Перенель лежала на своей постели в спальне Когтеврана, в задумчивости уставившись в потолок. Студентам, которые приезжали в Хогвартс по обмену, разрешалось выбрать факультет самостоятельно. И это она безусловно ценила. Девушка не горела желанием попасть на факультет Злого Рока, здесь он, кажется, назывался Слизерином, только потому, что старая шляпа, которую научили говорить, увидела в ней признаки хитрости или стремление к власти, присущие большинству нормальных людей. В остальном же, система факультетов в Хогвартсе и распределение по ним казались ей странными и лишёнными логики. Она ещё могла понять, зачем объединять волшебников, обладающих страстной жаждой к обучению и пытливым умом. Обмен знаниями в данном случае был вполне обоснован. Пуффендуй, где царили безграничная взаимопомощь и трудолюбие… тоже имел право на существование. Но целенаправленно собирать в одну группу всех наиболее неконтролируемых подростков в школе, каждый из которых горит желанием спасти Мир и не признаёт существование каких-либо правил? Или, что ещё хуже, выделить целый факультет для «властолюбивых и обладающих подобием истинной хитрости и ума»? Любому было бы понятно, что ни к чему хорошему это не приведёт. Ни для слизеринцев, ни для кого иного. Даже название этого факультета навевало отвращение. Слизерин. Неужели, оно действительно от слова «слизь»? Или «слизняк»? Перенель поморщилась.
Хогвартс ей совершенно не нравился. До стиснутых зубов, до побелевших от напряжения костяшек, до тошноты по ночам от разъедающего изнутри одиночества. Она пробыла здесь всего три дня, прибыв немногим ранее дня распределения, но уже успела возненавидеть это место. Грубые каменные стены и подземелья, от которых пахло плесенью и разлагающимися трупами, не могли сравниться с дворцовой архитектурой и изяществом Шармбатона. А уныло завывающие по углам молочно-серые привидения и портреты толстяков в пышных одеждах, бесцеремонно обсуждающие учеников, вызывали холодную брезгливость. Перенель невидимой силой привязанности тянуло назад — в стены родного замка. Ей хотелось вновь подняться по витиеватым лестницам с их ажурными перилами, пройтись под белоснежными арками, выглянуть из окна в башне или наблюдать по утру, как свет тысячами драгоценных камней играет на цветных стёклах, вставленных в рамы витражей. А вечером прогуляться по саду, где растут золотые розы и вечнозелёные кипарисы, усесться перед одним из водопадов с учебником по любимой Алхимии и учиться, спрятавшись от всего мира.
Перенель глубоко вздохнула и медленно приподнялась. В спальне было пусто, и лишь из-за закрытой двери доносились приглушённый смех и чьи-то радостные возгласы. Все праздновали начало учебного года и встречу со старыми друзьями, отбросив подальше мрачные мысли о тяжёлых предметах, строгих учителях и Тёмной Леди, которая будет преподавать у них одно из важнейших занятий. Девушка с тоской посмотрела на дверь. Она могла бы сейчас выйти в общую гостиную, раствориться в их дружелюбном смехе и с удобством погрузиться в мягкие разговоры, потягивая горячее сливочное пиво. Или присоединиться к ожесточенным спорам по поводу в очередной раз изменившихся правил игры в квиддич или о коректной последовательности добавления ингредиентов в зелье с говорящим названием, которое ускоряло рост костей. Казалось, когтевранцы спорят ради самого процесса и его опьяняющего эффекта, получая от этого не меньшее удовольствие, чем гриффиндорцы, совершая свои безумные подвиги.
Перенель соскользнула с кровати, ощущая под ногами каменный пол, который благодаря магии всегда оставался тёплым и, словно во сне, потянулась к заветной двери. Но в тот же момент отдёрнула руку. Ей там не место. Льдистое одиночество, покрытое редкими снежинками — вот её новый удел. Если ей удастся привести свой план в исполнение, то о людях и общении с ними, доверии и взаимных секретах придётся забыть навсегда. И начинать готовиться к этому надо прямо сейчас. Потом времени уже не будет.
Перенель мягко развернулась на пятках, и, слегка покачиваясь, начала в задумчивости расхаживать по спальне, неосознанно ставя стопы в одну линию. Боевая магия была в её завтрашнем расписании третьим уроком, как раз перед обедом. Девушка уже успела просмотреть учебник за шестой курс, который представлял собой приблизительно следующее: Вампиры и места их обитания, Привычки вампиров, Как выследить вампиров, Наиболее эффективные способы борьбы с вампирами, Массовое истребление вампиров, Понятие боя и его классификация. Такое внимание к вампирам, скорее всего, объяснялось их повышенной активностью в последние десятилетия и резкий рост количества жертв как среди магов, так и среди обычных людей. Но, по мнению Перенель, составитель школьной программы всё же перегибал палку. Хотя бы потому, что борьба с тёмными волшебниками и разрушения, которые они приносили, были намного более серьёзными. Как бы то ни было, последний месяц этого, на редкость душного лета, она провела, скрываясь в прохладной тени садов их с отцом поместья, старательно изучая первую половину учебника. Она надеялась, что полученных знаний будет достаточно для того, чтобы стать лучшей ученицей Бабы Яги. По крайней мере, среди шестого курса. Потом можно будет попросить Тёмную Леди о дополнительных занятиях наедине. А дальше, дальше её план растворялся в воздухе бесформенным молочным дымом. Перенель видела свою цель, очерченную остро, как наконечник стрелы, с привкусом крови и холодного железа. Она рисовала в сознании остановочные пункты своих намерений, словно опорные точки скелета огромного древнего чудища, но точки эти не содинялись костяным остовом действий, а обнажённые висели в воздухе, колеблемые лишь северным ветром.
В её сознании прозрачными тенями вставали один за другим тревожащие душу вопросы. Как люди становятся злодеями? Сколько лет можно ходить по острию меча, выставляя ноги в идеально ровную линию, балансируя и качаясь от малейшего дуновения ветра, прежде чем наконец сорвёшься вниз, в бездонную завывающую тьму, протягивающую к тебе свои склизкие щупальца и источающую зловонный запах могил? Что заставило Тёмную Леди встать на этот путь? И кто, в конце концов, притворяясь, что протягивает ей руку помощи, на самом деле столкнул её вниз, с надменной улыбкой наблюдая за её падением в черноту ночи?
Перенель в очередной раз развернулась и продолжила ходить по комнате. Она вспомнила свои собственные первые робкие шаги на пути к этому острию, что мостом лежало между человеком и его целями.
Её мать стоит посреди сада, облаченная в белое одеяние, и, слегка наклонившись вперед, протягивает руки навстречу маленькой девочке. Легкий ветер развевает её белокурые волосы и треплет подол платья. Рядом с ней высокая изящная девушка добродушно улыбается младшей сестре. Девочка заливается смехом, демонстрируя свои маленькие жемчужные зубки. Она радостно подпрыгивает, топая босыми ножками, готовая сорваться с места, навстречу матери. В тот же момент ветер неожиданно усиливается, и небо стремительно заволакивают тяжелые свинцовые тучи. Люди застывают, словно увязнув в тягучей смоле, не в силах пошевелиться. Лишь одичавший ветер всё набирает силу. Он яростными порывами срывает с деревьев листву и заострёнными бритвами вгрызается в лица матери и старшей сестры. Их кожа покрывается грязно-серой пылью и прорезается паутиной глубоких морщин. Их тела сморщиваются и усыхают, словно фруктовые плоды, оставленные под палящим солнцем. Буря усиливается, и две одинокие фигуры начинают рассыпаться в воздухе сухим песком. Они всё уменьшаются и уменьшаются, тая на глазах, пока наконец не исчезают полностью. Маленькая девочка остаётся совершенно одна. Её губы приоткрыты и искривлены в гримасе первобытного страха детёныша, который впервые познал одиночество. А по её детским щекам стекают редкие капли слёз, уносимые вдаль безжалостным ветром.
Этот кошмар преследовал Перенель годами. Она просыпалась от него ночь за ночью в липком холодном поту, а её сердце неистово билось в груди раненой птицей. Позже она выяснила, что существует зелье «мёртвого» сна. Но вместе со сновидениями ушли и последние воспоминания о матери и старшей сестре. От них остался лишь совместный портрет в общей комнате над камином. Иногда, вдали от дома, Перенель переставала принимать целительное зелье, неделями ожидая повторения детского кошмара, в надежде вновь увидеть лицо матери. Но с каждым разом сон словно напитывался тёмной энергией, затягивая в себя девушку всё глубже, лица становились размытыми отбликами былого, и, в конце концов, не в силах выносить истязаний миражами, она навсегда отказалась от сновидений.
Мать и старшая сестра Перенель умерли, когда ей только-только исполнилось девять лет. Магический мир в те годы поглотила серая чума, привезённая волшебниками с Востока. Сначала заболевшие ослабевали и не бодроперцовое зелье, предназначавшееся для лечения обычных болезней, не густой золотой напиток, замедляющий действие смертельного проклятия и других заклинаний, не возвращали им силы. Спустя несколько дней к общей слабости добавлялось исчезновение аппетита и истощение магических сил. Случайно полученные ранения не заживали, а интерес к жизни и окружающим событиям совершенно пропадал. В конце концов, тела больных начинали стремительно дряхлеть, кожа покрывалась сетками морщин, руки сморщивались, спины сгибались, словно под тяжестью невидимого груза, волосы испепеляла сухая седина, а глаза выцветали и мутнели. Чем старше был человек, тем скорее разъедала его болезнь. Излечившихся на тот момент не было, и единичные случаи появились лишь под конец эпидемии. Но Перенель верила до самого конца. Сначала она убеждала себя, что чистая магия матери сильнее всех болезней. Затем она надеялась, что непорочная юность сестры не разрушится под ветхим натиском старости. Под конец, она лежала по ночам в постели с отцом, успокаевамая теплом его рук, и шептала про себя слова молитвы, предназначенные невидимым духам. Пусть не тронут её. Пусть оставят ей хотя бы отца. И духи оставили. Болезнь не тронула тела этих людей, но навсегда отпечатала воспоминанием кривые воспалённые рубцы на их душах.
С тех пор как умерли сестра и мать, в сердце Перенель навсегда поселился едкий мучительный страх. Горе подкосило её отца, и он без сопротивления отдался в руки стремительному старению, которое разъедало его словно сухая ржавчина. Перенель с ужасом наблюдала, как его лоб прорезают желтоватые морщины, борода превращается в сплошные переплетения седины, а кожа покрывается старческими пятнами. Вместе с прогрессирующей старостью уменьшались и его волшебные силы. Некогда великий дуэлянт и охотник на вампиров теперь не мог избавиться даже от садовых гномов. Девушка с мучительной дрожью ожидала того дня, когда её собственный период юности и расцвета сменится медленным увяданием и дряхлением.
После начала обучения в Шармбатоне она возвращалась домой лишь во время летних каникул, но большую часть времени проводила, в одиночестве гуляя по саду, или снедаемая скукой и тоской по школьным друзьям, отправлялась в поместье к своей тёте, где коротала остаток лета. В доме тёти царил всё тот же спёртый аромат душной старости, гнилых осенних листьев и прокисшего вина. Но в отличие от пустынного поместья отца, где ко всему этому примешивался тоскливый запах смерти, а по огромным теперь безжизненным комнатам гордо вышагивало одиночество, у тёти господствовал дух праздности и старческой болтливости. А привкус пыли на кончике языка оттенялся медовым запахом яблочного пирога и голубой земляники, из которой готовили знаменитую в тех краях волшебную настойку.
Во время многочисленных летних праздников этот дом заполнялся несметным количеством родственников, которые наперебой хвастались своими достижениями: количеством истреблённых вампиров, деревнях, спасенных от набегов Жагоданских гиен, новосозданных лекарственных зельях или о леденящих душу схватках с Апостолами Тьмы. Младшее поколение во время таких затяжных визитов, разыгрывало в саду собственные театральные представления: они охотились на садовых гномов, представляя, что убивают оборотней, или завоёвывали сердца прекрасных дам. Перенель частенько накидывала на плечи мужскую мантию и играла роль благородного мага, спасающего невинную волшебницу из рук очередного Тёмного Лорда. И пусть она никогда не вступала в настоящие отношения, но эти подростковые игры и несколько прочитанных книг научили её основам галантности и манерам ухаживаний. Но два года назад тётя умерла — отдалась в лапы смерти с той наигранной лёгкостью, с которой отдаются старые люди, убеждающие всех вокруг, что устали от жизни. Вот только устали они не от самой жизни, а от существования в подобии собственного призрака. Замкнутые в стремительно слабеющем теле, блёклые тени самих себя. Магия — это последнее, что удерживает их трепыхающие души на земле, но и она со временем тускнеет и выцветает. Нет, эти люди устают не жить, а стареть и разрушаться.
Уход тёти из жизни стал для Перенель последней каплей переполнившей бездну её отчаяния и отвращения к смерти. Всё свободное от общества приятелей и учёбы время она проводила в библиотеках, среди толстых старинных книг, в попытках отыскать секреты вечной молодости и бессмертия. Единственная информация, которую ей удалось найти, касалась философского камня. Этот древний артефакт, если он, конечно, являлся артефактом, согласно различным источникам позволял создавать эликсир вечной молодости и превращал любой металл в золото. Некоторые авторы также утверждали, что камень обладает способностью менять облик человека, подобно оборотному зелью, наделяет абсолютной мудростью и позволяет убивать врагов силой мысли. К слову, этому Перенель решительно отказывалась верить. Но никаких инструкций к созданию собственного философского камня, кроме очевидно абсурдных, написанных, судя по всему, маглами, она не обнаружила. Последнее упоминание о камне датировалось половиной столетия назад. Ученик алхимика по имени Арнольдо де Вилланова утверждал, что тот обладал камнем до тех пор, пока Баба Яга не выкрала артефакт и не убила самого учёного.
Перенель встряхнула головой, разбивая кристально чистую гладь воспоминаний на тысячу мельчайших осколков. Выбор сделан. Она не сможет жить в липком плену вечного страха перед смертью и старостью. Не сможет каждое утро просыпаться и в ужасе подносить к лицу зеркало, пытаясь обнаружить первые нити морщин на коже. Существовать и измерять события оставшимися ей годами жизни, принимать решения и отказываться от счастья, потому что на него нет времени, потому что она не успевает, и скоро смерть помашет своей костлявой рукой, растягивая на губах едкую злорадную ухмылку. Перенель на мгновение закрыла глаза, позволив телу самому двигаться по уже изученному пути между постелями. Выбор сделан. Это её жизнь. Она может вдыхать влажный осенний воздух, может веселиться, когда кто-нибудь особенно удачно шутит, может наслаждаться свежими запахами юной весны, может размышлять, чувствовать, переживать, радоваться, возможно даже любить. Нет, ради этого она готова сражаться. Ради своей жизни. Пусть остальные не понимают, насколько это ценный дар, пусть уходят в небытие и сгнивают тысячами под землёй, пусть притворяются, что смерть это лишь очередное приключение. Но не она, нет. Она знает, что такое смерть, она видела её иссохшее пожелтевшее лицо и бездонную пустоту её глаз. Смерть это ничто. И Перенель, не позволит ей одержать победу. И если на её пути встанет человек, человек, который уже давно примирился с собственной смертью, и улыбается ей словно давнему другу? Человек, который верит, что все когда-нибудь должны умереть. Что же, она готова научиться убивать.
В этот момент Перенель зацепилась за ножку чьей-то кровати и рухнула на постель.
***
Николас Фламель вытащил голову из вязкой молочной жидкости омута памяти. Он постоял немного, словно в раздумьях, механически поглаживая каменный край чаши. За окном бледными лучами разгорался новый день. Глубоко вздохнув, волшебник пригладил рукой золотистые волосы и вернулся к своему столу. Николас как раз заканчивал исследование влияния порошка из костей норвежского дракона на действие костероста. Для этого ему приходилось раз за разом подбирать разные пропорции ингредиентов, затем удалять несколько костей из собственной руки и принимать зелье. Опасностей для жизни оно не представляло, но попытки Николаса не приносили никаких результатов. Кости росли всё также долго и мучительно больно или не росли вовсе. Он даже не мог использовать обезболивающее заклятие, чтобы ненароком не упустить изменения в действии зелья. Мужчина сделал еле заметное движение рукой, и зависшее над пергаментом пушистое перо продолжило что-то писать само по себе.
В дверь постучали, и в комнате появился домовой в потёртой серой наволочке, накинутой через плечо.
— К хозяину прибыл гость, — пробормотал эльф, шевеля оттопыренными ушами.
— Благодарю, Стирки, — спокойно произнёс Николас и, вынув из складок мантии свою волшебную палочку, широким шагом проследовал в прихожую.
Дверь дома отворилась, и перед Фламелем возник худой мужчина в темной мантии, с бегающими из стороны в сторону изучающими глазами и жилистыми костлявыми руками. В одной он сжимал продолговатый свёрток, обернутый в желтоватую бумагу, а в другой короткую волшебную палочку из тёмного дерева. Николас кивнул человеку, и дверь закрылась, подталкивая того внутрь дома.
— Здравствуй, Александр, — произнёс Николас, своим уверенным тихим голосом. — Ты позволишь? — спросил он, указывая палочкой на свёрток.
Александр лишь сильнее сжал пальцы и нервно мотнул головой из стороны в сторону.
— Гебридский чёрный, — просипел он, облизывая сухие губы кончиком языка. — Настоящая драконья кость.
— Да, я помню наш уговор, — с легкой усталостью ответил Николас. Он запустил руку в глубину мантии и достал оттуда маленький пузатый флакон с густой золотистой жидкостью внутри. — Хватит на пятнадцать лет.
Александр хотел было протянуть руку со свертком Фламелю, но потом вздрогнул всем телом и исказился кривой улыбкой.
— Подожди. Я хочу видеть Перенель, — произнёс он вдруг с необычайной отчетливостью.
— Тебе это не к чему, — отрезал Николас, с прежней усталостью в голосе.
— Я всё знаю. Всё. Я знаю, что ты с ней сделал.
— Правда, и что же я сделал? — казалось, Николас задал этот вопрос исключительно из вежливости.
— Ты убил её! — выплюнул Александр. — Это был ты. Ты украл у неё философский камень!
— Интересно, — ответил Николас после секундного молчания. В глазах его застыли голубые льдинки инея. — И ты хочешь что? Тридцать лет, пятьдесят, сто?
— Бессмертие. Я не хочу умирать, Николас, никогда.
— Понятно, кто еще об этом знает? Сын? Ему тоже нужно бессмертие?
— Да, я сказал ему, куда иду. Эликсир нужен и для него, — Александр пытался придерживаться своей несколько развязной манеры нападающего вести разговор, но было видно, что холодное спокойствие Николаса оказалось для него совершенно неожиданными.
Фламель вновь молча кивнул. В тот же момент палочка вырвалась из пальцев Александра и оказалась в руках домового эльфа.
— Фриз!
С отсутствующим взглядом Николас подошел к застывшему мужчине. Он что-то прошептал ему на ухо, взял из рук домового палочку и вложил её назад в руки Александра. Затем взмахнул собственной волшебной палочкой. Свёрток вырвался из другой руки мужчины и плавно полетел в направлении рабочего кабинета учёного. Николас взмахнул палочкой еще раз, дверь открылась, и Александр медленно, с кукольной ломкостью и неаккуратностью вышел наружу. Впрочем, вскоре движения его стали более осознанными и по присущему ему обычаю несколько рваными. Он закрыл за собой дверь и вышел со двора.
— Глупец, — прошептал Николас и, немного помедлив, вернулся в свой кабинет.
***
Двое мужчин пробирались сквозь лесные заросли, держа перед собой волшебные палочки.
— И для чего ему только кровь новообращённого вампира? — прошептал один из них.
— Понятия не имею для чего, — ответил второй, — но за триста галлеонов я готов не то, что кровь вампира, яйца оборотня ему достать.
— Даа, триста галлеонов это немало.
— И потом, — продолжал второй, — новообращённых сейчас пруд пруди. Половина из них и без нашей помощи года не протянет. Свои же и сожрут. Твари они, вампиры эти. Друг друга пожирают.
— Прям как люди, — пробормотал себе под нос первый.
— Чего говоришь?
— Говорю, слышал что с Александром стало?
— Не, я ж это, на каникулах был, — криво усмехнулся мужчина. — Помнишь, я две недели назад с этой заячьей контрабандой мучался? Ну вот ко всему прочему ещё и сибирскую горячку там подхватил. Только «горячка» одно название, падле этой. Я пять дней валялся с сосульками в носу. Думал уже всё, замерзну к чертям собачьим окончательно. Но нет,
выкарабкался всё же. Погодь, так что с Александром то?
— Умер.
— Когда умер? Я ж две недели назад его видел, жив был.
— Две недели назад и умер. Нашли его в доме с сыном. Говорят, самоубийство. Хотя я не верю в это особо.
— Ну, ну, пусть побольше говорят. Сыщики. Одно слово. Только галлеоны этим бездарным псам и отстёгивают. Да я ни в жизнь не поверю, что Александр самоубийство совершил. Да еще сына заодно прикончить. Он ведь почище нашего жить хотел. Всё помереть боялся.
— Да, действительно, помню даже, мечтал о камне этом, философском, — в голосе говорящего далекими нотами отозвалось лёгкое хриплое сожаление.
— Ну так. Только говорил я ему, что камней этих не бывает. Коли всё так просто было бы, как этот Фланель в книжках своих пишет, так чего все себе этих камней не понаделали? Жили б сейчас получше, чем все наши полоумные богатенькие заказчики вместе взятые.
— Кстати, насчёт заказчиков, ты, случаем, не помнишь, кому Александр последнему товар поставлял? Может этот его и убил?
— Да хрен его знает, — второй мужчина повёл плечами. — Питер что ли, или Корнелиус или, подожди, ты помнишь, это вообще баба была или как?
— Понятия не имею, — пробормотал, скорее себе под нос, первый. Мы же особо и не делимся такими вещами никогда. Хвост вейлы ему, кажется, нужен был.
— Погоди, у них что, хвосты есть?
— Пожалуй… стой, — первый сделал елезаметный знак рукой. На секунду всё стихло, потом раздался громкий треск, блеснула серебристая вспышка, и послышался звук падающего тела. Лес вновь умолк, и лишь где-то вдалеке лениво ухала сова. — Серебряный кол, трансфигурированный до размеров насекомого. Самый простой способ убить вампира. Бедняга ничего и не подозревает, как уже мёртв, — первый мужчина слегка улыбнулся, смакуя вкус идеально спланированной охоты на губах.
— Даа, ничего не скажешь… И как остальные до этого не додумались?
