Пацифизм

— Зачем? — шепчет Уэйд. В шуме бара его, конечно, не слышно, но парень может прочесть слова по губам. Впрочем, и по самому мужчине видно — действия Питера застали его врасплох. Руку обожгло прикосновением, будто мужчина снова попал в детство, и отчим тушит об него сигареты. Но сейчас Уилсон не испытывает страх и отчаяние. Нет, он чувствует лёгкий трепет и искренне удивлён поведением мальчика. "Да ты, я смотрю, давно не имел дел с влюблёнными подростками. Да, Уэйди?" — подсказывает голос, но мужчина только отмахивается. Влюблёнными, говоришь? Это же насколько нужно быть отбитым, чтобы втюриться в такого, как Дедпул? Уилсон даже представлять не хочет. Он вообще ни о чём не хочет думать, и именно поэтому пропускает тот момент, когда парень снова прижимается к нему губами. Если Уэйд думал, что быть напряжённым ещё больше невозможно, то он ошибался: теперь он весь вытянулся как струна на скрипке и готов лопнуть. Нет, это любопытство зашло уже слишком далеко. Уэйд ведь не железный в конце концов! Мужчина резко отстраняется от Питера, перехватывая тонкую руку, лежащую на его собственной, и сильно, почти до боли, сжимает её. А потом, рывком за грудки, притягивает парня к себе и цедит в самое ухо, чтобы тот точно услышал каждое слово: — Ты нарываешься, парень. Я всё понимаю: гормоны, спермотоксикоз, но ты выбрал явно не того ублюдка. Ебать тебя в туалете без презиков, чтобы потом схлопотать приличный срок, я не собираюсь. Уж прости. И против своей воли, будто успокаивая, он проводит большим пальцем по сжатой руке Питера. Уэйд и сам не знал, что значит этот жест: то ли непроизвольно извиняется за то, что напугал, то ли просто хочет хоть как-то до дотронуться. А внутри Питера всё болезненно сжимается. Он чувствует страх, а за ним — разочарование. Ну да, на что он надеялся, когда клеился ко взрослому мужчине? Господи… Закусив нижнюю губу, Паркер резко выдёргивает руку из крепкой хватки Уэйда, тихо мямлит: "Простите…" и поспешно ретируется в туалет. В его голове бардак: "Идиот, на что надеялся? Боже... Знал ведь, знал, что из затеи выпить ничего хорошего не выйдет... Тётя была права... Боже, какой же я…" Он ходит из стороны в сторону, поджимая губы и стараясь восстановить дыхание. И, когда по щеке медленно сползает слеза, бросается к умывальнику, чтобы плеснуть в лицо холодной водой. "Успокойся, Питер! Развёл здесь чёрт знает, что... Идиот!" Внутри неприятно жжёт. Но не столько от слов, сказанных мужчиной, сколько от стыда и того, что он позволил себе такую глупость. Уэйд уже готов сорваться с места и пойти за парнем, но в последний момент остаётся на месте. Ему приходится побыть в одиночестве где-то с полминуты, чтобы понять, что он снова проебался. Впрочем, ничего нового. Уилсон никогда особо не разбирался во всех этих тонкостях душевной организации и говорил, что думал. Что ещё взять с умалишённого? Но сейчас… Мужчина ругается в пустоту: "Да чтоб тебя," когда понимает куда несут его ноги. Он заходит в туалет, громко стукнув дверью, и обводит всех, кто находится в помещении, злобным взглядом. Мужики из понятливых — быстро сваливают. Уэйд с глубоким вздохом — будто его ведут на эшафот — подходит к Питеру, и ему хватает одного взгляда на заплаканное личико, чтобы в штанах всё больно сдавило, а руки зачесались от желания взять паренька прямо сейчас. Уилсона распирает похоть. Выдержка трещит по швам. Но он терпит. — Слушай... — начинает мужчина, нервно потирая шею и пытаясь подобрать слова. Пиздеть он, конечно, мастак, а вот говорить о таких вещах — не очень. В голове полная каша, да и алкоголь в крови играет не последнюю роль. С тихим: "Да пошло оно" Уэйд делает ещё один шаг к Питеру, подхватывает его под поясницу и впивается в блядские искусанные губы. Тормоза трещат по швам. Он целует зло, с каким-то недовольством и невысказанным упрёком. И так, словно хочет его сожрать. У Питера кружится голова, а где-то далеко пробегает мысль о том, что Уэйд делает это из жалости, но парень не хочет думать об этом. Он прикрывает глаза и, вздохнув, отчаянно стонет в поцелуй. Его руки обвивают изуродованную шею. Губы Уэйда — тёплые и приятные. В паху вновь начинает тянуть от долгожданной близости. И, о боже, эти руки наконец-то касаются его; наконец-то прижимают к телу, которое так вожделеет Питер. Он мечтал об этом, буквально, каждый бой и наконец это случилось! По телу бежит табун мурашек. Везде, где мальчик соприкасается с мужчиной, кожу словно бьют маленькие молнии. Крыша летит куда-то туда же, куда и совесть, поэтому Уэйд, без особых раздумий, подхватывает парня под ягодицы, вжимая в себя. "Ну и где твои извинения, которые ты хотел принести пацану и отправить того домой?" — скептически спрашивает внутренний голос. Уэйд одной рукой находит уже выпирающий стояк парня и сжимает его через штаны. "Вот они, извинения ваши блядские" — отвечает сам себе. Скрипит дверца кабинки. Щёлкает замок, оповещающий, что теперь их точно никто не потревожит. Уэйд, наконец, отрывается от мягких губ и смотрит парню в затуманенные глаза. Боже, он просто прекрасен! Эти влажные дорожки на щеках, припухшие от поцелуев губы, растрёпанные волосы... Так и хочется съесть его. — Скажи, чего ты хочешь. Нам обоим будет так проще. Но учти, ты знал с кем связывался. Чтобы потом без разборок с копами, ок? — говорит Уэйд, уже расстёгивая ремень на чужих брюках. Ему, откровенно говоря, насрать спешит он или нет. Парень точно знал куда, на что и, главное, с кем идёт. Так пусть отдувается за свои подростковые выебоны по полной! Тут же сунув руку в его штаны, Уилсон сжимает член парня через трусы. Малыш явно может спустить уже сейчас, стоит только Уэйду, как следует, надавить на головку. Ох уж эта горячая молодость и торопливость в интимных делах... Сделай он это, и всё бы кончилось. И они бы обошлись без остальных проблем. Всё стало бы проще. Так почему же?.. — Боже… — выдыхает Питер. Его буквально сотрясает от каждого прикосновения мужчины. Ему кажется — он сейчас задохнётся. Он сходит с ума: облизывает в беспамятстве губы, загнанно дышит, забирается тонкими, проворными руками под толстовку мужчины. И, о боже, Питер буквально бредил этим телом! Наконец-то... — Я не знаю, я делаю это впервые... Будучи неискушённым подростком, он даже не может подумать о том, как это признание подействует на мужчину. А у Уэйда, буквально, сыпятся искры из глаз. Иначе не объяснить то, что мир перед ним поплыл, а член готов порвать ширинку. "Чтоб их, этих девственников... твою мать…" Мужчина заставляет себя поубавить пыл, хотя это требует нереальных усилий. Он опирается одной рукой о стенку кабинки, ставя ладонь у самого плеча Питера, и чуть ли не наваливаясь сверху своей тушей. Неуверенные касания рук под толстовкой уже не вызывают желания съязвить и посмеяться. Теперь они распаляют так, что Уилсону кажется, будто он сгорает изнутри. Он все также держит руку в штанах парня, но теперь, надрачивая через тонкую ткань боксёров, двигается медленно и даже лениво. "Хм. Надо же, Уэйди, да у тебя оказывается фетиш на маленьких невинных детишек? Гореть тебе в аду, ублюдок ты этакий!" — осуждает голос в голове, но Дедпул игнорирует его. Всё его внимание приковано к Питеру; к мелочам, которые он вдруг — это ведь совсем не про него! — стал подмечать. Например, как часто и шумно дышит Питер; как он дрожит на выдохе, стараясь держать себя в руках; как дёргается его член, стоит Уэйду коснуться яичек и аккуратно перекатить их в руке. — Да что ты говоришь... — улыбается мужчина. Он проводит кончиком языка кромке аккуратного уха и будто в бреду начинает нашептывать: — А по тебе и не скажешь. Течёшь, как настоящая сучка. Маленьких невинных мальчиков не должно заводить, если взрослые страшные дяди прижимают их к стенке в туалете какого-то гадюшника, дрочат им и собираются отсосать. Ты же дашь мне себе отсосать, Питти? Конечно, дашь, вон как коленки дрожат... Я отсосу тебе так, что в твоём сознании эти минуты отпечатаются на всю оставшуюся жизнь. Так, что яйца будут звенеть каждый раз, когда ты будешь вспоминать об этом... Да ты же сейчас прямо тут грохнешься, птенец. Что, девки в колледже не дают? Решил податься во все тяжкие? Боже, какая кожа... Признайся, Питти, ты пользуешься всеми этими лосьончиками и кремами для тела, натирая свою сладкую задницу, чтобы она блестела и благоухала? Признайся, чёртов ты... блядь, сладкий… Уэйд несёт нескончаемый бред и чувствует, что лишь от одной только картины, что он видит перед собой, и от одной только мысли, что в этот момент ощущает Питер, он и сам готов к херам обкончаться. Слишком горячо. Слишком. Невыносимо. Горячо. Питер, задыхаясь, прислоняется к кабинке и прикрывает глаза. Щёки болят от прилившей к ним крови. Руки, чуть раньше бродившие по телу мужчины, сейчас просто вцепились в широкие плечи, лишь бы удержать Питера на ногах. Коленки не слушаются. Его несёт от каждого слова Уэйда. — Боже мой... — Можешь звать меня просто Уэйд, — усмехается Пул и, наконец, оттягивает резинку трусов, а потом скользит ладонью по истекающему смазкой напряжённому члену Питера. — Хотя, мне нравится как это звучит от тебя. Давай, сладкий, скажи мне ещё что-нибудь. Скажи, что ты чувствуешь, стоя вот здесь, с голым возбуждённым членом наедине со мной. И с этими словами Уэйд опускается на колени. Он всё тем же тяжёлым возбуждённым взглядом смотрит на раскрасневшееся лицо парня, когда машинально сдёргивает с него штаны до самых щиколоток — теперь точно уже никуда не сбежит. О, Уэйд знает... Знает и помнит, насколько это чувственно в первый раз. Первый в твоей жизни минет запоминается навсегда. Вряд ли парня хватит надолго, поэтому мужчина дразнит: не хочет, чтобы всё кончилось слишком быстро. Одной рукой он удерживает парня под зад, чтобы тот не грохнулся прямо так, на грязный пол. Другой — чувственно оттягивает набухшую мошонку, лаская её особенно нежно, когда вбирает в рот весь член Питера. Он пробегает языком от основания до головки слабо дует на неё. Потом снова заглатывает чужой орган. Хочется и дальше говорить какие-то слащавые мерзости: что Питер пахнет девственностью или что пушок у него действительно, как у птенца, но, увы — рот занят. Мужчина поступательно насаживается на не особо крупный, но ровный член парня. То с чувством тискает его шикарную задницу, то развратно раздвигает половинки, заставляя ветерок интимно пройтись по расщелине, то просто с силой сжимает их в своих больших ладонях, надеясь, что не оставит синяков. Он ласкает головку, пробегая языком по уретре, и всё также смотрит парню прямо в глаза. Насмешливо, интимно, горячо. Питер же на пределе кипения. Каждое слово, касание, движение сводили с ума. Время от времени он не может себя контролировать и стоны, буквально, срываются с губ. Он зажимает себе рот рукой, стесняясь сам не зная чего. Уэйд чувствует, что хватит ещё полдюжины движений горлом или рукой, поэтому отстраняется, зажав член рукой у основания, дразня под самой головкой. — Ну же, детка, попроси меня... Питера от этих слов трясёт, как в припадке. — Ох, боже, прошу, пожалуйста… Лицо горит от приливающейся крови. Питер дышит всё глубже, и с каждым словом чувствует себя так, будто сейчас взлетит. — Пожалуйста... — Как скажешь, сладкий. — усмехнулся Уэйд, в одно движение заглатывая член парня, одновременно с тем лаская его языком, чувствуя, как тот дрожа, выплёскивается прямо ему в глотку. Ещё, буквально, минуту он облизывает чувствительный после оргазма член, пока тот не опадает, и только тогда поднимается на уровень лица парня и чмокает того в щёку. Питер думает, что прямо сейчас грохнется в обморок. Его шатает, и он, утыкаясь в грудь мужчины, виснет на нём. — Жрать хочу, — жалуется Уэйд. — Сходим в "Тако-бэлл"? Кажется, он открывается с шести.