Омега-альфа

— Нет, не так, — качает головой Джонин. — Тут надо мягче. Текучей. Не перемещай просто руку из одного положения в другое, немного поведи плечом, локтем вот так, расхлябанно немного. Ну, будто ты водой перекатываешься. Вот, смотри. Чондэ повторяет за Джонином. Вернее, пытается — получается у него не очень. Опять… Все-таки тот, кто сказал, что танец и бой по сути одно и то же, был вруном. Не лжецом — они обманывают с какой-то целью — а именно вруном, что вдохновенно несет красивую чушь просто так, из любви к громко-пафосным фразам. Чондэ, конечно, это давно знал — ему приходилось снимать и танцы, и спортивные поединки, и показательные выступления мастеров единоборств, и даже бои, которые ставили хореографы, заботясь куда больше об эффектности, чем о правдоподобности. Если мозги есть и глаза на месте, довольно быстро начинаешь понимать разницу. И Чондэ понял, давно — но только снаружи. Он видел отличие, наблюдая за другими, подмечая, как и положено хорошему оператору, малейшие особенности их движений. А теперь, похоже, пришло время почувствовать разницу изнутри, ощутить телом. Потому что Джонин решил научить Чондэ танцевать. И тут выяснилось, что для этого недостаточно хорошей растяжки, великолепной координации и неплохого музыкального слуха. А навыки, которые Джонин поначалу в плюсы записал — «ну ты ж столько всего крутого можешь, хоть сальто, хоть стойки, как в брейке», — вообще минусом оказались. Потому что они в принципе другие… Бой — это прежде всего эффективность. Здесь надо суметь нанести удар и защититься от чужого, а как это все со стороны выглядит — красиво, глупо или дико скучно, да хоть пошло — плевать. И все требования тренера вроде «ровно» и «плавно» — лишь попытка научить двигаться правильно. Наиболее эффективно, да. А танец — это эффектность, здесь главное, чтобы все выглядело красиво. Ну, или хотя бы просто круто — потому что многие современные танцы красивыми Чондэ ни за что бы не назвал. Они слишком странные, совсем не гармоничные — но при этом крутые, не поспоришь. Вот как анимейшн: эстетика сомнительна — ну что такого в плавно-дерганой смене поз? — но как парни владеют своим телом… Чондэ привык к эффективности. Привык, как сказал Джонин, «перемещать руку из точки А в точку В по прямой». Конечно, это преувеличение — есть же хлещущие удары: если наносить их по воздуху, то будешь забавно так дергаться, словно и в самом деле пытаешься что-то современное станцевать, — но в общем и целом да: лишнего Чондэ приучили избегать. Размахнешься побольше — и будет удар слабее, да еще и откроешься глупо. А ведь именно «лишнее» и делает движение пластичным: вот как сейчас, надо не просто поднять руку, а как бы немного волной… — Вот, у тебя уже начинает получаться, — улыбается Джонин, когда у Чондэ наконец получилось что-то некорявое. — Угу, — кивает Чондэ. — На сотый раз. — Ну и что? Я тоже в свое время по сотне раз повторял, чтобы начало получаться. — Внушает оптимизм. — Ну, все не выходит с первого раза, особенно у взрослых, они менее пластичны, — пожимает плечами Джонин. — Но если ты не хочешь, то давай не будем. — Нет-нет, — качает головой Чондэ. Не то чтобы он хочет, но ему их занятия нравятся. Хорошая альтернатива тренировкам, которые уже давно превратились во что-то монотонно-однообразное: разминка, произвольные удары по воздуху, потом груша, может, спарринг, если есть кто в зале… Это больше не приносит удовольствия — всего лишь необходимость: нужно избавиться от зудящего напряжения в мышцах, которые требуют движения по привычке, а то ведь не уснешь. А с Джонином весело, и нагрузка, что удивительно, примерно такая же, хотя Джонин говорит, он самые простые связки дает. Поэтому Чондэ и хочет продолжить заниматься танцами, пусть и получается у него не очень. Мягко говоря, не очень. — Но тебе, наверное, скоро надоест со мной возиться. — Нет, — улыбается Джонин. — С тобой классно. — Подлиза, — фыркает Чондэ. — Есть немного. Джонин до сих пор не простил себя за то нападение, и это очень заметно. Да-да, при всей Джониновой наглости, поистине кошачьей, с которой он напрашивается на поцелуи. В том-то и дело, что только на поцелуи — большего он себе не позволяет, даже залезть ладонями под футболку Чондэ. Бэкхен в свои шестнадцать и то смелее был… Впрочем, Чондэ это нравится. Есть нечто такое... льстящее в деликатной осторожности Джонина, в его готовности остановиться в любой миг, сразу, без попытки хотя бы мягко настоять на своем. Чондэ чувствует себя драгоценностью, омегой, чье внимание — уже подарок, а уж благосклонность... Поэтому хоть он порой и говорит, что давно уже простил то нападение, но не спешит настойчиво убеждать «я уже все забыл, хватит уже ходить вокруг меня, как вокруг вазы эпохи Мин!» — а вдруг Джонин начнет вести себя наглее, и это будет неприятно? Да, пользоваться его чувством вины не очень честно — но Чондэ решил: он имеет право. В качестве моральной компенсации, так сказать. К тому же он не собирается долго дразнить Джонина поцелуями. Чондэ все-таки хочет его, пусть и не слишком сильно: в заднице не свербит и член не ноет — просто легкая щекотка, которую легко прогнать, или даже просто не обратить внимания, ведь тело еще не требует «давай-давай-давай». Но этого «не слишком сильно» было достаточно, чтобы порой перед сном представлять: вот крупные (куда крупнее, чем у Бэкхена) ладони с чуть шершавыми подушечками скользят по обнаженной спине… вот смуглые пальцы мягко сжимают бедра… вот горячее, чуть влажное дыхание дуновением касается шеи… Фантазии, самые простые, будто Чондэ снова пятнадцать, и он наивный мальчишка, который начитался любовных романов и теперь мечтает о невинно-нежном, без изысков сексе, который еще недавно сам скучным бы назвал. Странное, но приятное ощущение — какой-то теплой новизны. Словно и не было Бэкхена и черт знает скольких раз с ним, да и Джина тоже, словно это первые отношения Чондэ, наивно-трепетно-чистые. И можно начать все сначала, правильно и хорошо… Надо только подумать, как лучше сделать. Потому что мелькнувшее в голове «Почему бы не сегодня?» разбилось о понимание: это будет очень неловко. Не тот настрой — не хватает беззаботной легкости. Трахаться, чувствуя в каждом прикосновении Джонина осторожное «а можно ли мне это теперь?», Чондэ не хочется. Да, надо будет подумать… — Вставай, соня, — мягкий поцелуй в шею. — М-м-м, — Чондэ глубже зарывается носом в подушки. — Не, лапочка, подъем. — Джонин вытаскивает его из-под одеяла. — Десять уже. — Ну и что? — пытается отбиться Чондэ. — Суббота же. — Но я не хочу весь день просидеть рядом с твоим спящим телом. — Джонин подхватывает его на руки. — Поэтому подъем. Квартира у Джонина маленькая, поэтому он доносит Чондэ до душа быстро. А там ставит на пол и включает воду. Хорошо еще, не холодную. И не особо горячую — приятной такой, скорее теплой температуры. Под такой водой можно сколько угодно сидеть на табуретке (да, тут есть). Или… — А ты? — спрашивает Чондэ, потягиваясь. Соблазнительно, конечно же. — Нет, меня на кухне недоготовленный завтрак ждет. Так что давай, выползай, через пятнадцать минут кофе с блинчиками будет. Оставшись один, Чондэ берется за губку, мечтательно прикрыв глаза. Проблему «как лучше сделать» он решил на позапрошлой неделе, в пятницу. Самым простым, даже примитивным способом — алкоголем и игрой в «правда или действие». Соджу, вопросы и задания, которые становились все откровеннее и провокационнее, и вскоре дело дошло до поцелуя, который Чондэ не стал прерывать. А минуты через две и вовсе нырнул ладонью Джонину в штаны, легонько сжал через трусы уже вставший член… Это был обычный, в общем-то, секс, скорее игривый, чем страстный. Чондэ казался себе совсем юным мальчишкой, учеником старшей школы, который отчаянно флиртует со своим первым парнем, студентом-первокурсником, шутливо ломаясь. Хотя на самом деле он не ломался, так, немного дразнил, раззадоривая. И Джонина, и себя — Чондэ эта игра «поцелуй-и-отстранись» тоже заводила, запала в итоге даже на сцепку хватило. Поэтому тот раз Чондэ посчитал удачным. И на следующий день захотел повторить… И с удивлением обнаружил, что странное… наверное, отчуждение, исчезло. Он, конечно, и раньше воспринимал Джонина как альфу, причем весьма привлекательного — но чужого. Именно поэтому Чондэ так слабо реагировал на его прикосновения, хотя пах Джонин лучше Бэкхена. Но Бэкхен был своим, тем, к кому тело давно привыкло, кому Чондэ доверял безоговорочно, сознательно и под-, а Джонин… Даже перестав видеть в нем врага, того, кто напал, да еще с дружками, и почти избил, Чондэ не мог в одно мгновение перешагнуть через… собственную настороженность. У него за всю жизнь было только два альфы: Бэкхен, которого он знал с детства, и Джин, от запаха которого сносило крышу. И потому для Чондэ секс все еще не был чем-то самим собой разумеющимся, что можно позволить себе легко и просто, как чашку кофе, даже по капризу или от скуки. Но эту настороженность в первый раз убрал алкоголь, а потом… скорее всего, Чондэ просто почувствовал, что Джонину действительно можно позволить все, совсем как Бэкхену. И на следующий день Чондэ уже сам ластился к нему, упоенно гладил смуглую кожу, целовал ее, водил по ней языком… Это было просто и естественно, а в объятьях Джонина после оргазма было настолько хорошо, что, наверное, Чондэ может так вечность лежать, наслаждаясь теплом его тела и ленивой лаской пальцев, перебиравших волосы. И член в заднице не казался чем-то чужеродным, как было поначалу с Бэкхеном, и близость Джонина воспринималась чем-то самим собой разумеющимся, словно и не было никакой настороженности еще пару дней назад. За прошедшие две недели Чондэ ночевал дома всего три раза. Так что можно сказать, он почти жил у Джонина, по будням встречая его с работы поцелуями быстрым, почти дежурным сексом, а в выходные они вылезали из постели, только чтобы поесть и немного прогуляться в парке. Нет, они не трахались без перерыва, больше просто лежали, обнявшись, разговаривали или смотрели дорамы. В общем, наслаждались бездельем и ничегонеделанием. Ну, и порой развратом, да. А сегодня Джонин явно что-то запланировал, раз так решительно его поднял. Сюрприз или что? Ну, это Чондэ скоро узнает. Он заканчивает тереть тело мочалкой, ополаскивается и вытирается, а потом оборачивает другое полотенце вокруг бедер. Что ж… Он идет на кухню, где Джонин разливает кофе по чашкам. — Привет, кисонька, — улыбается он. — Ты вовремя. Да, блинчики стоят на тарелке, еще теплые. Чондэ садится, берет один, пододвигает чашку к себе и спрашивает: — И зачем ты меня так рано поднял? — Рано? — приподнял бровь Джонин. Конечно же, насмешливо, гад. — В прошлую субботу мы в полдень встали. И ты позднее меня, — фыркает Чондэ с набитым ртом. — Ну, тогда просто устал. А сейчас нет. — Да ну? — Чондэ, конечно же, не верит — слишком уж невинный вид у Джонина. Значит, точно что-то задумал. — Правда-правда, — кивает он с таким честным взглядом, что Чондэ только убеждается: точно что-то задумал. Но признаваться не хочет — наверняка уверен, что Чондэ его пошлет, если сказать заранее. А раз так… Ну, Чондэ же имеет прав на моральную компенсацию? Пусть и предварительную. — Тогда будут санкции за напрасный подъем, — усмехается Чондэ. — Это какие? — спрашивает Джонин подозрительно, даже, кажется, собрался отодвинуться — но поздно. Его самое дорогое уже в цепких руках Чондэ. — Ну… Делать минет под столом — дико неудобно, и тесно, и головой стукнуться можно, поэтому Чондэ заставляет Джонина развернуться, а потом стягивает с него домашние штаны, под которыми Джонин никогда не носил белья. А после раздвигает его ноги и касается губами члена, который только-только начал твердеть. Пока только начал… Джонин легко возбуждается, и пару раз провести языком достаточно, чтобы у него встал. А потом взять в рот головку, чуть сжать (нет, конечно же, не зубами) — и все, можно делать с Джонином что хочешь. Чондэ нравится его открытая отзывчивость в сексе, какая-то беззащитная доверчивость, и он позволяет себе немного поиграть. Губами, сжатыми плотным кольцом скользнуть пару раз вверх-вниз — и сжать яйца, не болезненно, но ощутимо; языком пройтись по складке кожи под головкой (о, это у альф очень чувствительное место!) — и тут же поцеловать ствол с прикусом, очень слабым, таким, чтобы Джонин ощутил только твердость зубов, но не боль; пощекотать дыханием кожу у основания — и тут же, как бы случайно, чуть повыше задеть ногтем… Нет, это не доставляет Джонину дискомфорта — разве что-чуть-чуть — зато помогает держать его в напряжении, подольше не давать кончать. В конце концов, Чондэ хочет и себя порадовать. Поэтому вскоре он встает и сбрасывает полотенце. — Продолжаем санкции, — шепчет он, седлая его бедра. И медленно опускаясь на член. — Я только за такие санкции, — смеется Джонин и, подхватив Чондэ под зад, пересаживается с ним на софу. Да, на табуретке прыгать неудобно, а стол посудой и завтраком занят, не устраивать же стеклянно-фарфоровое побоище? И Чондэ упирается коленями в мягкий диван и начинает двигаться… У Джонина очень широкие плечи, и бицепсы в обхвате раза в полтора, а то и в два больше, чем у Бэкхена. Чондэ нравится это ощущение крупного, сильного альфы рядом. А еще ему нравится самоощущение себя-хрупкого-омеги — он ведь ниже Джонина почти на голову и заметно уже в плечах, а уж какими тонкими кажутся его запястья рядом с Джониновыми… И эта сила не враждебна — она всего лишь объятья, крепкие и вроде бы властные, но они, Чондэ знает, сразу разомкнутся, стоит только сказать «отпусти». И Чондэ млеет от этого чувства — тепла и какой-то абсолютно безопасности, словно здесь, в этой квартире и рядом с этим альфой, ему ничего не угрожает; и все опасности, все невзгоды мира пройдут стороной, и впереди его ждет точно счастье, бескрайнее и бесконечное, точно океан… Оргазм рождается мягкой судорогой в самом низу живота; от нее удовольствием простреливает член, от корня до головки, и мышцы в заднице сжимаются намертво. Сцепка. С Джонином уже обычная — с ним она бывает каждый раз. Что Чондэ удивляет: с Бэкхеном в свое время постараться пришлось, первые года два только в течку и получалось… Видимо, Джонин для него все-таки особенный. Не так, как Джин, биологически — а как человек. Между ними нет страсти — но в груди Чондэ часто разливается мягкое, какое-то обволакивающее тепло, которое потом растекается по телу счастливой легкостью. Да и остальные ощущения… Ну вот хотя бы тот беззаботный задор, с которым Чондэ начал грязно домогаться Джонин, и чувство защищенности, которое возникло чуточку позже и до сих пор словно окутывает Чондэ коконом какого-то неземного, волшебно-сказочного уюта — с Бэкхеном такого не было никогда. С ним озорная веселость всегда носила привкус насмешек, дружеских подколок, порой совсем не безобидных, а ощущение безопасности… Бэкхен был просто плечом, на которое можно опереться. Чондэ всегда знал — и сейчас знает — что может ему доверять, рассчитывать на него, что бы ни случилось, но… Да, абсолютной, безусловной защитой, той самой каменной стеной Бэкхен не ощущался ни разу. А Чондэ, как он теперь понимает, именно это и было нужно. Чтобы хотя бы ненадолго забыть о необходимости каждый день отвоевывать у мира свое… А Джонин может ему это дать. Поэтому рядом с ним Чондэ, наверное, счастлив. Во всяком случае, чувствует себя беззаботно, легко и тепло, как никогда в жизни. И хочет засыпать и просыпаться с ним каждый день — по крайнем мере, сейчас, в ближайший месяц, может, год… Дальше Чондэ загадывать пока не станет. Пусть все идет как идет. А потом — посмотрим. И Чондэ целует его нежно и благодарно. А после кладет голову ему на плечо и блаженно закрывает глаза. Хорошо все-таки… …Блаженство разрушает настойчивый звонок в дверь. И, спустя пару минут, звук поворачивающегося в двери ключа. — Прости, — виновато улыбается Джонин. — Это ребята. Я их… ну, в общем, к нам сегодня пригласил. …— Не мог заранее сказать? — Чтобы ты сбежал? — хмыкает Джонин. Чондэ вздыхает — потому что это правда. Он этих троих, что скрывать, видеть не хотел. Ни Минхо с Сэхуном, ни тем более Чанеля. Не то чтобы он держал зло на кого-то из них, просто… Просто вообще та ситуация неприятной была, и Чондэ бы предпочел, чтобы ему о ней напоминали как можно меньше. — Они мои друзья, — мягко говорит Джонин. — И я хотел бы с ними видеться почаще. «А то с тобой о них совсем забыл» он не добавляет, но это и ни к чему — Чондэ и сам понимает, что в последнюю неделю Джонин был либо с ним, либо в госпитале, и только созванивался с своими «парнями». И получается, Чондэ мешал его общению с друзьями. Что нехорошо. Даже если не ставить Джонина перед выбором «я или они», а молчаливо избегать эту троицу, все равно он будет… ну, не препятствием, но неким фактором, провоцирующим отчужденность между ними и Джонином. Сам бы Чондэ такое терпеть не стал. А значит… — Ладно, ты прав, — выдыхает он обреченно. Мысленно смиряясь с тем, что ему с этой компанией таки придется общаться.