Ты мне больше не нужен

— Давай я поговорю, если ты так боишься, третий час не можешь решиться, — уговаривает Фредер, пододвигая вместе с тем коробку с елочными игрушками к себе. Алоис смотрит на него сверху вниз, мнется, переводя взгляд на телефон в руке, и твердо качает головой. — Нет-нет, я должен сам, — при этом он садится на пол к Фреду, помогая найти среди украшений звезду на верхушку елки. — И ты боишься своего папу? — не понимает альфа. — Мне страшно разочаровать его, — признается он, доставая тем временем красного цвета звезду, красиво мигающую подсветкой после ее включения. — Скажешь, что у тебя новый парень, и он не… — подмигивает Фред и пускает смешок. — Ах ты! — Алоис толкает его плечом в отместку, сразу же переменяясь на улыбку. Рядом с Фредером надолго не загрустишь. — Вредный. Я серьезно, а ты шуточки шутишь. — Тогда звони давай, — поддергивает альфа. Отступать некуда. Алоис снова набирает номер, надеясь, что в отдаленном от цивилизации поселке вновь пропадет связь. Но на сей раз ему не повезло. Гудок. Второй, третий. Он напрягается, и вскоре слышит голос папы: радостный, тараторящий. Он осознает, насколько же соскучился. Алоис не был дома полгода, а то и больше: все работа, работа, проблемы… А о родителях забывается. Папа рассказывает, что они с младшими братьями тоже еду готовят — Новый год, как-никак. Пусть еще утро. Вспоминается, что родитель всегда наготавливал целый стол к праздникам, было шумно и весело, семья у них большая. Те времена кажутся далекими и радужными и отдают приятной ностальгией в груди. Как жаль, что нельзя прямо сейчас поехать к папе, расплакаться у него на плече и высказать все-все-все. Фредер пододвигается ближе, отбирая у него из второй руки елочный шар. Алоис замечает, как сильно сжимает игрушку: треснула. Он ойкает. Ойкает еще раз, когда место игрушки заменяет ладонь Фредера. Альфа чуть сжимает его руку в знак поддержки и шепчет: «Давай». — А ты как, солнышко? Что-то давно о Яре не говорил, э-э, как там его работа, повысили уже? Он хороший парень, тебе так повезло с ним, но когда же брак? Мы с отцом тут внуков заждались, э-э, ты же у нас старшенький, — быстрым потоком говорит папа, а на фоне слышен шум, что-то жарится на сковородке. Алоис будто брызгами горячего жира обжигается от его слов, но внешне виду не подает. Вдыхает на полную грудь, приготовившись, и произносит: — Па, мы расстались. Два месяца назад. Все, что я о нем говорил… я приукрашивал. То есть, он далеко не идеальный. Я не выдержал, па, и теперь, лучше одному, чем терпеть его перепады настроения. — Как же так! — возклицает папа. Ойкает, причитает. — Что же будет, ох, что теперь будет! Бедненький мой, почему же ты молчал? Он обижал тебя? — Па, я приеду, и расскажу все, обещаю, — успокаивает его Алоис, не желая портить канун праздника невеселой информацией. И чтобы как-то разбавить ситуацию, добавляет: — А насчет внуков… Я беременный, срок почти три месяца. Судя по шуму, эмоциональный папа упускает телефон из рук. Но тут же подхватывает и начинается всплеск радости и крики, видимо, остальным, что Алоис носит под сердцем дитя. Пришлось рассказать ему, от кого. Начались возмущения, вроде «как же ты теперь один, ребеночка-то потянешь». Но чуткий слух папы уловил на фоне поддерживающий шепот Фредера и пришлось рассказать еще и про него. И только после новости, что сыночек живет с альфой, папа успокоился. Но потребовал прислать фото и подробную биографию. Алоис насмеялся так, что в подреберье заболело. — Во-от, а ты боялся, — выдыхает Фред, как только телефонный разговор прекращается. Фредера невозможно воспринимать серьезно в этом смешном «оленьем» свитере. Алоис открыл в себе пристрастие вязать по вечерам после работы. Точнее, он любил это дело в детстве, но после забросил. А теперь вспомнилось и пригодилось. Первым делом Алоис вывязал по схемам этот сложный свитер, в полоску, с соснами и оленями. Думал только, что Фред постыдится в подобном ходить. Однако, альфа и на работу его надевает, и вот, на праздник. Да еще с таким гордым видом при этом! Алоису хочется хоть что-то сделать для него взамен, подарить радость, счастье. Они украшают двухметровую искусственную ель, с ароматизатором хвои — кажется, будто настоящая. Котики то и дело укатывают шары, воруют, затягивая игрушки в спальню под кровать — их излюбленное место для игр. Приходится отбирать у котят елочные шарики, порядком погрызенные и поцарапанные. Но питомцы и тут нашли чем заняться: стаскивают украшения с нижних веток — и пулей под кровать! Смеху, да и только. А когда Фред включает гирлянды — котики успокаиваются. Садятся оба на ковре перед блестящей разноцветным елкой и смотрят, наблюдают. Наверняка придумывают, как бы взобраться повыше и урвать один из призывно блестящих шаров. Забавные донельзя. Как и Фредер — альфа тоже садится рядом с мелкими, как большой лохматый кот. Так и хочется погладить по отросшим и курчавым волосам — спутанным-спутанным. Или приобнять со спины за плечи. Алоис отворачивается. Надо на кухню. Занять себя делом, чтобы отвлечься от дурных мыслей, диктуемых гормонами. Из-за беременности он стал особо чувствительным к ароматам альф. Он и сам пахнет теперь по-другому. Слаще. Они живут под одной крышей около двух месяцев, и Фредер — заметно — старается держать дистанцию. Алоиса до сих пор поражает, что Фред, который все время рядом и спит в соседней комнате — не соблазнился. Или да, но об этом лучше не думать. И не представлять тем более. Иначе приснится. У дурного тела свои законы, оно не в курсе, что Фредер не партнер и транслировать о нем сны «приятного» содержания — запрещено. «Я совсем с ума схожу», — он заходит на кухню, заглянув в духовку, куда недавно поставил печься мясо. Алоис где-то читал, что эта аномалия с запахом во время беременности — как защитный механизм. Аромат омеги смягчает агрессию, успокаивает альфу, потенциально сильного и потенциально опасного — и вместо ударить, тот желает приобнять, вдохнуть приятный запах. И если бы проблема была только в его собственном аромате… так нет, Алоису самому хочется ласки определенного содержания. Он упрямо игнорирует желание тела. Эта тяга пройдет. Вот до шестого примерно месяца пробудет — а дальше на спад. Осталось потерпеть. Он надеется после Нового года переехать в съемную квартиру. Денег подкопилось достаточно, договор с хозяином квартиры составлен, осталось перевезти туда вещи. Нечего притеснять Фреда — пусть создает свою семью. А то Алоису стало казаться, что тот считает семьей его. Не то, чтобы это не льстило, но… Фредеру нужен омега получше, желательно без ребенка в животе. Какой альфа в здравом уме захочет воспитывать чужой приплод? Да, Фред сострадательный, но не настолько же. А если настолько, то… Он вспоминает, что отношения с Яром тоже начинались хорошо — со страсти. Альфа казался надежным и трудолюбивым, красивым до мурашек. Алоис думал, что ему крупно повезло. На него, обычного омегу, обратил внимание такой красавчик, еще и перспективный. Однако, в итоге Яр оказался вовсе не «идеальным принцем». Кто знает, каким после пары лет совместной жизни окажется Фредер? Может, тоже бить будет. И у Фредера-то силенок побольше. А с ребенком тогда что? Алоису кажется, что он больше не сможет довериться, как и отпустить себя. Того внутреннего себя, который верил до последнего в существование вечной любви. Его сердце отравлено предательством и несбывшимися надеждами. И похоже, это не вылечить. Единственное, что заставляет отогнать тучные мысли подальше, — ребенок. В последнее время Алоис все чаще думает о нем, представляет, каким он родится. Подбирает имена. Недавно выяснили пол: это будет бета. Сначала Алоис расстроился: надеялся, что альфа. А за каждого рожденного альфу правительство выплачивает пособие, и довольно большое. Этих денег хватило бы, чтобы обеспечить сына всем необходимым. Но это бета, самый редкий пол из троих. И после Фред пояснил, увидев, как Алоис расстроился: бетам живется лучше всех. Во-первых, им не приходится бороться с животными рефлексами. У них нет ни течек, ни гонов, бесплодны ведь. Беты — хороши в бизнесе, обычно они занимают правящие должности, как в парламенте, так и в лучших фирмах. Родиться бетой — считай, вытянуть золотой билет. Осознав это, Алоис успокоился. А после возгордился: его сын будет жить по воле разума, а не гормонов. Не будет мучиться, выпивая горы таблеток, чтобы хоть как-то унять положенную природой тягу к размножению. Он сможет построить себе такую жизнь, какую захочет. И его никто не будет заставлять вступать в брак, обременять этими «ты должен найти альфу», «должен ему угождать во всем», «должен родить ребенка» и все то, чего наслушался Алоис. — …придет. — А? — Понятно, опять в облаках зависаешь, — усмехается Фред, упираясь плечом в дверной косяк и сложив руки на груди. — Говорю, папа звонил, сегодня он будет с нами. — О, это же хорошо, — Алоис оборачивается на мясо и вспоминает, сколько запланированных блюд еще не доделаны, а время-то перешло за обед. Фредер, видимо, подумав о том же, направляется к холодильнику, доставая оттуда продукты. Готовить вместе не менее увлекательно, чем украшать квартиру к Новому году. Алоис и позабыл, как это — ощущать радостное волнение к приходу праздника. Семейного, кстати. Последний раз он праздновал Новый год, когда жил с родителями. Но, правда, там не было таких больших елок и красивых украшений. Отец приносил из соседнего леса нижнюю ветку от ели — выгнутую дугой. Ее приходилось привязывать к гвоздю в потолке, чтобы выровнять. А спустя неделю иголки валялись по всему дому. Но этот запах… настоящей хвои, непередаваем. Кажется, в детстве все было ярче. И поводов для счастья больше. Но как так получилось, что этот семейный праздник он встречает не в своей семье? «Нужно радоваться, ведь неизвестно, где я буду его встречать в следующем году. Один… нет, не один. Тогда у меня уже будет мой малыш. Я не буду одинок», — улыбается себе Алоис, наткнувшись на наблюдение со стороны Фреда. Он прячет мечтательную улыбку от альфы, будто сделал что-то противозаконное. Отводит взгляд. А когда Фред подходит к нему, спрашивая что-то про салат, он пытается выровнять дыхание, обращая внимание на венку на шее альфы и выраженный кадык. «Чертовы гормоны! Ничего не могу с собой поделать. Почему именно он меня привлекает? Это ненормально. Да, он добр ко мне. Но это чувство благодарности, а не…» — Алоис вздыхает, поджимая губы. — «Я не хочу никаких отношений. Ни пробовать, ни начинать. Но это тело… оно явно требует ласки. А я так не могу… Для меня близость — только по любви. Иначе разве это будет приятно? Дело ведь не только в самом процессе, а в человеке, с которым ты это делаешь. О-о-о… Докатились. И о чем я думаю? Эти «побочные эффекты» меня раздваивают». — Тебе жарко? — спрашивает Фредер, а Алоис осознает, что щеки и правда покалывает мелкой точечной рябью. — Немного, — кивает он, направляясь побыстрее к окну. — Я открою? О-о! Смотри, смотри, там снег! — Алоис восторженно прижимается носом к стеклу, всматриваясь в снежинки, размеренно опускающиеся на землю и подоконник. — Неужели? — за спиной. Стук приборов. — По погоде не передавали, — уже громче, практически рядом. — Давай поставим тушиться рыбу на медленный огонь и выйдем туда. До завтра будет столько, что котят не выгуляешь. Алоис спиной ощущает его присутствие кожей. Хочется «случайно» отойти назад, наткнуться, попасть в объятья. Без подтекста. Но Фредер сам подходит ближе. Это тепло обволакивает, мягко, ненавязчиво. Его дыхание в волосах, глубокое. Нравится ли Фреду этот запах? Очевидно, что да. Алоис не один борется с собой и собственной природой. Он позволяет себя обнять, несмело, стараясь прогнать напряжение. Смотрит на снег, но жар не спадает. Открыть бы окно, но… Алоис поворачивается, чтобы спросить, но пересекается взглядом с Фредером. Альфа близко. И смотрит с такой нежностью, что противиться нет сил. Алоис сглатывает раз за разом, но желание никуда не девается. Алоис тянется навстречу, прикасаясь к его губам губами. Тепло. Чувствует нежной кожей колючую бороду альфы — щекотно. Он отстраняется так же быстро, как примыкает. — Ой… — выдавливает Алоис, торопливо отворачиваясь. К губам рукавом свитера, прижать со всей силы. И что он только что наделал?! Фредер снова обнимает его, дышит тяжело в висок, но Алоис высвобождается, так и не повернувшись. — Я тебя не понимаю, — произносит Фред. — То отталкиваешь меня, то наоборот. Выбери что-то одно, эта неопределенность… я так не могу. Или да, или нет. — Это вышло случайно, — быстро говорит Алоис, не давая себе права передумать. — Давай забудем, хорошо? Фредер тяжело выдыхает. И смотреть на него не надо, чтобы ощутить его боль, как собственную. Алоис больше всего не хочет его ранить. И кормить «подачками», надеждами на общее будущее тоже. Если сам не уверен, что сможет перебороть себя и нырнуть в новые отношения, то зачем обнадеживать Фреда? Алоис сглупил, оступился, поддавшись гормональной тяге. И он уверен, что больше такого не повторится. Он принимается за готовку дрожащими руками, упорно притворяясь, что ничего не произошло. Губы пекут, будто их горячим обожгли. Алоис избегает смотреть Фреду в глаза. А на губах застревает «прости меня». Выговорить это — вне сил. Он смотрит украдкой на часы и ожидает прихода Коди.

***

А снег все же не растаял. Две недели прошло, как выпал — и лежит, а небо то и дело нового подсыпает. Как сейчас. Мелкие крупинки-снежинки россыпью в лицо, на волосы, ворсистое теплое пальто. Алоис прогуливается после работы, ожидая, когда Фред подъедет за ним. Альфа сегодня взял выходной — у одного из друзей день рождения. Еще с утра уехал, и будет под вечер. Темнеет. Пространство становится серым, включаются фонари. Снег под ними блестит — как рассыпал кто по нему драгоценные камни. Красиво. Алоис выдыхает пар и наслаждается прогулкой, изредка поглядывая на прохожих. И особенно на маленьких детей. Снова и снова он представляет, каким именно родится его ребенок. Какого цвета будут глаза — карие, как у папы, или же голубые, отцовские (будь он трижды проклят!). Алоис твердо решил, что даже если Яр захочет видеться с сыном, он не позволит ему. Нечего подавать ребенку плохой пример. А вдруг Яр навредит, ударит? Мало ли, что найдется в нездоровой голове бывшего. Вдруг захочет убить, отомстив тем самым непонятно за что? Ведь Яр явно винит в их расставании его. И пусть. Алоис вспоминает, как еще раз приходил к Яру — потребовать вернуть деньги, только в тот раз с Фредером. Но оказалось, что Яр переехал. И номер сменил. Где искать его — неведомо. И может, оно и к лучшему. Пора уже начинать новую жизнь, пусть старая не отпустила и держит-держит клешнями из обид, невыплаканных слов. Раны не зажили, раны еще кровоточат. Но все реже. Порою долгими зимними вечерами, когда Фред задерживается в магазине, у папы или у друзей, воспоминания лезут в голову. Заставляют вжаться в спинку дивана и бездумно перещелкивать каналы на телевизоре в остром желании отвлечься. Проявляется боязнь оставаться в одиночестве. Но теперь Алоис научился бороться с нею, не без помощи котиков. Мурчащие пушистики, будто чувствуя тревогу хозяина, вылазят на руки, сворачиваются в клубочки и громко мурчат. Успокаивают. Он замечает за собой, что волей-неволей привыкает к такой жизни. Будет сложно снова отвыкать. Квартира найдена, и несмотря на протест Фредера, Алоис собирается внести плату и переехать в ближайшие дни. Фред только мучается рядом с ним, а мысли об этом причиняют боль уже и Алоису. Если бы не «случайный» поцелуй, все было бы проще. С того момента прошло несколько дней, а он все вспоминает, и каждый раз, как подросток, превращается в комок из неловкости и стыда. Собственная самооценка оставляет желать лучшего. И все же… это было приятно. Несмотря на щекочущую бороду, жесткую — на ощупь, как и волосы. Вроде бы он давно не маленький и осознает, что в поцелуе ничего такого нет. Другие омеги вон не брезгуют изменять мужьям — и совесть их при этом не колышется. Однако, Алоиса воспитали по-другому. Все, что касается интима, — только с любимым человеком, а не ради удовольствия и похоти с кем попало. Он до сих пор придерживается этой точки зрения. Да, Алоис теперь свободный, и поцелуй с другим альфой не считается изменой — изменять-то некому. Однако изнутри грызет червячок сомнения: не доверяй, не начинай снова, упадешь, провалишься, это пока он ласков с тобой, а после и руку поднимет и шлюхой обзовет. Не так-то просто взять и вычеркнуть пережитое. На словах каждый герой, и каждый может заявить: возьми и живи дальше, что было, то было. На деле же все обстоит сложнее. Наверно, людская натура такова: усложнять. Алоис вздыхает, выдавливая из себя улыбку. Ну вот, долго не погулял: снова угнетающие мысли. Ему категорически нельзя оставаться одному. Сам себя съедает. А волноваться не положено — ребенку может навредить. Он оглядывается и так и застывает на месте омертвевшей статуей. В стороне, по парковой аллее, идет Яр. Яр. В новом пальто, с новомодной стрижкой, вылизанный до нитки. А рядом с ним под ручку Хью. Низенький, улыбчивый и полноватый Хью. С переброшенными наперед длинными светлыми волосами. Тот самый Хью, сын директора фирмы. И… с заметным животом. Беременный. Месяцев пять или шесть. А это значит, что Яр спал с Хью. Спал, когда был в отношениях с Алоисом и при этом высказывал ему за каждую придуманную измену, когда сам изменял по-настоящему. Яр выбрал выгоду. Он всегда искал выгоду, даже в их отношениях. Ему нужна была послушная подстилка, делающая все по дому, боготворящая его и приносящая деньги. Яр его не любил. Не скучал, не пытался узнать, как он. Алоис не может плакать. Он стоит окаменевший и ощущает, как замедленно стучит сердце, будто сейчас остановится. Теперь он видит картину полностью. Яр бы не поверил в измену по одному фото. Яр это специально подтасовал. Сделал так, чтобы избавиться от него. Выгнать и при этом сделать виноватым. А самому начать встречаться с более выгодным омегой. Оплодотворить его, и, кажется… да, это кольца. Алоис видит кольца на их руках. Видит то, как бережно эти ладони переплетаются, как Яр целует своего супруга. А после… альфа замечает его. Глаза в глаза. Между ними низкие кусты и метров десять расстояния. Ком горечи застревает в глотке. Но Алоис, подобно статуе, неподвижен. Он не в силах даже злиться, просто стоит и умирает внутренне до конца. Вот оно как — быть использованным и выброшенным по ненадобности. Он слабеет. Резкая вспышка боли заставляет ойкнуть и схватиться за живот. Как ножом пронзает. Но под руками то же пальто, и никакого ножа, крови тоже, но боль нестерпимая. В глазах темнеет, он слышит шаги, голоса. Голос Яра среди них, ощутимый, выделенный от шума, ветер, снег, птицы, боль, боль, боль, плывет. Все плывет. Превращается в черноту, где есть только он, боль и мысль, выкрикнутая безмолвно: «Пожалуйста, только не это!»