Королевская пара

      Магдалина не избегала Тома, даже пыталась делать вид, что все в полном порядке. Но его этим было не обмануть. Взгляд у нее стал холодным и отстраненным, в прикосновениях не было ни намека на свойственную ей нежность. Она вкладывала свою ладонь в его лишь для того, чтобы никто не заподозрил между ними разлад. Улыбалась, но тепла в этой улыбке не было.       Том ясно чувствовал, как неуютно ей в его компании. Строптивая Магдалина не могла так просто смириться с его решением, но все равно изображала покорность. Она не хотела расставаться в ссоре, но и смотреть Тому в глаза не хотела тоже.       Да и не могла.       Всю поездку в Лондон она провела в компании своих подруг, старательно улыбаясь и смеясь в нужных местах. И, едва поезд затормозил на станции, выпорхнула из вагона и трансгрессировала.       Том даже не успел с ней попрощаться. Только увидел ее холодный взгляд ровно за секунду до того, как она исчезла с негромким хлопком. И от этого все внутренности свело ноющей болью.       Переборов первое желание немедленно броситься следом, Том смог выдавить из себя улыбку, пожимая руки своим друзьям. Вроде бы он даже обещал писать. Удобнее перехватив чемодан, Том отошел от толпы и, крутанувшись на месте, трансгрессировал.       Оказавшись у входа в “Дырявый котел”, он огляделся, проверяя, не привлек ли к себе лишнего внимания, и немедленно прошел внутрь старого трактира. По привычке задержался в проходе, придерживая дверь, как делал все семь лет, но уже через пару секунд сжал зубы и тряхнул головой, одергивая себя. Бармен скользнул по нему равнодушным взглядом и продолжил меланхолично натирать столешницу. Посетителей было совсем немного, и никто не обратил ровным счетом никакого внимания на высокого парня, который быстрым шагом пересек зал и скрылся в подсобке.       Кирпичи послушно расступились перед Томом, открывая проход на главную торговую улицу магического Лондона. Сейчас людей на ней было не так много: аншлаг всегда начинался перед учебным годом. Торговцы не надрывали глотки, зазывая к себе в лавки. У витрин не было потрясенных магглов, которых за рукава дергали их дети-волшебники, пытаясь объяснить, зачем им нужна непременно вот эта дорогущая метла. Только время от времени мелькали красные мантии аврорских патрулей, лениво прогуливавшихся вдоль улицы.       Постояв в проходе, Том медленно двинулся вперед, в сторону поворота в небольшой полукриминальный район, который служил больше тренировочной площадкой для молодых констеблей, чем реальным местом обитания преступников. Всякая шваль там, безусловно, водилась, но никому из них не пришло бы в голову привязаться к прилично выглядящему волшебнику. Жертвами мелких жуликов обычно становились магглорожденные, которых манила таинственная атмосфера Лютного переулка. Обобрать и напугать магглокровок до мокрых штанов было чем-то вроде спорта среди местной шпаны. Констебли этому не мешали, только время от времени одергивали самых наглых.       Ничего по-настоящему запрещенного там было не достать, но Том и не собирался что-то покупать. Его интересовала одна не совсем обычная лавка, хозяин которой мог помочь ему с работой. Что будет, если он откажется, Том не думал.       У него просто не было других вариантов. Не возвращаться же к сестре побитой собакой.       Он не мог вернуться к ней ни с чем.       Гордыня — главная семейная черта Гонтов, которая уже приводила их семью к краху, — подняла свою змеиную голову, развернув черный капюшон. Гордыня вела его по узкой улице. Гордыня заставляла его пойти на крайние меры. Гордыня нашептывала ему, что Магдалина должна увидеть, что он не напрасно ушел.       И Том был готов на все, чтобы доказать ей это.       Он весьма смутно представлял, где найти лавку “Горбин и Бэркес”. Ройнар говорил, что недалеко от входа в Лютный, но толком не упоминал, где именно. Как, впрочем, не делился, каким образом его знакомым удалось получить работу. Том сам толком не знал, что скажет таинственному лавочнику, хотя привык все продумывать наперед. Едва ли не впервые в жизни он решил довериться случаю.       Слепой удаче.       В конце концов, должна же череда черных неудач, погубившая его род, рано или поздно закончиться.       Так почему бы не на нем?       Мироздание, видимо, в тот день рассудило так же. Искомая лавка нашлась довольно просто, а коренные обитатели Лютного не проявили особого интереса к чужаку. Том замечал на себе любопытные взгляды, от которых по хребту пробегал неприятный холодок, и ускорял шаг, пытаясь сохранить спокойное выражение лица. Простейшие щитовые чары он давно умел накладывать невербально, чем не преминул воспользоваться, приближаясь к особо подозрительному повороту, за которым виднелась почерневшая от времени вывеска. Меньше всего ему хотелось получить в спину оглушающее или пару ножевых: от местной шпаны можно было ожидать всего.       Дверь лавки Том закрыл за собой с видимым облегчением, едва слышно звякнув небольшим колокольчиком. Оглядевшись, он осторожно прошел внутрь, разглядывая витрины, на которых были разложены вещи, о предназначении которых Том имел весьма смутное представление. Заложив руки за спину, он медленно двинулся вдоль стеллажей, изучая товар. В лавке терпко пахло благовониями, которые едва тлели в лампадах под самым потолком.       — Покупаете или продаете? — послышался из глубины лавки хриплый голос. Из подсобки показался высокий сухопарый мужчина. Положив руки на прилавок, он внимательно посмотрел на Тома светлыми, почти прозрачными глазами.       — Скорее, ищу, — осторожно ответил Том, приближаясь к хозяину лавки.       — И что же вы ищете? — после недолгого молчания уточнил тот.       Том встал напротив лавочника, посмотрев прямо ему в глаза. Несколько долгих минут они рассматривали друг друга: Том обдумывая дальнейшие слова, лавочник же со слабым интересом скользил взглядом по школьной форме, едва задержавшись на фамильном перстне, к которому Том так привык, что забыл снять.       — Работу, сэр.       — Вот как, — лавочник прищурил светлые глаза. — И с чего вы взяли, что я нуждаюсь в работниках?       — Один человек рассказывал мне, что вы можете с этим помочь, как уже помогали его людям.       — У этого человека есть имя?       — Наследник Мальсибер.       — Вот как, — хмыкнул лавочник, постучав длинными крючковатыми пальцами по столешнице. — Я не помню, чтобы кто-то из уважаемой семьи Мальсиберов работал на меня.       Том улыбнулся краем рта открыто встретив его взгляд:       — Наследник упоминал о некоторых людях, которые раньше служили его семье, и о вашей неоценимой помощи в их дальнейшем устройстве.       — Похвальная рекомендация. Но, повторюсь, с чего вы взяли, что я нуждаюсь в работниках?       — Ни с чего. Я решил испытать удачу, сэр.       Лавочник вновь окинул его внимательным взглядом. Лицо его, еще не старое, но уже отмеченное первыми морщинами, не выражало никаких эмоций. Поджав тонкие нитки губ, он подслеповато прищурился и внезапно спросил:       — Как вас зовут?       — Том.       — Томас, значит, — с чего-то решил лавочник, и Том решил его не поправлять. Ему было глубоко безразлично, как его будут называть. Где-то на самом краю сознания мелькнула мысль, что даже лучше будет, если его дела не бросят тень на репутацию сестры.       — Мне действительно не нужны работники, Томас, — развел руками лавочник и тут же улыбнулся, обнажив мелкие желтоватые зубы. — Но я могу дать вам шанс. Один шанс. За удачу. Завтра в девять. Посмотрим, что вы можете мне предложить.       — Благодарю, сэр, — учтиво ответил Том, чуть склонив голову. Развернувшись, он немедленно направился к выходу.       — Через два дома есть относительно приличный трактир, — окликнул его лавочник. — Если негде остановиться. Там, по крайней мере, не уведут вещи и не стрясут втрое.       — Благодарю, сэр, — повторил Том, вежливо улыбаясь, и покинул темный зал лавки. От резких запахов благовоний у него уже начали ныть виски.       Оставшись в одиночестве, хозяин лавки задумчиво потер подбородок и криво усмехнулся.       Оказавшись на улице, Том мрачно осмотрелся и, поджав губы, медленно двинулся вдоль домов. Встреча не дала ровным счетом ничего. Он толком и сам не знал, чего стоило от нее ждать, но хотелось бы хоть какой-то ясности.       Ноги сами принесли его к дверям трактира. Том замер, вспоминая сколько денег у него осталось. Большую часть накопленного он сам положил в вещи Магдалины, рассудив, что сестре всяко будет нужнее. Можно было бы отправится в дом Морфина, но туда скорее всего ушла бы она. А сейчас Том не был готов к встрече с Магдалиной.       К его удивлению, лавочник не обманул: хозяин трактира действительно попросил за койку весьма демократическую цену. Хотя с другой стороны, Том отдал десять сиклей за узкие деревянные нары в комнате шириной в три шага и искренне считал, что переплатил вдвое. Миска жидкой похлебки обошлась еще в три сикля, и на вкус была ровно такой, сколько и стоила.       Том лежал на жесткой койке, пустым взглядом рассматривая трещины на побеленном потолке. Иногда ему казалось, что дверь вот-вот отворится, и в комнату зайдет Магдалина. Устало отряхнет руки, сядет на соседнюю кровать и, распуская косу, тихо заведет разговор. Как это было каждый вечер.       До сегодняшнего дня.       Сон не шел. Том просто смотрел в потолок, наблюдая за пауком, который пролез в щель приоткрытого окна и теперь сосредоточенно плел паутину в дальнем углу. Ближе к рассвету он понял, что уже не уснет. Голова ныла в висках, отдавая резкой болью в глаза. Где-то в чемодане была спрятана аптечка, заботливо уложенная сестрой. Том опрокинул в себя зелье, поморщился от горечи и замер, пережидая особо острый приступ. Ему нужно собраться, быть готовым ко всему, что может спросить лавочник. Знать бы еще, что ему нужно.       Ровно в девять Том отворил двери лавки и, пройдя внутрь, замер перед прилавком.       — Доброе утро, Томас, — хрипло поприветствовал его лавочник, появившийся из подсобки.       — Здравствуйте, сэр, — вежливо улыбнулся Том.       — Пунктуальность — это похвальное качество. Я жду одного человека, который иногда приносит стоящие вещи, — лавочник оперся о прилавок, оценивающе рассматривая Тома. — В моем деле важно уметь вычленять жемчужины в горе хлама. Посмотрим, что ты в этом понимаешь.       Том кивнул, чуть улыбнувшись краем рта. В оценке вещей он понимал еще меньше, чем в торговле, но не мог же признаться в этом человеку, у которого хотел получить работу.       Клиент появился спустя полчаса.       — Бэркес! — шумно хлопнув дверью, пробасил полный мужчина и решительно прошел к прилавку, взгромоздив на него потертый кожаный чемодан.       — Рад тебя видеть, Колин, — угодливо улыбнулся Бэркес и поманил к себе Тома. — Чем сегодня меня порадуешь?       — Готовь кошелек. Мне удалось перехватить пару стоящих безделушек, которые тебя точно заинтересуют.       Колин аккуратно вытащил из чемодана тряпицу, в которую были завернуты два почерневших от времени браслета. Вид у него при этом был чрезвычайно довольный, будто он принес на продажу не меньше, чем сокровища королевы. Бэркес осторожно поднял один из браслетов и внимательно его осмотрел, чуть ли не пробуя на зуб.       — Занятно, — мелко покивал он, а потом обернулся на Тома и, пододвинув к нему украшения, спросил. — Что скажешь?       Браслеты выглядели старыми и довольно дешевыми. И это все, что Том мог про них сказать. Взяв в руки ближайшее украшение, он повертел его в пальцах и, подняв глаза, пристально посмотрел на Колина, который в этот момент с довольным видом подкручивал усы.       Мелькнувшую шальную идею Том сначала отмел. Слишком уж наглой она была.       Но, с другой стороны, что он терял?       Том не мог читать мысли. И никто не мог, потому что в головах людей нет ничего похожего на четко отпечатанный текст. Он мог слышать и видеть воспоминания. Это было их с Магдалиной любимой игрой в детстве: она загадывала воспоминание и прятала его в ворохе других, а он должен был угадать верное. С возрастом она научилась очень качественно прятать личное, а он — филигранно вычленять то, что ему было нужно. Правда, это работало только с ней. Всю ту непрекращающуюся мыслительную рябь, которая проходит по уму, пряча за собой нужные воспоминания, мало кто способен заметить даже в себе. Поэтому разбирать по полочкам чужую память было для Тома все равно что разбирать написанное по мутной воде вилами в руке сумасшедшего. И дело даже не в технической трудности, а практической ценности этого занятия.       А Тома, который не интересовался другими людьми, не волновали и чужие тайны.       Но сейчас он всматривался в темные глаза Колина и пытался нащупать в глубине зрачков скользкий хвост воспоминаний. Магдалина всегда проигрывала, если ему удавалось навести ее на нужные мысли. Возможно, это сработает и сейчас.       — Интересные украшения, — спокойно сказал Том, перебирая в пальцах серебряные звенья.       — Редкие, молодой человек. Достойные любой благородной леди, — важно кивнул Колин, опершись ладонями на прилавок.       Том склонил голову набок, подняв браслет на уровень глаз, но смотрел он только в глаза Колина, в которых начали мелькать воспоминания. Пока еще смутные и нечеткие, но показывающие, что он на верном пути. Теперь ему нужно быть особенно аккуратным. В детстве, еще не контролируя свои силы, они с сестрой доигрались до мигрени, которая не отпускала до сих пор, приходя от любого перенапряжения.       — Действительно, — Том покачал на пальце браслет, глаза его потемнели. — Вы могли бы предложить его даже леди Блэк?       Колин довольно хохотнул и хлопнул руками по столешнице:       — Я не знаю, где ты его нашел, но парень знает толк в качестве!       Том промолчал, полностью сосредоточившись на воспоминаниях, которые, наконец, удалось ухватить самыми кончиками пальцев.       Он видел помещение ломбарда, маггловского, судя по резкому электрическому свету. Картинка была размытой, словно он смотрел сквозь мутную воду. Можно было надавить, чтобы проникнуть внутрь, но тогда Колин получит резкий приступ головной боли и сразу все поймет. Том и так балансировал на грани, рискуя потерять контакт в любой момент. Он успел разглядеть эти самые браслеты и резкий взмах палочки, с которой сорвались белесые искры. Бэркес что-то сказал, отвлекая клиента, и воспоминания сразу подернулись рябью и растворились в других, не нужных.       — Это раритет, Бэркес, пятнадцать галлеонов вполне разумная цена.       — С ума сошел? Пять.       — Давай ни мне ни тебе: десять.       Том положил браслет на стол, улыбнулся Колину, и, зайдя за спину Бэркесу, тихо сказал ему на ухо:       — Они маггловские.       Бэркес обернулся, смерил Тома внимательным взглядом и, взяв один из браслетов, поднес его к глазам, тщательно рассматривая застежку и крепления камней.       — Не напомнишь, где ты их взял?       — Одно семейство распродает фамильные ценности за долги. Вещи редкие, принадлежали еще прабабке. Их только почистить и можно отдавать втрое дороже.       Бэркес взялся за второй браслет, так же тщательно осмотрев его. Том с интересом следил за его манипуляциями.       — Интересно, — неприятно ухмыльнувшись, Бэркес положил украшения на тряпицу и постучал пальцами по столешнице. — Откуда на такой древности клеймо тридцать пятого года?       — Наглый поклеп. Я дорожу своей репутацией, — возмутился Колин, раздраженно заворачивая браслеты. — И найду того, кто сможет оценить товар по достоинству.       — Больше пяти никто тебе не даст. И ты это знаешь.       — Девять.       — За маггловские безделушки? Пять, Колин, и ни кнатом больше.       Пожевав губами, тот раздраженно дернул плечом, но тряпицу оставил в покое.       — Идет.       — С тобой приятно иметь дело, — голос Бэркеса вновь приобрел угодливые нотки. Достав из-под прилавка мешочек, он отсчитал пять золотых монет и заботливо пододвинул их к Колину. Тот смел их в кошель и, защелкнув замки на своем чемодане, откланялся.       Едва за клиентом закрылась дверь, с лица Бэркеса сошла улыбка. Он небрежно скинул браслеты в ящик стола и, развернувшись к Тому, смерил его изучающим взглядом. Тот ответил ему вежливой улыбкой, с которой обычно разговаривал с деканом. Несколько минут они смотрели друг на друга в полной тишине.       — Очень занимательно, — наконец сказал Бэркес. — Не думал, что в Хогвартсе учат ювелирному делу.       — Не учат, сэр, — согласился Том. — Я просто наблюдателен.       — Конечно, — хмыкнул мужчина, криво улыбнувшись. Блеклые глаза вновь скользнули по Тому, задержавшись на правой руке, с которой тот снял фамильный перстень. Том носил его на шее, на ленте, которую Магдалина иногда вплетала в косу. От нее еще пахло сладкими духами сестры.       — Будешь ли ты столь же наблюдателен в дальнейшем? Или это была разовая акция?       — Если это будет необходимо, сэр.       Бэркес задумчиво потер подбородок, пожевав губами, и развернулся к прилавку. Разложив перед собой большую учетную книгу, он потянулся за пером и, стряхнув лишние капли чернил, принялся неспешно заполнять формуляры.       — Ты можешь быть свободен.       Том зло дернул углом рта, сдерживая рвущееся изнутри разочарование. Вернув лицу спокойное выражение, он обошел Бэркеса и направился к выходу.       — Я открываю лавку в восемь утра. Ты должен быть на месте за полчаса до этого, — произнес Бэркес, когда Том уже повернул дверную ручку.       — Конечно, сэр, — ровно ответил тот, постаравшись ничем не выдать своего удивления.       Закрыв за собой дверь, Том широко улыбнулся. Первый шаг сделан. Может, судьба наконец-то станет благосклонна к роду Гонт. Тому хотелось сообщить эту новость Магдалине, увидеть улыбку на ее лице. Перед внутренним взором, как наяву, встало ее сияющее лицо, ямочки на щеках, которые появлялись, когда она негромко смеялась, запрокидывая голову. Как темнели ее глаза, когда она лучилась довольством.       Он почти решился немедленно написать ей, когда в памяти некстати мелькнуло последнее его воспоминание о ней. Магдалина смотрела на него… с разочарованием.       И это его отрезвило.       Сжав зубы, Том тряхнул головой и медленно пошел к трактиру. Тонкая шелковая ленточка Магдалины сдавливала горло, как удавка, и жгла, как раскаленный металл.       Том сдержит свое обещание: вернется, как только встанет на ноги.       И Магдалина больше никогда так на него не посмотрит.

* * *

      Бэркес оказался весьма требовательным начальником и имел неприятную привычку тщательно следить за своими работниками. Первое время Тома невероятно раздражало это постоянное внимание: он в принципе не любил, когда в его дела влезали посторонние, а Бэркес, по видимому, не признавал такое понятие, как “личное пространство”. Он заглядывал через плечо, проверяя, как ведутся записи в учетных книгах, стоял над душой у курьера, который приносил в лавку расходники, и внимательно смотрел, как Том пересчитывает товар, а затем перепроверял за ним.       Нервы у Тома были железные, и лицо он держать умел. Хотя иногда ему казалось, что однажды терпение у него все таки кончится, и его так и парализует от раздражения с перекошенным от вежливого оскала лицом. Бэркес наблюдал за ним с интересом: по-видимому, мысленно делал ставки, насколько хватит его нового работника. И Том не собирался его радовать.       За неполный месяц, что он работал на Бэркеса, Том научился абстрагироваться от окружающих раздражителей. Он был достаточно въедлив и усерден, чтобы у Бэркеса не возникало к нему претензий. По крайней мере, все учетные книги тот давно перевесил на Тома, попутно освободившись и от необходимости вести журнал закупок. Том справлялся, хотя на то, чтобы вникнуть во всю эту бумажную волокиту, и пришлось потратить почти неделю.       Едва Том освоился с цифрами, Бэркес допустил его до клиентов. И с этого момента Том вспоминал навязчивое внимание начальника с легкой ностальгией. Ему приходилось отвечать на сотни вопросов до тошноты привередливых покупателей, улыбаться каждому из них, отчего к вечеру сводило скулы.       За все время в Хогвартсе Том привык к тому, что по всем вопросам окружающие обычно обращались к Магдалине. Но тут сердобольной сестры не было, и вся тяжесть общения с людьми, которых Том и раньше недолюбливал, легла на его плечи. Довольно скоро он понял, что это выше его сил. Но, закусив удила, он продолжал улыбаться и вежливо отвечать на бесконечные вопросы. До важных клиентов Бэркес его не допускал, но и тех, кто просто заходил в лавку Тому хватало с головой.       По вечерам он падал на узкую койку без сил. От усталости ныли виски, а зелья, купленные в аптеке, помогали хуже тех, что варила Магдалина. А может, ему так только казалось. Бессонными ночами Том подолгу всматривался в пятна света, блуждающие по потолку, и продумывал текст письма, которое непременно напишет сестре. Завтра же. Он писал десятки писем по приказу Бэркеса, а написать весточку Магдалине не мог. Это оказалось так бесконечно сложно — подобрать слова самому близкому человеку.       Они никогда не писали друг другу писем. Письма нужны в разлуке, а они никогда не разлучались. И, сидя в полутьме своей комнаты, освещенной только едва мерцающим светлячком, Том мрачно зачеркивал одну фразу за другой, пока черновик, весь черный от клякс, не летел в угол, сгорая и оседая пепельными хлопьями на паутине.       Он даже не знал, с чего начать, как к ней обратиться. Просто “Привет” выглядело слишком глупо. “Здравствуй, сестра”? Еще хуже чем просто “Привет”. “Милая Магдалина”? Том никогда не звал ее “милой”. Даже по имени он звал ее редко, не видя в этом необходимости, поскольку она всегда была рядом. Имена нужны для отсутствующих.       “Лина”, — размашисто вывел он на очередном листе. Перо дрогнуло в пальцах.       “Лина”.       В голове было абсолютно пусто. Том смотрел на это короткое слово и отчетливо понимал, что не знает, зачем вообще в это ввязался.       “Лина”.       Когда не знают, что писать, то пишут о погоде. Том хмыкнул, представив на мгновение, какое выражение лица сделалось бы у Магдалины, прочти она “В Лондоне солнечно в последние дни”. Лучше вообще не писать, чем давить из себя тошную и бесполезную бессмыслицу.       “Лина”.       Том по ней скучал. Это была не легкая грусть, как по доброму другу. Это была фантомная боль, как от потерянной руки. Он помнил, как в приходе люди кричали и выли, упрямо повторяя, как болит отсутствующая конечность, жаловались на судороги в отрезанных ногах. Тогда он думал, что это такой выверт сознания, а сейчас сам жил, смирившись с постоянным ноющим чувством где-то под лопатками.       Этот непроходящий спазм не поддавался никаким лекарствам, не отпускал ни на секунду и постоянно напоминал о цели. Чем больше усилий он приложит сейчас, тем быстрее сможет вернуться. И тогда все снова встанет на свои места. А пока...       “Лина”.       Тяжело вздохнув, Том размашисто вписал на лист еще несколько слов. Не давая себе времени передумать, запечатал конверт и убрал его во внутренний карман пиджака.       И почтовую сову Том отправлял так, как бросают в море бутылку с запиской — не слишком рассчитывая на ответ.