Когда бездна всматривается в тебя

Анакин аккуратно закрыл дверь в каюту, хотя очень хотелось ею хлопнуть. Пришлось напомнить себе, что он генерал-джедай, а не подросток; надо бы проявить побольше самообладания. Он прислонился к двери и провёл рукой по лицу, задержался на губах. Криффову ж мать, а? Зачем он это сделал? Помимо очевидной причины, конечно. Анакин нахмурился, когда снова вспомнил возмутительную, нелепую идею учителя взять другого падавана. Зачем тот ему вообще? Да, редко кому из мастеров-джедаев случалось брать за жизнь всего одного падавана, но почему бы Оби-Вану не стать одним из исключений? И разве Анакин не избранный? Один падаван с двадцатью тысячами мидихлорианов должен стоить трёх обычных. Простая математика; Анакин привёл вполне разумный довод. Оби-Ван был и всегда будет его единственным учителем, так что и Анакин должен навсегда остаться его единственным падаваном. Всё по-честному. От одной мысли, что другой падаван будет звать его Оби-Вана «учитель», в груди разрасталось что-то чудовищное, отчего чесались кулаки, а пальцы сами тянулись к мечу. Чем больше Анакин об этом думал, тем меньше сопротивлялся желанию отыскать Оби-Вана и оставить на нём клеймо — ещё одно. Он представил, как снова вонзает зубы в светлую, веснушчатую шею и оставляет ярко-красную метку, которая всем бы показала, кому принадлежит учитель. От непристойного образа он задрожал, во рту пересохло, а тело охватило совершенно неприличное возбуждение. Криффову ж мать. Что с ним не так? Он же влюблён в своего ангела. Откуда эти мысли? Анакин взволнованно ходил из угла в угол, меж бровей у него залегла глубокая морщина. Не то чтобы он чувствовал себя виноватым. Нет. Ему никогда и в голову не пришло бы изменить любимой жене, но это же Оби-Ван. Конечно же, тот не считается. Они стали парой учитель-падаван задолго до его брака. Падме его ненаглядная жена, а Оби-Ван для него… самый родной человек, рядом с которым он чувствовал себя дома с тех самых пор, как оставил мать. За полтора года брака роскошная квартира Падме так и не сумела стать для него домом. Возможно, ещё станет когда-нибудь в будущем, но пока Анакин постоянно отлучался на задания и так редко возвращался на Корусант, что назвать квартиру домом язык бы не повернулся. Дом — это узкая скатка, которую они с Оби-Ваном делили на захолустной планете, смежные каюты на Переговорщике, общие покои в Храме. Дом — это вовсе не место. Для Анакина дом всегда был любимым человеком. Ребёнком он ничем не владел, так что единственным домом оставалась мама. Падаваном Анакин долго не мог найти себя и тосковал по дому, но мало-помалу молодой рыцарь с добрыми, ласковыми глазами, который терпеливо сносил все его капризы, стал для него центром вселенной. Перемена произошла не за один день, но однажды Анакин посмотрел на своего ужасно молодого учителя и подумал: «Моё». Оби-Ван принадлежит ему. И тогда, и теперь — всегда. Никто его не отнимет. Анакин не допустит. Он уже лишился матери. Оби-Вана он не потеряет. Стискивая зубы, Анакин ходил из угла в угол, мысли в голове опережали друг друга. Нужно остаться в Ордене, чтобы держаться рядом с учителем — это ясно. Он с ума сойдёт, если останется на Корусанте в фешенебельной квартире Падме, пока Оби-Ван на передовой, где его, конечно, убьют, если Анакина не будет рядом. Нужно остаться джедаем несмотря ни на что. Но как? Попросить учителя солгать Совету о браке с Падме он не мог, это уж точно. А что ещё сделать, он не знал. Ненавистный Кодекс постулировал чётко: рыцарям-джедаям жениться нельзя. Рыцарям-джедаям. Сердце Анакина забилось быстрее. Когда он женился на Падме, его ещё не посвятили в рыцари. Можно воззвать к Совету, сказать, что он был молод, глуп и сам не знал, что творит. Чистой воды притворство, разумеется. Он ни секунды не жалел, что женился на своём ангеле, но Совету это знать вовсе не обязательно. Сумей он убедить их, что раскаивается и больше не чувствует к Падме ни малейшей привязанности, ему разрешат остаться джедаем. Несусветная чушь, что Анакин собирался скормить Совету, оскорбила бы Падме до глубины души, но знать о таком ей, конечно, незачем. Если позволят остаться джедаем и держаться рядом с учителем, не всё ли равно, как он этого достиг? «А вдруг тебя заставят развестись с Падме? — произнёс внутренний голос, подозрительно похожий на голос Палпатина. — В Совете Джедаев одни жадные до власти самодуры, они не позволят тебе сохранить брак, что бы ты им ни сказал, мой мальчик». Анакин нахмурился и встал на месте. Со слов Бена выходило, что Палпатин — Лорд Ситхов, которого они искали. В голове по-прежнему не укладывалось, но, наверное, надо бы перестать слушать Канцлера — и представлять, что бы тот сказал сейчас. Если Бен не солгал, всё эти годы Канцлер им манипулировал, притворялся другом и подпитывал его досаду на Совет. От мысли затошнило. Анакин отогнал её и снова зашагал из угла в угол. С Канцлером разберутся потом. Всему своё время. Но что же ему делать, если Совет и впрямь потребует развестись с Падме? Вполне в их духе. Они же властолюбивые, высокомерные сволочи. У которых аллергия на счастье и любовь. Ему никогда не позволят сохранить брак. Анакин выпустил гнев в Силу — Оби-Ван бы им гордился — и заставил себя рассуждать здраво. Что бы там ни думал про него Совет, когда обстановка того требовала, прислушиваться к голосу разума у него вполне получалось. Так он и поступил. Факты: Он любит Падме. Души в ней не чает, владычице своего сердца. Конечно, разводиться с ней ему не хочется. Но. О том, чтобы потерять Оби-Вана, не может быть и речи. Так что же остаётся? Анакин не сбавлял шага. Можно… поговорить с Падме и рассказать про требования Совета. Она же такая участливая, такая замечательная, она поймёт его затруднение и согласится развестись — понарошку. Конечно, не всерьёз. Как только Совет от него отстанет, они снова поженятся, а Совет ничего не узнает. Анакин улыбнулся, довольный тем, что нашёл решение. Хорошее настроение улетучилось, когда он почувствовал знакомое отражение в Силе. Вейдер. Положив ладонь на световой меч, Анакин прислонился к столу и замер в ожидании. Стучать Вейдер не стал. Он вошёл в каюту и закрыл дверь. — Чего тебе? — начал Анакин. Не в том он настроении сейчас, чтобы выслушивать издёвки и насмешки. Вейдер прошёлся по каюте изучающим, почти тоскующим взглядом. — Эта мне нравилась, — пробормотал он себе под нос. — Так чего тебе? — повторил Анакин, которому не понравилось напоминание, что Вейдер — это он сам в будущем. Тот спал в этой каюте, управлял этим кораблём. Так странно. — Трахнул бы ты уже своего Кеноби, — как бы между прочим сказал ему Вейдер. Если он рассчитывал, что Анакин покраснеет и будет, заикаясь, отрицать это желание, его ждало разочарование. — Я женат, — коротко ответил Анакин. Вейдер ухмыльнулся. — Поверь мне, с Кеноби трахаться гораздо лучше, чем с Амидалой. Анакин ощетинился. Ему не понравилось напоминание, что двойник-ситх спал не только с его женой, но и с учителем тоже. — Занятно, — произнёс Вейдер и внимательно посмотрел на него, склонив голову набок. — Даже не отрицаешь, что хочешь его. Не припомню, чтобы Скайуокер уже тогда настолько принял собственные желания. Он же глубоко погряз в самообмане. А ты почему не живёшь иллюзиями? — Может, потому что я не ты? — не без удовольствия напомнил ему Анакин. Вейдер фыркнул, в золотых глазах сверкнуло веселье. — Мы оба знаем, что ты гораздо ближе ко мне, чем думает твой дорогой учитель. Насколько могу судить, пока что наши жизни совпадают до малейшей детали. Значит, наше появление заставило тебя задуматься о том, что прежде ты подавлял. Но больше подавлять не можешь. — Катись-ка ты подальше. Я люблю Падме. Вейдер улыбнулся. — Да, я помню «любовь» Скайуокера к ней. Оглядываясь назад, в прошлое, я бы назвал твоё чувство детской влюблённостью, смешанной с преклонением. Хочешь, скажу кое-что по секрету? Это Скайуокер убил её. Анакин смотрел на него во все глаза. — Врёшь. Я бы никогда… — Зачем мне лгать? — Вейдер пожал плечами. — Можешь верить, чему хочешь. Суть в том, что Амидала красивая кукла, и Скайуокер так на ней помешался, потому что она беззаветно его любила и поддерживала там, где не подставил бы плечо Оби-Ван. Стоило ей сказать, что поддержки больше не будет, Скайуокер обезумел от ярости и задушил её, беременную, Силой, — он ухмыльнулся в ответ на ужас, отразившийся у Анакина на лице. — Какая нежная, глубокая любовь, правда? — Врёшь, — выдохнул Анакин, но он чувствовал, что Вейдер говорит правду, по крайней мере, свою извращённую версию. Вейдер хохотнул. — Знаешь же, что нет. Так что мой тебе совет: избавь себя от излишних переживаний и трахни своего дорогого учителя. С Кеноби переживаний тоже не оберёшься, но хотя бы сможешь заткнуть ему рот членом, когда он снова начнёт нудеть о Кодексе Джедаев. Мы же оба знаем, что ты мечтал об этом с двенадцати лет. Чувствуя, как горит лицо, Анакин выдавил: — Да пошёл ты. Ничего ты не знаешь. Золотые глаза смеялись. — Я, может, и не Скайуокер, но у меня все его воспоминания. Помню, каково было: гормоны бушуют, учитель досаждает — и своей красотой в том числе, так что хочется заткнуть его членом. Ты ж ладонь в кровь стирал, представляя, как толкаешься членом ему в горло, да так глубоко, что он ещё не скоро прочёл бы тебе очередную лекцию. — Временное увлечение, — отрезал Анакин. — Всё давным-давно прошло. Я люблю Падме, а к учителю питаю только уважение. — Тогда ты не будешь против, если я прихвачу с собой твоего Кеноби, когда буду возвращаться, — если не сумею спасти своего… Позже Анакин и не вспомнит, как это случилось. Запомнится один только гнев, очень похожий на тот, что охватил его, когда он резал таскенов. Анакин пришёл в себя, только когда увидел, как Вейдер силится вдохнуть на полу. Поражённый, он перестал стискивать ему горло Силой и отшатнулся, дыша столь же прерывисто, как и Вейдер, и глядя на него круглыми глазами. Вейдер поднял на него глаза и засмеялся. — Ну и ну. Какой ты примерный джедай, Скайуокер. Меня и простое «нет» устроило бы. — Ты это нарочно, — прорычал Анакин, стараясь — и безрезультатно — овладеть собой. Переживаний нет, есть только покой. Страсти нет, есть только безмятежность. Хаоса нет, есть только гармония. Кодекс Джедаев никогда не казался большей нелепицей. Вейдер пожал плечами, поднялся на ноги. — Я, конечно, мог тебя остановить. Ты мне не ровня. Стало любопытно, как далеко ты зайдёшь. Анакин стиснул руку в кулак. Так и подмывало засветить им Вейдеру в лицо. Тот направился к двери. Но, положив ладонь на ручку, остановился. — Если не хочешь, чтобы я забрал твоего Кеноби, достанешь мне тот голокрон. Анакин рассмеялся. — За идиота принимаешь? Тебе не нужен мой Оби-Ван. Ты хочешь спасти своего. Потому что иначе будет совсем не то. Любимых нельзя так легко заменить. Костяшки пальцев, лежащие на ручке, побелели. — Не думай, будто знаешь, что я чувствую. Кеноби моя игрушка, только и всего. Я император Галактической Империи. Никакой привязанности к этому джедаю у меня нет. Анакин фыркнул. — А я думал, только джедаи нездорово подавляют собственные чувства. Ярость Вейдера наполнила комнату словно тлеющий костёр. Анакин положил ладонь на меч, окинул напряжённую спину двойника настороженным взглядом. Но Вейдер открыл дверь и вышел, и забрал весь свой гнев с собой. Анакин выдохнул. Он сел на кровать и запретил себе думать обо всём, что сказал ему Вейдер. Тот лишь хочет заморочить ему голову. Анакин любит своего ангела. И вовсе не использует её как источник беззаветного одобрения и любви. Он в жизни не причинит ей боль. Вейдер, чтоб его, ошибался. Да и смешно прислушиваться к советам человека, который настолько далеко задвинул чувства, что даже не знает, что творится в собственной душе — и так глубоко увяз в самообмане, что даже почти грустно.