***
Извилистые ступени в гробницу Старков казались Эйгону бесконечными. Он все шел и шел, ощущая давящее напряжение. Дело было даже не в ходоках, из-за которых он сунулся на этот холодный Север, скорее его одолевало любопытство, преследовавшее всю его жизнь. Долгая Ночь, как ее называли северяне, должна была вот-вот наступить. Эйгон не решался сделать задуманное на протяжении многих дней, но все же пересилил себя. Но это место его отталкивало. Он был Таргариеном, который вломился в святую обитель Старков без их собственного ведома — видел, как Джон спускался сюда ранее, и все же нашел в себе силы сделать это. Он делал это не только из любопытство и ноющей боли в груди, скорее даже, в некотором роде, он просто хотел понять своего собственного отца, которого до сих пор понять так и не смог. И почему-то был уверен, что понять так и не сможет. Ошарашившая его новость о внезапно выявившейся родословной безродного бастарда Джона Сноу, нынче Джона Старка, Короля Севера, поразила его до невозможности. Он жил с самого раннего детства, ощущая тупую боль в груди: прежде от сомнений в собственном происхождении. Эйгон рано стал взрослым — его вынудили к этому обстоятельства. Он не раз задавался вопросом: не был ли он каким-нибудь лисенийцем, из которого Джон сделал принца и использовал, как разменную монету в своей вендетте? Это гложило его до того момента, пока предатели не отравили его. На самом деле, Эйгон думал, что умирать это больно. Но в один момент все перед глазами померкло. А очнулся он посреди пепла, окруженный изумленными людьми, которые неверяще смотрели на его едва вылупившихся драконов. Возможно, именно в тот момент сомнения относительно того, кем он был, развеялись, а с появлением Валириона, Тессариона и Эллириона и тоска по семье, которой у него никогда не было, в некоторой степени испарилась. Драконы стали ему верными братьями, друзьями и защитниками. Пока на Севере он не узнал то, что повергло его в глубочайший шок. Джон настаивал на его убийстве. На тайном собрании, на котором собрались все его близкие соратники, его неожиданно объявившийся брат выглядел, как затравленный зверек. Его лютоволк скалился абсолютно на всех, готовый вцепиться в глотку тому, кто хоть шаг сделает в его сторону. Коннингтон и Варис говорили о том, что он теперь самая главная помеха на его пути к трону, без сожалений обзывали бастарда сыном глупой северной шлюхи, из-за которой развалилось королевство, а Джон Сноу молчал. И Эйгон тоже молчал, смотря прямо на него. Джона Сноу эта новость поразила не меньше. Не смотря на выявившуюся правду, он упорно продолжал твердить, что он сын Эддарда Старка. Он им был, он им и останется. Джон, вырастивший его и сделавший его тем, кем он есть, настаивал на своем, говорил, что северяне поднимут бунт, желая сделать его королем, и призывал убить его. Эйгон понимал весомость его доводов — несмотря на то, что Джон Сноу являлся бастардом его отца от женщины, с которой он сбежал, при желании тех, кто не хотел видеть его, Эйгона, на троне, они бы с легкостью переступили через такое незначительное в глазах многих препятствие. И Эйгон понимал, что Джон прав, и от него нужно избавиться. Но едва узнав, кто он на самом деле, он просто не смог. Впервые в жизни, оказавшись на грани смерти, на краю Вестероса, ожидающий нападения нечисти, Эйгон почувствовал, что у него появилась семья. И он не просто не смог лишить этого единственного родного человека жизни. Не только потому, что на самом-то деле, верность Джона Сноу не вызывала у Эйгона сомнений, но и потому, что Джон Сноу оказался его братом, хоть и сводным. Теперь он хотел получить ответ на один единственный свой вопрос. Точнее он просто хотел посмотреть, ну или просто оказаться рядом, пусть даже с мертвой Лианной Старк, женщиной, которая свела его отца с ума. Наконец, ступеньки исчерпали себя. Эйгон с облегчением ступил на последнюю, но поскользнулся — и едва не ударился головой о каменную арку. Чертыхнувшись, он едва поднял глаза, и сглотнул, смотря на направленный кончик тоненького словно прутик меча, смотрящего прямо на него. Холодная сталь была в особенной близости к его груди, да и при нем не было меча, чтобы защититься от его разящих ударов — он не ожидал, что глубокой ночью здесь кто-то может быть. — Что вы здесь делаете? — спросил донельзя холодный, скрипучий от напряжения голос. Эйгон посмотрел на девушку, что держала в руках меч — она была невысокой, худощавой, но при этой обладала странной, холодной, самой что ни на есть северной красотой. В темноте, которая окружала его, ее невозможно было хорошо разглядеть — Эйгон лишь заметил боевой костюм, совсем не свойственный дамам высшего общества, и натянутую улыбку. Почему-то в этот момент ему захотелось посмотреть на искреннюю улыбку Арьи Старк. А в том, что это была именно она, он не сомневался. Он не видел ее, когда прибыл в Винтерфелл. Видел привлекательную рыженькую девушку, статную, словно королева, излучающую мощь и влияние, которая смотрела на него с легким прищуром, но и в ее улыбке не было особой теплоты. Хотя он на нее и не надеялся. А еще во взгляде была легкая заинтересованность. Эйгон тогда усмехнулся собственным мыслям и даже позлорадствовал, восхваляя сам себя: его внешность всегда помогала ему завоевать женское доверие. Но с Арьей Старк такое, казалось, не прокатило. Эйгон мельком видел ее во дворе, когда она о чем-то переговаривалась с Бриенной Тарт. О девушке, которая собственноручно перерезала Петиру Бейлишу глотку, говорили многое, но она оказалась довольно привлекательной и с виду безобидной, хоть с взглядом, который превращал в лед все, на что она смотрела. Они с сестрой были кардинальное разные: живое олицетворение Севера в лице Арьи Старк и юга в лице Сансы Старк, двух таких разных сестер. — Вы проглотили язык, милорд? — насмешливо поинтересовалась она. Титул в ее устах казался чем-то оскорбительным. Отойдя от легкого шока, Эйгон выпрямился, вновь принимая величественный вид. Быть самим собой он мог позволить себе только в одиночестве. — Я вам помешал? — спросил он в ответ, замечая ее насмешливые, но и в тот же момент, жесткие глаза. Она холодно кивнула, без капли смущения ответив: — Да! Эйгон улыбнулся. Она была странной. Пожалуй, странность и привлекала мужчин к такой женщине, как Арья Старк. Нельзя было и не отметить то, как она выделялась среди всех тех женщин, которых он видел. У нее были пронзительные глаза цвета холодной стали, и не менее холодные, чем сама сталь, но в них плескался огонек, и этот огонек Эйгона привлекал. Он беззастенчиво разглядывал северную волчицу, пытаясь найти в ней то, что так сильно его привлекло, и он нашел — виной всему были странные, чарующие глаза Арьи Старк. Он глядел прямо в них и видел свое собственное отражение — в глазах Арьи Старк не было ничего, что было под силу ему прочесть. От нее веяло холодом и твердостью, суровостью и опасностью, и Эйгон усмехнулся — учитывая то, что видел он Арью Старк лишь мельком, и то несколько раз, он, определенно, был в некотором роде заинтересован. Хотя бы потому, что у него в голове не складывался образ холодной северной леди и безжалостной убийцы, которая собственными руками убила Бейлиша на глазах у всех северян. Что же, Лемора когда-то сказала ему: «Север помнит». И Эйгон запомнил это. Арья Старк доказала всем предателям своего дома, что Север помнит своих обидчиков. Если верить Варису, то в смерти Эддарда Старка был виновен никто иной, как скользкий Мизинец. — Я не хотел мешать вам, — отозвался он, стараясь выглядеть учтиво. Арья Старк и бровью не повела, продолжая сверлить его взглядом с надеждой на то, чтобы испепелить. Смотря в ее глаза, кажущиеся совсем черными в кромешной тьме, что окружала их, Эйгон видел пламя — холодное и зимнее, леденящее души и замораживающее людские сердца. — Тем не менее, вы это сделали, милорд, — насмешливо ухмыльнулась она. Эйгон отметил оскал, что взыграл на ее лице. Как же сильно отличались друг от друга две сестры — леди Санса была олицетворением того, что несло под собой само обращение: «Леди». Она была вежливой, учтивой и безусловно была осведомлена обо всех тонкостях этикета, а за внешней маской скрывала подозрение и недоверие, которые Эйгон видел. Арья Старк, напротив, показывала всю свою неприязнь — он с первой минуты понял, что она не особо рада его присутствию. Здесь, в Винтерфелле, да и вообще в жизни северян в целом. Но, возможно, это была последняя ночь, а завтра его ждет забвение. Ему вдруг вспомнился шокированный взгляд Леморы, когда она увидела Арью Старк во дворе. В глазах септы смешались удивление, шок и неверие, словно перед ней восстал мертвец. Причины такого шока Эйгон узнал у воспитательницы позже, когда помог ей, встревоженной и разволновавшейся, дойти до выделенных ей покоев. Только там Лемора позволила себе расслабиться и посмотреть на него с болью, что смешивалась в ее глазах одновременно с непонятным Эйгону страхом, словно Лемора увидала призрака. Как оказалось, он угадал. Причина, которую озвучила Лемора, ему не понравилось. В Арье Старк Лемора увидела словно воскресшую Лианну, и теперь Эйгон пытался понять, что же такого имелось в северных женщинах, что заставляло мужчин терять головы. От одной потерял голову его собственный отец, от второй грозился потерять голову он сам. Арья смотрела на него в упор, молча разглядывая в ответ. К своему огромному удивлению, Эйгон не заметил столь привычных восхищенных его внешностью взглядов, которые бросали на него женщины, а временами даже и мужчины. Арья Старк смотрела на него, и пыталась, казалось, проникнуть в душу. Она не обращала внимание на валирийскую внешность, которая многих сводила с ума — Арья Старк смотрела на него со снисхождением, вызывая невольную усмешку. — Так вы позволите мне нарушить ваше одиночество, миледи? — спросил он. Она едва заметно прищурилась и даже поморщила нос. Эйгон не знал, что ей так не угодило в простой просьбе. Единственное — ее взгляд стал еще более настораживающим. — Что вам надо? — спросила она в лоб. Эйгон промолчал, глядя по сторонам. В кромешной тьме, едва озаряющейся бликами свечей, Арья Старк наводила ужас, но Эйгон не боялся. — Вы проглотили язык? — насмешливо поинтересовалась она вновь. Усмешка исказила ее лицо до неузнаваемости — придала ей легкого шарма и очарования. Эйгон поймал себя на мысли, что зацепился взглядом за ее искаженные в усмешке губы. Такой ли была и Лианна Старк? Впрочем, при этой мысли его вдруг накрыло раздражение. Арья Старк, заметившая его переменившееся настроение, ехидно усмехнулась. Эйгон посмотрел на нее холодно и раздраженно. Во-первых, и сам проклятый холод приносил ему немало хлопот. Эйгон понял, что для северных морозов он не создан. Во-вторых, Арья Старк в этот миг показалась ему самым большим противоречием — холодная, словно лед, но при этом, она с первого взгляда заставляла ощутить в ней пламенный огонь, готовый вот-вот разгореться и сжечь все на своем пути. — Таргариенам не место среди Старков, — проговорила она, разрубая затянувшуюся тишину. Пламя свечи отбросило на стену удивительную тень — под песню льда, что стоял вокруг, и пламени, что возгоралась все сильнее, огонь полыхал хаотично и гневно. Эйгон кивнул. Нарушать святые традиции, если они имелись у Старков, он не хотел. — Так зачем вы здесь? — вновь задала вопрос Арья Старк. Эйгон и сам задумался: что же он делал в данный момент? Конкретного ответа на вопрос он так и дать не смог, даже самому себе. Возможно, дело было в том, что он не знал, проживет ли еще несколько дней? Оставались считанные часы, и он хотел сделать все, что могло у него получиться. В частности, попытаться самому ответить на те вопросы, которые остались без ответа, чтобы после не жалеть ни о чем. Ну или он просто хотел посмотреть на женщину, которая свела его отца с ума, из-за чего он без зазрения совести оставил все, за что был в ответе — корону, трон и свою семью. Прочистив горло, Эйгон заговорил: — Не могли бы вы показать мне гробницу вашей покойной тети? Арья удивленно посмотрела на него, лицо ее оставалось непроницаемым, но глаза — глаза говорили обратное. Его просьба ее крайне удивила. Он это видел. Молчание, вновь образовавшееся после его маленькой просьбы, затянулось, казалось, на вечность. Эйгон молча глядел в ответ, пытаясь предугадать мысли девушки, стоящей напротив, но у него ничего не выходило. Наконец, Арья Старк пошевелилась — до этого момента Эйгон думал, что она сама превратилась в одну из многочисленных статуй, расположенных здесь. — Следуйте за мной, милорд. Его титул определенно вызывал у нее веселье. Арья обернулась и зашагала вглубь крипты, и Эйгон даже не слышал ее шагов. Когда она свернула за угол ему вообще показалось, что она исчезла. Исчезла настолько же стремительно и неожиданно, так же, как и появилась некоторое время назад. Эйгон, однако, ощущал ее незримое присутствие — в воздухе застыло напряжение, которое исходило от Арьи Старк в его сторону. Она ему не доверяла. Справедливо. Он тоже не доверял никому в этом замке. Она нашлась за углом, замершая, словно ледяное изваяние, при этом, однако, не обернувшись. Услышав, что он направляется за ней, она вновь задвигалась, при этом Эйгон поразился грациозности ее походки. Идеально выпрямленная спина плавно переходила в едва заметный из-под мехового плаща контур бедер. Волосы были заплетены в немудрёную косу, а распущенные кончики раскидались по острым плечам. Она была худощавой, словно тростинка и грозилась развалиться на части — хрупкость была еще одним огромным противоречием, которое было у Арьи Старк, наряду с ее серыми глазищами, полными огня и пламени, полыхающими негодованием и неведомой Эйгона ненавистью к чему-то. Эйгон двигался среди установленных великим Королям Севера статуй, следуя за своей путеводительницей, которая шла впереди, легким и быстрым шагом, преодолевая стремительно разделявшее их с гробницей Лианны Старк расстояние. Эйгон подивился и ее хищной грации. Арья Старк двигалась быстро, но при этом плавно и грациозно, а особенно — тихо. Если бы Эйгон не видел ее перед собой, то навряд ли бы он догадался, что здесь кто-то есть. Двигалась она настолько бесшумно, что это восхищало. Несомненно, многие женщины, которых он встречал, имели легкую и бесшумную походку. Но та походка являлась олицетворением покорности этикету. Женщине следовало напоминать грациозную лань. Арья Старк тоже имела бесшумную походку, как он ранее заметил, но это была подступь хищника, который, несмотря на то, что обернулся к противнику спиной, все равно сохранял бдительность и внимательность. Казалось, Арья Старк была одним сгустком настороженности, которая, однако, никак не проявлялась в ее внешнем виде. Наряду с настороженностью, она была ходячим спокойствием — если бы Эйгон не обладал внимательностью, он бы никогда не разглядел единственного доказательства ее настороженности — подозрительности в глазах. Двигаясь за ней и стараясь не отстать, Эйгон внезапно споткнулся, чуть ли не налетев на Арью сзади. Та обернулась, смотря на него с недовольством и ехидством одновременно. — Как вы собираетесь управлять королевством, если вы не в состоянии устоять на ногах? Ее вопрос остался без ответа. Эйгон промолчал, поджав губы от раздражения и собственной нерасторопности, и продолжил идти за ней. Петляя между гробницами и ощущая витающую в воздухе напряжённость, Эйгон все больше ощущал, что кровь в жилах стынет не только из-за проклятого холода, которым славился Север. С каждым мгновением ему все больше казалось, что было плохой идеей вообще приходить сюда — все его пламенное нутро протестовало против этого, а возможно, и Таргариеновская кровь. Наконец, Арья Старк резко остановилась, заставляя его неожиданно замереть. Она повернулась, однако, не к статуе женщины, как он предполагал, а к величественному каменному изваянию мужчины, в руках которого был зажат огромный меч, а в ногах сидел свирепый каменный лютоволк. Меч и лютоволк были атрибутикой каждой статуи в этом склепе. Арья Старк смотрела на статую немигающим взглядом, и Эйгон мог поклясться, что видел тоску в глубине ее серых глаз, которую она упрямо скрывала, пытаясь утаить маленькую слабость. Она обернулась, заметив пристальный взгляд Эйгона и долго сверлила его равнодушным взглядом. Эйгон не мог оторвать взгляд — было в ней что-то такое, что завораживало. Возможно, дело было в том, что Эйгон ранее таких женщин не встречал — все женщины, которых он знал, имели горячий нрав и сходили по нему с ума. Возможно, дело состояло и в том, что Арья Старк глядела на него недоверчиво, а не с восхищенным блеском глазах. Она сочетала в себе несочетаемое — лед и пламя. Посмотрев в сторону, она кивнула. Эйгон оторвал взгляд, наблюдая за тем, куда были направлены ее глаза, и замер, с неверием глядя на статую женщина, которая одиноко стояла среди всех многочисленных мужских изваяний. Эйгон оторвался с места и подошел ближе. Казалось на лице женщины застыла вечная маска тоски и горя. Было ли это сделано умышленно, на основе тех слухов, что пустили псы короля Роберта и он сам, в момент скулежа? Эйгон и сам верил в правдивость этих слухов, пока не раскрылась тайна рождения Джона Сноу. Он верил, что его бесчестный, бессовестный и безответственный отец пошел на поводу своей похоти и желанием обладать тем, что было скрыто между ногами Лианны Старк, и из-за этого оставил все: корону, трон, свою семью и все свое королевство. Эйгон этого понять не мог — он отдал всего себя, чтобы вернуть то, что по праву принадлежало ему, и ему была чужда и непонятна сама мысль отказаться от всего того, к чему он шел так долго, пусть и ради сотни, тысячи женщин. Однако, теперь, смотря на статую давно мертвой женщины, которая косвенно, но была виновна в истреблении всей его семьи, он ощущал, как оковы ненависти, что сковывали его много лет, заставляя его двигаться вперед, внезапно испарились. Он достал из-под мехового плаща засохшую зимнюю розу и положил на руку каменной статуе. В душе осталась одна лишь пустота и тоска, но в ней не было ненависти, которую Эйгон мастерски скрывал на протяжении всей жизни, стараясь этого не показывать. В душе он ненавидел и ее, и своего отца. Особенно, отца. А Лианну Старк Эйгон ненавидел просто потому, что у этой женщины оказалось слишком много тех, кто захотел ее вернуть. И хоть это и была необоснованная ненависть, она вспыхнула слишком ярко, когда Эйгон узнал правду. Но теперь не осталось ничего. Эйгон отпустил. Неизвестно было, выживет ли он после Долгой Ночи, как это называли северяне, и он не хотел идти на верную смерть с лишним грузом на душе. Его и так угнетала приближающаяся возможная смерть. — Вы ее ненавидите? — внезапно донесся до него приглушенный голос. Эйгон удивленно посмотрел на Арью Старк, а потом вновь перевел взгляд на статую. — Нет, — абсолютно искренне сказал он, сам удивляясь тому, насколько правдивыми были его слова. Арья Старк внимательно вгляделась в его лицо. Брови ее были нахмурены, и это позабавило Эйгона — в этот момент он был непонятен Арье Старк, и эта маленькая победа позабавила его. — Признаться, я удивлена, — проговорила она спустя некоторое время. Эйгон усмехнулся. — Я думала вы разнесете эту статую в щепки. Удивленно взглянув на нее, Эйгон, в свою очередь, спросил: — Почему? Арье поглядела на него, оценивая и разглядывая, и Эйгон ощутил легкую дрожь, которая прокатилась по его телу от одного ее взгляда. Седьмое Пекло! Угораздило же его забрести сюда и встретить ее. — Я думала вы ее ненавидите, — ответила Арья Старк. — И вы полагали, что я впаду в безумию из-за своей ненависти? — Эйгон и сам поразился насколько изумленным прозвучал его голос. Арья Старк задумалась, опустив голову, а потом, посмотрев ему прямо в глаза, сказала: — Я знаю, что такое ненависть, и я также знаю, насколько сильно желание убить того, из-за кого эта ненависть была взращена в вас. Эйгон внимательно взглянул на ее лицо, омраченное нахлынувшими воспоминания и перевел взгляд на статую, что сверкала в свете огня позади нее. Арья Старк тоже обернулась, и теперь они глядели на застывшее навеки лицо Эддарда Старка. Эйгон довольно мало слышал о нем, но услышанного было достаточно, чтобы у него сложилось мнение об этом человеке. Джон ненавидел всех псов узурпатора, особенно сильно его близкого друга, но все те, кто знали Эддарда Старка лично, всегда отзывались о нем с большим уважением. — За что его убили? — спросил Эйгон, хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос. Но он хотел услышать ответ от Арьи Старк. От дочери убитого предателя. Она почему-то улыбнулась. Совсем не ехидно, а скорее горько и тоскливо, но быстро скрыла это за усмешкой. Эйгон смотрел на нее, пытаясь предугадать ее ответ, но он и понятия не имел, что она скажет. — Однажды, мне уже задавали этот вопрос, — сказала она, и ее голос сделался напряженным. Эйгон подошел ближе, улавливая тонкий аромат, шлейфом пленяющий его. От Арьи Старк пахло мылом, а еще веяло холодом и доносился запах снега. — У того человека власти было столько же, сколько и у вас. Возможно, даже больше. Я ненавидела его всем сердцем, но в глубине души уважала настолько, что те немногочисленные уроки, который он мне преподал, сам того не осознавая, помогли мне стать жестче, мудрее и хитрее. — И каков был ваш ответ тому человеку? Арья улыбнулась, смотря на Эйгона насмешливо. — Верность, — проговорила она. — Моего отца убила верность. — Разве верность может убить? В самый последний момент она дарует жизнь, — сказал Эйгон. Арья улыбнулась своей холодной улыбке, подойдя к нему вплотную: казалось, он ни капли ее не смущал, тогда как, его кровь полыхала от ее столь близкого присутствия рядом. — Его убили у меня на глазах, — прошептала она, но в тишине крипты ее голос отчетливо отдавался в ушах Эйгона. Он видел перед собой пламенные глаза Арьи Страк и все не мог понять этого противоречия — одновременно холодные, но при это настолько горячие, готовые сжечь все на своем пути. Она напоминала ему Валириона, когда он едва учился летать: столь же буйна и неукротима, как и дракон дома Таргариенов. Как такое было возможно, что под личиной свирепого лютоволка скрывался не менее свирепый дракон? — Ему снесли голову нашим фамильным мечом, а после расплавили его и преподнесли, как дар, ублюдку Джоффри. Глупец тот, кто считает, что верность не убивает. Все желают получить ее, поскольку верность — это незримые нити, которыми можно заставлять человека действовать в свои интересах. И вы тоже этого желаете, милорд. Вы желаете нашей верности. Но что вы можете предложить нам в ответ? Эйгон усмехнулся. — Разве мое присутствие здесь уже не является своеобразным предложением? — ехидно заметил он. Арья Старк усмехнулась. — Полагаю, вы потребуете своего, когда все это закончится. Эйгон пожал плечами. — Я надеюсь лишь на то, что мне не придется ничего требовать, — сказал Эйгон. — Я ваш союзник, леди Старк. Я не враг. — У Старков нет союзников, милорд. Мы здорово поплатились за то, что доверились другим. Баратеонам, Фреям, Ареннам, — парировала девушка, чем заставила Эйгона напрячься. Эйгон не мог понять, что за смысл, истинный смысл, крылся за ее словами. — Мы сами по себе, мой король. Мы таимся на Севере, и не лезем на Юг, но и предпочитаем, чтобы Юг не лез сюда. — Нет больше ни Юга, ни Севера, — добавил Эйгон. — Неизвестно, выживем ли мы. Так о каких войнах нынче может идти речь? О каких союзниках и врагах, и о какой верности мы можем говорить? Я не знаю открою ли я завтра глаза и увижу ли над собой холодное северное небо. Удивительно, насколько жестоки Боги — я всю жизнь посвятил тому, чтобы вернуться сюда, а в итоге мне вновь приходится биться за свой трон. — Вы боитесь смерти? — поинтересовалась девушка. Эйгон посмотрел на полыхающую свечу, думая о том, что лгать не имеет смысла. Ему просто хотелось выговориться. — Да, — ответил он. — Полагаю, нам следует помолиться Богам. Не это ли делают все благоразумные леди в данный момент? Арья Старк развернулась, и Эйгон заметил, что она направляется к выходу. Он недоуменно глядел ей вслед, а когда она остановилась на полпути, и обернувшись, послала ему улыбку, он опешил, не зная, чем вызвано ее столь резко изменившееся настроение. В воздухе витала насмешливость и ехидство, и Эйгон заметил, что Арья Старк довольно привлекательна, особенно, когда ее лицо преображается в улыбке. — Давным-давно один очень умный человек сказал кое-что одной очень глупой девочке. Есть только один бог, — сказал он, — и имя его — смерть. А смерти мы говорим только одно — «Не сегодня»*. — Умирать вы не намерены? — улыбнувшись, поинтересовался Эйгон. Арья Старк зашагала прочь, на ходу отвечая: — У меня есть незавершенные дела. Ни то, что нечисть, меня даже Боги не остановят от задуманного. — Полагаю, о верности мы поговорим после того, как истребим мертвецов, миледи? — лаконично заметил Эйгон. Арья кивнула. — Полагаю, что так, — сказала она. — И, я не леди! Запомните это! Если вы хотите верности, следует знать каким образом проложить к ней путь!***
Эйгон резко оторвался от мыслей двухлетней давности, когда ощутил прильнувшее к нему теплое и мягкое тельце. Он обернулся, с нежностью глядя на красивую, обнаженную и словно сверкающую в первых лучах солнца Сераллу. Она обвила тонкими ручками его нагую грудь, прижимаясь ближе, опаляя его еще большим жаром. — Почему вам не спиться в столь раннее время, мой король? — прошелестел ее тихий, мелодичный голосок. Эйгон усмехнулся, оборачиваясь в кольце ее рук и подтолкнул ее к кровати, надвигаясь сверху. Низкая ростом, она была такой миниатюрной, что Эйгону не составило бы труда переломать ее пополам, однако, это прекрасное создание было создано для того, чтобы его любили, а не предавали забвению. — Могу ли я спросить тоже самое у тебя, моя леди? — Эйгон старался заглушить в голове отголоски своего сновидения, пытаясь выбросить из головы навязчивый образ обнаженной Арьи, которая не желала оставлять его в покое. Ее руки, ее губы, ее тело — он словно все еще ощущал ее обжигающие прикосновения, а потому хотел смыть с себя ее запах. Возможно, Сералла Риккер смогла бы сделать так, чтобы он хоть на мгновение забыл о проклятой Старк, которая не выходила из головы ни днем, ни ночью. Часом позже, после быстрой разрядки, пытаясь отдышаться и привести мысли в порядок, Эйгон лежал, глядя на сводчатый потолок и лениво перебирая светлые кудри, что разметались по его груди. Сералла что-то говорила, тихим голоском щебеча о чем-то явно интересном по ее мнению, но Эйгона все не покидали мысли об Арье Старк. Эйгона раздражала сама мысль того, что он, подобно своему глупому отцу, потерял голову от северной волчицы. Было ли это желанием обладать ее телом, или же это было чем-то большим? Эйгон даже думать о подобном себе не позволял. Вопрос об его женитьбе стоял костью в горле — Джон не давал ему покоя вот уже второй год, но Эйгон все медлил, сам не зная почему. Он понимал, что ему необходима жена, а что более важно — наследники. Джон неустанно твердил ему об этом, а также о том, что есть много незамужних девиц, которые составили бы ему отличную партию. Внезапно мысли Эйгона зацепились за несомненно прекрасную Леди Хелейну, которую он видел несколько раз при дворе. С прекрасными фиалковыми глазами и серебристыми волосами ее бы могли счесть за его сестру. Эйгону вспомнилась также и традиция дома Таргариенов. С Хелейной Веларион он мог надеяться на рождение здоровых детей с валирийской внешностью, а также на возрождение своего дома. Сералла была дорога ему, но он никогда не рассматривал перспективу женитьбы на ней. Хелейна была из статного и древнего рода, представители которого не раз становились членами дома Таргариен, и в жилах которых текла та же валирийская кровь, что и в нем. Она была невероятно красивой — копна серебристых волос плавно опускалась на ее ровные и хрупкие плечи, глаза смотрели с нежностью и добротой, а полные губы так и притягивали мужской взор. Она была мечтой любого мужчины, который только видел ее, и Эйгон не отрицал, что и его она заинтересовала, стоило ему лишь увидеть ее. Всякий раз его привлекала подвеска в виде морского конька, которую девушка носила на шее, а после взгляд несомненно спускался и к ее полной, красивой груди, от которой невозможно было отвести взгляд. Хелейна была учтива, умна, добра и великолепно воспитана — не этими ли чертами должна обладать королева? н о Эйгона интересовало другое лицо, другое тело, и друга голова, в которую он бы хотел однажды просто ворваться и прочитать все имеющиеся там мысли. Два проклятых года заставили его истосковаться по волчице, и если, Хелейна Веларион была, несомненно, красивой, то Арья Старк обладала невероятной холодной красотой, которая превратила его в глупца. Возможно, было глупостью лгать самому себе — в роли королевы он все больше и больше рассматривал Арью Старк. — Боюсь, я больше не могу задерживаться, мой король, — прошептала Сералла, поднимаясь с кровати, прикрываясь простыней. Эйгон закинул руку за голову, наслаждаясь ее обнаженным станом и милым румянцем, который окрашивал ее щеки, стоило ему лишь задержать на ней взгляд. — Куда же ты спешишь? — спросил он, замечая, как она пытается зашнуровать свое платье. Заметив, что у нее это получается не самым лучшим образом, Эйгон приподнялся и жестом велел ей подойти ближе. Сералла смутилась еще больше, но покорно подошла. Она осторожно перекинула волосы на левое плечо, открывая Эйгону вид на свою обнаженную спину. Король поднялся с места, рассматривая молочную кожу ее спины, и не смог воздержаться от того, чтобы еще раз провести по ней пальцами, ощущая тепло, сохранившее ее тело после утренней ласки, которую она ему подарила. Его ладонь переместилась на шею, а после властно повернула ее голову к нему, и Эйгон страстно ее поцеловал, ощущая, как под настойчивым натиском его губ раскрывается ее нежный ротик, а сама она издает страстный стон. Оторвавшись от ее губ спустя несколько минут, Эйгон улыбнулся ей, замечая ее расфокусированный взгляд. — Боюсь, если я не потороплюсь, то леди заподозрят неладное, — тихо сказала она, и в ее голосе прозвучала грусть. Эйгон погладил ее по щеке, но ничего не сказал. Слова были излишни — он был уверен, что двор осведомлен о том, в чьей постели Сералла Риккер проводит ночи. Опустив руки, он схватился за шнурки корсета и принялся молча зашнуровывать платье, при этом стараясь думать о чем угодно, но не об Арье Старк. — У вас намечается очередной сбор? — ехидно поинтересовался Эйгон. Сералла захихикала и, почувствовав, что он закончил, вновь перекинула волосы за спину и повернулась к нему, с нежностью глядя ему в глаза. — Я буду ждать нашей встречи, милорд, — прошептала она, оставив на его щеке невесомый поцелуй и поспешила уйти, заставив Эйгона насмешливо посмотреть ей вслед, ведь он знал, что если бы он нынче настоял на том, чтобы она осталась, она бы никуда не ушла, так и продолжая радовать его взор своим милым личиком и принося ему удовольствие. Но у него имелись собственные дела, которые он не мог игнорировать. В двери постучали. Эйгон накинул на себя рубаху, смотря на голубое западное небо, и ощущая духоту. — Войдите! — велел он. Двери в покои отворились и вошел один из Белых Гвардейцев, невероятно статный и могущественный, не уступающий своему легендарному дяде ни в силе, ни в уме. По крайней мере, Эйгон был уверен в этом, хоть и не знал Эртура Дейна лично, но Эдрик, который отринул свой титул и стал одним из его Гвардейцев, был его самым близким другом, которого у Эйгона, сколько он себя помнил, не было. У него были сопровождающие, учителя и наставники, но не было друзей, и когда появился Эдрик Дейн, у Эйгона впервые в жизни появился настоящий друг. — Сералла Риккер красива и добродушна, мечта любого мужчины, но, полагаю, тебя и этой ночью мучила наслаждением другая особа? — насмешливо поинтересовался он. Эйгон закатил глаза, отпивая воды из кубка. — Не заставляй меня жалеть о том, что я рассказал тебе об этом, — пригрозил король. Эдрик примостился у стола, рассматривая оставленное Сераллой ожерелье, которое в порыве страсти прошлой ночью было закинуто Эйгоном прямо на стол. — Удивительно, что все они носят что-то рубиновое, при этом зная, что истинных рубинов им не видать, — задумчиво проговорил он. Улыбнувшись, Эйгон схватился за свой меч, любовно рассматривая Черное пламя. — Что за глупый способ привлечения внимания? — Полагаю, они думают, что это еще больше расположит меня к ним, — предположил Эйгон. — Даже последний дурак в Семи Королевствах уже наслышан о твоей любви к рубинам, — сказал Эдрик. Эйгон кивнул. — Где остальные? — спросил он. Эдрик подошел ближе, сверкая своими доспехами и белым плащом, который развевался при каждом его шаге. — Тренируются, — ответил Эдрик. — Все, за исключением Сира Сандора и Леди Бриенны, — добавил он после некоторого молчания. — Они у леди Леморы. — Думаю, Дак засмеет меня, если я и сегодня опоздаю на тренировку, — заметил Эйгон. — Все мы знаем, чем ты был занят прошлой ночью, — ехидно проговорил Эдрик. — Не успел ты прибыть во дворец, как уже оказался в объятиях леди Риккер. Если бы я не знал о том, кто поселился глубоко в твоем сердце, я бы подумал, что ты влюблен. — Не неси чепухи! — отмахнулся Эйгон. — Ты потерял всякий покой с тех пор, как лорд Тирион сказал о возможной женитьбе Джендри Баратеона на твоей драгоценной северной волчице, — припомнил Эдрик. — Это ли не явное доказательство тому, что в Винтерфелле два года назад ты забыл свое сердце? — Опять же, это просто глупости! И я не позволю своему члену руководить моими мыслями. Второй бойни за волчицу не будет. Да будут благосклонны к ней Боги, и она будет счастлива со своим нареченным. Я не мой отец, Эдрик. Я не пожертвую всем ради одной женщины, пусть даже ради и тысячи женщин, куда более прекрасных, чем Арья Старк. Эдрик промолчал, однако, продолжил насмешливо сверлить его взглядом. Эйгон всякий раз раздражался, стоило ему услышать о возможном браке Арьи Старк и Лорда Штормового Предела. Это донельзя напоминало ему ситуацию, произошедшую с его отцом и Лианной Старк. Но разве его мысли были подвластны ему? Он упорно твердил себе, что он — не его отец, и никогда подобной глупости не совершит. Он отдал слишком много, чтобы вернуть себе трон, и не был намерен отказываться от него только из-за сокрытого между ногами Арьи Старк пространства. Вновь послышался стук и Эйгон удивленно посмотрел на двери. Голос с другой стороны принадлежал Леди Бриенне. Стоило Эйгону ответить, как в покои вошла Лемора, и Эдрик мгновенно поклонился, покидая покои и оставляя короля наедине с его воспитательницей. Эшара. Таково было настоящее имя женщины, которая растила его с самого детства. Смотря на нее, Эйгон всякий раз ловил себя на мысли, что несмотря на всю ласку и любовь, что она ему дарила, она так и не смогла стать ему матерью, о которой он так мечтал. У Леморы была своя боль, которую не мог заменить ни один другой ребенок, и боль эта крылась в ее потерянной дочери, которая родилась мертворожденной. Но Эйгон был благодарен ей за то, что она смогла заставить его обливавшееся кровью сердце хоть немного успокоиться. Она ухаживала за ним, когда он болел, несмотря на все трения в этом вопросе с Хэлдоном, она дарила ему любовь — ту, на которую была способна. Было ли это спровоцировано и тем, что он являлся сыном ее близкой подруги? Эйгон не знал, да и не хотел вдаваться в подробности. Он любил Лемору, хоть и не как мать, но как часть семьи. Ровно, как и каждого, кто был с ним с самого детства. Она подошла ближе с теплой улыбкой на своем величественном и сохранившем былые остатки красоты лице, выглядя счастливой и довольной. Заключив его в объятия, она долго не отпускала его, поглаживая по спине. — Я навестила бы тебя еще прошлой ночью, но я подумала, что ты устал с дороги и решила не тревожить тебя, — сказала она спустя несколько минут, поглаживая его по щекам и осматривая. Эйгон улыбнулся. — Я всегда рад тебя видеть, Лемора, даже, если я и буду умирать от усталости, — ответил он. Женщина улыбнулась. Эйгон отметил, что улыбка делала ее лицо счастливым, а вся тоска, тщательно скрываемая ею, на мгновение улетучивалась, и она становилась на несколько лет моложе. Годы, тем не менее, не сделали Эшару непривлекательной. Наоборот, ее лицо приобрело величественность и статность, делая ее в глазах всех придворных дам одной из самых могущественных женщин во дворце. От септы Леморы осталось только имя, которое Эйгон не мог так просто забыть, начав называть ее настоящим именем. С Леморой у него было связано много счастливых воспоминаний, тогда, как Эшара была ему незнакома. Она скинула с себя серые безвкусные наряды, и Эйгон знал, что все считали ее чуть ли не матерью короля. Хотя, возможно, так оно и было. У нее было все, чтобы стать отличной королевой-матерью: и красота, и мудрость, и великодушие, и добропорядочность. Эйгон не раз ловил заинтересованные взгляды сира Барристана и даже Джона, которые они украдкой бросали на Лемору. Эйгон в такие моменты с особым ехидством замечал, что горячая мужская кровь до сих пор бурлит в жилах этих старых плутов. Джон никогда не показывал открыто своей заинтересованности в Эшаре, хотя Эйгон был уверен, что он бы никогда не был против, чтобы самый близкий ему человек, которого он считал отцом, был счастлив, и если это счастье было заключено в Леморе, то он не был против их союза, скорее даже поддерживал его. — Маленькая Леди Джоанна прекрасна, — проговорила Лемора, и Эйгон уловил тоску в ее голосе, однако, она была заворожена настолько, что кажется сама не осознавала в полной мере своей грусти. — Когда я взяла ее на руки, то вдруг ощутила несоизмеримое желание взять на руки твоего ребенка, мой дорогой. Тебе уже двадцать семь, пора подумать не только о королевстве, но и собственном потомстве. — Не успел я проснуться, как Джон уже отправил тебя ко мне, — уныло прозвучал Эйгон. — Он знает, что я всегда прислушиваюсь к твоим словам. — Дело не в Джоне, мой король, а скорее в том, что теперь ты не можешь прикрываться тем, что занят восстановлением королевства. В Вестеросе мир, и все благодаря тебе, мой милый. Ты законный король Семи Королевств, любимый и уважаемый всеми, но ты никогда не можешь знать, какой завтра наступит день. Тебе нужна жена, которая подарит тебе наследников, а те, в свою очередь, будут с гордостью носить твое имя. Они будут продолжением тебя. Эйгон отвернулся, смотря на распростёртые дали за окном и насмешливо поинтересовался: — А если я женюсь на Леди Маргери? Как думаешь, Джон разнесет Красный замок или же устроит мне взбучку прямо здесь? Лемора покачала головой, подходя ближе и кладя руку ему на грудь, прямо туда, где под ее теплой ручкой билось его сердце. — Времена, когда Джон мог гневаться на тебя за твои решения, давно прошли. Ты не раз доказывал ему, что в состоянии принимать решения, которые, определенно, приведут к благоприятному для нас всех исходу. Он уважает твои решения, хоть зачастую и спорит с тобой. Потому, если таково твое решение, то Джон не будет противиться, поверь мне. Если твое сердце принадлежит Леди Маргери, то он не будет тебе мешать, — заверила его Лемора, чем ввергла Эйгона в шок. — Я очень польщен вашим доверием, что твоим, что Джона, но боюсь, я не могу жениться на Леди Маргери, — поспешил объясниться Эйгон, в ужасе подумав о том, что Лемора может неправильно истолковать ход его мыслей. — Я не говорю тебе жениться на Леди Маргери, — согласилась Лемора. — Женись на той, кого предпочтет твое сердце, Эйгон. Эйгон рассмеялся, а после расхохотался пуще прежнего, не в силах унять смех. Он посмотрел на себя в зеркало, стараясь убрать лезущие в глаза волосы, в итоге заколов их заколкой на затылке, а потом вновь обернулся к Леморе, которая недоуменно на него смотрела. — Ты имеешь в виду влюбиться в кого-то? — спросил он. Лемора робко кивнула. — Любовь — это роскошь, которая мне недосягаема, Лемора, — сказал он, смотря прямо в ее фиалковые глаза, замечая в них замешательство. — Я прежде всего король, и даже в таком вопросе, я должен учитывать желания других, нежели свои. Лемора отрицательно покачала головой, подходя к нему и кладя ему руки на плечи. — Ты великолепный правитель, мой мальчик. Несомненно, в твоих словах есть доля правды, но, поверь мне, в данный момент ты можешь руководствоваться своими желаниями в этом вопросе. Женщина, которую ты выберешь, будет согревать твою постель, она будет радовать тебя и родит тебе наследников, она будет нужна прежде всего тебе, а не твоему народу, — прошептала она. Эйгон ощущал, как постепенно у него начинает раскалываться голова. Слова Леморы перемешались в его голове со страстными стонами Арьи Старк, которая не покидала его мыслей. Будь проклято все, что было связано с Севером, ведь он не мог здраво мыслить. — Ты очень похож на своего отца, Эйгон. — Замолчи! — прошипел он, отворачиваясь. Эти слова причиняли ему боль еще более сильную, чем все то, что могло ее причинить. Он ненавидел любое сходство с отцом, но с годами он уже привык, что, смотря на него, многие видели Рейегара Таргариена, только с куда более горячим нравом, доставшимся ему в комплекте с дорнийскими генами матери. — Ты можешь сколько угодно отрицать это и злиться, но ты похож на него. Не только внешне, мой король. В тебе его сила, ум и чистое, доброе сердце, — проговорила Лемора. — Это чистое и доброе сердце не прибавило ему чести. Человек с чистым и добрым сердцем не бросил бы жену и детей на растерзание своим врагам, чтобы быть со своей возлюбленной. Я не хочу слышать о нем в своем присутствии, Лемора, — процедил Эйгон сквозь зубы, голос его прозвучал угрожающе. — Именно поэтому ты должен выбрать женщину, которую предпочтет твое сердце, — настаивала на своем она. Эйгон с каждым мгновением ощущал, как его накрывает раздражение. — Прими правильное решение, Эйгон. Иначе потом будет поздно. Не совершай ошибок, которые совершил твой отец. — Довольно! Эйгон ощущал, как внутри него полыхает настоящее пламя. Донесся громогласный рев Валириона, заставивший Лемору вздрогнуть и взглянуть в окно. Над морем парил самый свирепый и старший из его братьев, словно ощутивший весь гнев, охвативший Эйгона. Он и словом больше не обмолвился, лишь молча глядел на рукоятку в виде головы дракона, усеянную рубинами. Черное Пламя было подарено ему Золотыми мечами в день, когда он занял Драконий камень. Это был дар и благодарность за то, что многие вернулись на родину. Это был знак уважения к тому, кто смог сделать то, чего не смогли все прежние претенденты на Железный трон. Сколько же он отдал ради возвращения короны, ради этого треклятого трона, который не давал ему покоя с самого детства? И отдать все это из-за какой-то женщины? Имела ли Леморы в виду именно это? Что он сойдет с ума по женщине, на которую не будет иметь никаких прав и все, ради чего он жертвовал своей жизнью, провалиться в Пекло? — Я пойду, — прошептала она, замечая, что у Эйгона отпало всякое желание продолжать разговор на эту тему. Когда она вышла, Эйгон вновь взглянул на бескрайнее небо. Кого он обманывал? Он уже желал женщину, которая ему не принадлежала.***
Замок Ланнистеров поражал своим убранством, где все так и кричало о роскоши и богатстве этого рода. Эйгон состоял в прекрасных дружеских отношениях с Лордом Тирионом, который ко всему прочему, занимал еще и место Мастера над монетой в его Малом совете. Эйгон с интересом разглядывал многочисленные гобелены, попивая вино, пока Тирион рассуждал о том, как нелегко ему пришлось в день, когда его жена рожала. Эйгон помнил свои эмоции, когда он впервые встретился с карликом: недоверие, подозрение, даже некоторое презрение к сыну человека, который предал его безумного деда и из-за которого Королевская Гавань была взята людьми короля-свиньи. Теперь же он испытывал уважение к человеку, который пополнил опустошенную его сестрой казну за считанные месяцы в начале его правления. Тем не менее, Эйгон замечал подозрительные взгляды Джона, который так и не научился доверять Ланнистеру, несмотря ни на что. Именно поэтому, стоило лишь Лорду Тириону покинуть кабинет, как Джон озвучил самые худшие догадки, которые порой посещали голову Эйгона. — Старки притаились на Севере и до сих пор молчат, — процедил он. В покоях, выделенных королю под кабинет, кроме Лорда-десницы и самого короля находились лишь гвардейцы, которые молча наблюдали за беседой, не смея вмешиваться. — Брандон Старк провернул очень хитрый ход, Эйгон, — продолжал Джон. — Волки укрепляют свои связи. Они прибрали к рукам Ланнистера, Эйгон. Аррен в хороших отношениях со своими родственниками. Талли тоже поддерживает племянников. Теперь, ко всему прочему, волк рассматривает союз между Баратеонами и Старками. Он предложил оленю свою сестру, и я уверен, тот уже истекает слюнями от одной только мысли об Арье Старк. Тебе не стоит забыть и о младшем волке, который еще себя покажет. — Старки нам верны, — просто ответил Эйгон, продолжая попивать вино. Тем не менее, Джон был прав — Старки и правда укрепляли свои связи. — Тебе не стоит забывать о том, кто были верными псами узурпатора, — прошипел Джон. Эйгон устало потер переносицу, ощущая, как голова раскалывается все больше, а боль так и не утихает после утреннего разговора с Леморой. — К тому же, ты кажется забыл, что Старки так и не присягнули тебе в верности. Их не было на твоей коронации. — Они помогли нам занять Королевскую Гавань, — парировал Эйгон. — Взамен на нашу помощь, — нашелся Джон. — Да и к тому же, к тому моменту, как мы подошли к воротам замка, Серсея Ланнистер уже была убита. Тебе стоит поблагодарить своего тайного и преданного воина, а к Старкам приглядеться внимательнее. Ты доверяешь им только из-за слова, которое тебе дал бастард северной шлюхи. — Ты говоришь о моем брате, Джон, — холодно проговорил Эйгон. — Следи за выражениями! — Можешь говорить, что угодно, но ты должен пережать лютоволку глотку, иначе он сожрет тебя, — настаивал на своем Джон. В отчаянии покачав головой, Эйгон поинтересовался: — И что ты предлагаешь мне сделать? Пойти на них войной? — Довольно относиться к этому столь легкомысленно! — воскликнул Джон. — Предприми меры на этом турнире! Это отличный шанс свернуть волкам шею! — Каким образом, позволь спросить? — ехидно заметил Эйгон. Улыбнувшись, Джон ответил: — Ключ к Северу — волчица! Эйгон не успел обдумать реплику десницы, как послышался топот копыт. Он с удивлением посмотрел в сторону. С веранды открывался вид на двор, и невозможно было не заметить, как засуетилась вся прислуга. Постепенно народу во дворе стало больше. Эйгон ощутил странный трепет, когда взглянул в сторону ворот. Кто-то приближался. Догадки посетили его голову в тот момент, когда у входа замерла Санса Старк с ожиданием глядя в сторону ворот. — В чем дело? — спросил король. Бриенна Тартская ответила, хотя Эйгон уже и сам догадался. — Старки прибыли, Ваша Величество. Но он ее не слышал. Через ворота въехала делегация. Воины в темных одеждах со знаменами Старков и Баратеонов, огромная карета, запряженная четверкой лошадей, а впереди всех девушка, которая с огромной скукой на лице оглядывала все вокруг. Эйгон видел лишь темную копну волос прекрасной северянки, которая спешилась с лошади и с невероятным восхищением, как и два года назад, смотрела на его драконов, не обращая внимания на околачивающегося рядом с ней мужчину. Темноволосой красавицей в зеленом походном костюме была Арья Старк, а мужчиной рядом с ней являлся ни кто иной, как Джендри Баратеон. Эйгон мог поклясться, что эта картина не вызвала в нем ничего иного, кроме как раздражение и негодование. Пожалуй, Лемора была права и ему следовало бы подумать об ее словах. Арья Старк была не только ключом к Северу. У нее имелся ключ и от его собственного сердца, которое было словно в железных тисках.