Бедра, обтянутые красной юбкой

— Эвелина, — перебила ее Мэрит. На том конце провода раздалось глухое молчание, и отчего-то Мэрит знала, что Эвелина напряглась. Она была похожа на ее отца больше, чем сама Мэрит. — Можешь приехать? Нет, не домой. Я недалеко от тебя, всего несколько домов к юго-западу… Она медленно выдохнула и продиктовала адрес. Эвелина сказала, что будет через пятнадцать минут. Такое рвение обнадежило Мэрит ещё больше, но камень, безразлично лежавший на груди, никуда не делся. Он был тяжёлым, угловатым и давил не хуже, чем если бы на нее вдруг свалился деревянный шкаф из пустующей комнаты. Из той комнаты за ближайшую неделю Мэрит предстояло сделать хорошо оснащённую детскую. Хорошо, что эта комната вообще у нее была. Ещё лучше было бы, имей она безлимитную банковскую карту, но так как её, увы, не наблюдалось, Мэрит просто боялась моргнуть, потому что тогда у нее перед глазами возникали такие цифры, что дай Бог каждому столько зарабатывать и не дай Бог тратить, особенно, если таких сумм у тебя просто-напросто нет. Один Гарсетти чего стоил. А ремонт? Там же, Иисусе, одни бетонные стены! Благо, что в свое время Мэрит не решила растянуть покупку жилья на десять лет ипотечного кредита, потому что тогда она просто бы умерла; с жильем, принадлежащим ей, она могла взять кредит под залог квартиры, да и выплатить его относительно быстро. Эта мысль немного ободрила ее, но улыбка, которая случается с человеком после наконец-то включившейся в мозгу лампочки, так и не появилась. Ее руки дрожали то ли от волнения, то ли от холода; она была благодарна погоде за возможность никогда не узнать наверняка. Когда рядом с ней плавно, с профессиональной мягкостью остановилась красная «Ауди», Мэрит напряглась ещё сильнее. Она попыталась выдавить из себя улыбку, но по ощущениям улыбка получалась такой неестественной, что Мэрит решила вовсе не улыбаться. Она просто устала. Просто устала. Мисс Л плавно выбралась из машины, прямо-таки по-музыкальному качнув обтянутыми красной юбкой бедрами. Она подошла к ней и села на скамейку рядом. Запахло розами и ванилью. — Привет, — спустя секунд десять сказала Эвелина; ее губы растянулись в слабой доброжелательной гримасе, ее голова опиралась о собственные запястья, а локти — о колени. Мэрит вспомнила, что часто, ещё подростком, разговоривала в такой позе, будто из-за угла, с мамой. Мэрит казалось, что так она видела меньше из того, что могла прочесть по ее глазам, подрагивающим губам и стыдливому розовому румянцу. — Думаешь ее удочерить? Ты об этом хотела поговорить? Мэрит проглотила все, что собиралась сказать. Она остолбенела и тупо уставилась на Лейн. Лейн испустила неоднозначный смешок и глубоко вздохнула, выпрямив спину на деревянной спинке лавки, принадлежащей приюту. — Откуда ты… — только и смогла вытолкнуть она. В горле требовательно заскребло. Неужели это и вправду было так очевидно? Она не помнила, что говорила Лейн о Полли, кроме каких-то поверхностных фактов, кроме того, что она была знакома с Вирсавией, кроме регулярных видео-созвонов и… Черт. Кажется, все-таки очевидно. Или нет? Может, дело и не в очевидности вовсе? Никто из тех, кому Мэрит сообщила о своем решении раньше, не поверили, переспросили минимум два раза, а потом как по сценарию начинали отговаривать ее, словно пятнадцатилетнюю девочку от категоричного отказа посещать школу. — Я догадалась, — сухо сообщила мисс Л. Мэрит кивнула, желая, чтобы этот жест получился таким же безразличным, как у Лейн, но вместо этого движение далось ей сбивчиво, рвано, как дым от первой выкуренной сигареты. Этот дым покрывал горло, блуждал в лёгких, покалывал, раздражал, и его отчаянно хотелось выплюнуть обратно. Мэрит невольно почувствовала во рту привкус «Кэмела», которым когда-то баловалась вместе со всеми, и незаметно поморщилась. Она сжала руками сидение по обе стороны от своих бедер так, что побелели костяшки, а уж сердце сжал кто-то другой. Или, скорее, «что-то». — Я думала, что скажу тебе раньше, но я волновалась, — ровно сказала Мэрит. По крайней мере, она честна. Ее взгляд перекинулся на оранжевую многоэтажку напротив и стал хаотично изучать идеальные линии. Грязно-жёлтый свет фонарей делал ее темнее. — Странное чувство… С одной стороны я знаю, что твои слова никак не повлияют на мое решение, а с другой, — Мэрит облизала пересохшие губы, — когда всю жизнь живёшь с одним шаблоном в голове, сложно его просто взять и отпустить потому, что все повернулось неожиданным образом и это нужно решать. Я очень, очень люблю Полли. Когда я волнуюсь о том, правильно ли я поступаю, это чувство не становится меньше, но я просто… — Мэрит вспомнила самый худший сценарий, который проецировала на эту ситуацию. Ничего страшного не случится. В конце концов, они знакомы не так много, их отношения даже не приняли какой-то серьёзный оборот. Мэрит влюблялась много раз, и всё это можно пережить. Даже внешние обстоятельства. Книги иногда закрываются на первых страницах, и это нормально. Дело вкуса, времени и ожиданий. Она прикрыла глаза и продолжила уже спокойнее. Мимо них с характерным шумом тяжелых колес проехал автомобиль, но Мэрит этот звук показался слишком громким. Он зашелестел в ушах, как бумага. — Если ты не готова принять мое решение, это твое право. Каждый человек должен жить так, как хочет. Я к тому, что мне жаль, что я не сказала тебе этого раньше. Я за прозрачность. Ты помнишь. Я хочу семью. Эвелина долго молчала. Мэрит не смотрела на нее. Уставшие ноги нервно постукивали каблуками под лавкой. Ее грудь разрывало надвое: уйти, приняв молчание за тактичное «я не согласна», или дождаться ответа. Ждать, ждать, ждать и потом увидеть только ее спину. Услышать, как хлопает дверь машины. — Я не понимаю, как ребенок может как-то изменить тот факт, что ты мне нравишься, — когда Мэрит уже перестала надеяться на ответ, неожиданно заявила мисс Л. Сегодня она казалась спокойной и размеренной, словно зеркалила перманентное состояние самой Мэрит. И Мэрит это нравилось. В груди стало тепло-тепло, и она решила, что если у них все получится, если ее претензия на семью воплотится в реальность, то они втроём обязательно полетят куда-то на юг. А после уже можно на север. Мэрит улыбнулась своим мыслям, глядя на Эву. Она выглядела сущей стервой. Такие женщины обычно боятся показывать миру то хорошее, что носят в себе, но обычно в стервах хорошего можно найти куда больше, чем в других. Но можно и не найти. Мэрит словно сидела на большой ватной подушке. — А то, что сразу не сказала, это ничего… Шаблоны правда тяжело отпускать, — с едва уловимой грустью сказала Эвелина, но Мэрит, как ни странно, не приняла это на свой счёт. Она по-прежнему почти ничего не знала о семье Эвы и о ее шаблонах. — Ты в самом деле молодец, что решила ее забрать. Такая тетя, как ты, всяко лучше какой-нибудь патронажной семейки Аддамсов. Ее бабка чуть погодя определённо сдала бы ее обратно, судя по тому, что Полли для нее просто сольница. Ты будешь… Классной для нее. Ей повезло. — Мне тоже, — ответила Мэрит. Она взглянула на Эвелину из-за плеча и обнаружила стойкий ответный взгляд, будто Лейн смотрела на нее уже давно. — Она хорошая малышка. — Не сомневаюсь. — И… — Мэрит благодарно сжала ее ладонь, лежащую на красной юбке, своей. — Спасибо, что поняла. Меня уже несколько утомила фраза великих поклонников биологических инстинктов. — «Лучше роди своих»? — усмехнулась Эвелина. Мэрит кивнула. — Это отвратительный совет. Лучше удочерить двадцать детей, чем отдавать свое влагалище на растерзание здоровенной башке. Я уверена, что когда эта башка рвет женщин изнутри, они не думают о том, что гордо продолжают свой королевский род и что скоро будут с радостью показывать всем свои боевые раны, обблеванные, обосранные, да ещё с ведром вместо п… Мэрит расхохоталась и почувствовала, что расслабилась. Такая позиция принадлежала почти всем ее бывшим девушкам за исключением Тесс, хоть и преподносили они ее не так ярко, как Эва. Она вспышка, не иначе. — Перспектива родов меня тоже не прельщает. — Тогда мы с тобой подружимся, — сказала Эвелина и поцеловала ее. Мэрит улыбнулась в губы, очерченные красным, и ответила.

***

Она курила «Мор Ментол», чтобы от нее не сильно несло табаком. Дешевенькие сигареты наряду со стандартными «Кэмел», «Мальборо», «Бенсон и Хеджес», они не шли ни в какое сравнение с «Капри» или «Шерман», но не то чтобы Эвелине было до этого какое-то дело. Она редко когда полноценно ощущала вкус еды, которую ела, вульвы, по которой скользила языком, и алкоголя, который пила. Марка для нее не несла никакого смысла, если не нужно было блистать светским шиком, поддерживая иллюзию «дорогой женщины». В самом деле только крепость имела значение, только время его имело. Сразу свалиться или постепенно? Сильно обожжет горло или терпимо? Вдарит в голову через несколько минут или полчаса? А вагины. Все они одинаковые. Слишком много их прошло через ее рот, чтобы различать степень солёности и измерять уровень влажности. Фу, Лейн, какая ты гадкая, твоя мамочка тебя этому не учила. Ещё бы она этому учила. Небо было серым, бледным и убогим; районы для бомжей на окраинах и то были куда веселее. Иногда Эвелина проезжала мимо, и их жители живенько заглядывали, кто это там волочится по их территории в такой вырвиглазно красной машине. Иногда махали ей «привет». Такие душки. Лейн показывала им средний палец. Она выпустила густой клуб дыма изо рта, и он кольцом исчез в спертом от жары воздухе. Перед грядущим ливнем всегда парило как в бане; Лейн удивлялась, что ее соседи — стремные пузатые мужики — не вылезали из своих халуп и не рассаживались около подъезда в полотенцах на бедрах и с бутылкой пива в руках, а их жены с куриными мозгами не кудахтали вокруг, настолько было жарко. Но в таких случаях сауны бы давно разорились: в Калифорнии слишком часто нещадно пекло. Этот сомнительный бизнес спасало только то, что вода в бассейнах обычно нагревалась тоже, а жены надоедали, как, знаете, овсяная каша по утрам. Ну есть и есть. Сожрал и сожрал. Они ни черта не умели ценить, а женщины охотно это поощряли. И ради чего? Пустого присутствия? Денег? Посредственного дерганья под одеялом раз в месяц? Детей? Дети. — Эй, лэсси*, — неодобрительно окликнул ее худощавый старик в белых шортах и черных солнечных очках; у него был бесячий шотландский акцент и пушистая черная кошка в руках. Видимо, шествовал от своего корыта на колёсиках — все никак не мог закончить ремонт, хотя с тех пор, как Эвелина поселилась тут, прошло уже больше пяти лет. — Когда вы заплатите за домофон? Эвелина закатила глаза и выдохнула очередной серый смог. Он окатил старика так, что на секунду его голова исчезла под ним, оставив лишь очертание, но, к великому сожалению Лейн, она появилась снова. Дикий кашель старика сопровождался, казалось, омерзительным старческим хрустом. — Я заплатила за него два месяца назад на полгода вперёд, — невыразительно моргнула Эвелина. — Я такого не помню, лэсси, — ещё один, последний приступ кашля заставил его содрогнуться. Кошка непонимающе уставилась на хозяина, а после, поглядев на Эвелину, муркнула и спрыгнула наземь. Совсем скоро ее хвост скрылся за густыми кустами крыжовника. — Что это на Вас надето? Это что, нижнее белье? Негоже так… Лейн молча оглядела свои пижамные шорты и ничего не ответила. — Лэсси, когда вы заплатите за домофон? — снова спросил он так, словно не спрашивал то же самое минуту назад. — Мистер Прайор, — сказала Лейн, — а не пойти ли вам на… Он в ужасе распахнул свои бледные, пожеванные годами веки и быстро скрылся за тяжёлой дверью подъезда. Эвелина невозмутимо хмыкнула и вытащила следующую сигарету. В спину веяло холодом от бетонной стены, а под грудью было так влажно от пота, что хотелось поднять ее, как собачьи уши, и стоять под дуновением отсутствующего сегодня ветра. В университете знавала она одного парня, увлеченного язычеством, так вот он говорил, что способен вызывать бога ветра, дождя и прочих погодных взбрыков по своему желанию, и где, спрашивается, он теперь, когда так нужен? Дети. Это слово вертелось вокруг нее, как навязчивая стриптизерша в дешёвом порншоу. Мэрит собиралась удочерить племянницу. Буквально… Она собиралась стать ей матерью. Вот так вот сразу, без всяких там девяти месяцев, за которые женщины смиряются с мыслью, что у них будет орущий червь, вечно чего-то требующий. Купи ему самолёт, подотри жопу, расскажи, что такое месячные и через какое отверстие они вылупились на свет. Дети. Девочка. Эвелина понятия не имела, что с ней делать. Но Мэрит была такой решительной, когда говорила о ней, что Лейн случайно сама уверилась в том, что ничего страшного не случится. Что это изменит? Наверное, ничего. Лейн апатично выдохнула токсичный дым. Ментол жёг лёгкие, приятной мятой ложился на язык. Она курила вовсе не так часто, как думали соседи. Мамаша всегда говорила ей, призывая запомнить, как прописную истину: «Собака вертит хвостом, но хвост никогда не вертит собакой! Что это значит, Эвелина?» И это, пожалуй, единственное, из всего вылетевшего из ее рта, с чем Лейн могла согласиться. Уж кто-кто, а ее мамаша — психованная холеричка со склонностью к насилию, кокаиновая наркоманка, отпетая шалава (хотя в церкви ее наверняка отказались бы отпевать) и больная на голову пассивная тупица — знала толк в крайностях. По крайней мере, она свято верила, что знала. И как раз последнее в ней было самым паршивым из всего паршивого, что Эвелине пришлось проглотить за двадцать один год жизни с этой женщиной; мамаша только то и делала, что с утра до вечера читала ей мораль и пилила с такой удивительной отдачей, что жены-наседки могли бы позавидовать ее пылу. Лейн думала, что если бы мамаша направила его в другую, более нуждающуюся в этом стезю, чем материнство, она бы добилась куда большего, чем пожизненную перспективу зарабатывать лежа на спине. Но, как говорится, не срослось. Зависимостям, будь то добродушный бочонок пива, податливый, как мука для свежих булочек, кокаин, или секс, сигареты, вонючее мужло; всем им насрать, кто ты такая. Ее мамаша когда-то была примерной отличницей в Дуарте и носила ханжеские юбки за колено, а потом стала тупой свиньёй в Лейквуде, которая иногда даже не встаёт с постели, пока «работает», а к концу своей «работы» ширяется наркотой, не удосужившись даже смыть с себя густые потёки спермы. Сегодня ты можешь заправлять целым городом, а завтра — блевать у мусорных баков. Сегодня ты — писатель и гуманист, а завтра — алкоголик с петлей на шее. Сегодня ты элегантно куришь марихуану, а завтра лихорадочно пихаешь кокс прямо в вены такой толстенной иглой, что ею череп можно продырявить. Всем насрать. Никто не станет вытаскивать человека только потому, что когда-то у него было имя. К мамаше однажды приехал мужик, с которым они два года встречались в старшей школе, и трахнул ее так, как некоторым уродам даже и в голову не приходило. Она тогда так орала, что Эвелина всерьез подумывала засунуть ножницы себе в уши, чтобы не слышать этого. Мамаша ещё долго плевалась ему вслед и причитала, что уж-то мог ей помочь (а как — помочь? Жениться? Дать больше денег? Стать сутенером? Лейн так и не поняла, чего мамаша хотела). Эвелине тогда было лет четырнадцать, и даже она задавалась вопросом, с какой такой радости он должен был ей помогать. Да, когда-то у нее было имя. Но в тот день, когда он переступил их порог, имени у нее уже не было. В сточной канаве все на одно лицо. Лейн предпочла бы сдохнуть от пули, пыток, инфаркта, инсульта, катаракты, да хоть от трактора; пусть он проедется по ней, как по газону, пусть ее кишки намотаются на колеса, а глаза вылезут из орбит, пусть она будет умирать долго и мучительно. Но чтобы сдохнуть в наркотическом угаре, стать одной из тех, кто валялся там, в сточной канаве, обезличенной тенью, безымянным призраком? Ни за что. Потому что собака вертит хвостом, а хвост чинно повинуется. Мисс Л вытащила третью сигарету. Где-то на сером полотне неба неодобрительно сверкнула молния. Лейн прижалась к холодному бетону сильнее, прикидывая, не съездить ли ей в «Валмарт» за мороженым. Интересно, какое мороженое нравится Мэрит? Мисс Л всегда привередливо выбирала между шоколадным и шоколадным с шоколадной крошкой. То, что ее зад все ещё влезал юбку четырнадцатого размера, было таким же чудом, как если бы Мэрит наконец блеснула своим. Мисс Л, имея представление об отношениях довольно скудное, всегда думала, что это только девственницы оттягивают момент, так сказать, истины. Ну, из-за страха или чего-то там ещё. Чего конкретно — она не знала, потому что в свой первый раз была сосредоточена на другой девственнице. Лейн помнила лёгкую дрожь, бегущую по обнажённому телу, и ледяной столп стыда, который катился за ней, как неудержимая лавина с самой вершины Эвереста. Не потому, что стеснялась. А потому что делала то же, что и мама. Потому что за это ее мать презирали и ненавидели. Потому что в этом уличали и ее. И пусть этот секс был просто логичным продолжением отношений, а не торгово-рыночной сделкой, это все равно был секс. У Мэрит наверняка все было иначе. Она выглядела залюбленной и обласканной, и ее воспитывали оба родителя, женатые и нормальные, в большом городе, где всем плевать, кто ты. Мэрит не нуждалась в том, чтобы скрываться в толпе. Она была осознанной до мозга костей, казалось, замечая даже малюсенький сдвиг, делая серьезные прогнозы на будущее. «Я могла бы в тебя влюбиться». Милосердная дочь священника. Хорошая девочка. Наверняка хорошая. Ну что ж, они всегда попадают в рай. Им позволено пудрить мозги таким, как Лейн, и не мудрено, что она не упускает шанса сделать это. Даже если она и попадет в ад за такие проделки, то дьявол совершенно точно сблюет ее обратно к Иисусу; слишком идеальная, чтобы вариться с одном дьявольском пузе с Эвелиной Лейн, а Эвелина Лейн слишком низка душой, чтобы тусить на небесах с Мэрит Коннор. Эта рыжая не понимала, во что собиралась ввязаться. Лучше бы они просто переспали и распрощались, как всегда бывало. Лучше бы так, честное слово… Лейн почти скурила третью сигарету. Она была последней в ее планах, так что мисс Л судорожно прикидывала, куда ей всё-таки направиться после: в квартиру, чтобы лениво проваляться там весь день, или в машину, чтобы также лениво проваляться весь день, только с мороженым? Мисс Л степенно выдохнула, прикрыв глаза, а когда открыла их, обнаружила, что к ее подъезду бесшумно подъехало такси. Она почему-то неотрывно наблюдала за тем, кто из него выйдет, и, как оказалось, не зря. Губы Лейн растянулись в усмешке; со стороны она выглядела ликующей, победной, даже немного злобной, но что она означала на самом деле, мисс Л и сама не знала. Эвелина безразлично стряхнула пепел с коротенького окурка — ещё на раз-два, наблюдая за тем, как явно расстроенная (нет, в шоке, нет, в печали, нет, это же самое настоящее горе!) девушка с черными потеками на впалых щеках шагает в ее сторону. У нее были черные волосы, большой бесцветный рот и забитое татуировками тело, выглядывающее из-под белой просвечивающей майки. — Я тебе не звонила, — безэмоционально сказала Лейн вместо приветствия; идея о мороженом отпала как-то сама собой, а вот мысль о голой Мэрит крепко зацепилась за альтернативное зрение и повисла на нем, примеряя образ рыжей на девушку, стоящую рядом. Сама Насташ была исследована Лейн от кончиков пальцев до кончиков волос, а вот Мэрит, до которой Эвелина пока не добралась, нет. И это ее злило. Злило и подначивало. — Джерд бросила меня, — бледно сообщила Насташ. — Она все поняла. — Конечно, как тут не понять, — Лейн сделала последнюю, самую глубокую затяжку и смерила Насташ откровенным, насмешливым взглядом. — Камон, сладкая, ты же даже пахнешь мной. Какая Джерд? — Эвелина с притворной нежностью провела ладонью по ее щеке, незаметно скользнула по шее, покрытой тату и засосами — ее засосами, а не Джерд. — Мы можем… Можем снова сойтись? — затравленная надежда промелькнула в печальном синем взгляде на Лейн. — С тобой. Начать все сначала. Ты же хочешь, чтобы я была рядом, ведь правда? Лейн выбросила окурок в урну, предварительно потушив слабенький огонек; вместо него остался только слабый тлеющий дым, который развеялся так же быстро, как и возник. — Поднимайся, — однозначно приказала Эвелина. В горле пересохло, а пальцы чесались задрать эту белую майку, стащить шорты, разорвать белье прямо здесь. Она закрывала глаза и представляла, что вместо черных волос она коснется рыжих, курчавых и ярких, как пламень, в котором полыхали осенние листья. Оттянет их назад до скрежета в зубах. Проникнет в нее пальцами и разве что не разорвет. — Лейн, ты можешь отв… — обессилено начала Насташ, но Лейн не позволила договорить. Она и сама прекрасно знала ответ. — Я сказала — поднимайся. Насташ вяло последовала за ней. Они уже вошли в прихожую, как на лестничной клетке снова возник этот маразматик Прайор. Он любопытно заглянул в квартиру, не оставив без внимания девушку, под майкой которой уже вовсю хозяйничали руки увлеченной Лейн. Она иногда забывала, что закрываться стоило раньше короткой, впрочем, прелюдии. — Эй, лэсси, когда Вы заплатите за домо… Эвелина грубо захлопнула дверь прямо перед его носом.