Пацифизм

Планирование поездки до родного края кажется Уэйду сущим адом. Он терпеть не может сложные документы и графики, а тут: заказ и оплата билета, оформление страховки, предъявление не совсем легального удостоверения личности. Но самое сложное — пройти через таможню под пристальными и недоверчивыми взглядами работников аэропорта, которым его внешность кажется ну слишком уж подозрительной. Если бы они знали из скольких штатов ему пришлось свалить, чтобы не попасть под статью... Тем не менее, он наконец-то садится на своё место в самолёте и, чтобы как-то скоротать почти шесть часов полёта, запускает на старом потрёпанном телефоне игру "Хэллоу Китти". По соседству с ним сидит пятилетняя девочка с матерью и очень настороженно косится на мужчину с обгоревшим лицом, когда он агрессивно нажимает на кнопочки “Самсунга” и шипит сквозь зубы: "Ну давай, моя маленькая сученька, покажи, что киски могут." От него требуется немного: поймать все сладости, летящие в корзинку. Перелёт утомляет. Уэйд не привык сидеть на одном месте. Как только его ноги касаются земли, он, как обычно, связывается со старыми друзьями, с которыми братался по молодости, угоняя тачки. По старой дружбе — ну и конечно, без пары выбитых зубов не обошлось, — ему подгоняют временную машину с фальшивыми документами в бардачке и дают обещание прикрыть перед легавыми, если возникнут проблемы. Не зря говорят: "Старый друг лучше новых зубов." Или как там? Когда Уилсон заходит в квартиру, то, по обыкновению, находит мать на кухне с бутылкой вина и в компании трёх кошек. Он был здесь от силы лет пять назад, но по ощущениям — будто вчера. Ничто в этом доме не меняется, как не меняется и сама мать. — Санта Мария! Уэйди! — вскрикивает она и кидается на шею сына. — Здорова, старушка! — бодрее, чем нужно, здоровается Уилсон. Он планирует пробыть в компании дряхлой алкоголички пару дней, а в понедельник утром улететь домой. В конце концов, тут его держат лишь негативные воспоминания. Выходные тянутся, как нуга от этих блядских дешёвых конфет, которые Уэйд ненавидит с детства. Первый день он занимается тем, что наводит порядок в доме. Ещё ребёнком, при живом отчиме, он точно усвоил — в их жилище всегда должен царить порядок. Усвоил он это вместе со своими первыми синяками и ожогами. Поэтому, натянув на себя розовенький фартучек, который был когда-то заказан на eBay, Уэйд напевает под нос Леди Гагу и вылизывает дом сверху донизу под пристальным взглядом матери. Она, кстати, ужасно пиздлива — как и сам Уэйд, — и весь день, пропуская стакан за стаканом, лепечет всякие старушеские небылицы. А уже к вечеру, пересказав все сплетни за последние несколько лет, когда пьяный угар пробивает новый уровень дна, плачет на плече сына о том, какая же она плохая мать. Следующий день пролетает почти незаметно: Уэйд разгребает долги матери по счетам и разбирается с местной шпаной, которая периодически её терроризирует и вымогает деньги; отдаёт долги старым друзьям и быстро, пока не приехали копы, смывается с намеченного места. Денёк, несомненно, удаётся на славу! И всё же вечером, сидя на веранде их старого дома, Уэйд никак не может заснуть. Мать, уже давно сморённая вином, спит в обнимку со своими кошками, а Уэйд докуривает вторую пачку сигарет, смотрит на звезды и думает, что всё-таки больше сюда не вернётся. Не при жизни этой женщины. Слишком тяжёлым грузом на его плечах висят воспоминания, пожирающие изнутри. Слишком большой отпечаток наложил на него Аякс — мамин ухажёр, который гордо называл перед своими дружками себя его отцом. Все знали, что это было не так, но молчали. Особенно мать. Наверное, именно потому Уэйд не горел желанием часто посещать эту женщину и вытаскивать её из алкогольной ямы. На утро она даже не провожает сына, а Уэйд не настаивает. Мужчина успел соскучиться по грязному хмурому Нью-Йорку и спешит вернуться в родные трущобы. В конце концов, пора платить за квартиру Эл, пока старая карга не сожрала его живьём.

***

Как только Питер принимает решение, что на бои он точно больше ходить не будет — злополучная встреча в ресторане совсем не обрадовала, — его жизнь снова становится скучной и нудной. Единственное, что разбавляет серые будни: болтовня с Нэдом, настольные игры и марафоны фильмов с тётей. Он пропустил всего несколько боёв и теперь чувствует себя иначе: его ломает в отсутствие криков толпы, прокуренного воздуха и адреналина пьяного гадюшника. Питер с тупым упрямством убеждает себя в обратном. Питер не понимает, почему его юношеский максимализм не привлекло что-то более безобидное, а главное — более законное. Почему именно это? И по какой причине теперь кажется, что жизнь невыносимо скучна? В ночь с четверга на пятницу он долго вертится из стороны в сторону, но так и не смыкает глаз. Парень думает, что его возбуждение при виде дерущихся мужчин, да ещё и в такой обстановке, крайне странно и ненормально. Это место явно плохо на него влияет — он становится таким же извращенцем. Но, задаваясь вопросами, Питер всё равно не может найти объяснения своему кинку. Зато в голове появляются образы мужчин. Полуголых, потных, сильных, возбуждённых и, наверняка, желающих взять кого-нибудь после боя... "О Господи, Питер! НЕТ!" — утыкаясь в подушку, чтобы сдержать стон безысходности, упрекает себя парень. Его накрывает волна возбуждения и, в конце концов, откинув одеяло с ног, он переворачивается на спину — у Питера стоит. "Ничего удивительного, когда в голове такое безумие." Касаясь себя, мальчик томно дышит и безотрывно смотрит в потолок. Он надеется, что это когда-нибудь пройдёт. Он списывает всё на пубертат. Он, чёрт возьми, думал, что принял себя, но теперь ненавидит себя ещё больше. Вечер пятницы. Питер отпрашивается у тёти погулять и, скрипя сердце, отправляется туда, где ему совсем не место. Он приходит за тридцать минут до начала боёв и, стараясь не привлекать внимания, бродит по пустым трибунам. Ужасный запах вызывает приятную ностальгию, но парень отвык от него, поэтому дышит через силу. Так же он успевает перекусить в кафе бутербродами и перекидывается парой слов с миловидной официанткой. И вот, помещение наполнятся людьми, а Питер в предвкушении занимает место у самого ринга. На этот раз он чувствует всё совсем по-другому. Крики толпы уже не кажутся бессмысленным шумом: они отзываются в его животе восторгом и заставляют сердце биться чаще. Питер, не осознавая насколько иначе стал смотреть на происходящее, кричит вместе с остальными. Его взгляд поразительно ясен: он безотрывно следит за борцами, отмечает их набухшие от напряжения вены на шее и стекающие по вздымающейся груди капли пота, жадно ловит движения накаченных рук и, изредка, их возбуждённые от адреналина в крови взгляды. Питер возбуждается вместе с ними, только выплёскивает энергию через крик. И, Боже, как же ему хочется… Сладкое всегда остаётся на потом. Перед самым выходом Дедпула, Питер чувствует фантомное прикосновение мужчины и, улыбаясь, кладёт на свою шею потную ладонь. Он в предвкушении. И вот, рефери озвучивает имена последних участников, но… среди них нет его. Питер, ничего не понимая, застывает на месте: "А где...?" Нет, ему, конечно, не принципиально, но... В конце концов, он решает не забивать этим голову и старается сосредоточиться на последнем поединке: смотрит на борцов, но теперь его взгляд словно расплывается и не может выцепить чужие движения. Когда заканчивается бой, Питер даже не сразу обращает внимание на рассасывающуюся толпу и проходящих мимо него людей. Наконец, оглядевшись по сторонам, Паркер направляется наверх, чтобы выведать у бармена информацию и на вопрос: "А где, собственно, Дедпул?" получает ответ, что мужчина решил взять отпуск и смотаться по делам в другой город. Питер благодарит бармена коротким кивком и уходит домой. Вечер прошёл, конечно, здорово, но от возбуждения почему-то не осталось и следа.