***
Неделю назад он вернулся в Париж. Сначала было желание продать квартиру и не вспоминать, но что-то не позволяло пойти на такой шаг. Слоняясь из комнаты в комнату, он никак не мог найти себе занятия. У себя на родине сказал, что уехал развеяться, но по сути приехал сходить с ума, один, добровольно. Он следил за ней. Он знал, что она менялась внешне, что у нее кто-то появлялся. Он все это знал. Он хотел взломать ее лэптоп, но в последний момент передумал, решив, что он еще не докатился до такого. Он не видел ее с начала осени. Все это время он так же улыбался, а на вопросы о ней отвечал неопределенно, якобы у нее какие-то срочные дела, ей нужно было вернуться домой. Правда его убивала. Тяжело было постоянно носить в себе тяжесть вины. Он писал ей, просил вернуться, но она предпочитала не отвечать или же совсем недолго беседовала с ним, чему он был бесконечно рад. Наверно впервые он понял, что такое быть ею, что такое ждать здесь, в пустоте, одиночестве, неизвестности. Вокруг нет ее вещей, нет ее смеха, ее безделушек. Квартира сразу стала такой большой, темной. Он вспомнил, как однажды она ушла, и всегда ждал, что вот-вот она вернется, ведь так уже было… Но чуда не происходило. Пять месяцев он живет один. Пять месяцев она везде преследует его. В воображении. Ведь по сути преследователь – он сам. И часто вечера заканчиваются одним и тем же: самокопанием в компании с джином. Своими руками рушить то, чего, как оказалось, он никогда и не ценил. Слишком позднее раскаяние, осознание. Слишком много мыслей в голове, слишком тяжело. Ожог на руке почти прошел, но остался небольшой след. Взгляд лениво переползает на кровать. Еще глоток, и можно спать. В феврале она позвонила сама, и по голосу было очевидно, что ее удивило его присутствие в квартире: - Я думала, ты продал ее. Значит, она все еще существует? Алло… Ты меня слышишь? - Вернись ко мне, - тут же выпалил он, - просто вернись, хотя бы на день. - Я больше не совершаю таких поступков, я живу размеренной жизнью и не мотаюсь на день через часовые пояса. - Ты перекрасилась… Раньше тебе было лучше. - Что? – удивилась она. – Откуда ты… - А он тебе не нужен. Это смешно, полная моя противоположность, давно ты на блондинов западаешь? Все так поменялось, да? - Что ты несешь… Ты следишь за мной?! Идиот! Оставь меня в покое! - Тише, тише… Я разве побеспокоил тебя чем-то? Прости, я просто не могу… Знаешь что я сделал на еб**ый день влюбленных? Напился и уснул прямо на полу. Очень весело! - Ты всегда это делаешь, я знаю. Ты не знаешь другого времяпрепровождения, - тут же отчитала она. - Раньше все мое время было у тебя. Нет тебя, есть время. Всё просто! - Не кричи на меня! - Прости… Я умоляю тебя не вешай трубку, вернись. - Я не могу, и ты это знаешь. - В чем проблема? Работа? На выходные. Я куплю тебе билеты, я всё устрою, только скажи да... Ну? - Когда же ты наконец вырастешь… Со всей силы ударить кулаком по полу. Она повесила трубку.***
Он добился своего. Наконец она согласилась встретиться, и теперь он ждал ее с вечернего рейса. Пульс зашкаливал, ладони становились влажными. Сейчас или никогда. Если он сделает глупость, то потеряет ее насовсем. Всё должно пройти идеально… - Привет! – широко улыбается ей. - Ты зарос, - подавив желание обнять, она рассматривает его лицо, - уставший. - Ничего. Мм, так… Это в багажник… - спохватился он, - садись внутрь, дождик мелкий начинается. - Это тебе, - с заднего сидения достает большой букет белых и… черных роз. - Ого… Откуда черные? Это не сорт… Они правда черные! Как? – смотрит на него озадачено. - Вот так, нашел. Захотел и нашел для тебя. - Как же мне нравится… Ведь такие не везде есть… Это так… - В твоем вкусе? Я рад, что то, что я помню, не изменилось. - Не начинай, Билл. Поедем уже. Осторожно выдохнуть. Осторожно покинуть парковку. Очень осторожно, чтобы ничего не разрушить.***
- Ты надолго? - Дня на три. - Понятно. Снова эта кухня, как будто ничего и не было. Как будто они так и жили здесь, никогда не расставаясь. Смешно и грустно одновременно. - Я постелю тебе у нас, сам лягу отдельно. Она хмыкнула. «У нас». - Я тебя не гоню с кровати, места много и троим, - он пристально смотрит на нее, - но это ничего не значит. - Это будет пытка. - С чего бы? Не умеешь с людьми просто спать? - Разучился спать с кем-то вообще. Теперь она рассматривает его, гадая, что бы это могло значить. - Тогда мы ляжем отдельно. - Нет. Нет, всё окей. Всё будет нормально. - Ну смотри сам… Глубокой ночью он много ворочался. Он не спал, было понятно. Она слышала, как он вставал, уходил, потом возвращался. Какое-то внутреннее волнение так же не давало ей спать. Внезапно вся жизнь стала казаться неправильной, ошибочной, ненастоящей, как в Степфордских Жёнах. Впереди были два дня, и, возможно, им удастся поговорить без крика и сарказма. Хотя, как она успела заметить, свои язвительные комментарии он держит при себе. А он, тем временем, снова вернулся в комнату. - Почему ты бродишь по дому? – он даже замер на месте, потом прошел на свою сторону кровати. - Курить ходил. - Я не люблю запах. - Я не собираюсь на тебя дышать. Она вздохнула: - Ложись и спи. - А ты почему не спишь? Тоже не искоренилась привычка спать как обычно? - Я уже сплю. А ты м*дак, что следил. - Наверно… - кровать рядом прогибается. Он лег. Это очень длинная ночь. Самая тяжелая, наверно. И ее просто надо как-то пережить. Как-то протянуть до утра. Хотя утро, кажется, уже близко.