-
В некоторые моменты Натаниэль бывает даже рад, что его отец — глава фракции. Все важные люди прибывают в центральную Башню намного раньше остальных. Что-то подсказывает Нату, что они там обсуждают далеко не только Церемонию выбора. Так или иначе, отец давно ушел и теперь есть возможность спокойно добраться до Башни в одиночестве. Ночью прошел дождь, поэтому Нату пришлось огибать бесформенные лужи, в которых отсвечивало палящее летнее солнце. День обещал быть теплым, поэтому Натаниэль был готов поспорить, что, когда через пару часов они выйдут из Башни уже неофитами, их встретит сухой раскаленный асфальт. Спустя время перед глазами замаячил главный вход, справа от которого стояла группа курящих искренних. Натаниэль быстро оборвал мысль, которая подсказывала ему присоединиться к ним и нарушить при этом его негласный кодекс, благодаря которому он с этими ребятами за все двенадцать лет совместного обучения и парой предложений не обмолвился вне школьной программы. Пачка сигарет и зажигалка так и остались лежать нетронутыми в правом кармане его брюк, а сам Нат вошёл в здание, смотря прямо перед собой. Просторный лифт был заполнен почти под завязку. В холле так же было полно людей в сером, но по традиции люди из Отречения двинулись в сторону лестницы. Натаниэль не совсем понимал, как подъем на десятый этаж по лестнице при наличии лифта должен был избавить их от тщеславия, но, видимо, если бы тест признал его альтруистом, он бы понял. В следующую минуту, когда двери вот-вот должны были закрыться, к удивлению Натаниэля и вообще всех наблюдающих эту картину, один из будущих неофитов отделился от серой толпы, подхватил другого за рукав и затащил в лифт. Когда двери уже были закрыты и кабинка тронулась, Нат внимательнее разглядел вошедших. В них он признал тех светловолосых близнецов из приюта, что были с ним в одной десятке на тесте. Следующим он заметил то, что они оказались даже ниже самого Натаниэля, что было редкостью. Один из братьев, будто почувствовав внимание к своей персоне, обернулся, смерив Ната равнодушным взглядом. Не желая поддерживать этот зрительный поединок, он больше не смотрел на близнецов вплоть до прибытия лифта. Когда двери снова открылись, лишние мысли и вовсе покинули голову Натаниэля. Толпа продолжала выталкивать его из лестничного кольца в зал, где ему предстоит выбрать своё будущее. Зал устроен концентрическими кругами. Внешние, с сидениями для решивших поприсутствовать, разделены на пять секций и спускаются сверху вниз амфитеатром. Не все семьи и желающие пришли на Церемонию выбора, но достаточно, чтобы толпа казалась огромной. Во внутреннем круге стоят выпускники всех фракций. Ответственность за проведение церемонии переходит от одной фракции к другой. В этом году очередь Отречения. Лютер Хеммик — лидер их фракции, зачитает вступительную речь и назовет имена выпускников в случайном порядке. В центре кругов в ряд выстроились пять металлических чаш, настолько больших, что Нат поместился бы в них целиком, если бы свернулся клубочком. В чашах содержатся символы фракций: серые камни Отречения, вода Эрудиции, земля Дружелюбия, горящие угли Бесстрашия и стекло Искренности. Когда Лютер назовет имя Натаниэля, он выйдет в центр и станет перед рядом чаш. Лютер протянет Нату нож, которым он порежет себе руку и брызнет кровью в чашу выбранной фракции. Кровь Натаниэля стынет на битом стекле. Либо шипит на углях. Все начинают расходиться по местам и Нат оказывается в своём круге, между Элисон и Николасом Хеммиком, сыном того самого Лютера — лидера Отречения. — Волнуешься? — Натаниэль запоздало понимает, что обратились к нему. — Я Ники, — решает представиться Николас, видимо, неправильно истолковав запинку Натаниэля. Ники разительно отличался от своего отца. Он, очевидно, пошел в мать своей смуглой кожей, буйными темными кудрями и почти черными глазами, хотя он был, как и Лютер, высок и худощав, и держал идеально ровную осанку. Натаниэлю на секунду привиделся озорной блеск в глазах Николаса, но, возможно, ему просто показалось. — Натаниэль. Не волнуюсь, а ты? — О, — вздохнул Ники, невесело улыбаясь, — я в ужасе. Зал постепенно успокаивается. В глаза Натаниэлю бросается, что секция Искренности находится прямо напротив него. Ему бы следовало отыскать глазами отца; следовало бы впитывать как можно больше информации, но Нат может лишь смотреть на светильники, пытаясь раствориться в голубоватом сиянии. Лютер стоял на возвышении между Эрудицией и Бесстрашием и откашлялся в микрофон. — Добро пожаловать, — начал он. — Добро пожаловать на Церемонию выбора. Сегодня день, когда мы чтим демократическую философию своих предков, которая гласит, что каждый человек имеет право выбрать свой путь в этом мире. Натаниэль почувствовал укол зависти по отношению к тем, кто без страха сделает сегодняшний выбор. — Наши дети окончили школу. Они стоят на пороге взрослой жизни, и настала пора решить, какими людьми они станут, — голос Лютера торжественно звучал в каждом уголке зала. — Десятилетия назад наши предки осознали, что не политическая идеология, религиозные верования, раса или национальность виновны в непрекращающихся войнах. Напротив, они решили, что это вина человеческой личности — склонности человечества ко злу, в какой бы форме это ни выражалось. Они разделились на фракции, стремившиеся искоренить те качества, которые считали виновными в мировом беспорядке. Натаниэль бросает взгляд на чаши в центре. Во что он верит? Есть ли разница во что верить, если ты даже не уверен, есть ли у тебя выбор? Можно ли считать, что предки облажались в «искоренении зла», когда люди, подобные его отцу, всё ещё у власти? — Те, кто винил агрессию, образовали Дружелюбие. Люди, удобно одетые в красное и желтое, обмениваются улыбками. Всякий раз, когда Натаниэль их видит, они кажутся добрыми, любящими, свободными, но ему никогда не хотелось присоединиться к ним. — Те, кто винил невежество, вступили в Эрудицию. Натаниэль уверен, что идеология Эрудиции не имеет в себе ничего плохого. Хотя пока у власти Кенго Морияма, а Рико и Тетсуджи всё дозволено, он не найдёт в себе желания иметь что-то общее с этой фракцией. — Те, кто винил двуличие, создали Искренность. Натаниэлю хочется долго-долго смеяться. Вся его жизнь выстроена на лжи и ношении масок. Он чужой сам для себя. Он чужой в собственном доме и собственной фракции, но при этом не может уйти. Звучит как отвратительная шутка и Нат не может ничего с этим сделать. — Те, кто винил эгоизм, построили Отречение. Нат винил эгоизм; определенно, винил. Вопрос лишь в том, не скрывается ли за закрытыми дверями Отречения столько же секретов, сколько за его собственными. — А те, кто винил трусость, породили Бесстрашие. Натаниэль не чувствует себя достаточно смелым. Даже сейчас он ощущает, как немеют от страха ноги. Накатывает иррациональный страх, что, когда его позовут, он даже не сможет сдвинуться с места. — Трудясь бок о бок, эти пять фракций живут в мире уже много лет, и каждая вносит вклад в свой сектор общества. Отречение всегда удовлетворяло потребность в бескорыстных лидерах в правительстве; Искренность обеспечивала надежными и честными лидерами в юриспруденции; Эрудиция поставляла образованных учителей и исследователей; Дружелюбие давало понимающих воспитателей и сиделок; Бесстрашие гарантировало защиту от внутренних и внешних угроз. Но влияние каждой фракции не ограничено этими областями. За последние пятьдесят лет границы нашего мира расширились, как и наш кругозор. Наша система стала более гибкой, и мы надеемся, что вы сможете улучшить её для поколений, которые придут после вас. Пятьдесят лет наша система лишена изгоев и готова принять каждого члена фракции. Мы даем друг другу намного больше, чем можно описать словами. В своих фракциях мы находим смысл, находим цель, находим жизнь. Повисает тишина. Натаниэль назвал бы её «обнадеживающей». Лютер продолжает: — И потому сегодняшний день — это праздник; день, когда в наши ряды вливаются новые члены, которые будут трудиться вместе с нами ради лучшего общества и лучшего мира. Взрыв аплодисментов. Они кажутся приглушенными. Нат старается стоять совершенно неподвижно, потому что с онемелыми коленями и застывшим телом его не трясет. Лютер начинает зачитывать первые имена, но Натаниэль не может отличить один слог от другого. Как он узнает, когда Лютер назовет его имя? Выпускники один за другим покидают круг и выходят на середину зала. Первым был Джереми Нокс и без капли сомнения выбрал Дружелюбие — фракцию, в которой он был рожден. Натаниэль наблюдал, как капли его крови упали на землю, и он устроился в первом пустующем ряду секции Дружелюбия. Комната находилась в беспрестанном движении — очередное имя и очередной подросток, очередной нож и очередной выбор. Натаниэль не знает по имени большинство присутствующих, но уверен, что они знают его. Пока что ни одного перешедшего. — Натаниэль Веснински. Нат почувствовал, как вся кровь отхлынула от его лица. Двигаясь исключительно на автомате, он вышел в центр и поднял взгляд. Это было не лучшим решением. Смотря над головами оставшихся в круге выпускников, Натаниэль встретился взглядом с отцом, который не двинул не единым мускулом, но не оторвал пристального взгляда от своего сына. Нат отвел взгляд, чтобы взять протянутый Лютером клинок. Его вес неуместно ощущался в руке. Натаниэль сделал надрез на левой ладони, секунду понаблюдал за скапливающейся кровью и снова поднял глаза на отца. В этот момент он понял, что не может — не может остаться, не может сделать выбор. В груди колотит так, будто сердце готово пробить ребра, и в голове звучит голосом Натана: «Ты должен выбрать свою фракцию». И вдруг всё становится до безобразия просто, из горла вырывается смешок, и капля крови шипит на раскалённых углях. Он сделал свой выбор. Он выбрал свою фракцию.Глава 2. Выбор
14 июля 2020 г. в 11:37
Могли пройти часы, дни и годы, но Натаниэль не замечал времени. Сколько бы он ни бежал, всё равно придётся возвращаться домой, да и продолжать бег в неудобном костюме и ботинках не лучший вариант. Нат зашел в дом и понял сразу несколько вещей: он отсутствовал дольше, чем думал, и отец уже вернулся с работы. Натаниэль не вёл себя достаточно тихо и вот слышатся шаги, передвигающиеся из кухни в прихожую.
— Ты вернулся поздно, — было сказано спокойно.
— Я был с Элисон и Сетом, не уследил за временем, — ложь легко соскользнула с языка, звуча как чистейшая правда.
Натан кивнул и последовал на кухню, ничего не говоря, будто зная, что сын и так пойдёт за ним. И Натаниэль пошел. Посторонний человек мог подумать, что Веснински-старший был в хорошем расположении духа, но Натаниэль научился распознавать нездоровый блеск на дне глаз отца и сейчас он легко в них читался. Отец и сын в напряженном молчании прошли на кухню.
После смерти Мэри Натаниэль старался по минимуму находится в этой части дома, готовя себе только когда отец на работе или стараясь что-нибудь перехватить в школе. Вечный маршрут от входной двери до своей комнаты и обратно. Очередной замкнутый круг.
— Ну что, как прошел тест? — спросил отец, поворачиваясь в сторону сына. Натаниэль уже видел этот взгляд: такой был у Мясника, когда он был готов «убрать» неугодного человека по приказу Кенго Мориямы, или когда выносил приговор. Этот взгляд заставляет чувствовать себя насекомым, пригвождённым иголкой к пробковой доске. Бездушным экспонатом, которого можно рассматривать со всех сторон.
— Хорошо, отец, — Натаниэль застыл в дверном проёме, точно олень в свете фар. Все их разговоры были пронизаны паузами, расставленными отцом, которыми он, кажется, наслаждался, в то время как Нат от них пребывал в первобытном ужасе.
— Я очень на это надеюсь, но ты ведь понимаешь, о чем я? — о, Натаниэль понимал. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.
— Мы не можем делиться результатами теста до церемонии выбора.
Когда Натан резко приблизился, Нат зажмурился, втянув голову в плечи. В голове проскользнула запоздалая мысль о том, что отец никогда не стал бы портить его лицо перед официальным событием. Несколько ударов посыпались на ребра и живот Ната, заставляя того хватать ртом воздух и морщиться от взорвавшейся боли в левой стороне тела.
— Ты не будешь со мной оговариваться, маленький кусок дерьма. Думаешь меня волнует, что показал тест? Ты должен выбрать свою фракцию. Понял меня? — прошипел Натан в лицо Натаниэля, подняв его за грудки. Нат ненавидел тот факт, что гены сыграли с ним злую шутку, сделав его лицо почти копией отца, но при этом наделив его тонкостью и низким ростом матери.
— Д-да. Я понял. Я сделаю правильный выбор.
Видимо не уловив ничего подозрительного в лице сына, Натан отпустил его и махнул рукой. Жест своего рода — «проваливай».
Нат развернулся и с колотящимся сердцем и пульсирующей болью в ребрах поднялся в свою комнату, стараясь не бежать. Закрыв за собой дверь, Натаниэль скатился по ней вниз, опуская голову между коленей в попытке дышать. Боль в ребрах отошла на задний план; лёгкие были словно во льду, не давали Нату сделать нормальный вдох. Его била крупная дрожь и в голове звенели наставления матери: «не высовывайся», «будь тихим, не шуми», «не перечь отцу» и много-много других.
Когда короткие рваные вдохи наконец сменились равномерным тихим дыханием, а дрожь осталась лишь на кончиках пальцев, Натаниэль поднялся на ноги, подавляя тошноту. Передвигаясь с трудом, будто через кисель, он в полумраке прошел по комнате, взял мятую пачку сигарет из нижнего ящика стола и выбрался через окно на покатую крышу.
Нат так и не затянулся, а просто молча наблюдал, как сигарета догорела до фильтра. Он нуждался лишь в едком дыме, который навевал воспоминания о матери. С каждым вдохом всё ярче проступал запах гари и всепоглощающий огонь. Натаниэль покачал головой, будто прогоняя наваждение.
Последний пепел был струшен, окурок полетел вниз и через пару минут окно закрылось, а кровать скрипнула под весом Натаниэля. Сон долго не приходил.
Посреди ночи Нат в полудреме поднялся и положил цепочку с кольцом (не обручальным) и фотографию матери в левый карман пиджака, в котором он пойдёт на Церемонию. Натаниэль не верил. Абсолютно не верил, что примет решение уйти, но оно наконец успокоило ту часть его мозга, которая хотела покинуть этот дом навсегда. Сон настиг его, как только его голова коснулась подушки.