* * *
Магдалина чувствовала себя чужой в Хогвартсе. Недостойной его. В каждом взгляде ей чудилось ядовитое понимание. В каждом слове слышался упрек. Чужие прикосновения поднимали в душе такую волну отвращения, что она едва сдерживала крик. Даже руки брата терпеть было тяжело. Ей казалось, что они становятся черными от грязи, когда касаются ее кожи. От отчаяния Магдалина не придумала ничего лучше, чем спрятаться за скорлупой этикета. Иванна могла бы гордиться. Ее ученица превзошла саму себя в старании соблюдать все правила поведения магического мира. И Магдалине начало нравиться так жить, ведь за неподвижно-вежливым лицом и мишурой светских ограничений не видно истинных эмоций. Иногда ей казалось, что все это прикипело к ней так сильно, что оторвать можно будет лишь с кожей. Стремясь сбежать от собственных мыслей, Магдалина с головой ушла в учебу, хотя успеваемость сама по себе мало ее волновала. Все эти школьные условности вдруг стали казаться такими глупыми и ничтожными, что иногда она едва сдерживала смех, наблюдая за однокурсниками, которые искренне переживали из-за оценок. Тем не менее, учеба помогала. Голова, забитая правилами обратной трансфигурации и природной несовместимостью чар, не болела о том, о чем Магдалина вообще старалась не вспоминать. Она запретила себе думать об этом, оградив проклятый участок памяти непроницаемой стеной. Ей казалось, что за повседневными мелкими делами и незначительными проблемами этот черный провал постепенно мелеет, становится все более незначительным. Что он исчезнет. И тогда все станет как раньше. Но если демоны не могли достать ее днем, они приходили ночами. В первый раз она едва не сошла с ума. Магдалина проснулась среди ночи и, всматриваясь в темный полог кровати, не могла понять, что именно ее разбудило. Иногда она подскакивала, боясь проспать, но, произнеся простенькое заклинание и убедившись, что до подъема еще есть время, спокойно укладывалась обратно в постель. Однако в тот раз Магдалина сонно потянулась к прикроватной тумбочке, на которой лежала коробка с волшебной палочкой, и поняла, что не может двинуть рукой. Она дернулась, панически вращая глазами, но тело оставалось неподвижным. Она билась внутри него, как в клетке, и ничего не могла поделать. Из глаз брызнули слезы. И тут в полной тишине спальни она совершенно отчетливо услышала шаркающие шаги. Кто-то приближался к изножью ее кровати. Магдалина с трудом смогла перевести взгляд туда, где в узкой щели неплотно задвинутого полога угадывался черный силуэт. Она едва различала его в темноте, но узнала мгновенно. Словно эти линии плеч были выжжены в ее памяти каленым железом. Она закричала, но непослушные губы не пропустили ни звука. Она пыталась изогнуться и уползти, но тело только мелко дрожало. Кажется, она звала брата. Но никто ее не услышал. Черный силуэт не двигался, стоял у нее в ногах, а Магдалине чудилась смесь запахов крови и пота. Она всем телом чувствовала жадный, злой взгляд, обещавший завершить то, на чем их прервали. И она беззвучно выла от ужаса, захлебываясь слезами. Беспомощная и неподвижная. Резкий свет разорвал темноту, уничтожив черный силуэт, разбив его на сотни осколков. Марта резким движением отодвинула полог на кровати Магдалины и, вскрикнув, бросилась поднимать изломанное судорогой тело. Каждая крошечная мышца Магдалины билась в спазмах. Она вцепилась в руки Марты, внезапно осознав, что паралич прошел: ужасная боль прогнала его. Хрипло плача, она прижималась к груди соседки, которая гладила ее по трясущимся плечам и шептала что-то успокаивающее. Голос Марты дрожал. Она сама испугалась, проснувшись от отчаянного мычания Магдалины. В тот раз они обе списали это на ночной кошмар. Успокоившись, девочки заснули в обнимку. Больше в ту ночь их ничего не тревожило. Через неделю все повторилось. И еще через неделю. Этот проклятый кошмар приходил к ней снова и снова. Но больше Магдалина уже не кричала. Она видела проклятый силуэт сквозь полуприкрытые веки. И молчала, ухватившись за детскую убежденность, что чудовище уйдет, если не заметит ее пробуждения. И молилась. Истово молилась про себя. Это все, что ей оставалось. Она всегда была разбитой в те дни, когда приходил ее личный демон. Красные из-за лопнувших сосудов глаза ужасно пекло. Раскалывалась голова, и весь день мучили слабость и тошнота. Но упрямая Магдалина все равно натягивала привычное выражение лица и не смела ни единым жестом выдать свое состояние. В такие дни Том старался все время быть рядом и, сам того не понимая, делал только хуже. Его искреннее беспокойство вызывало в душе Магдалины бурю самых противоречивых чувств. И самым главным среди них был стыд. Но брат, словно ничего не замечая, продолжал брать ее за руку, садиться рядом и вести себя так, словно ничего не произошло. Если бы не проведенные в недвижимом кошмаре ночи, Магдалина поверила бы ему. Демоны посещали не только ее. Том боролся со своими кошмарами ежечасно. Он едва мог спать. Дремал урывками, то и дело просыпаясь. Его душила тишина. Он боялся не услышать воя сирен, хотя понимал, что это невозможно. Часто видел во сне свои собственные окровавленные руки, сжимавшие обломок кирпича. Просыпаясь ночами, он судорожно искал холодную руку Магдалины и не находил, из-за чего впадал в панику. Он все время, сжав зубы, изо всех сил мысленно тянулся к сестре, чувствуя почти физическую боль от невозможности к ней прикоснуться. Убедиться, что она все еще реальна. Однажды его разбудил ее отчаянный крик. Том отчетливо слышал, как задыхавшаяся Магдалина звала его, срывая голос. Но когда он, взъерошенный и бледный ото сна, оказался у двери ее спальни, оттуда не доносилось ни звука. Пройти внутрь он не мог, поэтому оставалось только признать, что ему снятся очень реалистичные кошмары, и вернуться в свою кровать. Как и сестра, Том упрямо делал вид, что все хорошо. А устает он оттого, что нахватал по жадности огромное количество заданий и теперь не знал, как выполнить их в срок. Он упорно штудировал пособия и учебники по ЗОТИ, пытаясь найти способ защиты в маггловском мире. И находил, конечно, но все эти идеи разбивались об одно простое правило: вне Хогвартса им нельзя колдовать. В этом году школа не досчиталась нескольких старшекурсников, которых осудили и лишили палочек за магию и нападения на магглов. Бездушная машина бюрократии пережевала их и выплюнула кости. Чиновникам в высоких кабинетах, очевидно, было плевать на причины, побудившие молодых людей преступить закон. Хотели ли они защитить свои семьи или помочь раненым, они нарушили Статут. И пусть будут благодарны, что из-за возраста их не поместили в Азкабан. Для Тома это означало только одно — среди магглов они были абсолютно беспомощны. А значит, необходимо просить защиты у Хогвартса. Идею обратиться с этим к однокурсникам Том отмел практически сразу. В магическом мире тоже шла своя война: с Темным Лордом Грин-де-Вальдом. Множество взрослых волшебников из благородных и простых семей были направлены на передовую и гибли в страшных сражениях с его армией. Их семьи были эвакуированы вглубь страны, поэтому никто не придет в восторг от двух незваных ртов. Несмотря на доброе отношение Долохова, они не были его вассалами, и это означало, что он не нес за них ответственность. А давать вассальные клятвы Том не хотел, прекрасно понимая, какие ограничения это наложит на него самого и на его сестру. Он хотел оставаться свободным и самостоятельно принимать решения, хотя и осознавал, какие проблемы приносит его маленькой семье эта гордыня. В силу возраста он еще верил, что наделенные силой и властью взрослые встанут на его сторону, если он сможет их убедить. Ведь Хогвартс — это убежище, в котором каждый может получить помощь. А они точно в ней нуждались. К тому же, здесь огромная библиотека, которую можно будет изучать практически без всяких ограничений. Здесь они будут в безопасности. Том позволял себе робкие мечты о том, как они будут проводить летние дни у распахнутых окон только вдвоем. Сестра будет читать свои глупые романы и мечтательно улыбаться. А вся грязь этого проклятого мира останется очень далеко и больше не навредит ей. И может, тогда Магдалина вновь станет прежней.* * *
Девичий кружок Иванны Долоховой занял свое место у камина в гостиной, ожидая появления своей предводительницы. Девочки чинно оглаживали юбки и негромко обсуждали произошедшие за день события. Припозднившаяся с консультации по Рунам Магдалина вежливо поздоровалась и заняла положенное ей место. Вполуха слушая разговоры и иногда отвечая, она внимательно перечитывала свои выписки, пытаясь понять, в чем именно заключалась ошибка в последней рунной цепочке. По рукам остальных ходили журналы и газеты. С негромким смехом девочки обсуждали новинки в мире магической моды. Магдалина это было недоступно, но ей тоже нравились красивые наряды и изысканные украшения. Она с удовольствием поразглядывала бы колдографии, если бы только разобралась с упрямой рунной магией. — Право слово, дорогая, тебе необходимо отвлечься! — воскликнула Александра, высокая светловолосая девочка из чистокровного, но не знатного рода. — Дай голове отдохнуть. Возьмешься за решение позже и, уверена, сразу все поймешь. — Наверное, ты права, — согласилась Магдалина, откладывая в сторону свои заметки. — В мыслях один сумбур, ничего толкового не получается. — Конечно, она права, — хихикнула Эмбер и, нагнувшись к ее плечу, заговорчески произнесла. — Ты единственная не рассказала, что видела в кофейной гуще на Прорицаниях. Ну же, Магдалина, нам всем не терпится узнать! Магдалина вздохнула. Прорицания были самым нелюбимым ее предметом. Будучи по натуре прагматичной, она слабо верила предсказаниям, тем более своим собственным. Но замершее на лицах подружек ожидание не оставило выбора, и она рассказала, хотя сама не понимала, что именно рассмотрела на дне чашки: — Я видела змею в короне, — развела руками Магдалина. — Или это был цветок. Я не очень уверена. — Истинно то, что ты увидела первым, — назидательно сказала Эмбер. — Это была змея в короне или всё же цветок? — Я сначала подумала о змее, — после недолгих размышлений решила Лина. Эмбер достала блокнотик, который всегда носила с собой, и, пролистав, показала Магдалине заполненные аккуратным почерком страницы. Та только вздохнула, зацепившись взглядом за подчеркнутые фразы “корона сулит молодой девушке сватовство” и “видение змеи — есть предупреждение о грядущем зле”. — Я думаю, это предупреждение о том, что твой суженый может быть плохим человеком, — серьезно произнесла Эмбер, указывая пальцем на эти самые строки. — У меня нет суженого, милая, и ... — Магдалина запнулась, проглотив невысказанное “никогда не появится”. — Это просто напоминание, — перебила ее подруга, — что при выборе жениха тебе следует быть осторожной. Впрочем, — она легкомысленно махнула рукой, — это касается каждой из нас. Девочки рассмеялись. Магдалина улыбнулась, подумав про себя, что она точно не будет стоять перед таким выбором. Не после того, что случилось. В открывшуюся дверь гостиной ворвался шумный Тони, окруженный своими приятелями. Он что-то втолковывал Тому, активно жестикулируя, а тот, судя по скептическому выражению лица, был в корне не согласен. Они заняли диван позади девичьей компании, продолжив вести свой разговор. Магдалина почувствовала на себе внимательный взгляд и, обернувшись, едва кивнула брату. Она чувствовала его обеспокоенность, поэтому спокойно улыбнулась, послав ласковое прикосновение по гудящей цепи между их сердцами. Плечи Тома расслабились, и он вернулся к спору, который захватил его друзей. Иногда он бросал быстрые взгляды в сторону Магдалины, отмечая ее отстраненность. Тому хотелось позвать сестру к себе, взять ее за руку и отвести душу, но в мужской компании ей делать нечего, как и ему в ее девичьем кружке. Он вновь отвлекся на Тони, цитировавшего какой-то учебник из домашней библиотеки. Их спор был бесполезен, но Тони не мог остановиться, продолжая приводить все новые и новые доводы. В этот раз они не сошлись во мнениях по поводу гуманности трансфигурации живого существа в неживой объект. А началось все с простого любопытства Тома: что будет, если разбить стакан, трансфигурированный из мыши? И если это мучительная смерть, то почему трансфигурацию не запретят, как темнейшее из искусств? Точного ответа на этот вопрос никто из друзей не знал. Ставить опыты им не хотелось, а спрашивать у профессора Дамблдора они опасались. Поэтому от скуки упражнялись в софистике. Краем глаза Том увидел, как Магдалина встала со своего места и, попрощавшись с подругами, направилась к выходу из гостиной, на ходу перелистывая свои заметки. Между ее бровями залегла морщинка. Она сосредоточенно закусила губу и, решив что-то про себя, вышла в коридор. Ему захотелось немедленно пойти следом, оставив опостылевший разговор. То и дело поглядывая на дверь, Том скомкано извинился и, сдерживая шаг, отправился за сестрой. Он нашел ее в библиотеке. Обложившись пособиями, Магдалина читала и задумчиво прикусывала кончик пера, прерываясь, чтобы сделать короткую запись на пергаменте. Том сел рядом и заглянул через ее плечо в раскрытый учебник. Он почти сразу понял, где ошиблась сестра, но раз она не просила помощи, подсказывать не стал, просто взял первый попавшийся справочник и, открыв его на середине, бездумно в него уставился. — Я больше не могу, — еле слышно простонала Магдалина, обхватив голову руками. Том сделал вид, что не понимает, отчего она трет виски испачканными в чернилах пальцами. Но едва повернувшись в ее сторону, сразу встретился взглядом с такими же темными, как у него самого, глазами. Магдалина тяжело вздохнула и придвинула к нему пергамент: — Ты же наверняка все уже понял. Покажи ошибку, только не исправляй. Я сама. Она редко просила его о помощи, предпочитая справляться своими силами. Было ли это проявлением их семейного упрямства или Магдалина просто не любила, когда кто-то лез в ее работу, Том не знал. Впрочем, он никогда ей не отказывал, как и она ему. Ткнув пальцем в неправильно начертанную руну, он снова попытался погрузиться в чтение, но, забросив это бесполезное дело, начал просто смотреть, как сестра справляется с задачей. На его взгляд все можно было сделать в два раза проще, но задание Магдалина все же выполнила. Облегченно выдохнув, она сложила в сумку свои пергаменты и перья. Многочисленные книги, повинуясь взмахам волшебной палочки, собрались в аккуратную стопку, которую Магдалина уверенно левитировала к стеллажам. Решив побыть рыцарем, Том услужливо перехватил книги, пока сестра раскладывала их по полками. — Спасибо, — сестра улыбнулась ему и, поправив отросшие волосы, предложила. — Пройдемся? Они медленно шли по коридорам, изредка встречая других студентов. До отбоя оставалась еще пара часов. Солнце уже садилось, освещая замок теплыми розовыми лучами. Магдалина остановилась у одного из окон, из которого открывался чудесный вид на Черное озеро. Том оперся локтями на подоконник и неожиданно для себя сказал: — Я пойду к Диппету после Рождества. Сестра бросила на него короткий взгляд и снова отвернулась к окну. — Сходи. Хотя я не вижу в этом смысла, — после недолгого молчания сказала она. — Он сможет нам помочь. — Если бы мог, лето мы провели бы здесь. Война не вчера началась, Том. Неужели ты думаешь, что никто не приходил к нему? — Магдалина по-птичьи склонила голову набок и посмотрела на него. Том поморщился и, уперевшись лбом в раскрытые ладони, тяжело вздохнул: — Я все равно пойду. Должен же быть шанс. Сестра молча отвернулась и, поправив сумку, пошла дальше по коридору. Том выругался сквозь зубы и двинулся следом. Магдалина всегда обладала этой чертой: говорила вслух неприятную правду, которая на корню рубила его идеи. И вроде бы она не запрещала и не спорила, но почему после ее слов он чувствовал себя дураком? Нагнав сестру в конце коридора, Том по привычке взял ее за руку, отчего она ощутимо вздрогнула, но ладонь не отняла. — Что ты предлагаешь делать, если директор нам действительно не поможет? — Том остановился, удержал Магдалину и, развернувшись к нему лицом, она неожиданно жестко ответила: — Готовиться. Встретив ее обреченный взгляд, он смог только кивнуть, подумав про себя, что если все действительно пойдет плохо, он попробует уговорить Тони. Может Долоховы примут Магдалину, а он… он выкрутится. Но в Лондон до конца войны ее не пустит.* * *
В это Рождество Хогвартс обещал быть многолюдным. Все магглорожденные и полукровки с маггловской стороны оставались под защитой замка, не желая возвращаться под бомбежки. Чистокровные неторопливо собирались, обсуждая планы на каникулы. Им не было дела до тех, кто боялся чистого неба. Всему магическому миру не было до них дела. Но они еще об этом не знали. Близнецы пришли проститься с Долоховыми скорее по привычке, чем по искреннему желанию. — Моя милая леди, — улыбался Тони, отвесив Магдалине шутливый поклон, на что та отреагировала уже привычным книксеном. — Прошу не печалиться обо мне в нашей недолгой разлуке. Я найду, чем скрасить ваши вечера. — Милорд, — игриво смутилась та, — право, не стоит. — Довольно упражняться в куртуазности, — строго вмешалась Иванна, сдерживая улыбку. — Напиши мне весточку, Магдалина. — Непременно. Легкой дороги. Едва за Долоховыми закрылась дверь, близнецы выдохнули и хитро улыбнулись друг другу. Они вновь были предоставлены сами себе, и это не могло не радовать. Несмотря на значительно расширившийся круг общения, сильнее всего они все равно тянулись друг к другу. Их дни снова стали наполнены молчаливым пониманием и спокойствием. Единые в мыслях и чувствах, близнецы наслаждались тишиной полупустого Хогвартса, гуляя по его коридорам и разглядывая живые портреты. В их жизнь почти вернулось украденное войной счастье. Но, несмотря на внешнюю идиллию, демоны, терзавшие брата и сестру, никуда не пропадали. Магадалина боялась оставаться в своей спальне одна. Даже оставленная на ночь свеча не прогоняла страшные кошмары, делая их только реальнее. Она по-прежнему просыпалась ночами, чувствуя знакомое онемение во всем теле, и с ужасом ждала тяжелых шагов. В зыбком свете ночника ее кошмар обретал плоть и кровь. И не было никого, кто спас бы ее от ее собственного разума. Колдомедик, приставленный к Хогвартсу, только развел руками, сказав, что против этого бессильна и магическая медицина. И даже если стереть из ее памяти травмирующие события, он не сможет гарантировать, что сонный паралич не вернется. И не сделает хуже. А длительный прием снотворных зелий оказывает дурное влияние на организм. Ей придется справиться самой. Самым главным, что уяснила Магдалина, было то, что это всего лишь кошмар. Он может только пугать, но никак не сможет навредить. Об этом легко было рассуждать днем, сидя под боком брата или гуляя с ним по запутанным коридорам в незнакомых частях замка. Но ночью ее уверенность испарялась без следа. В конце концов, Магдалина перебралась в гостиную и украдкой дремала там, после чего просыпалась разбитой и обессиленной. Одиночество ее душило. Темнота собственной спальни вытягивала последние силы. Рождественский подарок Тони смог немного исправить ситуацию: тот прислал ей очередной роман. О запретной, порочной любви, которая не принесла счастья тем, кому встретилась на пути. Магдалина сидела на кровати Тома, обложившись подушками и одеялами, стащенными у его соседей. Кусая губы, она полностью погрузилась в драму, развернувшуюся между Хитклиффом и Кэтрин, когда тяжелая дверь спальни с грохотом врезалась в стену. Вскрикнув, она выронила книгу и забарахталась, запутавшись в своем коконе. Влетевший в комнату Том с длинным непечатным выражением захлопнул многострадальную дверь, приложив ее для верности кулаком. — Отказал, — прорычал он, вдарив по дереву так, что остались кровавые разводы. — “Магический мир, мистер Реддл, не вмешивается в маггловские войны. Хогвартс не может предоставить вам убежище, это будет нарушением закона. Мне очень жаль.” Ублюдок! Магдалина выбралась с кровати и осторожно подошла к тяжело дышавшему брату. Том уперся лбом в деревянное полотно и едва слышно рычал сквозь сжатые зубы. Помедлив, она порывисто обняла его за пояс, всем телом прижавшись к его содрогавшейся спине. Что-то в нем сломалось. Не удержавшись на ногах, Том медленно сполз на пол, увлекая за собой Магдалину. Мягким движением она повернула его бледное лицо к себе и обняла за шею, прижав голову брата к своему плечу. Он схватился за нее как за спасательный круг. Вжал в себя, обжигая горячим дыханием шею. Сложно сказать, сколько они сидели так, раздавленные жестокой реальностью. Брошенные и ненужные никому, кроме друг друга. Магдалина гладила Тома по отросшим волосам, прижимаясь к полыхавшей щеке. А он цеплялся за нее до боли. Словно она была последним рубежом перед безумием. — Прости, — едва слышно прохрипел Том. Сестра отстранилась от него, посмотрела в больные глаза и, не говоря ни слова, поцеловала в лоб. Нашла ладонью его разбитую руку и, с трудом оторвав ее от собственной талии, поднесла к губам и легонько подула. Как в детстве, желая ей зажить. Ссадины медленно затягивались, покрываясь тонкой розовой кожицей. Близнецы крепко сжали ладони друг друга, переплетясь пальцами. Магдалина подалась вперед, прильнув к груди Тома. Его все еще трясло. Он обнял ее за плечи и, судорожно выдохнув, поцеловал в макушку и вжался лицом в пушистые волосы сестры. Успокоившись, Том выпустил Магдалину из объятий и, усадив ее на кровать, принялся мерить комнату шагами. Сестра напряженно следила за ним, комкая в руках юбку. — Я поговорю с Долоховым, — наконец выдал Том, остановившись у маленького окна с видом на дно Черного озера. — Упрошу его. Тебя он точно сможет взять с собой. — Что? — опешила Магдалина. — Проведешь лето с Иванной, — как ни в чем ни бывало продолжал брат, кивая своим словам. — Придется потерпеть Тони, но ничего, там всего два месяца. — Что ты несешь? Какой Тони? Том обернулся к сестре и, в два шага оказавшись рядом, сел на кровать, сжав ее руки. — Я упрошу Тони пригласить тебя в их дом на это лето. Он хорошо к тебе относится, его кузина вообще взяла над тобой шефство. Он не откажет. Я отплачу ему всем, что он захочет, — быстро говорил он, лихорадочно блестя глазами. — А как же ты? — Я останусь. У Долоховых сейчас все не совсем гладко. Я пережду в Лондоне. Где-нибудь на окраинах. За городом, может. Не переживай. Магдалина вырвала свои руки из хватки брата и покачала головой: — Нет. — Что значит нет? Там ты будешь в безопасности! — воскликнул Том, кляня про себя не вовремя взыгравшее упрямство сестры. — Я сказала — нет, — ледяным тоном отрезала Магдалина. — Как ты не понимаешь? Я пытаюсь тебя спасти! — Я все понимаю. И благодарна тебе за это. Но я тебя не оставлю. Это не обсуждается. — Я не дам тебе вернуться в Лондон, — после недолгого молчания тихо сказал Том, мрачно посмотрев на сестру исподлобья. — Это решать не тебе, — так же тихо отозвалась та. Глаза Тома стали совершенно черными от захватившей его ярости. Он никогда так не злился на упрямую сестру, которая сейчас сидела прямая и бледная. И только такие же черные глаза выдавали в ней столь же сильный гнев. — Ты туда не вернешься, — обманчиво спокойно проговорил Том, сжав кулаки так, что побледнели костяшки, а потом ядовито добавил, не сдержавшись. — Или тебе было мало? Магдалина дернулась, словно он ударил ее. Глаза мгновенно потускнели, губы едва заметно дрогнули, но она тут же их сжала. Бледное лицо выцвело, как старый пергамент. Она немедленно поднялась, не глядя на брата, уже пожалевшего о вырвавшихся словах, и решительно направилась к выходу. — Стой! — Том схватил ее за руку, но она вырвалась с неожиданной силой и тут же исчезла, хлопнув дверью. Он бросился за ней, намереваясь схватить, удержать и не отпускать, пока не вымолит прощение. Но дверь ее спальни захлопнулась прямо перед его лицом, вспыхнув огнем защитных чар. Он ударил по ней кулаком, но упрямая деревяшка только издевательски заскрипела. Том просидел на полу возле спальни Магдалины до поздней ночи, но она так и не вышла. Обессилев, он все же вернулся к себе, где в ворохе одеял лежала забытая ею книга. Обхватив голову руками, он горько застонал и, ругая себя последними словами, вновь вернулся на свой пост к запечатанной заклинаниями двери, готовясь провести здесь тяжелую бессонную ночь. Мысленно Том потянулся к той звенящей цепи, натянутой между их сердцами, но на другом конце зияла пустота. Магдалина не могла сдержать наихудшие стороны своего характера. Она прекрасно понимала, что Том не хотел ее обидеть, когда в порыве злости говорил эти жестокие слова. Он просто не мог до конца знать, как ее это ранило. Но Магдалина упорно завернулась в свою боль, лелея ее. Она злилась на брата за то, что хотел отослать ее, что собирался целых два месяца скитаться по разоренной войной столице, пока она будет сходить с ума от страха за него в безопасности чужого поместья. Она винила себя в слабости. В тот злополучный вечер она, кажется, выплакала все глаза, постепенно придя от бесконечной обиды к холодной ярости. Он не сможет ничего сделать без ее воли. Она все равно вернется в Лондон, и если ему так хочется быть одному, пусть катится с вокзала на все четыре стороны. От бессонной ночи лицо было еще бледнее обычного. Вымученно улыбнувшись зеркалу, Магдалина одним движением волшебной палочки привела в порядок растрепавшиеся волосы, после чего умылась, приложив холодные пальцы к пульсирующим векам. О пролитых слезах говорили только усталые покрасневшие глаза. Хорошо, что лицо не опухало, как у пьяницы, и не покрывалось некрасивыми розовыми пятнами. Похлопав себя по щекам, Магдалина поправила черное платье, разгладив мелкие складочки. В ямочке между ключиц поблескивал круглый медальон: памятный подарок Тони, с которым она никогда не расставалась. Спрятанный внутри локон брата жег кожу прямо сквозь серебро. Выдохнув, Магдалина отворила дверь своей спальни, намереваясь отправиться на завтрак, а после посидеть в библиотеке. Жаль было недочитанной книги, которую она бросила в комнате Тома, но видеть брата ей совершенно не хотелось. И именно его лицо с темными синяками под глазами, было первым, на что упал взгляд. Том сидел на полу, изрядно продрогнув от холодных камней, потому чары спадали, стоило ему потерять концентрацию, а под утро оставаться в сознании было все сложнее. Увидев сестру, он поднялся на ноги, чувствуя, как одеревенели мышцы. Магдалина смотрела на него со смесью удивления и раздражения. Она явно не ожидала, что он чувствует себя настолько виноватым, и злилась из-за того, что, наученный их ссорой на первом курсе, Том не дал ей исчезнуть в замке. Он перегородил ей путь, едва переставляя негнущиеся ноги. И хотя его сейчас могла победить не самая крупная муха, Том все равно упрямо стоял, держась за стену, и смотрел на носки своих туфель. Вся тщательно отрепетированная за ночь речь испарилась без следа. Ничего умнее, чем “прости меня, я идиот”, в голову не приходило. Магдалина тяжело вздохнула, понимая, что вся ее злость вот-вот испарится. Она подозревала, что Том прекрасно знал, что она любит его куда сильнее, чем он заслуживает. И беззастенчиво этим пользовался. Обреченно вздохнув, она потянула его в сторону мужского крыла, впихнула в комнату и заставила лечь на кровать. В ответ на вялые попытки сопротивления, только придавила руками к постели и строго сказала: — Спи. Поговорим, когда придешь в себя. Он уснул почти сразу. Магдалина накрыла его одеялом и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Проснувшись, Том какое-то время лежал, бездумно разглядывая каменные стены, пока его ноющую голову не озарило, что он проспал появление сестры и теперь будет вынужден искать ее по всему замку. Подорвавшись с кровати, он не сразу заметил ее узкую фигуру, сидевшую в изножье его кровати. Магдалина уснула, прислонившись к стене, а на ее коленях лежала раскрытая книга. Сонно проморгавшись, Магдалина потянулась до хруста костей, издав полустон-полуписк, и нашла брата мутным от сна взглядом. Они долго смотрели друг на друга, обдумывая слова, которые должны прозвучать. Том нарушил молчание первым: — Я не должен был… — Не должен, — перебила его сестра. Она выбралась из одеяла и, подойдя к Тому, уперла тонкий палец ему в грудь. Уже сейчас он был на голову выше ее, но несмотря на это, она все равно ухитрялась выглядеть грозной. — Ты много чего не должен был. — Я хотел извиниться. — Мне не нужны твои извинения, Том Марволо Реддл, — она крайне редко звала его полным именем. Только в моменты крайней ярости, которые на памяти Тома случались за их жизнь не больше десятка раз. — Ты пообещаешь никогда не принимать решения за меня. С этого самого момента. Ты не будешь решать за меня. Том смотрел на бледное лицо Магдалины, в чьих глазах видел непримиримую решимость. Он молча кивнул, но сестра больно вдавила острый ноготь ему в кожу прямо сквозь рубашку. — Обещаю. — Мы близнецы, — веско сказала она, глядя ему в глаза. — Я тебя никогда не оставлю.* * *
Лето приближалось стремительно и неотвратимо, как вражеская эскадрилья. И звучало стрекотом двигателей. С каждым днем близнецы становились мрачнее. Они готовились вернуться в мир, который стремился их уничтожить. И готовились дать ему отпор. Магдалина, со свойственной ей прагматичностью, насела на профессора Слизнорта, мягко упрашивая его дать ей доступ к ученической лаборатории и разрешить собрать маленькую аптечку. Профессор, конечно, был в курсе печальной истории с просьбой ее брата и, обладая добрым сердцем, дал ей добро. Ему было откровенно жаль близнецов, но и позицию Диппета он понимал. К сожалению, даже такой человек, облеченный властью и имевший связи, был бессилен, когда дело касалось магглорожденных. Вот если бы близнецы пришли за помощью к своему декану, возможно, он смог бы надавить на некоторые рычаги и дать им убежище у кого-нибудь из своих старых должников. Но дети потеряли веру во взрослых или попросту не догадались, а предлагать первым Гораций не стал, попросту забыв об этом через пару дней. Он не был жестоким человеком, но судьба двух безызвестных, хотя и талантливых детей не могла занимать в его мыслях главенствующую позицию. Успокоив себя мыслью о том, что если они вернутся в Хогвартс, он предложит им места в своем закрытом клубе и поспособствует их дальнейшему становлению, профессор Слизнорт пустил все на самотек. Магдалина была ответственной и честной в известных пределах. Она делала ровно то, что обещала: готовила им с братом запас зелий. Возможно, пользуясь забывчивостью и некоторым разгильдяйством декана, она сделала немного больше, чем требовалось. Но кто посмеет ее в этом обвинить? Том расспрашивал своих товарищей о всех безопасных проходах в магический мир. В Лондоне таких было достаточно, помимо известного всем Дырявого Котла. Он планировал остановиться неподалеку от такого места, чтобы при опасности сбегать под защиту магии. В некоторых аспектах магический мир был в разы опаснее маггловского — начиная от черных копателей и заканчивая работорговцами и вербовщиками из стай оборотней. Но угроза гибели под немецкими бомбежками для Тома стояла куда выше встречи с любой из опасностей волшебной стороны. Хотя бы потому что бомбы он видел своими глазами, а про оборотней только читал в учебниках. В этот раз весеннее настроение в Хогвартсе было куда менее радужным, чем в прошлом году. Газеты пестрели мрачными заголовками: “Аненербе направляет свои силы на Британию”, “Псы Грин-де-Вальда вышли на охоту”, “Дахау, Собибор, Хаммельбург. Сколько стоит наша кровь?”, “Грин-де-Вальд уничтожил Дюнкерк. Следующий шаг — Лондон?”. Последние страницы были заняты списками погибших и пропавших без вести. Студенты, чьи родные были мобилизованы, жадно вчитывались в бездушные черные буквы, отчаянно боясь найти там знакомое имя. Иногда имена находились. Том понимал эти отчаянные горькие крики. Он помнил, как сам выл, думая, что лишился сестры. Но сейчас она была рядом и напряженно сжимала его руку. А думать о том, что стало бы с ним, не очнись она тогда, Том не собирался. Про себя он давно решил, что в этот раз наплюет на запреты Министерства. Пусть они делают, что хотят, но в выборе между жизнью и исключением из Хогвартса, он определенно выбирает жизнь. Экзамены прошли скомкано. Никому не было дела до учебы. Вчерашние семикурсники обсуждали возможность попасть на фронт к своим родным. Кто-то принимал давящие на плечи обязанности главы рода взамен погибшему отцу. Кто-то судорожно плакал, умоляя не покидать семью. Кому-то больше некуда было возвращаться. Профессора, сами будучи частью этого горя, смотрели на происходившее сквозь пальцы. Самых ретивых осаждал профессор Дамблдор, убеждая не спешить на встречу со смертью. Но те, молодые и горячие, не слушали его, потому что верили, что это их непременно минует. Они рвались защищать родину от войск самого могущественного Темного Лорда в текущей истории, еще не зная, как много жизней он пустит ко дну. Мировая война только набирала обороты, уже пожиная сотни тысяч душ, и не собиралась останавливаться. Незадолго до отъезда в Лондон черные вести пришли в семью Долоховых. Иванна, белая как полотно, молча плакала в руках Тони, сжимая тонкими пальцами измятое письмо. Как потом узнала Магдалина, решительно оградившая скорбящих кузенов от лишнего внимания, погиб младший брат лорда Долохова, отец Иванны. Его захватили в плен и долго пытали. Но этот мужественный человек так и не сдался. Издеваясь над допрашивавшими его людьми, он откусил себе язык. Его голову прислали лорду Долохову как предупреждение, что следующим будет он сам. Все это отец Тони написал в письме бесстрастными сухими фразами. Он призывал Иванну гордиться отцом и помнить, что он погиб как истинный дворянин и офицер, не предав ни свою честь, ни честь рода. Только слишком глубокие борозды от пера, прорывавшего пергамент, говорили о том, как нелегко дались лорду эти безликие строки. Магдалина не знала, каково это — потерять отца. У нее никогда не было родителей. Но если бы она потеряла Тома, то ее сердце немедленно бы разорвалось. Она не могла утешить Иванну. Не существовало слов, которые могли бы помочь. Поэтому она молча сидела у ее постели, гладя вмиг повзрослевшую Иванну по спутанным волосам, и насильно поила зельями, которые помогали бороться с лихорадкой. Она не пускала к ней никого, кроме Тони и Тома, приносивших еду и зелья. Ночевала в ее комнате, свернувшись калачиком в изножье ее кровати. Зло шипела и проклинала любопытных подружек, прячущих за сочувствующими лицами болезненный, грязный интерес. Никто из них не пришел на помощь, когда обезумевшая Иванна рвала на себе волосы, заходясь надрывным кашлем. И сейчас им здесь делать нечего. Через несколько дней Иванна сама села в постели. Осунувшаяся, источившаяся, бледная до синевы. Только глаза, залитые кровью из лопнувших сосудов, горели чистой, концентрированной ненавистью. Едва приведя себя в порядок, она крепко обняла Магдалину, прошептав ей на ухо: — Спасибо. Если бы не ты, я бы сошла с ума. Я перед тобой в долгу. — Между нами нет долгов, Иванна, — покачала головой Магдалина. — Я сделала лишь то, что и должна была, как твоя… — Подруга, — закончила за нее Иванна, признавая в ней равную себе. Это был значимый для них обеих жест. И, кажется, подумала Магдалина, ей в первый раз искренне предложили дружбу. Она улыбнулась краем губ и, протянув своей первой настоящей подруге руку, сказала: — Наши братья либо передрались, либо ввязались во что-то крайне предосудительное. — Значит, мы просто обязаны напомнить им о приличиях, — кивнула Иванна и, взяв Магдалину за руку, решительно вышла из комнаты.* * *
Дорога в Лондон была короткой. Студенты пребывали в состоянии болезненного возбуждения. Кто-то отчаянно боялся вернуться домой, кто-то рвался прямо из поезда броситься грудью на амбразуры, кто-то тихо плакал в углу. Смех, если и звучал, был резким и больным. Долоховых в поезде не было. Люди лорда забрали их из Хогсмида, камином перебросив в манор. Иванна напоследок крепко обняла близнецов, заклиная Магдалину быть осторожной, а Тома беречь сестру, и, поникнув плечами, удалилась, почти невидимая за широкими спинами своих охранников. Том запер их купе чарами, и всю дорогу близнецы проспали, набираясь сил перед Лондоном. Никто из них не мог сказать наверняка, когда им удастся отдохнуть в безопасности и тепле. Проснувшись за пару часов до прибытия, Том молча сидел напротив дремавшей сестры и разглядывал ее осунувшееся лицо. Тяжелые события последних дней наложили на нее свой отпечаток. Осторожно взяв ее за руку, он молчаливо клялся ей, что не допустит больше того, что с ними случилось в прошлом году. И если для ее же безопасности ему придется связать Магдалину и запереть на все замки, он сделает это, даже если потом она его не простит. Прощание с друзьями вышло скомканным. Не желая оттягивать неизбежное, близнецы покинули волшебный мир и ступили на пыльный пол маггловской платформы. Лондон был разрушен еще больше, чем прежде. Дым от чадящих домов накрыл город густым черным куполом. Отовсюду слышались громкая брань и стрекот разворачиваемых пожарных расчетов. Сновали полицейские, цепко выглядывавшие подозрительных личностей. Добровольцы подавали пожарным ведра с песком и водой и помогали выносить уцелевшие вещи. Видно было, что работы шли не первый день. Несмотря на творившийся вокруг хаос, люди пытались вернуть в свою жизнь хоть немного порядка и комфорта. Том потянул сестру в проулок, держась тени домов, и они спешно покинули оживленную площадь. Петляя переулками и задворками, он вел Магдалину к одному ему ведомой цели. Та, в свою очередь, напряженно вслушивалась в шум города и нервно оглядывалась по сторонам. Им удалось без потерь пройти несколько кварталов, прежде чем их заприметил полицейский конвой. Чертыхнувшись, Том крепко сжал руку сестры и припустил по улице, петляя между обгоревшими остовами автомобилей и кучами битых камней. Сзади раздавались пронзительный свист и обещание открыть огонь, если они немедленно не остановятся. Тренированные бобби оказались куда выносливее хилых подростков. И когда первый адреналин сошел, Том понял, что начинает задыхаться. Магдалина уже давно полузадушенно хрипела, морщась на каждый шаг. Сделав последний рывок, он резко завернул за угол какого-то дома и, взлетев по каменным ступеням, распахнул деревянную дверь. Спешно захлопнув ее за собой, Том судорожно обернулся и выругался сквозь зубы: нелегкая занесла их в костел. На улице уже зазвучали шаги, поэтому он потянул сестру к боковому проходу, надеясь спрятаться где-нибудь внутри и рассчитывая, что церковь-то бобби обыскивать не станут. Вышедший прямо им навстречу мужчина в длинном черном одеянии священника только сдавленно охнул, когда Том всем своим телом врезался в него. Отшатнувшись, Том затравленно оглянулся сначала на открывавшуюся дверь, потом на священника, и, приняв решение, потянулся во внутренний карман пиджака за волшебной палочкой. Он еще толком не знал, что будет делать, но был полностью уверен, что сейчас придется драться. Священник резко шагнул вперед, закрывая своей спиной взъерошенных детей, и вышел к ворвавшимся в костел полицейским. Магдалина резко присела, прячась за высокими скамьями, и потянула за собой замершего брата. Они не слышали, что священник сказал полицейским, но те удалились после недолгого спора. Мужчина плотно закрыл за ними дверь и, внимательно осмотрев запыхавшихся детей, жестом пригласил их следовать за собой. Близнецы переглянулись и, поддавшись любопытству, последовали за ним, готовые броситься наутек в любой момент. Пройдя по тому самому боковому проходу, священник завел их в небольшую комнату, оказавшуюся крохотной кухонькой. Сняв с плиты подрагивавший чайник, он совершенно буднично разлил чай по кружкам, сел за небольшой деревянный стол и с улыбкой обратился к близнецам: — Расскажите, отчего за вами гнались полицейские? Том мгновенно насупился и, бросив на священника тяжелый взгляд, процедил сквозь зубы: — Мы не воры. — Это я вижу, — кивнул тот, пододвинув к ним чашки. — Садитесь. В ногах правды нет. — Мы ничего не сделали, — упрямо повторил Том. — Я и не обвиняю вас. Выпейте чаю и идите домой. Близнецы переглянулись и нерешительно сели на высокие рассохшиеся стулья. Пить и правда ужасно хотелось. Магдалина грела руки о бок простой белой чашки и внимательно разглядывала священника. Тот, наверное, был ровесником профессора Дамблдора. И даже чем-то напоминал его. Может, тонкой сеткой морщинок в уголках глаз или едва заметной улыбкой. Он неспешно цедил из своей кружки и, казалось, совсем не интересовался странными детьми в школьной форме прошлого века. — Вы сможете сами найти родителей? — поинтересовался он, когда с чаем было покончено. — У нас нет родителей, — вырвалось у Магдалины по привычке. Она прикусила язык, но было уже поздно. — Вот как… И куда же вы тогда пойдете? — В приют, — отозвался Том, сверля сестру мрачным взглядом. — Это какой же приют у нас не эвакуировали? — с легкой улыбкой спросил священник, уже давно поняв, что деваться этим двоим некуда. Магдалина тяжело вздохнула и решила, что от правды хуже уже не будет. — Мы уже жили там прошлым летом. Все будет хорошо. — Одни? — поднял брови он. Магдалина кивнула и опустила взгляд на стол. Том молчал, кидая на священника недобрые взгляды. В отличии от сестры, всегда относившейся к духовенству с доверием, он слышал несколько не самых приятных историй. Как раз о излишне болтливых девочках и пастырях. И сейчас внимательно следил за лицом последнего, пытаясь угадать в нем зарождение темных желаний. — Откуда вы приехали? — задал новый вопрос настырный священник. — Из школы-пансионата в Шотландии, — поделилась Магдалина. — И что же они не оставили вас у себя? Война же. Том отчетливо скрипнул зубами, сдерживая невольную брань. Сестра накрыла его кулак своей ладонью. — Мы просили. Но они не могут. Нас посадили на поезд и велели ехать в приют. Может, надеялись, что нас встретят. Священник пожевал губами, размышляя о чем-то своем. Потом решительно поднялся и, задвинув за собой стул, сказал напрягшимся близнецам: — Идемте. Он повел их дальше по коридору. Но, минуя несколько дверей, остановился и, лязгнув большой связкой ключей, отпер неприметную комнату едва ли больше их приютской. В ней стояли две узкие кровати и потертый комод, из-за чего оставался лишь небольшой проход к маленькому мутному окну. — Можете оставаться столько, сколько потребуется, — сказал он, отходя в сторону. Близнецы синхронно сделали шаг назад. — Мы благодарны вам, отец, но не можем принять ваше предложение, — пролепетала Магдалина, прячась за спину брата. — Почему же? — Мы вас не знаем, — дерзко ответил Том, исподлобья взглянув на него. Священник понимающе улыбнулся, отчего от его глаз разбежалась сеточка морщин. — Меня зовут Иаков. Я пресвитер. Сейчас на мне и моих братьях лежит ответственность за все невинные души, — он чуть наклонился вперед. — Вы пришли в дом Божий и нуждаетесь в помощи. Плохим был бы я христианином, если бы выставил вас на улицу. Вас здесь никто не тронет. Близнецы переглянулись. Перспектива остаться под защитой Церкви была заманчива. Это в любом случае лучше, чем ютиться в развалинах, страдая от холода и голода. Тома внезапно повеселило это обстоятельство. Им, колдунам, защиту предлагает католический священник. Впрочем, они будут дураками, если откажутся. Какой бы странной ни была сама мысль о принятии защиты от человека, чья организация занималась плодотворным уничтожением их братьев по магии. — Меня зовут Том Реддл, — наконец решился он. — А это моя сестра, Магдалина. — Интересный выбор имени, — улыбнулся отец Иаков. — Меня назвала настоятельница приюта, — тихо отозвалась та. — Говорила, что святая Магдалина — моя спасительница. — Раз вы пришли сюда, — серьезно кивнул священник, — может, она направила вас. Располагайтесь. Я буду в алтарной. Он удалился, оставив близнецов размышлять над превратностью судьбы. То ли это была изощренная шутка, то ли действительно благодать.* * *
Это лето нельзя было сравнить с предыдущим. Хотя война никуда не делась, а город по-прежнему подвергался бомбежке, близнецы чувствовали себя на удивление защищенными. Им не требовалось покидать дружелюбных стен, от них не просили никакой платы, и они почти не пересекались со странным священником, у которого было полно своих дел и не досуг было интересоваться жизнями сирот. Первое время Том искренне ожидал подвоха. Его короткая, но не простая жизнь научила ни на йоту не доверять другим. Ничего не дается просто так. И если отец Иаков решил им помочь, значит, он преследовал какие-то неизвестные цели. Магдалина же только качала головой, говоря, что “он христианин и священник, а значит, не мог пройти мимо”. Том только сдерживал злые слова о том, что ублюдок, которого он убил, тоже мог быть христианином. И тоже не смог пройти мимо. Он следил за каждым шагом сестры, стараясь не давать ей оставаться с пастырем наедине. Магдалина, всегда с большим терпением относившаяся к его маниям, в конце концов вспылила, не выдержав болезненной опеки. Высказав брату все, что она думает о его помешательстве, она, словно назло, пошла напрямую к отцу и предложила свою посильную помощь. Иаков только хмыкнул и нагрузил ее многочисленными делами. Самому пресвитеру и тремя диаконам едва удавалось поддерживать церковь в приличном виде. Иногда им помогали прихожане, но у них самих было полно забот. А теперь часть дел легла на плечи Магдалины. С самого утра она была загружена разнообразной черной работой. Мыть одну алтарную было целым испытанием. Но Магдалина умела быть благодарной и безропотно таскала тяжелые ведра, мыла полы и окна, приводила в порядок церковную утварь, стирала, готовила. И через пару недель уже жалела о своей необдуманной просьбе. Том первое время только недовольно кривил губы, глядя на измотанную сестру. А потом плюнул и, закатав рукава, принялся ей помогать. Отец Иаков только подкидывал им новые занятия, видимо считая, что от безделья подростки способны на необдуманные глупости. Тяжелее всего приходилось во время редких проповедей. Люди приходили в церковь за успокоением и ответами, которые никто не мог им дать. Безутешно оплакивали погибших и пропавших без вести. Молились. К каждому из них отец пытался найти подход. Близнецы всегда уходили вглубь церкви, прячась от людей. И полагая, что колдунам не место посреди церковного таинства. Спустя несколько недель относительно спокойной жизни город накрыло очередной волной бомбежек. Самые страшные дни близнецы пропустили, находясь под защитой школы. Всю осень, зиму и весну Лондон бомбили каждую ночь. И теперь выжившие пытались если не отстроить почти уничтоженный город, то хотя бы поддерживать его в приличном состоянии. Ходили новости, что Германия открыла второй фронт, повернув свои войска на восток, к границам Союза. Туда же были отозваны эскадрильи. Но словно в насмешку спустя всего месяц вражеские пилоты провели рейд над горящими Лондоном и Бирмингемом. Пострадало множество людей, которые вели восстановительные работы даже по ночам. С особенной тщательностью гитлеровские псы утюжили портовые и заводские районы, словно там еще оставалось что-то после их “Блица”. Пострадавших было столько, что госпитали не справлялись с нагрузкой. Раненых везли во все доступные места, укладывая практически друг на друга. Отец Иаков открыл свой приход, превратив его в очередной штаб Красного Креста. Прямо в холле церкви, где раньше стояли скамьи, сейчас располагался походный госпиталь. И люди прибывали каждый день. Раненые, контуженные, обгорелые, умирающие. Сестры милосердия сбивались с ног, пытаясь помочь если не всем, то хотя бы тем, кто имел шанс выжить. В соседнем помещении, которое раньше использовалось в качестве подсобки, теперь почти каждый день отпевали умерших. Близнецов привлекли к уходу за людьми почти в приказном порядке. Впрочем, они и не подумали бы спорить. Дни слились в один. Наполненный хриплыми стонами, плачем и тяжелым запахом крови. Магдалина, повязав на голову косынку, каждый день по пятам следовала за сестрами, учась делать перевязки и зашивать раны. Ей приходилось обрабатывать воспаленные раны, вычищать гной, зажимать ноги и руки тем несчастным, кому доктора ампутировали конечности. Убирать с пола кровь и рвоту. Иногда, тайком, пока никто не видел, Магдалина делилась с ними своей ворожбой. Она старалась помочь хоть немного ослабить чужую боль и залечить раны. Но пострадавших было слишком много, и сил на всех у нее не хватало. Очень скоро она огрубела: невозможно постоянно болеть сердцем за людей, которые умирают у тебя на руках каждый день. Магдалина пыталась быть с ними поласковей, но многим, беспрестанно бредившим от боли, до ее ласки не было никакого дела. Она отстранилась от них, механически выполняя свою работу. И однажды с пугающим безразличием поняла, что начала видеть, кому помочь уже нельзя. На Тома же все это произвело строго противоположный эффект. Ему казалось, что он видел уже много смертей и его сложно будет чем-то удивить или напугать. Но выяснилось, что мертвые тела и люди умирающие у тебя на глазах, — кардинально разные понятия. Трупы, которые он встретил на улице, казались искусственными, ненастоящими, как поломанные игрушки. Люди, умиравшие в стенах церкви, были реальными. Они пахли страхом и кровью. Даже после своего первого убийства Том не видел кошмары. А после дней, проведенных с ранеными, он стал просыпаться от ужаса. Ему чудились собственные раны. Он видел себя с оторванными ногами. Видел сестру, которая равнодушно накрывала умерших простянями. Том думал, что близко познакомился со смертью. Но только ночуя с ней под одной крышей начал ее бояться. — Сынок, — хрипло позвал его мужчина, которому упавшие с разрушенного взрывом здания камни переломали ноги и спину. — Сынок, принеси водички. Тому пришлось поить его самому. Мужчина настолько ослабел, что едва мог поднимать руки. Простыня, которой его укрыли сестры, пропиталась кровью и сукровицей. От нее шел неприятный гнилостный запах. Разливая воду, он с трудом сделал несколько глотков и обессиленно откинулся. Дыхание его становилось все более неслышным. — Спасибо, сынок. Этот человек умер, не приходя в сознание, через несколько часов. Обходившему ряды раненых Тому оставалось только накрыть его простыней, чтобы освободившиеся санитары из числа полицейских и диаконов отнесли его на отпевание, а потом закопали на погосте. Если у этого человека не найдется родных, которые захотят сделать это сами. Их было так много, что со временем он перестал считать. Молодые, старые, женщины, мужчины. Кто-то уходил на своих двоих. Кого-то выносили вперед ногами. И, как и Магдалина, Том вскоре привык, только гнилостное дыхание смерти все равно нет-нет да и касалось его. — Там лежит один, — тихо говорил он сестре, кивая на стонущего парня едва старше них самих. — Просит морфин. — Ему уже давали, — отвечала Магдалина, вытирая испачканные кровью руки о фартук. — Дадим ночью. У нас и так мало осталось. Другим важнее. У него только ноги нет. Потерпит. Том пожал плечами, признавая ее правоту, и, перехватив поудобнее тюк с грязными простынями, понес его на задний двор, где сестры почти без перерыва кипятили и стирали белье. Они страшно уставали. Сил не было даже поесть. Зато почти все время болела голова. Хмурые санитары научили Тома курить. Он сам не знал, зачем ему это было нужно, но горький табак приятно кружил голову, отсекая ненужные мысли. Даже руки, казалось, меньше тряслись, особенно после того, как минут десять назад он помогал пилить кости в ноге живого человека. Магдалине не нравился тяжелый запах дыма. В первый раз учуяв его от одежды Тома, она только брезгливо поморщилась. Но к концу месяца дымом пропахли и ее собственные платья. После таких тяжелых дней отец Иаков выходил на заднее крыльцо костела и, вмиг становясь постаревшим и уставшим, долго курил, рассматривая обугленные и разрушенные крыши домов. В первый раз застав его за таким не свойственным священникам занятием, Магдалина ойкнула, выдав себя, и, покраснев, выкинула в песок собственную самокрутку, после чего скрылась в здании так быстро, как только могла. Но именно с того момента между ней и Иаковом словно наладилась какая-то связь. Он перестал быть идеально-непогрешимым, выдав свою, вполне человеческую, слабость. Объединенные общим секретом, они со временем стали разговаривать. Отец Иаков не лез к ней в душу и не пытался учить. Просто рассказывал о приходе и людях. А Магдалина невольно рассказывала о своей жизни, тщательно избегая любого упоминания о колдовстве. Тома это в восторг не привело. Если влияние Тони, которое тот передавал через беллетристику сомнительного содержания, он еще мог пережить, поскольку сестра хоть и зачитывалась, но мировоззрения своего все же не поменяла, то влияние опытного и взрослого священника казалось ему по-настоящему опасным. Однажды он совершенно серьезно спросил у Магдалины, не собирается ли та в монастырь. — Ты в своем уме? — удивилась сестра и на всякий случай потрогала прохладной ладонью его лоб. — Я же ведьма. Иаков считал себя человеком достаточно опытным, чтобы разбираться в людских помыслах. Он жалел детей, на чью долю выпало немало испытаний, и мог оценить их выдержку и жажду жизни. Другие дети и взрослые ломались и от меньшего. Сходили с ума, становились злее, начинали мстить миру, который был к ним несправедлив. Иаков не мог назвать близнецов добрыми. Они скорее были избирательно доброжелательны. Учитывая то немногое, что он узнал из рассказов Магдалины, у них не было шанса вырасти другими. Не было примера. Не было руки, которая могла бы их направить. Иаков надеялся, что в голове девочки отложилось то немногое, что он успел ей дать. И что она сможет донести это до брата. Возможно, это спасет их души. Ведь, проведя столько времени под одной крышей, наблюдая за, хоть и осторожными, но все же детьми, пресвитер Иаков, один из многих посланников кардинала Франческо Сельваджани, верный слуга Верховной Священной Конгрегации Доктрины Веры, ранее известной, как Священная Инквизиция, только уверился в своих догадках.* * *
К середине августа им, наконец, удалось разобраться с большинством проблем. Раненых становилось меньше, благодаря чему у близнецов появилось время на себя. Отец Иаков иногда ужинал с ними, ведя беседы на отвлеченные темы. — Вы знаете, кем была святая Магдалина? — спросил он их однажды. Магдалина, разливавшая чай после их нехитрого ужина, поставила перед Иаковом и Томом кружки и, сев на свое место, ответила: — Она была блудницей, которая раскаилась и омыла ноги Иисусу. — Она первой увидела его после воскрешения, — добавил Том, который обладал куда лучшей памятью на прочитанные книги. Иаков улыбнулся и покачал головой: — Это все, что вы можете вспомнить? Мне казалось, что в приютах куда серьезнее относятся к богословию. Магдалина покраснела и, опустив взгляд, пробормотала: — Простите, отец, я плохо учила писание. — Ничего удивительного, — Иаков поставил чашку на стол и, скрестив пальцы под подбородком, продолжил: — Когда с детства можешь творить чудеса, слабо верится в учения Церкви. Воцарилась тяжелая тишина. Близнецы вскинули головы, смерив его одинаково тяжелыми взглядами. На побледневшие лица набежала тень. Том криво усмехнулся, отметив про себя, что снова оказался прав. — Как вы узнали? — тихо спросила Магдалина. — Имеющий глаза — да увидит. Имеющий уши — да услышит. — И что теперь? — Том зло посмотрел на священника. — На костер нас отправите? — Нет, — спокойно ответил Иаков. — Колдунов в Англии вешали. Магдалина сжала ладони в кулаки. Воздух вокруг нее начал становиться плотным. Она была готова нанести удар первой. Пусть после этого она будет слабой, как котенок, но человека, который угрожает ее семье, она разорвет на части только своей голой волей. — Однако, — как ни в чем не бывало продолжил священник, — мы уже давно никого не вешали. С тех пор, как вы ушли из мира обычных людей, спрятавшись за Статутом. Близнецы молчали. Том подумал с горечью, что видимо судьба у них такая — встречать не тех людей. В чем они прокололись, было не так уж важно. Он сам привел сестру сюда, соблазнившись защитой Церкви. И не подумал тогда даже, чем это может обернуться. — Зачем вы нас оставили здесь? — тихо спросила Магдалина, и ее убранные под косынку волосы начали шевелиться сами по себе. — Потому что вам нужна была помощь. И я мог ее оказать. Иаков склонил голову набок, посмотрев на близнецов неожиданно теплым взглядом. Это выглядело до абсурда странно, учитывая, что он был облеченным властью представителем организации, которая уничтожала таких, как они. — Мы не убиваем детей, брошенных на произвол судьбы в разгаре мировой войны. Мы напоминаем тем из магов, кто заигрался в богов, что мир смертных способен дать отпор. И что однажды мы уже победили, — строго сказал Иаков. — Но, как я и говорил, вас здесь никто не тронет. — Зачем тогда вы нам признались? — после недолгого молчания спросил Том, глядя на свои сжатые кулаки. — Потому что я хочу, чтобы вы знали правду, — отец Иаков потер переносицу и, устало вздохнув, добавил. — И потому что я знаю, что вам некуда идти. И не к кому возвращаться. Магдалина закусила губу, сдерживая эмоции. Она просто не знала, как реагировать на открывшуюся правду. Они родились чужими маггловскому миру, чужими они были и миру волшебному. Им и вправду некуда было идти. И абсолютно никто не ждал их ни с одной из сторон. Иаков протянул через стол руку, слегка пожав своей большой теплой ладонью холодные руки Магдалины. Другой ладонью он накрыл кулак Тома. Близнецы смотрели на него со злым отчаянием в глазах. Словно ждали, что сейчас он укажет им на дверь и, сказав что-то про инквизицию, выгонит в ночь. — И потому что я бы очень хотел еще раз вас увидеть. Вы должны помнить, что вам есть куда прийти, какая бы беда с вами ни случилась. Он поднялся со своего места и, грустно улыбнувшись замершим близнецам, направился к выходу с их маленькой кухни. — Отец! — сорвавшимся голосом окликнула его Магдалина. Иаков обернулся. Близнецы, коротко переглянувшись, чуть склонили перед ним головы. — Спасибо.