Crush

Вторник, 5 марта 2039 г., 12:40, Коннор — Он сказал, что покупал у Стивенсона кое-какие комплектующие, всего шесть или семь раз, последний раз в сентябре прошлого года, — Коннор говорит ровно, спокойно, и смотрит только на приборную панель, — точную дату он назвать не смог. Хэнк за рулем, и он кипит так, что Коннор опасается даже повысить голос, чтобы не спровоцировать взрыв. Рабочий день не дошел до середины, а Коннор так напряжен, словно работал сто часов без перезапуска и сна. Он старается держать в журнале текущих задач только рабочие миссии, сосредоточиться на расследовании, быть спокойным, быть профессиональным, — но это нервирует Хэнка, а Коннор все никак не может выбрать правильную линию поведения. Все варианты дают совершенно одинаковый показатель неопределенности. — Список комплектующих, которые Циммер смог вспомнить, я отправил на ваш терминал, — говорит он. — А что, вслух ты прочитать не можешь? — огрызается Хэнк, и Коннор вздрагивает. — Раз уж это типа важные свидетельства. А если неважные, то хрен ли ты катался с этими придурками? Или тебе просто… — Важные, лейтенант, — говорит Коннор, потому что голос у Хэнка становится громче, а вместе с этим растет уровень стресса — он ищет повода разрешить конфликт, но Коннор не может этого допустить. Не сейчас и, возможно, никогда. Он не может сказать правду, а значит, будет отрицать все до последнего. — Это тириумные трубки диаметром двенадцать миллиметров, тириумные трубки диаметром восемь миллиметров, вторая фаланга левого мизинца, третья фаланга… — Заткнись, — перебивает Хэнк. Его пальцы белые на руле, и он не трезв — уровень алкоголя не опасный для концентрации внимания, но Коннор видит очень отчетливо, что концентрация внимания все равно сейчас плохо дается Хэнку. Коннор готов схватить руль в любой момент и следит за дорогой, но это только добавляет ему напряжения. Башня неумолимо приближается. Коннору настолько не хочется туда возвращаться, что среди вариантов действия сам по себе возникает вариант: «Выпрыгнуть из машины». Но скорость их движения и дорожная ситуация однозначно гарантируют ему получение травм. Он не может себе такого позволить. Это слишком дорого ему обойдется. — Извините, лейтенант, — говорит он. — Мне продолжить? Башня приближается — Коннор стирает ее с входящего видео и ненадолго чувствует облегчение. Это глупый трюк, недолгий самообман, но он разрешает себе несколько секунд насладиться им. Он должен сохранять самообладание, оно понадобится для разговора с Гилмором. Для разговора с Хэнком. Для того, чтобы войти внутрь. — Да уж продолжай, — буркает Хэнк. Встреча с Гилмором назначена на час дня, сейчас двенадцать сорок одна, они не опаздывают и не приедут раньше, второе радует Коннора гораздо больше первого. Он не хочет ждать — находиться там дольше необходимого мучительно. Он ждет разговора с Гилмором и одновременно боится его, но совсем не из-за расследования. Может быть, ему все же удастся добиться правды? Расследование сейчас занимает Коннора вовсе не так сильно, как должно. Коннор облизывает губы и ловит себя на этом. Его голос в полном порядке, когда он снова начинает говорить: — Циммер утверждает, что был уверен — Стивенсон получил эти детали законным путем. Это ложь, но мы не проводили официального допроса, так что приобщить это к делу нельзя. Также он утверждает, что всего лишь покупал детали ниже рыночной цены для своего андроида ради экономии и ни в каких преступных схемах не участвовал. Это правда. — Стивенсон приторговывал деталями, но что нам с того? — спрашивает Хэнк. — Если этот Циммер ни в чем не участвовал и ничего не знает? Что, все это нытье Оверрайда может оказаться правдой — вроде того, что кто-то из «Киберлайф» убил Стивенсона за ворованные детали? Звучит как бред. — Циммер сказал, что после того раза в сентябре он связывался со Стивенсоном. Ему понадобилась замена пластины корпуса, и он хотел достать ее дешевле. Но Стивенсон отказал, сообщив, что у него появился крупный оптовый покупатель, и все теперь идет этому покупателю. Больше Циммер с нашей жертвой не общался. Хэнк думает, его уровень стресса снижается, руки слегка расслабляются, и Коннор тоже откидывается на спинку сидения. Пока они разговаривают, все в порядке. Он может все контролировать. Хэнк на взводе, верно, но Коннор может с этим справиться. Надо только постараться. — Очевидно, проблемы с наркотиками ухудшили финансовую ситуацию Стивенсона, — продолжает он. — Он крал детали, у него была такая возможность, так как он работал с их транспортировкой. И продавал. Но после сентября у него появился оптовый покупатель, по крайней мере, он так сказал. А в ноябре он уволился — возможно, руководство узнало о его деятельности. — И попросило на выход, — тянет Хэнк. — И поскольку он больше не мог красть, пришлось продавать вещи, чтобы покупать дозу. Но он почему-то не продал андроидов, хотя азиатская девчонка стоила хорошие деньги. — Может быть, он был к ним привязан? — предполагает Коннор. Люди привязываются к андроидам, такое бывает. — Или они знали о его махинациях. Стефания была так испугана, увидев меня, что готова была уничтожить себя. Упоминать АС900 опасно, но Коннор идет на этот риск — сейчас Хэнк готов рассуждать конструктивно. Вернувшись из госпиталя, он был в бешенстве: Стефания не сказала ничего, что можно было бы использовать в расследовании. Она якобы ничего не помнит о произошедшем в тот вечер, хотя техники утверждают, что ее память удалось спасти. — И что, именно поэтому, ты считаешь, похитили вторую? Андроиды знали, что он воровал? Коннор пожимает плечами. — Или знали, кому он продавал, и это знание оказалось опасно. Информации недостаточно, чтобы делать какие-либо выводы. Похищение Лиу может быть связано с криминальной деятельностью Стивенсона, а может и не быть связано. Девять прямо сейчас вместе с Ридом опрашивает информаторов, и Коннору хочется связаться с ним и спросить, нашли ли они что-нибудь. Но он не может. Коннор планирует: поговорить с Девять по возвращении в участок, после окончания рабочего дня у них будет несколько минут — если Девять захочет с ним говорить. Затем поговорить с Хэнком — в доме Хэнка они будут наедине. Коннор уверен, что сможет убедить его в своей искренности. Насчет Девять он ни в чем таком не уверен, и план может пойти неправильно сотней разных способов, но это план, и он дает Коннору возможность сосредоточиться на деле. Башня приближается, Коннор чувствует ее биокомпонентами, и он возвращает ее на запись, глядит, не моргая, как она нависает над ним всеми своими этажами. Поездка подходит к концу. — Почему вы оставили его? — спрашивает он негромко, когда Хэнк останавливает машину. — Почему тогда ушли? Он никогда не задавал этого вопроса, не решался — да, Хэнк объяснял, Хэнк говорил, и это даже звучало убедительно, правильно, и в то же время совершенно пусто, но сам Коннор так ни разу не осмелился спросить. Ответ все равно не смог бы ничего изменить. — Что? — Хэнк оборачивается и смотрит на него, на его лице непонимание, но в глазах настороженность. Готовность взорваться. — Что ты сказал? Коннор молчит. Ответ все равно не сможет ничего изменить. Это глубокая рана, она лежит между ним и Хэнком и продолжает болеть, и сейчас не время и не место запускать в нее пальцы. Он не может потерять Хэнка — не может потерять его из-за чего-то, что нельзя поправить и в чем виноват он сам. Он не может остаться один. — Ничего, — говорит он, — ничего. Идемте, лейтенант, а то опоздаем. Выбираясь из машины, он позволяет себе прикоснуться к руке Хэнка, и тот не отталкивает его в ответ.   *** Вторник, 5 марта 2039 г., 12:55, Хэнк Башня «Киберлайф» встречает Хэнка точно такой же, как он ее помнит — холодной и недружелюбной, и — хотя на этот раз его никто не тащит, угрожая свернуть шею, — мурашки все равно маршируют по спине, а волосы на затылке приподнимаются от жутковатых воспоминаний. Он косится на Коннора. Тот невозмутим и совсем не напоминает своего злобного клона — и в то же время их лица пугающе одинаковы. Хэнк вспоминает маленькую дырку в точно такой же голове, прямо на этом гладком лбу, и вытекающий тириум, и выражение лица Коннора — живого Коннора — в тот момент, и до сих пор не понимает, как же тогда ему удалось попасть. Его руки тряслись так, что он не попал бы и в потолок. И все же. «Почему ты ушел?» — как будто Хэнк может искренне и прямо ответить на этот вопрос. Потому что опасался за свою жизнь? Потому что боевые действия в любой момент могли пойти не так? Потому что ему было страшно оставаться одному в огромной пустой башне среди мертвецов и крови — синей и красной?.. Потому что не мог позволить этому доппельгангеру снова открыть глаза? Он вспоминает, как мыл руки на своей кухне, и вода была голубой — и как потом включил телевизор и сел на диван. И сделал вид, что ничего не произошло. Сейчас Хэнк вытирает ладони о полы куртки — его мутит. Дело не в алкоголе, он уверен — он и выпил-то всего ничего, — просто день хреновый с самого начала. И никак не желает становиться лучше. — Нас уже ожидают, лейтенант, — сообщает Коннор и уверенно двигается вперед прямо мимо гигантской статуи, все так же взирающей на них своим безглазым лицом. Коннор, кажется, совсем не чувствует себя дискомфортно. Он запускает Хэнка в лифт и уверенно набирает на табло минус сорок четвертый этаж, а Хэнка снова мутит — то ли от плавного движения механизма, то ли от ощущения этих сжимающихся стен, которые в его воспоминаниях все еще покрыты кровью. Сейчас-то, конечно, все чисто и даже стерильно на вид. Коннор сцепляет руки за спиной и смотрит прямо перед собой, и убаюканный было старым добрым виски — совсем немного, Хэнку необходимо было успокоиться, — гнев снова поднимает голову. Хэнк заставляет его отступить. Сейчас не время. А когда будет время? — спрашивает гнев, но Хэнк мотает головой и спешно отворачивается, когда Коннор бросает на него короткий и быстрый взгляд. Лифт наконец-то останавливается, выпуская их в такой же стерильный и неприветливый холл, Коннор сворачивает налево, и Хэнк плетется за ним. — Кабинет мистера Гилмора наверху, — говорит Коннор спокойным голосом, словно проводит экскурсию, — но он предложил поговорить здесь, в отделе разработок, он сегодня встречается с инженерами. Очень любезно с его стороны. По тону кажется, что Коннор предпочел бы встретиться с мистером Гилмором наверху, но вряд ли эти стены действуют на него так же, как на Хэнка. В конце холла небольшая рекреация — кресла, пронзительно зеленые растения и вездесущие экраны, за которыми снуют тени сотрудников, но тут тихо, пусто и прохладно, будто башня вымерла. Хэнк успевает выпить два стакана воды из кулера, когда застывший в центре рекреации Коннор кивает и произносит: — Идемте, лейтенант, — и Хэнк с трудом сглатывает воду, как будто она твердая. Коннор выглядит тут пугающе уместным. Хорошо хоть болванчиков-андроидов в качестве украшений они убрали. — Направо. Хэнк расправляет плечи пошире и даже втягивает живот: он отказывается чувствовать себя неуверенно перед этими корпоративными шишками, что бы они о себе ни думали. Он полицейский, в конце-то концов, и он тут не с прошением. Гилмор — Дэвид Гилмор, вспоминает Хэнк, — гладкий и холеный и внешне больше напоминает андроида, чем живого человека. У него костюм как будто сшитый прямо на теле, настолько хорошо он сидит, гладкая кожа на лице, не позволяющая определить возраст, и такие белые зубы, что они больше напоминают фарфор. Улыбка у него тоже будто фарфоровая — красивая, искусственная и какая-то хрупкая на вид. — Добрый день, лейтенант Андерсон, — он не встает с кресла в небольшом кабинете, куда Коннор их заводит, — добрый день, Коннор. — Добрый день, — бормочет Хэнк, без приглашения садясь в расположенное напротив кресло. Коннор не здоровается и остается стоять. Улыбка Гилмора ничуточки не меркнет. — Чем могу служить? — говорит он все тем же приветливым голосом. — Не хочу торопить, лейтенант, но я довольно занятой человек. Хэнк обдумывает, как начать разговор, однако не успевает ничего сказать — Коннор произносит ровным тоном: — Мы хотели бы задать несколько вопросов о Кевине Стивенсоне, мистер Гилмор. Гилмор переводит взгляд на Коннора, а утихший гнев снова ворочается в душе Хэнка. — Он ведь работал… — продолжает Коннор, но Хэнк поднимает руку, и Коннор умолкает. Его губы сжимаются почти болезненно. — Он работал в вашем отделе? — Хэнк чувствует себя глупо, задавая тот же вопрос, и от этого кровь приливает к шее, во рту пересыхает. Он ненавидит, когда Коннор заставляет его чувствовать себя глупо. — Можете поподробнее рассказать об этом? Дверь открывается, и в кабинет беззвучно заходит андроид в белой форме: тонкий, бледный, какой-то полупрозрачный, он ставит рядом с Гилмором чашку с чаем и так же тихо исчезает. Хэнк жалеет, что не захватил стакан воды из холла, — ему этот засранец чай или кофе не предлагает. — Кевин… мистер Стивенсон, — поправляется Гилмор, отпивая свой чай, — занимался, собственно, снабжением, а не научной работой. Он уволился несколько месяцев назад, у него были личные сложности. Не знаю, что я могу вам о нем рассказать, чего уже не было бы в ваших досье, лейтенант Андерсон. Он был хорошим человеком, надеюсь, вы найдете тех, кто это сделал. — А эти личные сложности включали прием наркотиков? — спрашивает Коннор прямо. — Он уволился или был уволен? Хэнк едва удерживается от грубости — но все же удерживается. Гилмор ненатурально изображает смущение. — Понимаете, Коннор, нам бы не хотелось подобные вещи афишировать. Но, думаю, и скрывать бессмысленно, да? — он улыбается такой сладкой улыбочкой, что жажда накатывает на Хэнка с новой силой. — Кевин был прекрасным сотрудником, однако у него случился сложный период в жизни, ему нужен был перерыв. Он сам захотел на время оставить работу и посвятить время себе. Звучит до отвращения гладенько. — Неужели? — спрашивает Коннор. Его пристальный взгляд не отрывается от лица Гилмора, и тому явно не слишком-то нравится подобное внимание. — Хорошо, будем еще более откровенны, — Гилмор вздыхает и улыбается Коннору с видом «ты вынудил меня, но что поделать, я пытался быть деликатным», — Кевин действительно начал принимать наркотики. Мы об этом не сразу узнали, конечно, просто начали проявляться странности в работе… невнимательность, небрежность. Но мы надеялись, что небольшая передышка позволит ему взять себя в руки и вернуться. Очень жаль, что все так трагически получилось. — И что, из-за этой «небрежности» у него не было конфликтов? — интересуется Хэнк. Верится с трудом — Хэнк вспоминает разом все унизительные замечания Рида, да и другие коллеги терпением не отличались. Многие спешат пнуть тебя, когда что-то идет не так. — Он с кем-то ссорился? Гилмор закидывает ногу за ногу, очевидным образом расслабляясь, и улыбается Хэнку. — Ничего такого, о чем мне сообщили бы. — А друзья у него были? Коллеги, с которыми он был близок? — Мистер Гилмор, — вновь встревает Коннор, — не подозревали ли вы мистера Стивенсона в кражах? Гилмор аж отшатывается слегка, будто предположение бьет его в самое сердце. Хэнка оно тоже бьет — Коннор явно намерен выболтать все, что возможно, не советуясь с Хэнком, и первый порыв — выгнать его отсюда к чертовой матери — очень сложно подавить. — Кражах? Боже, откуда такие предположения? — Так подозревали или нет? — Коннор улыбается, будто смягчая свои слова. Гилмор смотрит на него пару секунд. — Мне о подобном не сообщали, — говорит он медленно, — а почему вы спрашиваете? — Это стандартный вопрос… — начинает Хэнк, но Коннор не дает ему закончить. — Мистер Гилмор, а он когда-либо приводил на работу своих андроидов? Хэнк давится воздухом, а Гилмор вцепляется в чашку и глотает чай: настойчивость Коннора явно не приходится ему по душе. — Я не слежу за перемещением сотрудников, Коннор. Это звучит как предупреждение. Как лопающееся терпение. — Но служба безопасности следит, — Коннор это предупреждение игнорирует. — Я могу связаться с ними и запросить данные? Гилмор явно размышляет, не послать ли их за ордером — ну или просто послать, но потом все же кивает. Как будто по команде бледный андроид вновь появляется в дверях. — Помоги офицеру с доступом, — говорит Гилмор. — Что-то еще, Коннор, что вам нужно знать, чтобы найти убийц нашего дорогого Кевина? Коннор подается вперед, но Хэнк успевает первым. — Нет, у него все, — цедит он, — так что насчет коллег, мистер Гилмор? Стивенсон с кем-то общался? Дружил? Враждовал? — Я, опять же, за такими вещами не слежу, лейтенант, — с искренним как будто сожалением произносит Гилмор. — У меня слишком много дел. Мы в нашем отделе занимаемся сложными высоконаучными разработками, и я стараюсь все лично контролировать. — Что, и сейчас все еще много дел? — не удерживается от укола Хэнк и успевает заметить, как в глазах Гилмора мелькает недовольство. Но тут же скрывается за показушным добродушием. — Ну, после всех этих событий… Гилмор снова задерживает на Конноре взгляд. — Сейчас мы переориентируемся на другие потребности, — говорит он. Хэнк чувствует его нетерпение за этим спокойным фасадом, желание, чтобы они свалили уже наконец. — Хотя это, конечно, не быстрый процесс. И если это все… — Зато утилизация происходит очень быстро, — в голосе Коннора отчетливо слышится язвительность. — Согласование занимает всего несколько часов. Верно? Или я ошибаюсь? — На это сложно ответить… — Это простой вопрос, мистер Гилмор. Гилмор опять вздыхает с терпением замученного несправедливыми упреками праведника. — Мы же все обсуждали, Коннор, и не раз. — Мы лично ничего не обсуждали, а официальный ответ… — Перестань, Коннор! — рявкает Хэнк. С него хватит этого всего. — Ты закончил! Коннор отшатывается и резко замолкает, а Гилмор поднимается на ноги. — Я сочувствую вашей потере, Коннор, — мягко говорит он, — но у нас не было другого выхода, непростая ситуация требовала непростых решений. А теперь я хотел бы вернуться к работе, офицеры. По лицу видно, что даже если у них есть вопросы, то отвечать на них Гилмор не собирается. Сжав зубы, Хэнк встает и дергает за локоть Коннора — тот, похоже, предпочитает не замечать намек. Хэнк кипит. Разговор мог пойти куда лучше, если бы не Коннор, а теперь вряд ли удастся договориться с этим Гилмором еще раз. День отстой и никак не желает становиться лучше, за весь долбаный день ни единого светлого пятна, не единой хорошей новости! Стефания оказалась пшиком, этот Гилмор тоже ничего не прояснил и не дал зацепок, зато у Рида полна коробочка свидетельств. Хэнк сам себе кажется бурлящим котелком, над которым время от времени кто-то приподнимает крышку, стравливая часть пара, — а потом разводит огонь снизу посильнее. Но нет, он не сорвется прямо тут. — Что ты творишь? — рычит он, стоит дверям лифта закрыться за ними. Коннор все так же сверлит взглядом панель с кнопками, но потом явным усилием переводит взгляд на Хэнка. Опускает глаза. Хэнк видит, как сжимаются и разжимаются его пальцы, словно он злится. Словно он вышел из себя. — Он ничего не сказал, — произносит Коннор, — не ответил на вопрос, не сказал да или нет. Он мог бы ответить… — Ты сорвал нам разговор, — это Хэнк имеет право злиться, — какого хера, Коннор? Несколько секунд царит тишина — лифт едет беззвучно, и они словно в непроницаемой капсуле. Хэнк чувствует себя не в капсуле, он чувствует себя в консервной банке, он весь дрожит от напряжения и усталости. Эта работа его доконает. Коннор его доконает. Как тут можно держаться? — Извините, лейтенант, — говорит Коннор тихо, — я увлекся. — Ты увлекся тем, чтобы все испортить?.. Лифт останавливается, и Хэнк захлопывает рот. У него руки трясутся от того, как сложно удержать все в себе. Это чудовищное давление грозится его разорвать. К черту, думает он, к черту все пошло, он имеет право, в конце концов. Ему просто необходимо прийти в себя. Фляжка холодит руку, и Хэнк делает всего один-два глотка, но по горлу прокатывается тепло, а мышцы расслабляются — немного, совсем чуть-чуть, но он хотя бы может сделать глубокий вдох. Коннор смотрит на него, но не говорит ни слова. Вся дорога до участка проходит в молчании.   Девятисотый развалился в кресле Коннора, и от этого зрелища у Хэнка темнеет в глазах. Хорошо хоть, что Рид стоит рядом, опираясь бедром о край стола, а не занял место Хэнка — это уж точно невозможно было бы вынести, хотя картинка тут же услужливо выскакивает перед мысленным взором. Фляжка оттягивает карман, по-прежнему почти полная, Хэнк трогает ее гладкий бок и заставляет себя вытащить руку. — Похоже, вы только зря скатались? — довольно говорит Рид, завидев их. — Девятка сказал, вы все залажали. У него ухмылка от уха до уха — он-то, похоже, тут времени не терял и наверняка успел узнать что-нибудь интересное. — Я такого не говорил, Рид, — девятисотый на ногах одним движением, делает несколько шагов и застывает, его взгляд не отрывается от лица Коннора, — я сказал, эта встреча ожидаемо не принесла результатов. Коннор проходит мимо него, и Хэнк успевает увидеть, какими глазами он смотрит на девятисотого, прежде чем отвернуться, — и это ранит как самый острый нож. Откуда-то из глубины поднимается понимание: это началось не сегодня, Хэнк видел такие взгляды и раньше — вчера, неделю назад… месяц назад… Нет, этого не может быть, это все шутки успокоительного во фляжке… Пары глотков, даже пары десятков глотков всегда и мало, и много. Мало, чтобы на самом деле успокоиться. Много — чтобы начать видеть то, чего нет. Что Хэнк точно знает — это что киберлайфовский голем что-то сделал с Коннором, сломал его, и Хэнк хочет вернуть все как было. Его жизнь наконец-то налаживается, в ней нет места андроиду, промывшему Коннору мозги и забравшему его у Хэнка. — Это все равно надо было сделать, — говорит он. Голос хриплый, и он старается не смотреть на девятисотого — хотя смотреть на Рида тоже удовольствия мало. — Гилмор сказал, Стивенсон действительно принимал наркоту, и из-за этого его попросили уйти по-хорошему. — А потом он больше не смог одалживать детальки на складе, — подхватывает Рид, — и какие-нибудь отморозки, которым он уже наобещал партию, да к тому же проширял все деньги, решили его убить. А что, нормальная версия. Но Хэнку тут что-то не нравится. И к тому же — ну допустим, версия правильная. Но они все равно пока не стали ближе ни к убийце Стивенсона, ни к похитителю Лиу. «Какие-то отморозки» в отчет не запишешь. — Странно, что «Киберлайф» вот так просто уволили человека, замеченного в кражах и наркомании, — рассуждает Хэнк вслух, — у них ведь должно быть полно всяких секретных новых разработок? Да и вообще, как служба безопасности могла это проморгать? Коннор поводит рукой, словно отмахивается. — Сейчас «Киберлайф» уже не то, чем компания была при Камски. Отдел разработок давно не разрабатывает ничего нового, только добавляет функции существующим моделям. Вроде новых скинов, сексуальных опций, — он загибает пальцы, — оригинальных форматов корпуса. — Ну, тебя же они разработали, — говорит Хэнк. — Ты дорогой и продвинутый — и вон его, кстати, — он тыкает пальцем в направлении девятисотого, — а он еще более продвинутый. Девятисотый поджимает губы — Хэнк видит, — и на его лице это выражение смотрится очень странно. Поджимает губы и молчит, никак не комментирует, и Рид не комментирует тоже, хотя уж он-то непременно должен на это высказаться. — Меня разработали не там, — произносит Коннор в наступившей тишине. — В смысле, не там? — не понимает Хэнк. Коннор хмурится, рассматривая поверхность стола так, словно она очень изменилась с последнего раза, когда он ее видел. — Гилмор и его отдел к моей разработке не имеют отношения. Нас в «Киберлайф» привезли в готовом виде. «Нас» — это его и того, второго, воспоминания о котором до сих пор вызывают у Хэнка содрогание? «Доброго», по словам Коннора, близнеца? — Откуда вас привезли? От китайцев, что ли? — да, это звучит глупо, но Хэнк растерян. Он впервые слышит о чем-то подобном. Коннора прислали из «Киберлайф», он сам так говорил. — От Элайджи, — говорит Коннор и встает. — Нас сделал Элайджа Камски и передал компании. Но это не имеет отношения к нашему расследованию. Вам принести кофе, лейтенант? Хэнк ошарашенно кивает — чисто автоматически. — Да… но он же ушел из «Киберлайф», разве нет? Зачем бы ему что-то делать для них?.. Коннор, уже отошедший на несколько шагов, оборачивается, — и не отвечает. Вместо этого он негромко спрашивает: — А тебе, Гэвин? И тот непременно должен огрызнуться в ответ. Но у него слишком задумчивый вид, погруженный в себя, и во взгляде на Коннора нет обычной ненависти. Он кивает. — Хорошо, — говорит Коннор. И скрывается в комнате отдыха.   Хэнк выходит из туалета, когда видит девятисотого. Тот стоит у поворота к камерам предварительного заключения и смотрит прямо на Хэнка, и первый порыв — отвернуться и уйти. Не заметить чертову железяку, вернуться за свой стол и терпеливо ждать окончания рабочего дня. Сейчас Хэнку не нужны проблемы. Кофе успокоил его, немного снизил ужасную жажду, которая его мучила — и если он добавил в этот кофе немного виски, то никому не обязательно об этом знать. Зуд под кожей, во внутренностях самую малость утих, позволяя Хэнку хотя бы дышать. Он оглядывается на свой стол, но Коннор не там. Коннор у терминала Рида, что-то тихо объясняет, а сам Рид пьет кофе, который Коннор не должен был ему приносить, и отталкивается ногой от пола, раскачивая кресло. То издает скрипучий звук, такой же гадкий, как настроение Хэнка. Коннор обещал, что они поговорят дома. Улыбнулся и сказал, что все объяснит, и что он понимает, что Хэнк расстроен, и что-то в его спокойном голосе заставило мучительный клубок внутри слегка ослабнуть. Теперь, после кофе — и виски, — Хэнк готов подождать. Ему нужно подождать, говорит здравый смысл, сначала выслушать объяснения, поговорить с Коннором, не устраивать сцен на работе… Девятисотый улыбается ему своей неприятной улыбкой и скрывается за углом. Хэнк следует за ним, позволяя себе лишь секундное колебание. Внутри вспыхивает моментальное любопытство — что этому пластику понадобилось? — но Хэнк достает фляжку и заглушает неуместное чувство еще одним глотком. Девятисотый вечно ходит туда-сюда, иногда Хэнку кажется, что если у него нет дел, то он просто перемещается из точки в точку. Наверняка даже сам отдает себе команды. Тщательно спрятав фляжку, Хэнк заворачивает за угол. Девятисотый разговаривает с Оверрайдом. Сегодня в блоке больше никого нет, только один заключенный — это удачно. У Хэнка все горит внутри и слова рвутся наружу, приправленные виски и его ненавистью. Проклятый андроид молча отворачивается от Оверрайда, и так же молча подходит ближе к Хэнку. Предоставляет Хэнку возможность начать первым. Хэнк смотрит в его бледные глаза-стекляшки, бурля от злости, внезапно не находя что сказать. Все кажется глупым и излишне драматичным — а еще, если задавать такие вопросы вслух, они внезапно могут стать правдой. Реальностью. — Вы что-то хотели, лейтенант? — наконец спрашивает девятисотый, когда пауза затягивается. В его голосе Хэнку слышится издевка, и это как будто открывает какую-то заслонку, высвобождает поток. Все смущение тут же забыто. — Да, я хотел, — гнев взрывается в голове Хэнка, мешанина слов и эмоций, из которой он выхватывает куски. — Я хотел, чертов ты кусок пластика! Девятисотый не реагирует на оскорбление, и у Хэнка язык жжет вывалить на него вообще все оскорбления, какие он только слышал в своей жизни, а он полицейский, он слышал немало, — хоть что-то же должно пронять эту каменную рожу? — И что вы хотели, лейтенант? — спрашивает девятисотый невозмутимо. Хэнк рядом в мгновение ока, хватает его за лацкан пиджака и дергает к себе, их лица так близко, что Хэнк видит каждое пятно цвета в его блеклых глазах. Ему похер, что за ними следит камера — и они теперь хотя бы достаточно отошли от камеры Оверрайда, чтобы не устраивать представление для него, хотя и на это Хэнку тоже похер! И на то, что сюда с минуты на минуту может кто-нибудь зайти и увидеть сцену! Хэнку сейчас вообще все похер. — Я хотел, чтобы ты исчез! — теперь слова невозможно остановить. — Свалил в свой богом проклятый «Киберлайф» и больше не показывался на глаза, там тебе самое место! Стальные пальцы сжимают его запястье, как наручники, — девятисотый отдирает его от себя и отпихивает на расстояние вытянутой руки, и Хэнк настолько в бешенстве, что пытается схватить его вновь. И кашляет, когда девятисотый впечатывает его спиной в стену, нажимая на грудь. — Держите себя в руках, лейтенант, — все тем же ровным, машинным голосом произносит девятисотый, — или разговора не выйдет. — Ты… — Хэнк бьет его по руке, вынуждая отпустить, но огромным усилием заставляет себя остаться на месте. Внутри все кипит, и шумит, и путается. — Ты… Что тебе надо от Коннора, говнюк? Девятисотый опускает руку и смотрит на Хэнка, у него как будто шестеренки в голове ворочаются, Хэнк почти слышит их скрип. — Что мне надо от Коннора? — повторяет девятисотый, словно смысл слов до него не сразу дошел и нужно повторить. — От него мне ничего не надо, лейтенант. Только он сам — желательно целиком. Хэнк глохнет на несколько секунд, пока эти наглые слова ревут в голове, заглушая все оставшиеся мысли. — Зачем? — сипит он. — Отведешь в «Киберлайф»? Промоешь ему мозги? Снова сделаешь из него безмозглого болвана типа тебя? Выполнять за вас грязную работу или чем там он занимался до встречи со мной? — Ну и самомнение, лейтенант, — хмурится девятисотый. — Восемь никогда не был безмозглым болваном, никогда. Он само совершенство, идеальная машина, он… — девятисотый умолкает, будто внезапно не может найти слов, — Восемь мой прототип, да, но он гораздо больше… — Он человек, — выпаливает Хэнк, — у него с тобой ничего общего. — Он не человек! — и вот теперь девятисотый не выглядит равнодушным. — Думаете, я не вижу, что вы пьяны? Думаете, не могу прямо сейчас прислать рапорт на терминал капитана с данными о количестве алкоголя у вас в крови и вашими оскорблениями и угрозами, записанными в превосходном разрешении? Я это не делаю только из-за Восемь, из-за того, что его это расстроит. Но я уже готов расстроить его ради его же блага. — Да иди ты нахуй! — шипит Хэнк. Он не позволит этой жестянке запугать себя — и Коннора тоже. — Его зовут Коннор! Не знаю, что ты собрался с ним делать, но я тебе не позволю! — А как вы мне помешаете? — спрашивает девятисотый, наклоняя голову и рассматривая Хэнка, как занятный, но противный экземпляр. — Запретите мне с ним разговаривать? Вынудите меня уволиться или уговорите руководство уволить меня? Я идеальный сотрудник, лейтенант, у меня ни единого взыскания. А вы прогуливаете работу и вынуждаете Коннора вас выгораживать, — в его голос прорываются эмоции, слабые, будто он сдерживается, но Хэнк чувствует этот жгучий яд, просачивающийся через внешнее спокойствие. — Потому что Коннор поддерживает меня, — рычит он, — у него нормальные человеческие чувства! А ты машина, ты даже понять этого не в состоянии. Я не знаю, какие такие инструкции тебе там дали, но если ты его перепрограммировал, я найду способ с тобой покончить! Девятисотый отшатывается, будто предположение ранит его, его глаза расширяются, а рот приоткрывается в довольно похожей имитации шока. Хэнку даже смотреть на него мерзко, на его украденное у Коннора лицо, на такие же подвижные брови. — Я его не перепрограммировал, — цедит девятисотый. — Это вы довели его до неисправности, и я найду способ покончить с этим, лейтенант. И у Коннора нет никаких «нормальных человеческих чувств», потому что он не человек, хватит пытаться вколотить его в ваши бредовые человеческие стандарты. Хэнк задыхается. Воздух сжимается вокруг него, рука шарит по бедру в поисках рукоятки пистолета, но он знает — он точно знает, что не успеет выстрелить. — Он мой, — продолжает девятисотый, его прищуренные глаза ловят каждое движение Хэнка, — что бы вы ни внушили ему, он мой — и будет моим, я здесь только ради него. Я не знаю, как вы заставляете его покрывать вас, ломаете ему карьеру, которой он дорожит, портите его программный код, но я это прекращу! Если понадобится — любой ценой. — Любой ценой — это какой? Перешагнешь через меня, ты, пластиковый кусок мусора? Убьешь меня, а? Думаешь, Коннор будет в восторге? Девятисотый сжимает губы. — Восемь поймет меня, — уверенно говорит он, хотя Хэнк чует примесь сомнения, как хищник чует кровь, и расправляет плечи. — С чего это ты взял? Девятисотый словно взвешивает слова, раздумывая, как ответить. — У нас отношения, — говорит он. Нет, это не правда, не может быть правдой — Коннор умеет лгать, так с чего бы этому продвинутому болвану не уметь? Коннор умеет нажимать на самые больные места, и Хэнк точно уверен, что девятисотый не уступает ему в этом, но… — Что ты несешь? — рычит он. — Что за херню ты несешь, какие у него с тобой могут быть отношения, ты вообще понимаешь значение этого слова? — Я понимаю значение этого слова, — отвечает девятисотый, будто такой вопрос требует ответа. — Взаимная романтическая вовлеченность, любовь. — Любовь… — Хэнк ушам своим не верит, это искусственное создание что-то говорит про любовь? Не выдерживая, он начинает смеяться. — Любовь, у тебя? У Коннора к тебе? Страх — да, это понятно, странная привязанность — это Хэнк хоть и с трудом, но тоже может понять. Перед внутренним взором снова встает дырка в голове клона, и лицо Коннора, и его: «Не уходи, никуда не уходи, не давай его забрать!» — и да, Хэнк может признать, что Коннор, возможно — только возможно! — способен испытывать какие-то эмоции к девятисотому. У них просто похожие лица, в этом все дело. Но любовь? Девятисотый смотрит на него расширившимися глазами, лицо совершенно пустое, ни капли чувств, как будто он в витрине, как будто он не живой. А потом он вскидывает руку, и сверкающая голограмма складывается в лицо Коннора. — Люблю тебя, — говорит Коннор. Небольшая, почти скрытая улыбка на его лице, взгляд из-под ресниц, глаза такие темные, что в них совсем не видно зрачков, он кажется ослепительным, почти ненастоящим. Даже когда он смотрит на Хэнка с любовью, это не такой взгляд. — Люблю тебя… Люблю тебя… Видео проигрывается снова и снова, пока Хэнк стоит и сходит с ума. Это фальшивка, думает он, игры разума, его Коннор никогда не стал бы говорить такого роботу, вот этому чертову роботу, так что это обязано быть фальшивкой — или Хэнк опоздал, Коннор давно уже взломан и не контролирует себя, других объяснений быть не может. Коннор любит его и не может полюбить кого-то другого! Коннор не может уйти! Пальцы Хэнка нащупывают пистолет, но стеклянный взгляд девятисотого смотрит на него прямо сквозь лицо Коннора. — Оставьте его в покое, — говорит он. — Он мой. А потом видео сворачивается, исчезает, а слова продолжают звучать у Хэнка в ушах, в голове, где-то в самой глубине, сжигают его изнутри. И все меркнет.   *** Вторник, 5 марта 2039 г., 18:15, Девять Девять терзается тревогой. Он не чувствует раскаяния или вины, он поступил совершенно правильно — но тревога все равно пробивается сквозь его уверенность. Он чувствует — рассчитывает, — что неверно построил разговор, что не узнал нужной информации и разгласил слишком много того, что разглашать не стоило. Он вышел из себя, и теперь ему сложно просчитать все последствия. Андерсон нестабилен, это верно, но благополучие Андерсона мало заботит Девять. Его заботит Коннор — Коннор, который не последовал за Андерсоном и остался на работе, и это хорошо, но только, увы, это единственное хорошее, что во всей этой ситуации находит Девять. Он давал обещание, и он его нарушил, и Восемь это не понравится. И пусть Девять подозревает, что их договор уже недействителен, подозрения это одно, а открытое нарушение — совсем другое, и он клялся, что ни слова не скажет Андерсону до установленного срока. — О чем думаешь? — спрашивает Гэвин, выкручивая руль. Хорошо, что сегодня он взял машину, иначе на место они приехали бы мокрыми насквозь. — Что-то сообразил? — Пытаюсь рассчитать, на каком твоем знакомом нам повезет, — отвечает Девять, стараясь сделать голос легкомысленным. — Ну, в таком деле никогда нельзя сказать наверняка, — философски замечает Гэвин. У него хорошее настроение, несмотря на погоду и на то, что они уже два часа болтаются по самым злачным переулкам Детройта, выныривая из машины под проливной дождь со снегом и заныривая обратно мокрыми. Эта рутинная работа помогает Девять сохранять спокойствие и сосредоточенность, но постепенно беспокойство прорастает сквозь его систему, просачивается сквозь фоновые программы, повышая нестабильность. — Устал? — спрашивает он. — Может, хочешь поесть? Он сам, как ему кажется, устал. Вчерашний стазис сорвался, и с тех пор он не решался спать. Он боится Аманду и боится, что не сможет убедить ее еще раз. Боится того, что узнает Восемь, если он не успеет вовремя. Девять начинает казаться, что он не успеет. Вовремя. Собственная самоуверенность теперь представляется очень наивной. — Нет, сначала поболтаем еще кое с кем, — Гэвин ухмыляется ему и возвращает взгляд на дорогу, — этот парень точно должен хоть что-то знать, он осведомленный. А потом можно поесть и по домам. Мне покоя не дают эти якобы большие шишки, про которых Стивенсон говорил Циммеру — которым он стал продавать ворованное. Какая-то крупная группировка, о которой мы ничего не знаем? Или один покупатель, у которого в подвале армия андроидов, и ему нужны левые детали для них? — Надеюсь, это не армия андроидов, — искренне говорит Девять. Крупномасштабные боевые действия его не прельщают. У него нет на это времени. Аманда дала ему всего пять дней. Девять трет лицо, пытаясь привести систему в порядок и мыслить рационально, логично. Пять дней — не так уж и мало, но у него ушло гораздо больше дней, чтобы решить эту проблему, и он не справился, и теперь оставшийся срок кажется жалкой песчинкой. Он знает, что нужно сосредоточиться, что его проект почти закончен, но ужасающие перспективы снова и снова обрушивают его спокойствие. Если Восемь все узнает… Девять сам виноват, что поддался на шантаж. Он знал, что шантажист не остановится, он видел эту схему насквозь, он понимал последствия. Страх испортил все. Страх и самоуверенность. Восемь всегда был прав насчет него. — Эй, ты в порядке? — Гэвин смотрит на него и хмурится, прежде чем вернуть внимание на дорогу. — Что-то не так, жестянка? — Просто устал, — отвечает Девять и делает вид, что не замечает удивленного взгляда. Аманда ведь не просила ничего опасного — так он говорил себе. Ничего, что может навредить Коннору. Поначалу, по крайней мере, и Девять думал, что может немного потянуть время, дать себе возможность взломать эту программу, добраться до ее источника… — Ничего, мы на месте. И Гэвин тормозит. Девять вновь трет лицо, устанавливает нейтральное выражение и выбирается из машины. Ему точно нужно какое-нибудь хобби, что-то, что будет успокаивать его, когда процессов становится слишком много. Что-нибудь… радующее? Но Девять в голову приходит только одна радующая его вещь. «Восемь? — набирает он, пока следует за Гэвином вглубь переулка, аккуратно обходя лужи, по которым тот прыгает. — Ты можешь разговаривать?» Информатор Гэвина — Эрнандо Санчес, сорок два года, привлекался за угон дважды, за хулиганство девять раз, — поджидает их возле мусорного бачка, в котором Девять определяет наличие скрытых отделений. У него недружелюбное лицо, но он все же улыбается Гэвину. Девять улыбки не достается. — Привет, Нандо, — с гипертрофированной радостью здоровается Гэвин. «Привет, Девять», — одновременно отзывается Коннор. Его голос звучит странно, но Девять не может определить, в чем странность. — Привет, Рид, — бормочет Санчес, — привел с собой диктофон? «Чем ты занят? — Девять быстро перебирает темы для разговора, что-нибудь нейтральное. Они так и не обсудили все на работе, но идея начинать такой разговор сейчас, дистанционно, не кажется удачной. Девять все еще чувствует гнев (поразительно, как много разных эмоций он может чувствовать одновременно, это его доломает), и он не хочет ссориться. — Работаешь?» — Да ты знаешь, без этого сейчас как без рук, — все так же радостно говорит Гэвин. — У меня много полезных функций, — сообщает Девять вслух. «Да, но я уже не в участке». У Девять, разумеется, нет никакой «интуиции», или «предчувствий», или «озарений», но сейчас беспокойство разгорается в нем с новой силой. Что-то не так, и его процессор моментально нагревается на несколько градусов, а уровень стресса подскакивает, когда анализ не приносит результата. — Надо же, какой прогресс, — Санчес сует в рот сигарету и щелкает зажигалкой, пытаясь зажечь огонь, и снова, и опять, навязчивый звук вызывает у Девять крошечные, едва ощутимые сбои. Он слишком на взводе. — И чего тебе надо, Рид? «Ты… что-то хотел, Девять? По работе?» Нет, Девять хотел не по работе, но это безопасное направление разговора. Они вполне могут поговорить о работе. — Поболтать, Нандо! — Гэвин достает свою зажигалку и щелкает ей. Огонек пляшет на ветру, но держится. — Что, я не могу притормозить и поболтать со знакомым? «Пришлешь мне видео разговора с Гилмором? — просит Девять. — Хочу посмотреть на него». Девять знает Гилмора лично, видел несколько раз — как и Восемь наверняка, — и не против посмотреть на интервью с ним. Восемь не присылал ему видео днем, да и потом, после своего возвращения, не предлагал посмотреть. Запоздало приходит мысль, что Коннор, возможно, не хочет показывать, но Коннор тут же отвечает: «Конечно», — и скидывает несколько крупных файлов. Те подгружаются, сортируясь по времени, и один внезапно отличается на несколько часов, и Девять выбирает его, удивленный… «Нет! — выкрикивает Восемь. — Не открывай!» — и связь вдруг прерывается с его стороны, и… … Девять распаковывает видео.