Бедра, обтянутые красной юбкой

Марион Бофорт меланхолично наблюдала за разожженым ею костерком. Она позволила себе эту вольность только тогда, когда город утонул в ночи, черной и душной. В ней больше не чувствовалось ни предвкушения (как давно его не было!), ни азарта, с которым студентка сбегала за сотню километров от универа, зная, что завтра учебный день и что ни один профессор не погладит ее по головке за пропущенный кредитный час. Тоска накрывала Марион сумасшедшей лавиной; с каждым годом она становилась больше, вопреки пассивным надеждам, что все изменится. Просто так, по щелчку, раз — и все, все эмоции на местах, душевное равновесие в строю, адвокатская карьера цветет и пахнет, домой возвращаться тепло и приятно. Раз — и все. Марион горько усмехнулась таким мыслям. Она заправила за ухо прядь светлых волос: даже они со временем изменились. В студенчестве она рассекала воздух короткими кудрями, естественными, блестящими, неуложенными — потому что они и так выглядели красиво. Сейчас курчавости поубавилось — длинна безбожно утяжеляла некогда лёгкие пряди. Они стали блеклыми и непривлекательными. Марион машинально зажгла зажигалку, неотрывно глядя на пляшущие в темноте искорки. Погасила. Снова зажгла. Пробежалась пальцами по тонкой стопке бумаг, которую, вообще-то, собиралась сжечь, но все ещё думала, стоит ли это делать. Ну не идиотка ли? Вместе с этими документами вскоре может быть также сожжена и ее лицензия, после, чтобы огонь не пропадал, можно будет отправить туда ещё полгода юридической школы, четыре года университета, тысячи долларов, потраченных на все это. Да что там — саму Марион, давайте, валяйте, как во времена инквизиции. Пусть ее сожжёт сама Донна Лэнг. Она заслужила это, как самый никчёмный адвокат на свете. Да, она идиотка. А если не сжигать? Если оставить все как есть? Выступить с гордо поднятой головой, чтобы не смотреть в сторону Мэрит, утереть нос Гарсетти, предъявить фальшивые бумажки суду? Суд, к сожалению правительства, нельзя было подкупить, но зачем платить судье, если всегда можно договориться с адвокатом? Ньют Блай предложил ей сумму, которая более чем оправдывала риски. С этой суммой, даже если бы о подделке каким-то чудом узнали, она могла бы жить до конца своих дней, не работая, хоть и не то чтобы ни в чем себе не отказывая. Скорее так, чисто практически. Правительству нужен был трогательный сказ, чтобы окончательно заиметь право отливать восковые свечи в виде себя любимых и продавать их в церкви. Молитесь, мол. Президенту есть до вас дело. Премьер лично заботится о каждой птичке под своим крылом. Да здравствует Юджин Хэтфилд! Благословите Роджера Кертиса! Марион затошнило. Если бы ей предложили такое в юридической школе, она бы незамедлительно плюнула этим придуркам, этим невежественным купюрам в костюмах от Долини прямо в морду. Они ведь буквально торговали благополучием маленькой девочки. Плевать им было на нее. Сколько ещё таких есть в мире? Хоть засыпься. Никто не говорил о том, что стало с сыном Лэнг после ее родительства. Множественные свидетельства соседей о физическом и психологическом насилии над сыном были быстренько замяты, как и те, годы спустя, в которых открыто говорилось о том, что никто ее за столько лет видеть не видывал возле нее, что она чужая для девочки. Это факт. Это даже больше, чем факт. Но разве кому-то было до этого дело? Конечно, нет. Донна Лэнг большую часть жизни проработала секретаршей калифорнийского губернатора, наверняка перетрахалась со всеми, кто там яйца высиживает вот уже черт знает сколько лет, завела нужные связи. Она уволилась якобы по состоянию здоровья семь лет назад и с тех пор нигде не работала. А зачем, спрашивается? Она ведь героиня всея Земли. С губернатором они наворотили немало дел в Калифорнии, она бегала за ним в международных съездах, участвовала в массовых акциях, даже приехала волонтеркой на место взорвавшегося химзавода рука об руку с губернатором. Она мелькала на телевидении, о ней писали статьи, их представляли миру, как неразлучную пару умных лидеров, способных улучшить качество жизни по всему штату, да и не только по одному. Фриман метил выше. Лэнг ему всячески в этом способствовала. Люди любили их. Логично, что если в суде вдруг вскроется, кто такая эта чертова секретарша на самом деле, личность губернатора тоже окажется под вопросом. Да, юристы всегда видят чуть больше остальных — издержки профессии. Юристы иногда ныряют в котел в аду даже первее журналистов и политиков, да-да, сущая правда! Однажды наставник Марион, Джордж Спроус, осознанно вытащил чокнутого убийцу из пожизненного, а тот потом его и прикончил. Вот так кончают адвокаты дьяволов. Марион эта участь, благо, миновала. Она никогда не защищала тех, кто этого не заслуживал, никогда. Не без помощи своей дойной коровы, разумеется: он отваживал лишний сброд, приваживал чистых, и это никак не сказывалось ни на ее материальном положении, ни на чересчур говорливой совести. Мангелс таким, понятное дело, не был. Ему никогда не было нужды заботиться о ней, возвышать себя в ее глазах, казаться лучше, чем той свиньёй, которой он на самом деле всегда был и навсегда останется. Зачем? Марион принесла ему на блюдечке с голубой каёмочкой свои тело и мозг. Не душу — ее-то она и сама давно не видела. И в данном случае, это, пожалуй, к лучшему. Она небрежно потушила окурок прямо о газон, на котором сидела, и засмеялась. Мамаша Мангелса бы развопилась. Черт, да что она вообще тут забыла? Мэрит была права. Марион снова закурила, кажется, уже четвертую или пятую. На первом курсе они с Мэрит бросали вместе. А потом Мэрит бросила ее. Она выжгла из нее все, что у Марион было, да, кажется, все, кроме страсти к юриспруденции. Она вывернула ее наизнанку. Можно было бы даже сказать, что это она, Мэрит виновата во всем, что с Марион случилось после их расставания, что она заслужила того, чтобы девочка ей не досталась, чтобы ее облить помоями прямо в суде, чтобы ее выражение лица, ее слезы показали в прямом эфире и запечатлели навсегда в интернете. Можно было бы. Но девочка — не товар, а Марион на самом деле виновата во всем сама. Это она влезла в ненужные ей отношения ради выгоды, она изменила своим принципам, она приняла помощь от Мангелса, она… Мэрит всего лишь ушла. Марион, наверное, ещё любила ее. А может, это отголоски прошлого — счастливого прошлого, где она была настоящей, той, кем на самом деле является. Ещё, быть может, материнский инстинкт. Принципиальность. Черт знает что именно двигало ею, но двигало оно вполне уверенно. Марион вдруг поняла… Да, да, она поняла. В голове будто бы посветлело. Все, что сдвинулось, постепенно становилось на место, и Марион чувствовала, что плачет, а слышала собственный смех. Сколько ещё она должна прислуживать этому ублюдку? Сколько лет уложить к его ногам? С какой стати она вообще дала себе такую слабину и превратилась в половую тряпку для какого-то тупого урода? Когда, когда это произошло — когда она решила сдаться? Это слово всегда было ее страшным сном. Его было страшно произносить вслух. — Сдаться, — вместе с густым дымом вытолкнула из лёгких Марион. Она упала на траву рядом с костром, так, чтобы не задеть… О боги, этот ужасный серый мешок, он сидел на ней отвратительно. Иисусе, она позволила Мангелсу засунуть нос даже в свой гардероб! Кто ты такая, женщина, заменившая настоящую Марион Бофорт? — Сдаться! — громче повторила она. Поднялась и поморщилась — так, словно смотрела на какой-то позорный пустяк. — Никогда этого не будет. Стопка бумаг решительно спланировала на огонь. Яркие оранжевые искры охотно окутали их теплом, затем — цветом, а после и вовсе сожрали, оставив один только пепел. Примерно так с ней поступила Мэрит, после — Говард Янг, ее драчливая дойная корова, а затем и Мангелс. С двумя первыми давно покончено, а с третьим… Что ж, завтра будет отличный день, чтобы с ним разобраться. Внезапно ей стало очень легко дышать. Пора возвращаться, Марион Бофорт. Она вытащила из шкафа плед и легла спать на диване. Прикасаться к Мангелсу не хотелось. Да и когда, в общем-то, хотелось? Да никогда.

***

У Мэрит все валилось из рук. Она была не похожа сама на себя с тех самых пор, как ровно в девять ее разбудил будильник. Она поглядела на наручные часы — половина двенадцатого. Суд. Она прибудет туда к полудню. Ладони ощутимо вспотели. От предвкушения? Она мечтала забрать Полли оттуда поскорее, но тревога (совершенно беспочвенная!) не позволяла ей радостно визуализировать поездку домой. Тем не менее автокресло Мэрит поставила. И всё-таки зря она думала, что переживания покинули ее окончательно. Эвелина уехала в воскресенье вечером, чтобы переодеться, и после двух потрясающих ночей и перед судьбоносным днем было особенно трудно ее отпускать. Полчаса назад, когда Мэрит пришлось заново подбирать одежду из-за просто ужасающих засосов, она злилась на нее за это, но подходящая одежда нашлась, раздражение поутихло. Она обещала приехать. Мэрит ещё раз повертелась перед зеркалом в прихожей, оценив свой синий брючный костюм с белой безрукавкой под горло как «подходящий», а после ещё несколько раз обошла квартиру, чтобы проверить, точно ли все в порядке. Что «все» — она не знала, но что-то же могло быть не в порядке. По дороге в суд тревога так и не покинула ее. Означало ли это, что не в порядке здесь только она сама? Мэрит вышла из машины, мельком взглянув на синее автокресло. Руки у нее дрожали, и прежде чем войти в здание — массивное, ухоженное, похожее больше на один из чешских за́мков, чем на суд — она коротенько помолилась, чтобы ее не приняли за наркоманку в период ломки. Но нет, кажется, она выглядела не настолько плохо. Нет, она определенно выглядела хорошо. Нормально она выглядела. Зал ожидания был оптимистично светлым и просторным, хотя внешне внутренняя отделка представлялась совсем инаковой. Мэрит столько раз проезжала мимо — не счесть, и всегда думала, что внутри он все такой же средневеково-чешский, как и снаружи. Она не понимала, радовало ее это или нет, хотя скорее все же да, потому что панорамные окна в случае проигрыша ласково передавали бы все жалобные взгляды прохожих, а огромные вазоны-джунгли по углам определенно спасли бы ситуацию! Мэрит остановилась в середине и огляделась вокруг в поисках знакомых лиц. Все мини-диваны у окон были заняты совершенно незнакомыми людьми. Вдруг среди всех прочих она увидела знакомо идеальный синий костюм и контрастирующий с ним красный галстук. Господи, хоть что-то. Гарри тоже ее увидел. — Гарри, — нервно подалась к нему Мэрит, он отрывочно обнял ее, взял за плечи и вгляделся в обеспокоенное лицо. — Я ещё никогда так не нервничала. — Эй, спокойно, — он ободряюще улыбнулся и ласково коснулся ее подбородка. — У тебя все идеально, слышишь? Она, конечно, слышала. Гарри жестом подозвал остальных. Их была целая толпа, и Мэрит не сразу сообразила, что все они обосновались то ли подальше от окон, то ли поближе к залу, в котором должно было пройти слушание. Среди свидетелей и просто выразивших желание поддержать ее, нашлись почти все ее хорошие коллеги, пара соседей, несколько университетских друзей… Эвелину Мэрит не нашла. Ей стало ещё тревожнее. — Мисс Коннор, нам нужно уточнить парочку деталей, — деловито заявил Гарсетти и деликатно отвёл ее за локоть к дальней стене. Он говорил очевидные вещи, на которые Мэрит ничего не оставалось, как только кивнуть, будто бы она действительно такая непонятливая дурочка, какой Гарсетти ее выставлял. Она вертела головой во все стороны, ища Эвелину. Ну не могла же она опоздать! Эта чертова женщина была пунктуальнее всех, даже пунктуальнее начинающих журналистов, которые, между прочим, уже сновали и тут, и там. Им разрешалось снимать в самом начале, когда ещё никаких деталей не обсуждалось, и в самом конце, когда судья оглашал решение. — Нам пора, милочка, — через черт знает сколько минут заявил адвокат. Мэрит подняла на него растерянный взгляд. — В чем дело? Хватит волноваться. Возьмите себя в руки, в конце концов, я ещё никогда вас такой не видел! Вы должны быть убедительной, уверенной, лёгкой на подъем, такой, какая вы и есть. А это что? Бога ради, у кого-нибудь есть с собой успокоительное? — Не надо успокоительного, я справлюсь, — раздражённо одернула его Мэрит. Она заставила себя глубоко вдохнуть, потом медленно выдохнула, разжав кулаки. Один, два, пять, шесть, девять… Вдруг кто-то неаккуратно толкнул ее в плечо. — Эва! — она радостно бросилась ей на шею. Гарсетти закатил глаза. — Боже, что это, что случилось? — Мэрит заметила, что у нее рассечена бровь, и машинально потянулась к ней пальцами, чтобы проверить, так ли все серьезно. Рана была свежей, но уже не кровоточила. Лейн зашипела. — Ерунда, заживёт, — быстро заверила она, едва не махнув рукой. Мэрит спешно скользнула по ней взглядом — безупречная юбка-карандаш, строгая рубашка, минимальный макияж. Ни единого пятна, ни мятой ткани, ни смазанной туши Мэрит не заметила. Так что же случилось? Она заезжала переодеваться после того, как уже выехала и что-то произошло? Что? — Ты как, волнуешься? — Эва… — Нам пора, — снова сказал Гарсетти. Они стояли прямо под огромной деревянной дверью, пока ещё закрытой. Золотая табличка информировала, что это первый этаж, третий зал, корпус суда по семейным делам; судьи Смит Л.Д., Нойвирт Ш.Н., Коллум Х.П., Данкин К.К. С другой стороны, рядом с дверью, висел список ближайших семейных разбирательств. — Все хорошо, — ответила на немой вопрос Мэрит мисс Л. Она выдавила из себя улыбку и сжала ее руку. Мэрит сжала ее в ответ сильнее и с готовностью кивнула Гарсетти. Постепенно зал заполнился людьми. Мэрит с адвокатом вошли первыми, с другой стороны двери уверенно зашагала Донна Лэнг — странно, без Марион. Эта старая корова вырядилась в какое-то по-монашески закрытое одеяние, непонятного болотного цвета. Актриса погорелого театра. С какой это стати ей быть такой самоуверенной? Что она сделала ради Полли? Она даже ни разу не навестила ее, не позвонила, ни черта! Мэрит отвернулась — не хотелось даже смотреть в ее сторону. Сзади, на первой длинной скамье для свидетелей, устроилась Эва. Она все ещё держала Мэрит за руку, хоть они и не говорили. Волнение постепенно таяло, уступая место решительности вперемешку с раздражением. Она не могла находиться в одном помещении с Лэнг и не ощущать себя заляпанной дерьмом. Дверь за ее спиной хлопнула раз; этот резкий звук Мэрит услышала отчётливо, несмотря на то, что он остался без внимания, утонув в гуще голосов. Дверь хлопнула второй раз. Хлопок сопровождался гневным мужским голосом. Он окликнул Марион. Мэрит обернулась. Мангелс влетел в зал следом за Марион, как умалишенный, все пытался схватить ее за плечо, но она упорно делала вид, будто его не существовало. Мэрит такая перемена обрадовала, но лишь на секунду. Радость омрачилась памятью о том, чьим адвокатом будет Марион. Марион… Мэрит прищурилась, чтобы получше разглядеть стройную фигуру. Сегодня она выглядела хорошо. По сравнению с последней их встречей, ее фигуру можно было рассмотреть без труда — никаких мешковатых пиджаков. На ней был потрясающий льняной костюм, светлый, невесомый, и Мэрит без солнца знала, что на улице он призывно просвечивался. Ее блондинистые кудри стали короче, лицо посвежело… На запястье, пока Марион сосредоточенно листала какие-то документы у стола Лэнг, Мэрит смогла заметить тонкий тканевый браслет цвета радуги. Мэрит опустила взгляд и потерла свое запястье, на котором такого же браслета не наблюдалось уже целых шесть лет. Лейн вопросительно вздёрнула брови на это движение. Мэрит не захотела отвечать. Она обвела взглядом зал. Свидетелей у Лэнг, надо сказать, было позорно мало. Даже не факт, что это свидетели. Хотя, если нет, то это должны быть друзья, а откуда у такой стервы друзья? Ниоткуда. Между рядами снова активизировалось движение. Мэрит и ещё несколько человек любопытно повернули головы. — Это непрофессионально! Ты совершаешь ошибку, Марион, ты… — Я совершила много ошибок за последние годы, признаю, — ядовито ответила Марион, и Мангелс заскрипел зубами так, словно принял эти слова на свой счёт, — но то, что я делаю сейчас — не ошибка, а самое лучшее решение, которое я могла принять в принципе. — «В принципе?» — прошипел Мангелс. Он замахнулся и как мог сдержанно врезал кулаком по стене, обшитой деревянной вагонкой. — В каком таком принципе, мать твою так?! — он почти визжал, и Мэрит это насмешило. Кажется, Марион решила слить дело. Коннор не удивилась… В глубине души она на это надеялась. Образ Марион в ее памяти сохранился именно таким, каким она гордо блистала сейчас, а та серая мышка — всего лишь сбой системы, не понятный никому, кроме самой Марион. Его можно вычеркнуть. — Ты совсем дура? Ты потеряешь лицензию. Какой ты адвокат после этого? Что вдруг случилось? Это вообще ты? — Это я, — уверенность, прозвучавшая в этой фразе, заставила Мэрит улыбнуться. Марион. Это та самая Марион. Мэрит не прекращала улыбаться — может, это выглядело совсем по-дурацки. — Кроме того, милый, — она кисло усмехнулась, — мне не нужна твоя замшелая конторка. Я подожду снаружи, пока закончится процесс, потому что как раз примерно через два часа Лили привезет мне Бев. — Бев? — он явно забеспокоился. Кто такая Бев? — На кой черт тебе сейчас Бев? — А ты что, ещё не понял? Мы уезжаем. Все кончено, Джефф. — Ты не посмеешь… Нет, ты не можешь. Ты не заберешь ее. Нет, Боже, конечно, нет! Куда ты поедешь? В свой вонючий провинциальный городишко? — А это уже не твоего ума дело, — резко ответила Марион. — Ты никто ни ей, ни мне. А теперь отвали, — гаркнула она и рывком, так, что Мангелс пошатнулся (видимо, ему поплохело), выдернула свою руку. Марион решительно зашагала к выходу, не дожидаясь судьи. Ей это было ни к чему. — Я тебе не позволю, — как-то рассеянно буркнул он, прислонившись к стене. Марион этого уже не слышала. Он вернулся к Лэнг, такой же потерянный и шокированный. Мэрит почувствовала гордость за Марион, сама не зная, каким боком здесь она. Но чувству, ликующему в груди, в общем-то, было плевать. Мангелс что-то сказал Лэнг. Старая сука наконец-то заволновалась. Не ей одной, как говорится! Судья выглядел довольно дружелюбно. Ей достался Данкин Кенрик — его фамилия в списке значилась последней, и ещё при чтении у Мэрит промелькнула мысль, что его фамилия среди всех прочих выглядит самой безобидной. Данкин Кенрик Кертис. Его лицо показалось ей отдаленно знакомым, хотя откуда ей было его знать? Обычный белый мужчина лет пятидесяти с темной бородой, усыпанной проблесками седины, и густой, хоть и короткой стрижкой. Его строгая черная мантия наверняка скрывала узкие джинсы и какую-нибудь нелепую хипстерскую рубашку. Мэрит показалось, что Гарсетти с ним хорошо знаком. Они тихо переговаривались у судейского подиума, и, судя по беззаботным смешкам, дела это никак не касалось. Атмосфера в зале была почти дружелюбной. Вскоре Гарсетти отступил к своему столу, чопорно поправив галстук. Данкин коротко и ласково объяснил Мэрит и Лэнг их права, напомнил свидетелям и друзьям правила поведения, не забыл и про Полли справиться. Мэрит сначала не знала, стоит ли отвечать, будет ли это достаточно уважительно — Гарсетти кивнул ей, и она сказала, что да, мол, неплохо, здорова, ухожена, но было бы лучше, если бы она была рядом с Мэрит все время, а не два позорных раза в неделю. Тогда он обратил свой взор на Лэнг и спросил, почему же она ничего не знает о внучке. Мэрит это однозначно понравилось. — Постойте-ка… — задумчиво сказал он, вглядываясь в какие-то документы. — Здесь написано, что адвокатом Донны Лэнг будет выступать Марион Бофорт. Где же она, миссис Лэнг? — Она… — ее тон казался прибитым, словно его вытащили и пригвоздили к столу. Мангелс перебил ее: — Марион Бофорт отказалась вести дело в последний момент. Данкин удивлённо вздёрнул брови. Он чувствовал себя здесь хозяином, и это было хорошо заметно. — А вы кто? — Джеффер Мангелс. Я основатель адвокатской конторы, в которой работает Марион Бофорт, практикующий адвокат, и я, с Вашего разрешения, хотел бы взять на себя право защиты ее клиентки. — Стоп, я же видел ее, кажется… Нет, я не мог перепутать. Не знаете, что вдруг стряслось? — почти незаметно, настороженно обратился к Мэрит Гарсетти. Он как раз трепался с судьей, когда Марион уходила. — Она ушла, — пожала плечами Мэрит. — Как ушла? — его взгляд бешено метнулся к ней. — Почему? — Я понимаю, мистер Гарсетти, она вам нравится, но будьте потише, — мило улыбнулась ему Мэрит. Он фыркнул и замолчал. Данкин что-то шепнул своему секретарю и жестом подозвал к себе Мангелса. Они о чем-то зашептались, затем Мангелс вернулся на место. Мэрит была спокойна. Этот недотёпа никогда не сможет заменить Марион и ее профессионализма, никогда. Судья приказал начать с Мэрит. Гарсетти с азартом вступил в игру. Его тон превратился в сталь, а взгляд — в сплошной север. Он все говорил и говорил, раз за разом передавая Данкину документы, имя Мэрит не сходило с языка — так её ещё никто не нахваливал. Судья в это время пристально изучал ее и кивал, кивал, кивал… Мэрит потеряла счёт времени. Она видела опущенную голову Лэнг, уже, судя по всему, принявшую собственное поражение, и устало вздыхала: все же уже и так ясно, почему бы просто не отдать Мэрит Полли? Но Гарсетти распинался, полностью отрабатывая свой баснословный гонорар. Теперь Мэрит понимала, почему он такой дорогой. Его голос действовал на всех абсолютно магическим образом. Такому убедительному тону позавидовали бы даже апостолы. Мэрит отметила, что и сам голос у него отличался — выдержанный, по-мужски приятный, с музыкальной идеальностью, как по нотам. Гарсетти портили только отвратительные маньячные усики: Мэрит была уверена, что это именно из-за них он все ещё так печально одинок. Бога ради, какая адекватная женщина (или мужчина) согласится целовать человека с такими ужасающими усиками? После своей долгой речи он стал вызывать свидетелей. Их было максимально разрешенное количество — десять. Первым был Гарри. Второй по видеосвязи выступила Вирсавия — Мэрит не могла не заметить, что она стала ещё красивее. Возможно, она нашла себе постоянную девушку, которая не сбежит в Штаты в самый неподходящий момент, а может, это просто тени такие. Третий, четвертый, пятый… Данкин слушал все с завидной внимательностью. О Мэрит сегодня сказали столько хорошего, что она на секунду ощутила себя бесплотным духом на собственных похоронах. — Так, — когда все аргументы за Мэрит были, наконец сказаны, авторитетно выдохнул судья. Он устало стащил с себя крохотные очки и откинулся на спинку кресла, — вот это вы, мисс Коннор, постарались. Если бы каждый, кто приходит делить детей, так готовился, я бы Богу душу отдал уже через неделю, — в зале послышался смех. Заметив, что Мэрит не совсем поняла сказанное, он поспешил ее заверить: — Я в хорошем смысле. По крайней мере, до тех пор, пока все реально не начнут готовиться к слушанию с такой тщательностью, — захохотал Данкин, и все остальные нерешительно подхватили. — Вы молодец, мисс Коннор. — Благодарю Вас, — с теплом отозвалась Мэрит. — Итак, — снова заговорил Данкин и обратил свой взгляд в сторону Лэнг, — хорошо. Теперь ваша очередь, миссис Лэнг. Мистер Мангелс, прошу. По сравнению с Гарсетти Мангелс померк. Он все время повторял одно и то же за неимением других аргументов. Все время вторил, мол, это родная бабушка, заботливая душа, к тому же, положительно известна своей активной политической жизнью в прошлом. Ага, конечно. Эта бабушка даже на словах плохо представлялась бабушкой, а то, что она создавала видимость активной политической жизни, не означало, что она на самом деле была таковой. Но ладно, с этим особо и не поспоришь, да и незачем. Она действительно могла быть полезной Калифорнии когда-то, но какое это имело значение сейчас, здесь? Она же не королевских корги удочерять собралась. Свидетелей у нее было всего двое и те — перепуганные. Мэрит слушала то, что они несли, испытывая при этом дичайший испанский стыд, и ей было сложно предположить, что на месте Мангелса выдавала бы Марион. Может, она ушла потому, что поняла, что дело дрянь? Хоть это и не в ее стиле, но, вообще-то, и мешковатые костюмы не были в ее стиле. Ну, правда, а иначе — зачем? От монолога Донна Лэнг отказалась. — Окей, — безразлично сказал Данкин. — Мисс Коннор? Мэрит кивнула и поднялась. Она завела руку за спину и тут же почувствовала, как пальцы Лейн сплетаются с ее пальцами. Чувствовать ее тепло было лучшим успокоительным. — Все аргументы приведены на Ваш суд, Ваша честь, и я не буду повторять их заново, хотя со всеми согласна, — не скромно улыбнулась Мэрит, и Данкин ответил ей такой же одобрительной улыбкой, закивал, призывая продолжить. — Я просто люблю эту девочку. Я знаю, что могу дать ей все, что нужно, могу сделать ее счастливой, могу быть для нее опорой, домом, в который всегда можно вернуться, — ее голос неожиданно дрогнул. Она вспомнила Полли, совсем малышку, как забирала ее из роддома. Дороти ушла раньше, чем врачи позволили забрать Полли — ей нужны были капельницы и аппарат ИВЛ. И кто ее, черт возьми, лечил? Кто ее держал на руках впервые? Кому всегда было дело до нее? Эта девочка — слишком значительная часть ее жизни, чтобы не бороться за нее, пусть и борьба получилась вовсе не такой горячей, как Мэрит себе представляла. — Главное — я хочу быть для нее всем этим, и это не пустые слова, что уже доказал Вам мистер Гарсетти. Я обещаю, Ваша честь, что если Вы примете решение в мою пользу, Ваша совесть будет чиста. — Понял, принял. Суд удаляется для принятия решения. Спустя минут десять Данкин появился снова. Они все встали, приветствуя его, затем сели обратно. Мэрит задержала дыхание. — Я внимательно изучил все детали. Собственно, все присутствующие могли услышать от обоих адвокатов все, за исключением конфиденциальных сведений — с ними ознакомлены обе стороны, сомневаться в этом не приходится. Итак, основываясь на этих самых деталях, я принял решение, которое ни для кого здесь — уверен — не станет неожиданностью. Ребенку бесспорно будет лучше с той женщиной, которая ее знает и способна предложить ей больше, чем другая. Бесспорно — ребенку будет лучше с молодой, успешной, здоровой и современной мамой. Ребенку нужен пример, и я считаю, что вы, — Данкин с умиротворенной улыбкой указал на Мэрит, — отличный пример для подрастающей личности. Поздравляю вас, мисс Коннор, и желаю удачи в материнстве. — Спасибо, — одними губами сказала Мэрит. Ее сердце ощутимо дрогнуло. Данкин кивнул и удалился. Так просто? Нет, она не верила. Почему так просто? Она замерла, не в силах пошевелиться. Слезы потекли по ее лицу нежданно негаданно. Мисс Л поддерживающе сжала ее руку. Зал взревел от аплодисментов и радости, и все они бросились поздравлять ее и обнимать — как ожидаемо. Мэрит плакала и не могла остановиться. Черт возьми. Черт возьми. Она официально станет мамой. Она в самом деле станет мамой. Все правда получилось? Так просто. Все получилось. Получилось. — Видишь, — Эвелина со слабой улыбкой убрала прядь волос с ее лица, когда все остальные ее переобнимали, многие разъехались по домам. Они стояли в середине зала ожидания, там же, где и два часа назад, ожидая, когда психолог приведет Полли. — Ты справилась. Ты счастлива? — Да, — вытирая остаточные слезы со щек, подтвердила Мэрит. — Да, да. Спасибо тебе. Спасибо, что понимаешь. Я люблю тебя, — совершенно искренне добавила она и тут же заключила Лейн в объятия. Эвелина покорно положила голову на ее плечо. — И я люблю тебя. — Правда? — с хитрой улыбкой посмотрела на нее Мэрит, чуть отстранившись. Она вспомнила ее вопрос о доверии и подумала, что Лейн решила отпустить свои заморочки и, наконец, просто довериться. Эва показательно закатила глаза. — Нет, я вру. А может, и не вру. Ты же не знаешь. — Я чувствую. Умиротворенная усмешка легла на ее губы, озорным огоньком отразившись в зелёных глазах.