Ты неси, река, мой венок...

      На дворе была уже середина мая — прекрасная пора. Природа могущественно демонстрировала свою силу через каждую сочную травинку, через каждый цветок, через каждый обогреваемый солнцем листик. Земля, отдохнувшая и напитавшаяся за зиму радушно приняла все посевы, и теперь растила их для благодарных детей — жителей Слободы.       Жизнь Никитиных словно тоже наконец-то расцвела. Михаил недавно вернулся с плавания и уже готовился к новому походу. Каждый из них был удачнее и спокойнее предыдущего: они обходили все шторма, не натыкались на разбойников ни в морях, ни в заморских городах, товар выручали добрый, дорогой. Александр на своей службе был успешен. Имя его шло впереди самого стрельца — все знали кто в Воробьёвых полках самый удалой стрелец. Лена же была очень счастливой. Она ни в чем не нуждалась, даже наоборот, всего у неё было с излишком, рядом с ней всегда были подруги и Настька с дитём, с Фёдором они виделись часто, и всё у них было хорошо. — Спасибо, Еленушка, — довольным голосом сказал купец, когда Лена подала ему полную крынку молока после плотного обеда, — Ты садись, садись подле. Мужчина похлопал шершавой ладонью по скамье. Девушка молча выполнила просьбу. — Когда нам сватов-то ждать, дочка? Естественно, она не ожидала такого вопроса. Лена растерянно взглянула на отца, а потом опустила глаза. Она заметно занервничала и стала теребить конец косы. — Я как раз пока дома. Говорил тебе чего твой Федорушка? — Говорил, папенька, — нехотя вымолвила девушка. Она понимала, что её ответ оставит отца недовольным. — Ну? Чего говорил-то? — Что незачем нам сейчас жениться, папенька. Он ведь уедет скоро, а молодым вместе быть надо… — Значит с ним поедешь. — На что я ему там, — она подняла грустные глаза на Михаила, — он постоянно занят. Буду сидеть в четырех стенах? Так я и тут могу, дома… Михаил хмурится и шумно выдыхает: — Шестнадцать лет девке… Встает из-за стола и уходит из горницы. Лена осталась одна в молчании, и слышно было только как отец её удаляется вглубь избы.       Приближался июнь. Пару дней шёл дождь, но потом стало сухо и тепло. В такую погожую погоду грех было сидеть дома. Михаил был в очередном своём походе, Александр — на службе, а в избе Никитиных, которая, к слову, стала краше из-за увеличивающейся прибыли купца, были сейчас только Настька с сыном да Елена. Утром они вместе кашеварили, да пекли, сейчас же, когда мальчишка был уложен на дневной сон, девушки отдыхали. Никитина, умевшая неплохо читать и имевшая у себя несколько книг, развлекала няньку чтением, а когда и это им опостыло, засобиралась гулять. — С Фёдором пойдёте, али с девками? — С Фёдором. Мы ещё на той неделе условились. — Вот и правильно, — одобрительно кивала Настька, которую клонило в сон вслед за сыном, — Как у него там в Москве дела? — Говорит, что хорошо, что служит теперь царёвым опричником… — А что это значит-то — опричник? — Не знаю, Настенька, право, не знаю. Но должно быть что-то хорошее, раз Феденька так радуется. — Должно, — зевнула она, но потом подскочила с места, — Давайте я помогу Вам облачиться, сударыня. Лена с благодарностью кивнула. Тогда Настя помогла надеть её новый летник с расшитыми бисером рукавами, переплела тяжёлую косу да повязала такую же расшитую лобную ленту. — Ну красавица, сударыня! Ай-да купеческая дочь! Ни одна московская барыня вровень не встанет! — Полно тебе, Настенька, полно! В краску же вгонишь, ну! — Простите, сударыня, но вы, право, такая хорошенькая! Глупцом будет Ваш Басманов, если Вас в жёны не позовёт! Лене было неприятно каждый раз, когда об этом говорили. Она и сама понимала, что по-хорошему он должен вскоре к ней посвататься, но также понимала, что это вряд ли скоро случится, но ничего сделать с этим не могла. Она посмотрела на Настьку строго, и та взгляд поняла. — Простите меня, сударыня. Не подумавши я. Разумеется, злиться на неё Елена не могла, а потому выдохнула, легко улыбнулась в ответ и отправилась на долгожданную встречу.       Встретиться они условились недалеко от главной улицы, чтобы пройтись по холму, а потом спуститься в низину и к пруду, где они познакомились. Когда Никитина подошла к обусловленному месту, Фёдор уже был там. На нём было обычное узорчатое облачение, не опричное, но что-то в его внешнем виде всё равно не давало покоя. Она снова и снова осматривала его, её взгляд будто цеплялся за что-то, но это что-то вновь ускользало. — Чего? — вместо приветствия произнёс Фёдор. Но едва Лена успела раскрыть рот, как он снова спросил: — А-а-а, заметила наконец? Улыбка растянулась на его лице. — Нет, не могу понять, Федя, — растерянно ответила она. Басманов рассмеялся, потом резко сократил расстояние между ними и наклонился так, что его лицо было прям у лица Елены. У неё даже перехватило дух. — Посмотри внимательно, — проговорил он, вглядываясь в её ведьмовские зелёные глаза. Сейчас, когда его длинные тёмные волосы заколыхались, и он был достаточно низко, Лена разглядела небольшую золотую серьгу. — Нравится? — он снова выпрямился. — Нравится. Красиво, — заключила она. Серьги у мужчин не были редкостью, но Фёдору это украшение придавало особенной загадочности, от которой купеческой дочери было сложно отвести взгляд. — Ты тоже красивая, — подмигнул он. Девушка засмущалась, потупила взор, а опричник ласково провёл рукой по её щеке, от чего она сначала даже немного испугалась. — Пойдём? Лена кивнула.       Гуляли они долго. Были и в лесу, где зверья всякого увидали, и в пруду руки-ноги помочили, сидели на поляне — вся в цвету, сплели друг другу венки. Лена сидела, на её коленях лежала голова Фёдора, а венок его покоился у него на груди, что ровно вздымалась и опускалась. Она смотрела на Басманова ласково и тепло, поглаживая его почти чёрные волнистые волосы, разметавшиеся по подолу её летника, пока он отдыхал, прикрыв глаза. Ни одна худая мысль не тревожила сейчас девичье сердце. Оно было полно светлой и чистой любви, истинным покоем, счастьем и надеждой, что милый её чувствует то же самое. Лицо его было умиротворённым, можно было разглядеть даже детскую беззаботность. Никитиной было сложно соотнести этот искренний образ Фёдора и его службу в Москве. Должно быть, там он держался особенно серьезно и по-взрослому. Как Сашка, например. Так на него взглянешь — серьёзный, даже строгий в своей красной стрелецкой форме, а как дома дурачиться начнут, так сразу видно — вот он её родной братец Сашка.       Они сидели на лугу так ещё немного времени, пока не стали слышны громче голоса. Это выходили по делам разным из домов слободские люди. День к закату шёл, а потому работать на улице было легче. Фёдор открыл наконец глаза, взглянул на Лену и смешно поморщился от солнечных лучей. — Придумал. Девушка посмотрела на него с немым вопросом в глазах. — Пойдём, — он поднялся с колен её, а затем встал на ноги и протянул ей руку. — Куда пойдём? — Подальше от людских глаз. Знаю я одно место, — он повёл Елену за собой.       Как только Никитина увидела перед собой небольшое деревянное сооружение, притормозила. — Житница? — Да. В такое время там никого не бывает. Посидим вдвоем, в тишине. Али не хочется тебе? — он лукаво улыбнулся. — Отчего же не хочется. — Вот и пойдём.       Житница была полупустая: по углам стояло по несколько мешков зерна, сена тоже было мало — за зиму запасы истощали, а новых заготовить не успели. — Поднимемся на чердак? Всяко удобнее, чем на голой земле сидеть, — предложил Фёдор. И правда, чердак хоть был устлан соломой — мягче, чем внизу, поэтому Лена согласилась. Они взобрались по приставной стремянке из деревянных прутьев и разместились наверху. — Чего так далеко села? Не кусаюсь я, — заулыбался он, — Иди ко мне. Никитина подсела ближе. Тогда Фёдор приобнял её, прижав к себе, а Лена положила голову ему на плечо. Они сидели так долго, то молчали, то разговаривали. Басманов рассказывал купеческой дочери о Москве, о царе, об опричнине, что цели у них благие: грызть врагов царя да измену из страны выметать, Лена лишь украдкой вопросы задавала, да Фёдора хвалила. — Хорошо с тобой, Елена. Женой хорошей будешь: и слушать умеешь, и словом нужным поддержать… — И с хозяйством я хорошо управляюсь, Феденька… Но Фёдор её уже не слушал. Он медленно потянул её на себя, и они легли. Купеческая дочь слегка удивилась, но значения сему действию не придала. Опричник уткнулся носом в её макушку, одной рукой всё ещё приобнимая её. Всё было хорошо, пока Елена не почувствовала, как Басманов задирает подол её летника и проводит большой тёплой ладонью по её ноге от колена по внешней стороне бедра. Сердце заколотилось, дыхание спёрло, и вся она будто похолодела и напряглась. Ей стало ужасно страшно, она резко поднялась и вцепилась в его руку. — Феденька, стой! Не надо! — голос её дрожал, в глазах застыли слёзы. Фёдор тоже поднялся. На него будто вылили ушат ледяной воды: он не ожидал такой реакции. Он тут же убрал руку и, широко распахнув глаза, наблюдал за девушкой. Она стала передвигаться к краю, чтобы спуститься вниз, но в таком потрясении у неё это вряд ли бы вышло. Он ринулся к ней и ухватил за руку: — Тише, расшибёшься сейчас! Прости, ты слышишь? Прости меня, Елена! Она старалась высвободить руку, но это было безуспешно. — Я напугал тебя, прости, я не подумал, я больше так не буду, обещаю! Она наконец услышала его и перестала стремиться спуститься. — Отпусти. — Отпущу, только ты не уходи, — потребовал опричник. Никитина недолго помолчала, потом ответила: — Не уйду. Басманов послушно выполнил её просьбу и молча сидел в ожидании, что же будет дальше. Никитина потёрла руку, где держал её Басманов, а потом стала приводить себя в порядок: убрала соломинки с косы и плеч, с летника, поправила лобную ленту, потом развернулась к нему боком и посмотрела обиженным взглядом. Она не узнавала эти серые глаза напротив. — Покаялся я пред тобой уже, Елена. За тобой право меня простить, — он опустил глаза.