Понедельник
В центре просторной учебной комнаты стояла волшебница и раздражённо вращала в пальцах свою волшебную палочку из бузинного дерева. В углу на стуле сидело некое подобие тряпичной куклы в полный человеческий рост, свесив голову. Кроме них в комнате не было никого, и лишь плотная тишина клубами висела в воздухе. — Входите, — нетерпеливо произнесла волшебница, когда дверь в класс, скрипнув, слегка приоткрылась. Кучка опасливо жмущихся друг к другу когтевранцев-старшекурсников протиснулась в учебный класс, стараясь держаться как можно дальше от волшебницы. Некоторые из них бросали осторожные заинтересованные взгляды на сидящего в углу человека. Баба Яга усмехнулась. Гриффиндорцы, с которыми у неё было занятие до этого, показательно храбро держались, хотя она без труда могла разглядеть дымную завесу страха в их глазах. — Итак, — сказала она, когда все ученики наконец оказались в классе, и дверь за ними закрылась, отрезая путь назад, — насколько мне стало известно, за шесть лет вы не изучили ни одного защитного и ни одного нападающего заклинания? В её глазах пылали мрачные угольки гнева, смешанного с торжеством, и кто-то из девушек сдавленно пискнул. — Это не совсем так, — пробормотал хмурый когтевранец и, спохватившись, добавил, — профессор. — Мы изучали защитные заклинания против пикси, сумчатых охотников и Гриндилоу. Проходили красных колпаков и боггартов. На втором курсе заклинаний у нас были чары простого щита, на четвертом — заклинание патронуса, для желающих, а на пятом курсе зельеварения мы варили снадобье от сглазов, — он стоял сложа на груди руки и смотрел прямо перед собой, но встретив пронзительный взгляд Бабы Яги, невольно потупился. Угольки в её глазах вспыхнули и зашлись в устрашающем танце. — Ну конечно, — произнесла Баба Яга, несколько растягивая слова, — согласно магическому совету, утверждающему программу обучения, закончив Хогвартс, каждый из вас будет сражаться с красными колпаками, пикси и садовыми гномами. Хотя последнему я готова поверить. — Это не так! — отрезала Баба Яга, и из её палочки вырвался сноп огненных искр, из-за чего ученики прижались еще сильнее друг к другу. — Наибольшая угроза исходит от других волшебников. Не важно, являются они темными или нет. Надеюсь, вы все это понимаете, в отличие от магического совета. И атакующие и защитные заклинания общего характера должны были изучаться в первую очередь на предмете, название которого «Боевая Магия». — Со всем уважением, профессор, — несколько язвительно произнес другой когтевранец, — мы должны были начать изучать боевые чары в прошлом году. Но по определённым причинам, — с нажимом произнёс он, — у нас не было уроков боевой магии уже два года. — Ах, да, мы все прекрасно знаем, что это были за причины, — усмехнулась Баба Яга. — Но, как вы могли заметить, я утверждаю, что боевые заклинания должны изучаться с первого курса. Впрочем, это не важно. Я обсужу с директором изменения в вашей учебной программе. В этом году вам не придётся писать бессмысленные сочинения об очевидной опасности горных троллей и изучать способы борьбы с болотными бесами. Единственное, что будет иметь значение на моих занятиях — практика и ваша способность одолеть противника. — А теперь, — Баба Яга взмахнула палочкой, и человек в углу поднялся со стула, кукольно зависнув воздухе с растопыренными руками и безвольно уроненной головой. Баба Яга взмахнула ещё раз, и человек нетвёрдо опустился на ноги, поднял перед собой зажатую в руке волшебную палочку и с отсутсвующим вглядом уставился в стену. — Старинные чары мишени. Невероятно полезны, когда у вас под рукой нет противника, которого можно убить или хотя бы покалечить, — сказав это, волшебница усмехнулась, а несколько учеников испуганно переглянулись. Волшебница двигалась плавно, и в то же время движения её были гибкими и хлёсткими, словно ветви молодой ивы, а заклятия, вырывающиеся из конца волшебной палочки, попадали точно в сердце безвольного человека, от чего он каждый раз вздрагивал и надломанно взмахивал тощими руками. Баба Яга на мгновение замерла и произнесла очередное заклинание. На этот раз заклятия рваными вспышками полетели в её сторону, посылаемые человеком из угла. Но не успело и первое достичь своей цели, как она создала плотный мерцающий голубым щит, отделивший её и учеников от враждебной магии противника. — На сегодняшнем уроке вы займётесь отработкой щитовых чар, и если среди вас есть ученики обладающие этим навыком на достаточном уровне, вы можете тренировать любые известные вам боевые заклятия с партнёром.*** Среда
Сонниус сидел в чёрном кожаном кресле, согреваемом специальными чарами, и немигающим взглядом наблюдал за огнём в камине. Холодные языки пламени лениво облизывали тёмные камни, а в безжизненной глубине раз за разом возникали мрачные отблески сегодняшнего урока боевой магии. Едкое замечание сорвалось с его губ. Неконтролируемое. Обжигающее. В следующее мгновение его безвольное тело сломанной фарфоровой куклой летело в направлении каменной стены. Бесконечный поток мыслей, образов одним мгновением пронёсся в его сознании. Наконец всё закончится. Интересно, умирать это больно? Если она его убьёт, смогут ли остальные воспользоваться ситуацией? Смогут они убить её? Если да, то ему не жалко своей жизни. Увидит ли он своих родителей? Если он не погибнет, какое наказание его ждёт? Умирал ли кто-нибудь в Хогвартсе до него? Вдруг он станет привидением и навсегда окажется привязан к замку? Это, пожалуй, худшее, что может произойти. Её мантия взметнулась над полом. Столько разрушительной силы. Силы, которая погубила всю его семью. И его погубит. Он упал на каменный пол, не долетев до стены. И совсем не больно умирать. Где-то блеснула вспышка, кого-то тоже отбросило в сторону и глухо ударило о землю. — Уходите. Оба. Вернётесь после урока, — её холодный властный голос пугающей мелодией пронёсся по классу. Дверь в гостиную отворилась, и вслед за вошедшим человеком в комнату влетела желтоватая бабочка из школьного пергамента. Она подлетела к Сонниусу, неестественно взмахивая крыльями, и дотронулась до его щеки. Сонниус отмахнулся от нее с легкой неприязнью. Он ненавидел насекомых, и бумажные не были исключением. Бабочка не унималась. Она раздражающе мельтешила перед глазами и щекотала крыльями кончик носа. Сонниус обреченно уронил голову на руки, закрывая лицо. Он знал, кто послал эту бабочку, и что она означает. После гибели родителей он замкнулся в себе. Воздвиг вокруг нерушимую стену из черного кирпича и спрятался за ней от внешнего мира. Перерезал остро заточенным ножом нити былых знакомств и отрекся от старых друзей. Отчасти, причиной тому были подозрения, что остальные молчаливо требовали от него этих жертв. Отчасти, потому что он сам перестал понимать других людей и в особенности своих сверстников. Когда в один момент умирает твоя семья — рушится твой целый мир, ты не можешь жить по-прежнему. Не имеешь права на шутки и веселящие чары. На притворные дуэли и полёты на метлах. На вечерние посиделки в кругу товарищей у вспыхивающего изумрудными отбликами огня, с чашами обжигающего травяного чая в руках. Когда в один момент умирает твоя семья — ты обнаруживаешь себя стоящим на коленях в окружении керамических черепков разбившейся жизни. Перебираешь дрожащими руками останки в надежде, что сможешь всё исправить. И долго смотришь в тяжёлое свинцовое небо, безвольно раскинувшись в пыли. А потом твоё безвольное тело вытягивают на свет жизни, убеждая, что твой путь ещё не окончен. Только это не правда. Когда в один момент рушится твой целый мир — ты остаёшься там навсегда. На пепелище сломленной жизни и измельчённых в серую пыль костей. Всё вокруг вдруг желтеет и выцветает, словно старая бумага библиотечных учебников. И сочувственные восковые улыбки болезненно режут воспалённые глаза, а чужой смех металлической стружкой колет грудь. И слова вдруг утрачивают всякий смысл, отзываясь в голове безжизненным шумом. А все твои чувства постепенно обращаются в затерянных среди времени птиц с поломанными крыльями, чтобы однажды улететь в неизвестность, глухо вскрикивая от затаившейся боли. Порой Сонниусу казалось, что в целом свете лишь один человек от него не отвернулся. Даже не так. Что лишь один человек с завидным упорством игнорирует расставленные им предупреждающие знаки, спокойно проходит сквозь каменную стену замкнутости и совершенно не замечает хмурые взгляды и колкие ответы. Лишь один человек сочувственно молчит в особо тяжёлые часы и отвлекает разговорами от мрачных мыслей, поддерживает в нём еле теплящуюся жизнь и не позволяет сорваться с обрыва. И Сонниус не понимал почему. Неужели это врождённое качество, присущее всем пуффендуйцем? Посчитай они кого своим другом и до самой смерти переплетут свою судьбу шерстяными нитями с этим человеком, вытаскивая его из всевозможных бед и помогая всегда и во всём? Если так, то хорошо, что у него в друзьях был лишь один пуффендуец. Иначе, кто знает, Сонниус мог бы однажды стать счастливым человеком, избавившись от ржавых цепей траура. Но для таких как он, на счастье был наложен запрет непреложным законом судьбы. Бабочка продолжала неистово биться о руки Сонниуса, и он, наконец отняв их от лица, с обреченным видом поднялся из кресла и вышел из гостиной. Ему не хотелось ни с кем обсуждать события сегодняшнего дня, но, кажется, выбора ему не оставили. — Ты как? — раздался взволнованный голос у самого уха. Сонниус молчал, хмуро уставившись в пол. — Сонни, — Николас неожиданно схватил его за плечи, слегка встряхивая и заглядывая прямо в глаза. — Ничего, — пробормотал он, наконец отводя взгляд. — Я говорил с Дейвикем. Сонниус опасливо оглядел коридор, в котором они стояли. В самом конце группа младшекурсников что-то оживлённо обсуждала. — Пошли куда-нибудь подальше отсюда. Николас бегло осмотрел учеников. «В этом ничего нет», — хотел было сказать он, но, наткнувшись на хмурый взгляд Сонниуса, смирился и повернул в противоположную от младшекурсников сторону. Некоторое время они шли в молчании, и лишь тихие шаги глухим эхом отскакивали от стен. — Я хочу её убить, — неожиданно выпалил Сонниус. — Хочу, чтобы она мучилась и страдала, как страдали мои родители, как страдал, — тут он вновь умолк, уставившись себе под ноги. Николас рвано повёл плечами. На этот раз настала его очередь оглядываться по сторонам. — Это невозможно. Она самая могущественная волшебница нашего времени, — прошептал Николас. — И пусть. Я найду способ. Она сейчас так близко, понимаешь, я не могу упустить этот шанс! — Послушай, — Николас резко остановился, — я помогу тебе. Только ты пообещай ничего не предпринимать без меня. Вместе… — Нет, — отрезал Сонниус, не давая ему закончить. — Будет намного проще, — продолжил Николас, — мы придумаем план. Точно! Мы придумаем очень хитрый план как обойти клятву. Я знаю несколько когтевранцев. Они невероятно умные, и наверняка им известны… — Нет, Николас! И не смей никому говорить! — Известны лазейки. Я бы не стал говорить, зачем мне это. Но если не хочешь, то не важно, мы и сами справимся, только пообещай. — Нет, не стоит. Не надо. Ты не понимаешь, Николас! Это моё! Моя. Она и тебя убьёт. Я себе не прощу! — Сонниус зажмурился и закрыл лицо руками, пытаясь успокоить наскакивавшие друг на друга разбушевавшиеся мысли. Выходило плохо. — Если она убьёт меня, то и тебя тоже. Так что тебе не придётся себя винить. Соглашайся, ну! — Нет, — Сонниус по-прежнему закрывал лицо руками. — Господи, Сонни, прекрати. Мы прошли с тобой через столько. Неужели ты действительно думаешь, что я позволю тебе заниматься таким безумством в одиночку? — Не сравнивай отработки у Коутса и покушение на самую кровожадную и… сильную колдунью чуть ли ни за всю историю волшебства. Николас отмахнулся. — Вот именно! — тут же спохватился он, — поэтому ты должен принять мою помощь. Сонни, послушай, я твой единственный друг, и потеряешь ты меня, если откажешься. Тук. Тук. тук. «Интересно, Николас слышит, как стучит его сердце?» Тук. Тук. Тук. «Решение этой загадки достаточно простое — ненависть не выход». Тук. Тук. Тук. «Просто откажись от мести, откажись от ненависти, предай себя, выбери дружбу». Тук. Тук. Тук. «Тогда никто не погибнет. Тогда ты не нарушишь обещание». Тук. Тук. Тук. Сонниус кивнул. — Хорошо. Николас собирался что-то сказать, но, услышав ответ, остановился на полуслове. Странно, по-птичьи, взмахнул своими длинными руками и еле заметно покачнулся, словно наткнувшись на невидимую стену. — Хорошо? — Хорошо, — подтвердил Сонниус. Если он откажется от убийства — ему не придётся предавать данное слово. — Уверен? Ты же понимаешь, что если ты ввяжешься во что-то сам, то я узнаю об этом и убью раньше, чем до тебя доберётся Баба Яга? Сонниус незаметно улыбнулся и покачал головой. — Ты неисправим. — Ладно, — улыбнулся Николас. Узелки недоверия в его глазах постепенно расплетались. — Ладно. А теперь, что произошло сегодня? Дейвик не особо распространялся на этот счёт, хотя мог бы и поделиться с лучшим другом пострадавшего. Сонниус вновь покачал головой. «Гриффиндорец и не воспользовался возможностью выставить себя в лучшем свете, подставить человека из факультета, который должен быть ему ненавистен». Николас словно прочитал его мысли. — Не все гриффиндорцы хвастливые, — напомнил он. — И не все пуффендуйцы напыщенные, — улыбнулся Сонниус. — А когтевранцы вовсе не зануды. Не все из них. — И слизерицы — не абсолютное зло, жаждущее захватить мир. Они много раз повторяли между собой этот своеобразный гимн равенства. Отец Сонниуса был из Слизерина, его мать из Когтеврана, её сестра из Гриффиндора. А его лучший друг родился в семье маглов, но был одним из наиболее талантливых учеников в Хогвартсе. Некоторые вещи не стоит забывать. Некоторые идеи освещают твой путь сквозь бесконечную ночь мириадами раскаленных звёзд. Некоторые люди неотступно следуют за тобой сквозь дым и пепел горящего мира. Воздух был на тысячу тонн тяжелее, чем обычно. Он заполнял лёгкие расплавленным воском, не позволяя вдохнуть. Обволакивал вязкой смолой и тянул к земле, не давая возможности пошевелиться. Баба Яга стояла прямо перед ним. Её вороные волосы развевались за спиной, хотя в комнате не могло быть ветра. В её бездонных глазах царствовало холодное презрение. На её тонких губах кривилась насмешливая улыбка. — Я помню их, Сонниус. Помню, как умирали твои родители, — носки Бабы Яги оторвались от пола, она словно парила над землёй, возвышалась над ним. — Их смерть не была лёгкой. Твоя мать, Сонниус, долго молила о пощаде. Хотела, чтобы я прекратила пытку. Твой отец, Сонниус, был трусом. Он просил убить жену вместо него. Просил его отпустить. Я не люблю трусов, Сонниус, они ничтожны. Сонниус тонул в бездонной ночи. Захлёбывался бесконечным океаном боли. Она плескалась в нём и переливалась через край безжизненной рекой. Он поднял перед собой волшебную палочку. Хлоп — Баба Яга растворилась в воздухе. На земле лежала молодая темноволосая волшебница. Её руки и ноги были вывернуты словно у сломанной театральной куклы, губы искривлены в агонии, а в глазах навсегда застыла ледяная бездна. — РИДИКУЛУС, — из противоположного угла донёсся чей-то истошный крик. Нет, не чей-то, это был крик гриффиндорца, заступившегося за него и понёсшего вместе с ним наказание. У женщины появилась длинная чёрная борода. Сонниус невольно отшатнулся в сторону, упираясь в стену. — Ч-чёрт, извини, риди, — хлоп, вместо женщины появился оборотень и кинулся на гриффиндорца. — Ридикулус, — оборотень обернулся, но в тот же момент подскользнулся и упал на пол. Бледный мужчина скорчился на земле, поджимая к груди ноги. — Ридикулус, — хлоп, мужчина исчез, оставив после себя в воздухе сероватую дымку. Дверь в комнату отворилась, и появившаяся на пороге волшебница удовлетворённо кивнула головой. — Vincit qui patitur. Вы справились. — Она просто сказала, что вы справились? И всё? Никаких последующих пыток и подвешивания за лодыжку над гнездом ядовитых змей? Сонниус покачал головой. — Я бы предпочёл змей. Николас с удивлением посмотрел на него. — Ты странный, ты же знаешь? Чуть не забыл, — воскликнул он, не дожидаясь ответа, и хлопнул себя по лбу. — Нам нужно к Токсикусу, срочно! Он варит Нерудов эликсир для заболевших сильванской чесоткой, и я обещал, что мы с тобой поможем. Судя по тому, что он сказал, зелье до ужаса сложное. Ну и к тому же, он освободит нас от недели домашних заданий, — победно улыбнулся Николас. Лицо Сонниуса посветлело. Впервые за целый день. — Наперегонки? Николас сорвался с места.