*
Эксперты — две женщины. Коннор заранее загружает их данные, но они все равно представляются, протягивая ему руки для приветствия. — Очень приятно, доктор Митчел, — приветствует он, — рад познакомиться, мисс Саррен. Доктор Дебора Митчел сияет улыбкой, будто нет ничего приятнее с утра — приехать в полицейское управление и увидеть Коннора. Ее напарница Маргарет Саррен коротко кивает: она разворачивает передвижной терминал на колёсиках в выделенной под их совещание небольшой комнате. Здесь тихо, и Коннор рад, что не приходится заниматься этим в общем зале. Он готов даже на комнату для допросов, но так гораздо лучше. — Мы провели ряд экспериментов с микропроцессорами, — доктор Митчел не теряет времени даром и показывает на один из экранов на терминале, по которому тут же начинают бежать колонки данных. Коннор записывает все на всякий случай. Результаты действительно оправдывают все его ожидания. — Этот алкалоид оказывает довольно специфическое действие на проводимость искусственных нервных волокон. Мы запрашивали научные данные «Киберлайф», однако они не спешат делиться знаниями. Статус экспериментов на андроидах пока законодательно не ясен, — поясняет она, — поэтому мы, к сожалению, не можем понять, как именно теобромин действует на когнитивную функцию. То есть, — она осекается и смотрит на Коннора немного неуверенно, и на ее темных щеках появляется румянец. — То есть не не хочу сказать, что сожалею… Коннор понимает ее — к некоторым событиям не так легко привыкнуть сразу. — Тогда мы смогли бы собрать больше данных, — кивает он. Доктор Митчел улыбается ему с изрядной долей облегчения. — Да. Но у нас кое-что есть, что поможет хотя бы приблизительно понять, насколько это все серьезно. Коннор и так уверен, что все очень серьезно, но он не возражает. Эксперты переглядываются, а потом доктор Митчелл поднимает с пола и ставит на стол небольшой контейнер. Открыв крышку, она вытряхивает на стол несколько роботов. Те тут же разбегаются по столешнице, но далеко от контейнера не уходят. Они похожи на лягушек без головы или четвероногих пауков: округлое тело диаметром четыре дюйма с камерами на возвышении в центре, шарнирные конечности на равном расстоянии друг от друга. Коннор знал о существовании таких роботов, но никогда не видел их собственными глазами. Он поднимает «лягушку» и переворачивает, пока та шевелит лапками, не пытаясь освободиться. Они устроены по тому же принципу, что андроиды — те же биокомпоненты, мышцы, синяя кровь. Внутри плоского тела бьется маленький тириумный насос, кружок регулятора неярко светится на «брюшной» поверхности. Мозг у них тоже маленький и примитивный, но сконструирован как мозг андроидов. Раньше их использовали, чтобы проверить партии тириума. Это… наверное, это можно назвать настоящим животным? Коннор мельком задумывается, мог бы он завести такое. Хотя у него пока нет дома, негде заводить животных — ни органических, ни вот таких. Мисс Саррен тем временем подключает к терминалу длинный тонкий провод — он заканчивается небольшой платформой с фиксаторами на конце, которую Маргарет устраивает на столе. Коннор опускает «лягушку» в центр платформы, и фиксаторы тут же защелкиваются. На это… неприятно смотреть, но он задвигает дискомфорт подальше. — Мы приготовили несколько растворов, — поясняет доктор Митчел, подключая к роботу тириумные иглы. — Разных концентраций, которые сможем проверить и записать данные. Думаю, это поможет в вашем расследовании. Все, что мы сейчас можем сделать, детектив. — Я подключусь к терминалу, — предупреждает он. Мисс Саррен без возражений вытаскивает из боковой панели длинный провод со штекером и протягивает ему. Вообще-то Коннор не любит ничего вставлять в себя при посторонних, но и стоять рядом с терминалом для беспроводного подключения ему не хочется, так что он все же втыкает штекер. «Обнаружено оборудование», — возникает на терминале. Три месяца, думает Коннор, это совсем мало. Мисс Саррен щелкает кнопками, и уведомление пропадает. Робот шевелит конечностями, сжимая и разжимая их, терминал пищит, старательно записывая все, что происходит в его маленьком теле. — Что ж, приступим, — сияет улыбкой доктор Митчел, ее оптимизм заразен. — Будем вводить повышающиеся концентрации и фиксировать результат. Достав из контейнера-холодильника несколько шприцов, она изучает маркировку и вводит тириум в ротовое отверстие робота. Тот снова двигает конечностями, поджимая и снова выпрямляя их, и если бы у Коннора было дыхание, он бы, наверное, его задержал. Сейчас станет понятно, прав ли он, на верном ли он пути. Он уверен, что да, но его уверенность не объективна. Опыт, с другой стороны… Он видит, когда начинаются изменения. Терминал сигналит громче. Улыбка доктора Митчел становится шире, а Коннор чувствует, как его триумф смешивается с тревогой: открытие не сулит ничего хорошего. Десять минут спустя они вводят следующую концентрацию. А затем следующую. С каждым введением изменения нарастают, робот становится все более вялым, его движения все более медленными и механическими. Отцепив робота от фиксаторов, Коннор ставит его на стол и наклоняется, тщательно записывая все. Робот поднимается на лапки, десять секунд стоит, неуверенно раскачиваясь вперед-назад, потом справа налево, потом снова спереди назад в одном простом ритме, а потом наконец поднимает «переднюю» конечность и переставляет ее. Следом вторую. Так — медленно и неуверенно — он пересекает стол, но тут же останавливается, когда Коннор кладет перед ним руку. — Все функции видимо сохранены, — комментирует доктор Митчел, — просто сильно заторможены. И инициативное поведение подавлено. Инициативное поведение у «лягушки» отсутствует: как только Коннор убирает руку, она вновь начинает раскачиваться, а потом возобновляет путь по прежней траектории. — Увы, все-таки мозг у нее далеко не такой сложный, как у андроида, — вздыхает доктор Митчелл, подхватывая робота у самого края стола и снова переставляя в центр. — Однако данные гласят, что никаких необратимых изменений процессора и биокомпонентов не отмечается. Конечно, мы за ней последим, но пока могу предположить, что в таких концентрациях вещество не токсично, хотя и действует на нервную систему. Введем большую дозу? Коннор пытается понять, что это означает для их расследования. — Нет, — решает он. Может, все дело в том, что ему жалко «лягушку», но смысла продолжать опыт он не видит. Он и так узнал все, что хотел узнать — примесь была не случайна. Осталось проанализировать и сделать выводы. Семьдесят минут они наблюдают, как робот ходит по столу в разных направлениях, постепенно становясь все более активным. Поглядывая на часы, доктор Митчел время от времени цепляет его к платформе: — Показатели вернулись к исходным, — наконец говорит она. — Действие закончилось. Я сейчас возьму пробы тириума, чтобы отправить на анализ — важно понять, как именно алкалоид перерабатывается… Коннор и сам может сделать нужные анализы. У него появляется одна безумная идея, и он тратит четыре секунды на ее обдумывание. Судя по данным «лягушки», теобромин не токсичен. Это не означает, что его затея совершенно безопасна, но рискнуть стоит. «Ты не мог бы подойти сюда?» — он отправляет сообщение Девять. А вслух говорит: — Я считаю, нам необходимо провести эксперимент. Неофициально. Доктор Митчел закрывает крышку контейнера и вскидывает на него непонимающий взгляд, но именно в этот момент в комнату заходит Девять — Коннору не придется повторять дважды. — Мы можем ввести теобромин мне, — поясняет он, — точнее, я сам его введу во избежание возможных проблем. Две секунды царит тишина: доктор Митчел хмурится, Девять стремительно подходит, и лицо у него непреклонное, даже мисс Саррен отвлекается от своих мониторов. — Это совершенно исключено, Восемь! — заявляет Девять. — Одно дело экспериментальный механизм, и совсем другое — андроид, — поддерживает доктор Митчел, — кто знает, какие неожиданные эффекты могут возникнуть? Коннор с ними полностью согласен, не такой уж он безрассудный, чтобы вводить себе непонятно что. Но судьба Лиу по-прежнему туманна, и Коннор уверен, что есть связь между ее исчезновением и примесью в ее крови. И Девять с Ридом сегодня собираются ехать по названному информатором адресу. Если там их ждут неадекватные андроиды, например, то об этом стоит знать заранее. Мысль странная и глупая, но Коннор ощущает, что истина близко, и не может отказаться от того, чтобы узнать ее прямо сейчас. — Мы уже выяснили, что он не токсичен и не вызывает непоправимых изменений, — объясняет он, — и можно ввести очень слабую дозу, просто чтобы исследовать тенденции. Мы не сможем задокументировать это как эксперимент, но разве нам самим не нужно знать, на что способна эта штука? — Настолько важно, чтобы ввести тебе вещество, влияющее на процессор? — Девять скрещивает руки на груди. — Просто потрясающая идея, Коннор. — А вдруг это спасет кому-то жизнь? — не уступает Коннор. — Нам просто нужно хоть немного данных «изнутри», и ты сможешь проследить, чтобы все было в порядке, и прекратить это в любой момент. «И помешать мне оторвать голову доктору Митчел, если на андроидов оно действует как-то не так», — не говорит он. Нет, он не думает, что что-то такое возможно, но все же приятно знать, что есть вариант Б. — Коннор… — Девять поднимает руки, опускает, — я все еще считаю это неоправданным риском, но хорошо, ладно. Если ты так хочешь. Но самую низкую концентрацию из возможных и только чтобы проверить. — Мы можем подключить систему для переливания, у нас есть стерильный тириум, чтобы вывести теобромин из крови, — предлагает доктор Митчел. Коннор кивает, и все решено. Доктор Митчел быстро скручивает систему для переливания и вводит тириумные иглы — ощущение не самое приятное, но Коннор терпит: в конце концов, это был его план. Ему почему-то хочется, чтобы Девять взял его за руку, и приходится сжать пальцы в кулак. К счастью, обходится без новых проводов — он передает данные на монитор, и Маргарет поднимает палец вверх, пока доктор Митчел придирчиво отмеряет дозу и растворяет ее в тириуме. — Нам надо будет проверить инициативное поведение, — Коннор сжимает стакан чуть крепче, чем стоит, — Девять, придумаешь что-нибудь, когда подействует? Им стоило бы заранее составить список тестов, но на это нет времени. Может быть когда-нибудь, если удастся всерьез заняться исследованием, но не сейчас. Сейчас им нужно только немного информации. Коннор выпивает тириум, пока не успел передумать — или пока Девять не передумал и не остановил его. Одиннадцать секунд ничего не происходит. Коннор не ощущает движения крови в трубках, но знает скорость ее тока и время, за которое она достигает его мозга. Одиннадцать секунд по монитору бегут ровные строчки показателей, тишина давит на него, и он открывает рот, чтобы сказать, что ничего плохого не произойдет, не нужно волноваться, что через полчаса они соберут всю нужную информацию и смогут заняться делом… Он точно чувствует тот самый момент, когда отрава действует. Он словно проваливается, хотя знает, как расположено его тело, и под ним точно надежный стул и очень крепкий пол. Но ощущение не проходит, оно настолько сильное, что несколько уведомлений выскакивают одно за другим. — Я… падаю… — говорит он. Наверное, говорит, он не может быть уверен на сто процентов. — Девять… Девять рядом, Коннор видит его лицо. — Восемь, встань, — говорит он. Коннор встает. Это неконтролируемое движение, он не собирался вставать, но его тело действует по команде безо всякого участия центрального процессора. Это всего лишь действие вещества, думает он, пытаясь поднять руку, всего лишь кратковременный эффект, он вот-вот пройдет, надо просто подождать, подождать… Не паниковать… — Восемь, успокойся, — Девять хмурится и наконец-то берет его за руку, и Коннор пытается выполнить приказ — и в то же время не в состоянии выполнить приказ, потому что невозможно успокоиться, когда твое тело не твое, и твой разум не твой… и это противоречие выбивает последнюю опору из-под его контроля. — Восемь?! Все обрушивается стремительнее, чем в самых неблагоприятных прогнозах: под гнетом страха система крошится, и Коннор еще несколько — он не может подсчитать, сколько, часы висят, — секунд барахтается, стараясь вынырнуть на поверхность и обуздать этот неотвратимый процесс, но это как бороться с сотнями вирусов разом… Он слышит визг аварийной сигнализации, но не видит уведомлений — его камеры отключаются то ли от неисправности, то ли в панике, он не в состоянии понять: ни одна мысль не задерживается достаточно долго, чтобы сформулироваться до конца. Он моргает, пытаясь вернуть себе зрение — и видит перед собой Хэнка. — Коннор? — зовет Хэнк. — Что тут происходит? Коннор открывает рот, чтобы ответить, но не способен произнести ни слова. И тогда Хэнк поднимает руку, и Коннор видит в ней пистолет, черное дуло смотрит прямо ему в лицо. В глазах Хэнка отражение, но это не Коннор там, в глубине зрачков, это Мартин, Коннор понимает это за мгновение до выстрела. Пуля входит в его процессор как огненная игла. — Ты меня ненавидишь, — произносит Хэнк голосом Гэвина Рида. А следом все меркнет. И наступает темнота. И… Коннор открывает глаза двадцать пять секунд спустя под вспышки уведомлений — он перезагрузился, но все еще дезориентирован, — и видит перед собой доктора Митчелл. — Я перелила часть тириума, — лицо у нее очень встревоженное, и Коннор чувствует укол вины — это с самого начала была его идея, и идея опасная. — Концентрация сильно снизилась, эффект должен пройти. Коннор не ощущает, что эффект прошел. Он все еще вялый, и как будто оглушенный током, и его насос разгоняет тириум по телу с такой силой, что он чувствует пульсацию в конечностях. Ему все еще страшно. — Восемь? Если у доктора Митчел вид взволнованный, то у Девять просто потрясенный, и укол вины превращается в настоящий нож, втыкающийся глубоко-глубоко. Девять наклоняется, обхватывая лицо Коннора ладонями и заглядывая в глаза. С его пальцев сходит скин, и Коннор не вырывается, пока Девять диагностирует его. — Я думаю, — ему приходится остановиться. Речевой модуль его плохо слушается. — Я думаю, больше мы таких экспериментов… проводить не будем. — Не будем, — твердо говорит Девять. Доктор Митчел кивает. — И все же, — произносит она, — мы все успели записать.***
Среда, 6 марта 2039 г., 14:01, Гэвин Гэвину приходится остановиться и глубоко вдохнуть: его распирает от эмоций. На стоянке тихо, где-то капает вода — финансирования вечно хватает на новенькие турникеты и большие экраны, но не хватает на канализацию и проводку. Гэвина бесят эти долбаные блестящие фасады, за которыми скрывается гнилая изнанка. Мысль слишком уж философская, но она помогает отвлечься. Распахнув багажник, он закидывает туда неприметную серую сумку, которую ему дал Джек из отдела экспертизы. Джек его приятель, один из немногих, а еще должен Гэвину пару сотен и полгода не отдает, так что уговорить его вынести пару приборов на час-другой было совсем не трудно. Гэвину нужно не такое уж сложное оборудование: несколько пробирок, пульверизатор со свежим люминолом, ультрафиолетовая лампа и — самое главное — видеокамера, отображающая следы тириума. Джек сказал, эта штука стоит баснословных денег, и, если Гэвин ее потеряет, они оба будут расплачиваться до пенсии. Киберлайф сраный монополист — ставить такую штуку в каждого андроида за пустячные деньги, но заламывать бешеные цены за обычное оборудование… как похоже на Элайджу! Вряд ли, конечно, сам Элайджа устанавливает цены, да и вообще — он свалил из «Киберлайф», но ненавидеть его привычно и легко, и Гэвин не отказывает себе в удовольствии. Это самую малость отвлекает от Марка и его загадочных планов, а еще от того, зачем именно Гэвин зажал Джека в углу за главным входом и потребовал помощи — почему Гэвину не похер. Почему сейчас он выруливает со стоянки в разгар рабочего дня, собираясь наведаться домой к лейтенанту Хэнку Андерсону: совершенно незаконно проникнуть в его жилище и произвести там обыск. Незаконный. Гэвин кусает губу, вспоминая лицо Девятки. Он не знает, что Девять видел в том видео — что именно Марк передал ему, — не знает, правда ли это, но намерен узнать. Он полицейский, вот простое объяснение, он не может услышать о преступлении и вообще ничего не сделать, в этом все дело, — но даже в голове это звучит как обман. Андерсон больше часа назад появился в участке, Гэвину сказал Девять — значит, хотя бы его трупа на месте не будет, какое облегчение (что ты стал бы тогда делать, придурок? — язвит внутренний голос. Гэвин сворачивает на светофоре и не отвечает этому тупому воображаемому голосу). До дома Андерсона от участка ехать минут двадцать без пробок, но в Детройте всегда пробки, так что Гэвин добирается полчаса. Это огромное время, за которое его мозг предоставлен сам себе — мысли мечутся от «это все коварный и хитрый план Марка, он наебал Девять, как наебывал меня» до «чем Андерсон шантажирует его, наверняка ведь есть чем?» Гэвин знает, что революция роботов не была такой бескровной, как теперь написано в Википедии и твердят большие шишки в телеке. У Марка очень грязные руки, и Андерсон наверняка нашел бы чем зацепить его. Да и «Киберлайф» о его делишках знает побольше, чем Гэвин и Андерсон вместе взятые. А ведь недавно был теракт, Коннора полностью перебирали в ремонтном центре (Гэвин сглатывает — в горле пересыхает), и кто знает — действительно ли его починили? Девять что-то говорил о «неисправностях»… Что, если корпоративные засранцы не стали его лечить, и на самом деле он не в порядке, а дед этим воспользовался? Идея звучит слишком уж дико и тошнотворно, а впереди как раз показывается дом Андерсона, так что Гэвин не без облегчения отбрасывает ее: у него еще будет время подумать о всяких пакостях на обратном пути. Он выходит из машины и оглядывается — кто-то из соседних домов может смотреть в окно и даже вызвать полицию, и как он будет объяснять патрулю, что тут делает? — но это беспокоит Гэвина значительно меньше, чем должно. Гораздо больше его волнует, что у Андерсона вроде как есть собака, а отбиваться от собаки сейчас так себе идея. К тому же Гэвин любит животных. Просто он предпочитает никому об этом не рассказывать. Достав из багажника сумку, он обходит дом, осматривая землю под ногами и окна — вряд ли, конечно, тут найдутся какие-нибудь важные улики, но никогда не знаешь, когда удача повернется к тебе лицом, подкинув орудие убийства в коробке из-под обуви или отрезанную голову прямо в мусорном баке. Отрезанную голову Гэвин не находит, вместо нее только сравнительно небольшой металлический прут неподалеку от крыльца: Гэвин поднимает и осматривает его, но не обнаруживает следов крови, а облизывать вещдоки он пока — большое счастье — не научился. Он на всякий случай захватывает прут с собой и сует в сумку. Натягивает перчатки, надеясь, что не придется разбивать окно… он готов пойти и на это, но хотелось бы обойтись без взлома. В груди и животе рождается это давно знакомое чувство — что он на месте преступления, и все мышцы невольно напрягаются, а зрение как будто обостряется. Еще совсем недавно у них не было никаких полицейских андроидов, приходилось искать улики по старинке, глазами и руками. Гэвин тогда был самым крутым полицейским в этом долбаном участке. Вокруг дома убрано, оконные стекла тщательно вымыты — и этим вряд ли занимался Андерсон. Если так подумать, и одежда на Хэнке за последние три месяца стала гораздо чище. Но в памяти сразу встает та захламленная квартирка, фото из которой вчера нагло взломал Девятка, и как Гэвин тогда сказал: — Что, робот-пылесос, не хочешь прибраться? А Марк ответил, ухмыляясь: — Тебе надо, ты и прибирайся. И мысли о шантаже снова навязчиво охватывают Гэвина. Что за черт. Собаки нигде не видно, зато одно из окон сзади приоткрыто. Гэвин тянет створку наверх. На спине выступает пот: это не первый раз, когда Гэвин делает что-то не совсем законное — или совсем незаконное, — но сейчас ставки отчего-то чудовищно высоки. Внутри спальня, кровать разобрана, сверху горой навалена одежда, сквозь дверной проем в противоположном конце комнаты виден темный коридор, так что, оглянувшись напоследок, Гэвин подтягивается и забирается внутрь. Это наверняка логово Андерсона — одежда в открытом шкафу не то чтобы похожа на аккуратные рубашки Коннора. Пахнет алкоголем и перегаром, и Гэвин морщится, но за столько лет в полиции брезгливость притупилась: то, что он сейчас испытывает, вовсе не брезгливость. Слова Девять до сих пор у него в голове. Он оглядывается, ничего не трогая. Комната небольшая, почти вся занята кроватью, покрывало и одеяло откинуты только с одного края, второй девственно пуст и нетронут. Это ни о чем не говорит: Коннор ночевал не тут, но Гэвин все равно отчего-то чувствует облегчение. Он обходит кровать и замирает — на полу рядом валяются несколько мятых бинтов и пластырей, все в бурых пятнах. Присев на корточки, Гэвин фотографирует. Новый телефон сегодня прямо в участок принес курьер, с ума сойти, это как будто подарок, хотя придурок Девятка купил его вместо сломанного старого. Он даже перекопировал фотки — а ведь в глубине души Гэвин ждал откровенного посыла в ответ на такую просьбу. Он даже не знает, что думать по этому поводу. Выпрямившись, Гэвин задерживает дыхание: ну что ж, пока то, что Девять говорил, не оправдывается. Тут нет следов борьбы и признаков насилия, а из всей крови — только человеческая, и ее мало. Если кого к чему и принуждали, то уж точно не Марка. Если это и правда обман, если Марк проворачивает какие-то свои непонятные интриги… В коридоре не так уж темно, свет пробивается сбоку, но впереди Гэвин видит еще один темный проем — и шагает вперед, автоматически вскидывая руку в направлении возможного выключателя. Яркий свет бьет по глазам, Гэвин моргает — и сумка с оборудованием падает из его руки. Он не нежный цветок, за пятнадцать лет в полиции он видел многое — ужасные, отвратительные вещи, самые жестокие и циничные преступления, — и именно поэтому то, что он видит, так шокирует. Все правда, вдруг понимает он, не было никакой интриги, все именно так, как рассказал Девять… Но почему? Как и почему? Это такая классическая и до банальности знакомая картина, что Гэвин сглатывает тошноту. Весь пол засыпан стеклом: зеркало над раковиной разбито, но осколков как будто на три таких зеркала, и они издевательски блестят в свете лампочки. Бывшая зеркальная дверца висит на одной петле, изнутри шкафчика торчат покосившиеся доски, какие-то банки и склянки разбросаны по раковине и полу вокруг. Шторка от душа сорвана, и сама штанга валяется поперек ванны… Беспорядка не так уж и много, но Гэвин видит в нем гораздо больше. Он видит в нем сотни таких ванных комнат, где происходили самые мерзкие на свете вещи. У него почему-то холодные и непослушные пальцы, когда он наклоняется и открывает молнию на сумке. Достает пульверизатор с раствором люминола и распыляет на пол и раковину, стараясь не топтать стекло. И выключает свет. Крови мало, как он и думал — в конце концов, Андерсон самостоятельно доехал до участка. Несколько пятен красуется на полу, небольшой след пятнает край раковины. След похож на отпечаток руки, и Гэвин вспоминает бинты в спальне. Интересно, Хэнк сам бинтовал руку или Коннор помог ему? До того, как его забрал Девять? Почему? Это чертов вопрос, на который нет чертова ответа. Бросив пульверизатор в сумку, он целую секунду колеблется, а потом достает камеру. Он ведь за этим сюда пришел — за правдой. Из-за Девять, так он говорит себе, из-за того, что с Девять сделало это непонятное дерьмо. Потому что они с Гэвином — наверное — все же друзья. Напарники. Только поэтому. Не из-за слез. Не из-за Марка — конечно же нет. Пальцы почему-то подрагивают, когда он разворачивает экран и нажимает кнопку включения. Камера загружается пару секунд, экран мерцает загадочным голубым светом, и на нем появляется сканирующая сетка. Это… Это хуже, чем Гэвин ожидал. Намного хуже. Блестящие пятна везде: на полу, на краях шкафчика, на раковине и валяющихся в ней банках, и Гэвин едва не забывает нажать кнопку записи. Он не понимает, зачем вообще снимает все — этими доказательствами можно будет подтереться в суде, да и не дойдет дело до суда, ведь Девять уверен, что Коннор не заявит… Но может, если речь действительно идет о шантаже, это как-то поможет? Гэвин не знает. Он растерян, в шоке и вообще не понимает, что ему делать. Как возвращаться в участок, смотреть на Андерсона и не пытаться дать ему в челюсть? Что вообще происходит и почему, ради всего святого, это так глубоко задевает самого Гэвина? Он осторожно ступает между осколками, снимая все на камеру, потом достает пробирку и смывает в нее пятно с края шкафчика. Гэвин не эксперт, но видел десятки раз, как эксперты это делали, ничего сложного. Просто сбор доказательств. Одна из штук в раковине не банка — это цилиндрическая фиговина размером чуть меньше его ладони, похожая на большую пластиковую таблетку. Она серо-черная и чем-то неуловимо напоминает Гэвину форму Коннора, когда он впервые заявился в участок в ноябре. От прикосновения верхняя часть начинает светиться. На штуке нет синих треугольников «Киберлайф» или надписей, но Гэвин колеблется, не выпуская ее из рук: что, если это какая-то важная деталь? Раз она хранилась в ванной, то наверняка нужна? Выругавшись — черт, да он совсем свихнулся! — он кладет ее на край раковины, снова ругается на самого себя, придурка такого — и все же сует штуку в карман. Ему нечего тут делать, он узнал все, что хотел (или, скорее, не хотел) узнать, пора валить, пока соседи и правда не вызвали патруль, и его не застрелил какой-нибудь ретивый стажер как грабителя прямо на пороге хаты Андерсона, — но Гэвин оглядывается, надеясь то ли выцепить еще что-то важное, то ли наоборот, развидеть это все… Что-то знакомое мелькает на самой периферии зрения, какой-то кружок, и Гэвин щурится и моргает, всматриваясь. Это диод. Пару мгновений Гэвин уверен, что ошибся: он видел Коннора пару часов назад, и диод точно был на месте, но потом перед внутренним взором встает схема, которую ночью показал Девять, и гигантская царапина сбоку лица, и что диода на этой схеме не было. Наклонившись, Гэвин поднимает деталь, крутит в пальцах, бессмысленно разглядывая — она выглядит невредимой, только не светится, но непонятно, работает ли она на самом деле. Гэвин засовывает диод в карман к серой «таблетке», поднимает сумку, делает шаг назад… И едва сдерживает вопль. Собака — гигантская, реально! — стоит в дверях и пялится на него, и когда Гэвин поворачивается, она начинает негромко рычать. Как будто огромный шмель гудит. Гэвин сразу вспоминает про металлический прут в сумке, но ни за что в жизни он не ударит собаку, пока она не пытается отгрызть ему голову. — Привет, — бормочет он. Пиздец, а если она попытается отгрызть ему голову? Но собака просто стоит и смотрит, и почти сразу перестает рычать, и тогда Гэвин решается — протягивает руку и осторожно касается головы между ушей. Чешет. — Хорошая… — выдыхает Гэвин, — хорошая девочка. Или мальчик. Я без понятия. Не ходи сюда, тут стекло… твой хозяин урод, но ты довольно симпатичная… Он несет какую-то чушь, бочком выбираясь из ванной в тесный коридор и пятясь спиной. Коридор приводит его в гостиную — тут диван и телевизор, — собака медленно следует за ним, не делая попыток напасть. А потом просто забирается на диван, тяжело гулко вздыхает и укладывает голову на лапы. — Ты так себе охранник, да? — продолжает бубнить Гэвин. В гостиной стерильно убрано, только перед телевизором стоит большая открытая коробка — Гэвин подходит ближе, заглядывая внутрь и краем глаза посматривая на собаку. Та не проявляет никаких признаков активности и вообще как будто спит. В коробке одежда. Гэвин видит какие-то футболки, рубашки, одну из он видел раньше — темно-синяя, она была на Конноре на прошлой неделе, Гэвин запомнил. Не потому, конечно, что пялился, просто… Это вещи Марка. И что с ними делать? Пару секунд Гэвин размышляет, не позвонить ли Девять, и даже достает телефон… но что он скажет? Черт, да как он вообще объяснит Девять, что тут делает и почему лезет не в свое дело? С другой стороны — оставлять вещи, чтобы Коннору пришлось забирать их у этого мудака? Гэвин и так уже совершил, считай, кражу со взломом, так чего теперь строить невинность и давать Андерсону повод повыделываться? У Гэвина в груди такая ненависть, что приходится замереть и подышать минуту-другую. Ублюдок, какой же ублюдок… Сцепив зубы, он подхватывает коробку и проходит к входной двери. Ручка легко поддается — дверь не заперта, можно было не лезть в окно, — и Гэвин выходит, прижимая к себе коробку и сумку Джеки, пока внутри все горит и плавится, и эмоций так много, что они мешают дышать. Он даже не запоминает обратной дороги. Кажется, ему удается не нарушить правила, на улице снег — он падает на лобовое стекло, и Гэвин включает дворники, а потом мелькает крыша стоянки участка, знакомые номера на стенах… Гэвин заглушает двигатель и смотрит на часы: час сорок, его не было меньше двух часов. Все еще в прострации, он выходит из машины, открывает багажник, доставая сумку и коробку, стараясь не уронить ни то, ни другое. Захлопывает крышку багажника… И в двух шагах от себя видит Хэнка Андерсона.***
Среда, 6 марта 2039 г., 11:36, Хэнк Хэнк просыпается от боли во всем теле. Застонав, он поворачивается набок — и с грохотом обрушивается на пол. Удар такой силы, что на мгновение его покидает и сознание, и отвратительная боль, но мгновение проходит, и глаза приходится открыть. Он… он у себя в спальне. Последнее, что он помнит — это третий или четвертый шот и как чертов бармен ухмылялся ему в лицо, но раз теперь он дома, значит, дела не так уж плохи? Значит, он как-то смог добраться назад… Или Коннор привез его? — Коннор? — зовет Хэнк. Голос как из ржавой трубы, да и горло само как ржавая труба, пить хочется невыносимо, а край кровати раскачивается туда-сюда, туда-сюда. — Коннор?.. Он осекается — все тело почему-то покрывается мурашками, а пульс частит. Слишком светло, вдруг понимает он. Будильник звонит, когда темно, но судя по свету из окна уже день, будильник не прозвенел, а Коннор не пришел его разбудить… и как все-таки вчера Хэнк добрался до дома? — Коннор? — кричит он громче, но вместо уверенного и требовательного голоса получается хриплый писк. Хэнку нехорошо. Он ничего не помнит после третьего (или четвертого) шота, но почему-то кажется, что ничего приятного вчера не произошло. Хватаясь за край кровати, Хэнк пытается встать, едва не падает снова, только тут замечает бинты на пальцах и пластырь на ладонях — что за чертовщина, он подрался с кем-то? — но все же умудряется воздеть себя на ноги. Пол раскачивается чуть сильнее, но Хэнк находит равновесие и стоит, оглядываясь. Часы на тумбочке показывают одиннадцать тридцать шесть. Сколько? — Коннор! — орет Хэнк. Имя вызывает новую волну мурашек — а еще то, что Коннор не спешит на его зов, в доме тихо, как в могиле (долбаные сравнения, откуда они?). Содрав бинты, Хэнк бросает их прямо на пол, рассматривает странные тонкие царапины. Это не похоже на следы драки, костяшки совершенно целы. Скорее на порезы от стекла. Мать его, Хэнк что-то разбил? В баре? Ему же не придется платить за разрушения? Но если Коннор забирал его оттуда, может, он уже все уладил?.. Может… Хэнк трет лицо исцарапанными ладонями, стараясь подавить дурноту и вообще не думать об алкоголе. Вообще. Ему нужно найти Коннора. Как голодный зомби он вываливается из спальни, держась рукой за дверной косяк, потом за стену, половица не скрипит под ногами, и это почему-то бесит, бесит и немного пугает. В гостиной только Сумо, он соскакивает с дивана и бежит не к Хэнку, а к входной двери, будто с ним не гуляли. Коннор всегда гуляет с ним перед тем, как ехать на работу, он не мог забыть. Он и не умеет забывать. Но Коннора здесь нет, здесь пусто и тихо, только перед телевизором стоит коробка с его вещами — и больше никаких следов. На кухне тоже никого. Хэнк старается подавить тревогу, потому что не из-за чего ему тревожиться, но зачем-то заглядывает в холодильник, словно Коннор мог спрятаться там. В холодильнике только вода, Хэнк жадно выпивает ее, чувствуя, как ледяная жидкость ударяет в желудок. На миг тошнота становится невыносимой, но тут же стихает. Коннор же не мог уехать на работу без него? Или он так крепко спал, что Коннор не смог его разбудить? Или… Последнее место, где Хэнк не смотрел, — это ванная, и ему все равно нужно умыться, так что он бросает пустую бутылку на стол и пускается в обратный путь. Ноги двигаются еле-еле, а сердце стучит все чаще. Он словно в долбаном хорроре, бредет по темному коридору навстречу монстрам и смерти, и Хэнку приходится затормозить перед самой дверью: ужас охватывает его. Совершенно необъяснимый ужас. Сглотнув, Хэнк толкает дверь и включает свет. В первый момент ему хочется отшатнуться, убежать в спальню, спрятаться под одеяло и притвориться, что он все еще спит. Ощущение чего-то пугающего буквально взрывается этой разрухой, и Хэнк хотел бы не понимать, что все это означает, но он понимает. Он напился вчера. Судя по всему, напился до полной невменяемости. А это значит… Коннор просто уехал на работу, Хэнк не убил его и не спрятал труп, вовсе нет. Вопрос — где именно он мог его не спрятать?.. Хэнк стонет, осознавая, какие бредовые мысли у него в голове. На ум приходит, что капля бренди помогла бы прийти в себя куда лучше, чем любая вода, но Хэнк ее отгоняет. Капля бренди будет означать, что на работу он не поедет. Не сможет узнать, там ли Коннор. Он возвращается в гостиную и приоткрывает переднюю дверь, выпуская Сумо на улицу, плещет в лицо водой из крана на кухне. Вряд ли это придаст ему презентабельности, но немного прояснить в голове помогает. Он… он может позвонить Коннору, разве нет? Просто узнать, на работе он или нет — и почему не разбудил Хэнка? Проще простого! Телефон он находит в спальне на тумбочке, но как только имя Коннора выскакивает на экране, как пальцы парализует. Никак не получается нажать на номер, от каждой попытки темнеет перед глазами, и Хэнк сдается. Вместо этого он набирает Криса Миллера. — Алло, — тут же жизнерадостно отзывается Крис, — лейтенант? Если… если бы случилось что-то плохое, Крис не был бы такой веселый, да? Девятисотый наверняка сказал бы Риду, а тот разболтал бы все Миллеру, точно. — Миллер… — Хэнк откашливается и начинает снова, — Миллер, не видел Коннора? Не могу ему дозвониться… Он замирает в ожидании ответа. — Видел полчаса, может час назад, — Крис отпивает что-то, равнодушный к переживаниям Хэнка, — приехали какие-то ученые, он ушел вниз с ними. Мучают лягушек или типа того. Хэнк шатается от облегчения и хватается рукой за край дивана. — Спасибо, — выдавливает он, стараясь звучать нормально, — позвоню ему чуть позже. Он отключает звонок и несколько секунд смотрит на вернувшегося Сумо. Черт. Он даже не понимал, как нервничает. Ему… ему нужно в участок. Выяснить, что произошло. Прежде чем пойти одеваться, он открывает шкафчики на кухне — но ни капли алкоголя в них нет. Поездка в участок похожа на пытку. Дорога тянется бесконечно, обычное место Хэнка на стоянке занято и приходится парковаться поближе к лифту. Хэнку кажется, все следят за ним, пока он проходит к своему столу, так что он не задерживается даже для того, чтобы зайти за кофе — сразу спускается вниз, куда неведомые ученые увели Коннора «мучить лягушек», по словам Криса, что бы это ни означало. Тут расположены всякие вспомогательные помещения, и Хэнк открывает двери снова и снова, чтобы каждый раз обнаруживать пустую комнату. Чертов хоррор все не отпускает. Наконец четвертая дверь распахивается в ответ на его прикосновение — и он видит Коннора. Тот сидит на стуле, рядом с ним Хэнк видит спину чертова девятисотого и каких-то незнакомых женщин в голубых халатах, светящийся терминал, что-то в этой картинке напрягает и цепляет глаз, и Хэнк открывает рот, чтобы сказать хоть что-то, задать вопрос… Но тут Коннор видит его. У него делается такой растерянный вид, словно он видит приведение. — Коннор? — спрашивает Хэнк. — Что здесь происходит?.. Коннор хватается за голову и кричит. Это настолько неожиданно, что Хэнк отшатывается, натыкается на стол и едва не летит кувырком — и вопит от негодования, когда девятисотый возникает прямо перед ним и буквально выталкивает его из комнаты. Он не произносит ни слова. Дверь захлопывается Хэнку в лицо. В шоке и ярости Хэнк бьет по кнопке открытия дверей, но та продолжает гореть ровным красным и не реагирует на его потуги. Этот… этот долбаный робот охренел! Его нужно немедленно отключить! Хэнк почти взбегает по лестнице наверх, готовый хоть сейчас идти к Фаулеру и требовать отстранения девятисотого от полицейской службы — и от Коннора подальше, — но тут накатывает сердцебиение, и Хэнк сгибается пополам, упираясь руками в колени и пытаясь дышать. Перед глазами прыгают мушки. Он даже кофе не пил еще, похоже, с такими забегами стоит повременить. Ему нужно выпить кофе, взбодриться. Подумать хорошенько. И уж точно не стоит сейчас говорить с Фаулером, который может спросить, почему же Хэнк опять опоздал на работу. Если дело окончательно отдадут Риду и его кукле, это будет полный провал. А значит, Хэнку пора перестать оставлять им инициативу и заняться расследованием. Коннор все расскажет ему, когда закончит, ведь так? Закончит и отвалит от девятисотого. Обязательно расскажет.*
Час спустя, налившись кофе под завязку, Хэнк спускается на автостоянку. Он снова поговорит со Стефанией. А потом с Гилмором. Они оба что-то скрывают, и они расскажут это Хэнку. А по дороге можно будет купить что-нибудь… что-нибудь от нервов. Неподалеку от его машины припаркована машина Рида, и сам Рид роется в багажнике. Он выпрямляется, доставая спортивную сумку и большую коробку. И эта коробка Хэнку знакома. Кровь бросается ему в голову. Рид поворачивается и видит его — и медленно опускает коробку на пол. — Ну привет, мудак, — тихо произносит он.