. Пусть он выгорит дотла, лишь бы она открыла глаза. Ветер пронесся по гостинной. Стало тяжело дышать. Том уперся лбом в лоб Магдалины, потерся носом о впалую щеку. Дрожащей рукой стер прозрачные капли с ее лица. Отстраненно осознав, что это были слезы. И, видимо, его. Взвыл раненым зверем, чувствуя, как внутри что-то покрывается тленом. Магия бушевала в нем. Билась огненными всплесками в висках. И была абсолютно бесполезна. В чем смысл его сил, если единственно ценное он спасти не в силах. Холодные пальцы прикоснулись к пылающим щекам. Он неверяще всмотрелся в затуманенные слезами глаза Магдалины. Она гладила его по лицу невесомыми движениями, силилась что-то сказать, но пересохшие губы не слушались. Горе отпустило его, разжав душащие объятия. Том улыбался, чувствуя, как с плеч упал камень размером с Хогвартс. Очнулась! У него получилось. Он прислонился к ее лбу, сжал в руках и неожиданно хриплым голосом попросил: — Никогда не оставляй меня. Никогда, слышишь? — Прости меня, — еле слышно отозвалась Магдалина. — Никогда, — как заведенный повторил Том. — Никогда, — прошелестела Лина, отдав этому короткому слову все свои силы. Том помог ей подняться с дивана. От слабости кружилась голова и темнело в глазах. Довел до уборной и остался снаружи, не собираясь ни на секунду оставлять сестру, которую чуть не потерял. Заперев двери, Магдалина уперлась руками в края раковины, разглядывая себя в мутном зеркале. Черные синяки под глазами резко контрастировали с общей бледностью лица. Разбитая губа уже подзатянулась. Побледнели синяки на руках и ребрах. Потрогав затылок, девочка нащупала корочку засохшей крови на том месте, которым “тот” приложил ее о камни. Зачерпнув воду из ведра, она смыла остатки крови, которые не убрал Том. Слабость все еще подкашивала ноги, но, освежившись, Магдалина почувствовала себя значительно лучше. Сознание упорно отбрасывало страшное происшествие. Она почти убедила себя, что ничего непоправимого не произошло. Она почти сошла с ума от ненависти к себе, почти перестала понимать, кто она вообще такая. Почти решила, что смерть — это хороший выбор. Если бы не Том. Если бы их сердца не были скованы одной цепью. Она не могла с ним так поступить. Только не с Томом. Единственным родным человеком по всем мире. Они же близнецы. Вместе всегда и во всем. Она смогла убедить себя, что все будет хорошо. Они справятся вместе. Она справится. Ведь ничего не произошло. Магдалина сжала зубы и приспустила штаны. На белой коже бедра отчетливо виднелись две смазанные кровавые полосы. Там, где “он” вытер об нее пальцы, сказав: “Узенькая”. Магдалина закусила ладонь, чтобы не издать ни звука. Судорожно стерла следы своего позора. Никто не узнает. Ничего не произошло.